21

Три дня спустя из аэропорта присылают контейнер с моими вещами – теми, что я решила взять с собой, переезжая из Мадрида.

Всего-навсего двадцать коробок, но меня переполняет радость! Остальное лежит у меня дома.

Для меня очень важно иметь здесь свои вещи. Поэтому несколько дней я только тем и занята, что расставляю их по всему дому. С Эриком все наладилось. После той потрясающей ночи, полной секса, после того как мы поссорились, мы постоянно целуемся. Я снова смогла удивить его. Я его соблазнила и довела до безумия. Нам бы только смотреть и ласкать друг друга. Нам бы только быть наедине и раздевать друг друга с бешеной страстью.

И еще в одном могу признаться: я подсела на сериал «Безумная Эсмеральда». Какая мыльная опера! Как только начинается серия, Симона зовет меня и мы с ней устраиваемся рядышком в кухне посмотреть на страдания Эсмеральды Мендоса. Бедная девушка!

Однажды утром звонит телефон. Симона передает мне трубку. Это отец.

– Папа! – радостно выкрикиваю я.

– Привет, смугляночка! Как ты?

– Хорошо, но только очень по тебе скучаю.

Мы какое-то время болтаем, и я рассказываю ему о том, как мне трудно с Флином.

– Терпение, дорогая, – подсказывает он мне. – С этим ребенком необходимо терпение и доброта. Понаблюдай за ним и попробуй его чем-нибудь удивить. Уверен, что если ты его удивишь, то он будет тебя обожать.

– Единственный способ его удивить – это покинуть этот дом. Поверь мне, папа, мальчик – настоящий чертенок…

– Это ребенок, дочка. В девять лет он еще ребенок.

Делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.

– Папа, Флин – преждевременно повзрослевший. У него нет ничего общего с нашей Лус. Он все отрицает, а меня просто ненавидит! Я для него как заноза в заднице. Ты бы видел, как он на меня смотрит.

– Смугляночка, парнишка очень страдал. Наберись терпения. Он потерял мать, и, несмотря на то что им занимается дядя, уверен, что Флин по-прежнему чувствует себя потерянным.

– В этом ты прав. Однако я пытаюсь к нему приблизиться, но он не позволяет. Единственное, что его радует, – это бесконечные игры на игровой приставке, в одиночку или вместе с дядей.

Отец смеется.

– Это потому, что он тебя еще не знает. Уверен, что как только он узнает поближе мою смугляночку, то просто больше не сможет без тебя жить.

Я вешаю трубку и чувствую, что на губах цветет широкая улыбка. Мой отец самый лучший. Никто не умеет так поднять мне самоуважение и придать силы, как он.

Сегодня воскресенье, и Эрик предлагает поехать с ним в стрелковый тир. Он берет меня и Флина. Там он знакомит меня со своими друзьями, и, как всегда, как только они узнают, что я испанка, только и слышно «оле», «торо», «паэлья» и все такое. Какие же они невыносимые!

Наблюдаю за Эриком, и, к своему удивлению, понимаю, что он меткий стрелок. Я бы никогда не подумала, что он может заниматься подобным видом спорта, имея проблемы со зрением. Я не люблю оружие. Оно никогда мне не нравилось, и, когда Эрик предлагает мне пострелять, я отказываюсь.

– Эрик, я тебе уже говорила, что мне это не нравится.

Он улыбается. Смотрит на меня и, поцеловав меня в губы, шепчет:

– Попробуй. Вдруг ты будешь удивлена.

– Нет. Я же сказала «нет». Если тебе нравится, то продолжай, конечно! Не буду лишать тебя этого удовольствия. Но я даже не подумаю стрелять, ни за что на свете! Более того, мне кажется совершенно неприемлемым, что Флин спокойно наблюдает за тобой. Оружие – опасная штука, несмотря на то что оно олимпийское.

– Дома оно под замком. Он не трогает его. Я запретил, – защищается он.

– Это самое малое, что ты можешь сделать. Держать его под замком.

Мой немец улыбается и сдается. Он уже меня знает: если я говорю «нет» – значит, нет.

Проходит еще несколько дней, и я решаю привнести в дом немного радости. Отправляюсь за покупками вместе с Симоной. Женщина с удовольствием меня сопровождает и смеется, когда я покупаю для гостиной шторы фисташкового цвета и белые занавески. По ее мнению, они не понравятся хозяину, а мне кажется, они должны понравиться. Я безуспешно пытаюсь добиться от Норберта и Симоны того, чтобы они звали меня Джудит. Это невозможно, перед моим именем постоянно появляется «сеньорита», и я в конце концов бросаю эту затею.

