Мир, в котором мы живем, является очень большим. Он такой большой, что когда ты кричишь «мама», она тебя не слышит, ибо она находится на одной его стороне, а ты – на другой. К тому же у всех у нас очень маленькие головы. Они такие маленькие, что в них с трудом помещается мысль. И вот в эти маленькие головы мы пытаемся поместить большой мир. Что же при этом получается?

Что такое глупость? Глупость – это такое состояние, когда ты настолько открыт миру, что в тебя проникают его истины, не спрашивая твоего согласия. Когда я вижу открытых людей, мне хочется сказать им: «застегнитесь, будьте умными». У открытых людей есть голова, а в голове есть мысли, но существуют эти мысли не по законам этой головы, а по законам какой-то другой инстанции.

Вот это все и значит, что ты глупый, что ты дурак, а они умные, они не дураки. И не потому, что они мыслят, а потому, что мысль – это все то, что они публикуют в качестве мысли. Они говорят, что нам нужна модернизация. Нам-то, конечно, она нужна, потому что нам за державу обидно. Но им-то она зачем? У них есть все: деньги, власть, время. Между нами и ими – пропасть, цивилизационный разрыв. Если мы нарушаем правила социального общежития, то нас сажают в тюрьму, если они, то они неприкосновенны, они – власть. Поэтому мы ждем, когда закончится их власть.

Они говорят, а мы им не верим, ибо для них модернизировать – значит освоить деньги, выделенные на модернизацию, а для нас модернизация – это возможность быть самими собой. Хотя мы знаем, что если ты идешь к самому себе, то у тебя есть опасность встретить себя.

Надежда – это греза, галлюцинация. Галлюцинация – это заклинание, доставляющее тебе объект, о котором ты мечтаешь, которым ты хочешь обладать. Причина этих объектов находится в тебе самом. Но в каждом обществе есть такая сторона, причина которой находится вне тебя. Ее мы чувствуем тогда, когда жизнь берет нас за горло, а мы не понимаем, почему она берет нас, а не их. Мы не понимаем, почему растут цены для нас, почему наши деньги раздают банкирам, а банкиры раздают себе бонусы и называют это борьбой с финансовым кризисом. Мы не понимаем, почему кризис у них, а затягиваем пояса мы. Мы не знаем, почему собственность у них, а нам остается только чувство собственности. Мы дезориентированы. Мы не знаем, на чьей стороне правда. То ли она на стороне дачного сообщества «Речник», то ли она на стороне столичной мэрии.

Мы хотим права и справедливости. Мы хотим действовать по закону, чтобы наши действия были всегда легальны. Мы хотим действовать ради закона, чтобы наши действия были моральны. Но мы не знаем, где находится топос справедливости и вообще есть ли она на свете. У нас нет никаких надежд. Мы знаем, что завтра не будет лучше, чем сегодня. Для нас сегодня покупка квартиры – это само по себе уже нечто немыслимое, а покупка машины равна исполнившейся грезе. Мы не понимаем общества, в котором мы живем. Мы не знаем, куда оно идет, и вообще, идет ли оно куда-то. Его исторический смысл для нас неясен.

Общество, в котором нет надежды, является абсолютно разложившимся, деградировавшим. В нем действуют не социальные законы и моральные правила, а правила войны всех против всех.

Когда человек озлоблен? Когда исчезает такая сторона мира, причина которой находится не в мире, а в человеке. Если эта причина находится во мне, то я живу в режиме исполнения грез, в момент, когда все еще только начинается. А это значит, что для меня еще не все потеряно и есть надежда. Мы верим, и поэтому есть вещи, которые существуют, если мы хотим, чтобы они были. А если мы перестаем верить, то эти вещи исчезают. И нет такой силы, которая бы вернула нам их.

Отсутствие надежды порождает пустоту, в пространстве которой никто никому не верит и все находятся под подозрением. Злоба – это наш ответ бытию, когда оно случилось без нас. В результате мы становимся немотивированно агрессивными по отношению к себе и к другим. Мы становимся опасными на дороге, в метро, в быту. Но не потому, что мы плохие, а потому что у нас и наших детей нет никаких шансов состояться в этом мире. Наш быт – это наше подполье. Ибо так сцепились исторические силы и социальные структуры.

Самая достойная позиция для тех, кто отчужден от себя и от определения исторической перспективы своей страны, – оппозиция. Наша оппозиция разнородна. В ней есть белые и красные, левые и правые, а еще есть такие, как я, – и не бело-красные, и не лево-правые. Мы дословные, нам хотелось бы раскрыть то, что задумано Богом о России в вечности. Но мы не боги, если бы мы знали, куда повести Россию, мы бы ее повели.

Какое печальное зрелище: видеть, как умирает имперский смысл России. Империя – это целое. Без осознания принадлежности к целому трудно жить любому человеку, тем более трудно жить русскому человеку, приучившему себя к тому, чтобы нести бремя слова «надо» и не приучившему себя к мысли о том, что у него есть права. Русский человек не умеет пользоваться своими правами, он умеет только качать права, чувствуя под ногами не твердые основания, а какую-то зыбкую топь социального болота, засасывающего в свою утробу любого, рискнувшего пойти по нему.

Человек без целого – это как черепаха без панциря, он всегда уязвим. Вот такой черепахой я чувствую себя сегодня в России, предавшей забвению действие во имя. Россия без этого действия ассоциируется у меня с поверхностью, которая легко протыкается, обнаруживая за собой зловонную жижу.

Я не понимаю людей, с которыми я встречаюсь на улице. Они для меня просто прохожие. Я не знаю, что у них за душой, о чем они думают. Мы, видимо, проживаем разные жизни, существуя в разных символических мирах. У меня исчезло чувство того, что есть кто-то, на кого ты смотришь и понимаешь, что мы принадлежим к одному народу. Я перестал говорить слово «мы». Как это странно ощущать себя чужим в своей стране. Как это нелепо осознавать, что ты еще есть, а русского народа, к которому ты принадлежишь, будто уже нет. Прохожие – это не мои современники, это мои сожители. Меня с ними ничего не связывает. У меня возникает такое чувство, будто наши предки вели разные войны, что у нас были разные победы и поражения. У нас нет общих мифов и общей истории. Видимо, они смотрели фильм про Гарри Поттера, а я его не смотрел. Я империалист, но я не знаю, кто они.

Если Россия когда-нибудь исчезнет с политической карты мира, то это не потому, что ее кто-то победит, а потому, что она убьет сама себя. Мне хочется верить, что русский народ еще жив, что он не сказал еще своего слова.