В каждом из нас есть два чувства: чувство возвышенного и чувство прекрасного.

Чувство возвышенного сопряжено, как правило, с дикой природой. Прекрасное – с тем, что сделано, с искусственным. Высокий дуб вызывает в нас чувство возвышенного. Новогодняя елка воспринимается нами как нечто прекрасное. Шторм, извержение вулкана, буря, снежные вершины гор обессиливают силу цивилизации, смещают человека из центра мира. Они лишают его сознания субъектности. Потеря привилегированного положения заставляет человека испытывать чувство растерянности и одновременно страха и грусти.

Дикое просто. Одним тем, что оно есть, оно приводит нас к состоянию, в котором мы понимаем, что мы не вершина высокого, что есть еще то, что выше нас. Всякая высота, равно как и всякая глубина, поражает нас своей мощью, вызывая в нас ужас. Но это ужас, который возвышает нас. День, по словам Канта, конечно, прекрасен. Но возвышает нас все-таки ночь.

Быть диким – значит быть необработанным, невозделанным, неручным. Ручное, обработанное человеком относится к культурному. Например, цветочная клумба – это нечто возделанное, культурное, само по себе не существующее. А васильки в поле – это то, что не приручено человеком, то, что существует само по себе, естественно. Проблема состоит в том, что человек научается видеть красоту возделанного, культурного и разучивается видеть красоту дикого, необработанного. Нам нравится подстриженная травка на газоне, мы любуемся деревом, которому придана форма шара. Но от нас ускользает красота заросших дубрав, журчанье неприметных сельских ручейков. Нас радует пение канарейки в клетке, но мы перестаем замечать стрекот кузнечиков на поляне и щебет птиц в лесу. Для нас теперь природа – это дачный участок и горшочек с цветами на подоконнике. Все мы теперь горожане, которые предают забвению память о том, что культурное восходит к культу, а не к искусственному, в основе которого в свою очередь лежит не культ, а техника.

Город – это ограда, забор, за которым начинается невозделанное, некультурное. Город победил деревню, искусственное в нем вытеснило естественное. Город симулятивен. В нем можно не быть, а казаться. Природа не симулирует. Дикая природа – это пространство подлинного, а не рефлексивного. Здесь нельзя делать вид. Здесь, чтобы казаться сильным, нужно быть сильным. В деревне в отличие от города возникало и непрерывно воспроизводилось осознание различия между тем, что делается, и тем, что может только вырасти. Между органикой и производством.

Существуют два разных взгляда на красоту. Один наиболее ярко представлен Сартром, другой – Достоевским. Что такое красота для Сартра? Для Сартра красива береза, нарисованная на картине, и некрасива береза, растущая под окном. Для него в основе красоты лежит активность трансцендентального субъекта, нечто сделанное. Для Достоевского красота – это страшная вещь. Почему она страшная? Потому что она неопределима. А почему она неопределима? Потому что в ней Бог задает одни загадки и парадоксы, или, как говорит Достоевский, в ней берега сходятся. Например, то, что для ума позор и уродство, то для сердца красота, и наоборот. Достоевский пишет: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому что, Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут… Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны…Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой…Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».