На протяжении нескольких дней я покупаю все, что взбредет мне в голову. Эрик счастлив видеть меня такой воодушевленной и дает мне карт-бланш на все, что я захочу сделать в доме. Он хочет, чтобы я была счастлива, и за это я ему благодарна.

Немного подумав, я привожу Трусишку в гараж, ничего не говоря об этом Эрику. На улице очень холодно, и я переживаю из-за кашля собачки. Гараж большой, и бедному животному будет не так холодно. Я меняю его старый шарф на голубой и приношу ему немного поесть. Увидев это, Симона в ужасе хватается за голову: «Хозяин придет в ярость. Он никогда не позволит держать животное в доме».

Но я прошу ее не беспокоиться – я сама позабочусь о хозяине. Знаю, что когда он об этом узнает, то вышвырнет его, но назад дороги нет.

Трусишка очень славный. Этот пес не лает. Он просто дремлет на чистом и сухом пледе, который я положила в укромном местечке гаража. Когда мы заезжаем на машине и я болтаю с Эриком, то с улыбкой замечаю, что Трусишка очень умный и знает, что ему нельзя показываться.

Вдвоем с Симоной мы выводим его гулять, чтобы он удовлетворил все свои потребности, и очень скоро Симона обожает этого пса так же, как и я.

Однажды утром после завтрака Эрик предлагает мне поехать вместе с ним в офис. Вне себя от радости, я надеваю темный костюм и белую блузку, желая выглядеть профессионально. Мне хочется, чтобы у подчиненных моего парня сложилось обо мне хорошее впечатление.

Когда мы приезжаем в компанию «Мюллер», я немного нервничаю. Главный офис в Мюнхене – это огромное здание, по обе стороны которого стоят еще два дополнительных строения. Эрик прекрасен в своем темно-голубом пальто и темном костюме. Как всегда, смотреть на него – одно удовольствие. Он всем своим видом излучает чувственность и авторитет. Последнее меня заводит. Когда мы оказываемся в грандиозном холле, на ресепшене на нас смотрит блондинка, а охрана приветствует своего шефа. Это мой парень! Они с любопытством меня разглядывают, но, когда я собираюсь пройти через турникет, останавливают. Эрик сразу же приказывает пропустить «мою невесту», и они пропускают меня даже без этой глупой карточки посетителя с буквой «П».

Оле, мой здоровяк!

Я улыбаюсь. У Эрика совершенно изменилось выражение лица. Теперь оно внимательное и профессиональное. В лифте мы едем вместе с одной хорошенькой брюнеткой. Эрик здоровается с ней, и она отвечает на приветствие. Я тайком наблюдаю, как эта женщина смотрит на него, и по ее глазам понимаю, чего она хочет. Я наступила бы ей на ногу, но сдерживаюсь. Я не должна быть такой. Я должна контролировать себя. Когда лифт останавливается и мы выходим на президентский этаж, с моих уст срывается «ох!». Это не имеет ничего общего с мадридским офисом. Черный ковролин. Серые стены. Белые кабинеты. Абсолютный модерн. Шагая рядом со своим Айсменом, я наблюдаю, какие серьезные у всех лица. Все они смотрят на меня и обсуждают – в особенности женщины, которые сканируют меня насквозь.

Я немного напугана. Слишком много серьезных взглядов, которые меня рассматривают. Мы останавливаемся перед одним столом, и Эрик обращается к очень элегантной и привлекательной блондинке:

– Добрый день, Лесли, представляю тебе свою невесту Джудит. Будь добра, проведи ее в мой кабинет и введи меня в курс сегодняшних дел.

Девушка удивленно на меня смотрит и приветствует меня:

– Рада с вами познакомиться, сеньорита Джудит. Я секретарь сеньора Циммермана. Если вам что-то понадобится, не раздумывая, обращайтесь ко мне.

– Спасибо, Лесли, – отвечаю я с улыбкой.

Я следую за ними, и мы входим в кабинет Эрика. Да, это впечатляет. Как и следовало ожидать, он, как и весь остальной офис, в стиле модерна и минимализма. Пораженная увиденным, я присаживаюсь в кресло, на которое мне указал Эрик, и некоторое время слушаю их беседу. Эрик подписывает документы, которые ему подает Лесли, и, когда мы наконец остаемся одни в кабинете, он смотрит на меня и спрашивает:

– Ну, как тебе офис?

– Бомба. Он великолепен, если сравнивать с испанскими офисами.

Эрик улыбается и, поерзав на кресле, шепчет:

– А мне больше нравятся те. Здесь нет архива.

Его слова меня рассмешили. Я поднимаюсь, подхожу к нему и шепчу на ухо:

– Лучше. Если меня здесь нет, то я не хочу, чтобы у тебя здесь был архив.

Мы хохочем, и Эрик усаживает меня к себе на колени. Я хочу встать, но он силой меня удерживает.

– Никто не войдет без предупреждения. Это важнейшее правило.

Я смеюсь и целую, но потом вдруг нахмуриваюсь:

– И с каких это пор важнейшее? – интересуюсь я.

– Так было всегда.

Тук… Тук… Это ревность! И прежде чем я успела спросить, Эрик признается:

– Да, Джуд. Ты права, когда так думаешь. У меня были кое-какие связи в этом кабинете, но это уже давно закончилось. Сейчас я желаю только тебя.

Он пытается меня поцеловать, но я уворачиваюсь.

– Ты только что сделала мне кобру? – весело спрашивает он.

Я киваю. Я ревную. Очень ревную.

– Дорогая, – шепчет Эрик, – может, ты перестанешь думать о глупостях?

Освобождаюсь от его объятий и обхожу стол.

– С Беттой, верно?

Уже после того, как я произнесла это имя, понимаю, что не должна была это делать. Мысленно отчитываю себя! Но Эрик серьезно отвечает:

– Да.

После неловкой паузы спрашиваю.

– У тебя было что-нибудь с Лесли, твоей секретаршей?

– Нет.

– Точно?

– Точно-преточно.

Терзаемая ревностью, я не унимаюсь и чувствую, что у меня начинает покалывать шея, и я чешусь.

– А с той брюнеткой, которая ехала вместе с нами в лифте?

Он задумывается и потом отвечает:

– Нет.

– А с блондинкой на ресепшене?

– Нет. И не трогай шею, иначе пятна будут еще больше.

Не слушаюсь и, не удовлетворившись его ответами, спрашиваю:

– Но ты же сказал, что занимался сексом в этом кабинете?

– Да.

Ой, как же у меня чешется шея! Не веря ему, шиплю, вне себя от злости:

– Ты мне сказал, что играл с кем-то, кто работает в твоей компании.

– Нет.

Эрик встает и подходит ко мне.

– Но ты только что сказал, что…

– Послушай, – прерывает он меня, убирая мою руку с шеи. – Я не был монахом, и у меня был секс со многими женщинами компании и не из нее. И я не собираюсь это отрицать, дорогая. Но в то, что мы с тобой называем игрой, я не играл в этом кабинете ни с кем, за исключением Бетты и Аманды.

Вспомнив этих выдр, мое сердце начинает колотиться как бешеное.

– Конечно… Аманда, сеньорита Фишер.

– Которая, кстати, переехала в Лондон, чтобы развивать там компанию «Мюллер», – поясняет Эрик, дуя мне на шею.

Ну что ж, это меня радует. Отлично, что она далеко отсюда. Эрика позабавили мои вопросы, он обнимает меня и целует в лоб.

– Сейчас для меня существует единственная женщина, и это ты, малышка. Поверь мне, дорогая. Вспомни, между нами нет ни секретов, ни простых недомолвок. Нам это нужно для того, чтобы работало то, что между нами есть.

Мы смотрим друг на друга. Наши взгляды сражаются, и наконец Эрик приближается к мои губам и говорит:

– Если я попытаюсь тебя поцеловать, ты снова сделаешь мне кобру?

Я не отвечаю на его вопрос.

– Ты мне доверяешь?

– Полностью, – отвечает он. – Я знаю, что ты ничего от меня не скрываешь.

Я киваю, но дело в том, что все-таки я кое-что скрываю. И меня подхлестывает чувство вины. Как же я скверно себя чувствую! Это, конечно, не касается секса, но я скрываю от него некоторые вещи. Я скрываю, что прячу в доме пса, что гоняла на мотоцикле Юргена, что Марта и его мать записаны на курсы парашютного спорта.

Боже, я столько от него скрываю!

Эрик смотрит на меня, я улыбаюсь ему и в конце концов шепчу:

– Посмотри, что из-за тебя произошло с моей шеей!

Эрик хохочет и обнимает.

– Думаю, что я прикажу оборудовать здесь архив для тех случаев, когда ты будешь ко мне приходить. Как тебе такая мысль?

Я заливаюсь смехом, целую его и, забыв о своих провинностях и ревности, мурлычу:

– Отличная мысль, сеньор Циммерман.