Вот дорога. «Смотри налево, – говорю я своему ребенку, – потом направо. И затем переходи». Дорога опасна. Она может лишить тебя жизни. Что такое дорога?

Дорога – это возможность движения, или, как говорит Даль, «накатанное протяженье». То, что позволяет колесу катиться, а ногам идти. Дорога тебя всегда куда-нибудь да приведет. Она тебя не бросит, даже если у тебя нет цели. Все дороги делятся на те, по которым мы ходим, и на те, по которым мы не ходили. По одним дорогам мы ходим с целью, по другим – без цели. У животных нет дороги. У человека они есть. Почему?

Человек отличается от животного тем, что он грезит. В той мере, в какой он грезит, у него есть задний план мыслей. А вот животное не грезит. У него нет заднего плана мыслей. Зато у него есть инстинкт и неведомые нам тропы.

Задний план мыслей хорош тем, что на нем, как впервые заметил Кант, возможен априорный, доопытный синтез сознания. Во времена неолита в результате этого синтеза у человека возникла не мыслимая ранее идея дороги. А вместе с нею появилась и мысль о колесе.

Пока у человека не было дорог, он жил вне времени. Дорога открыла человеку время и научила его различать временное, то есть время на дорогу, и постоянное. Дорога разделила людей на оседлых и кочевых. До Нового времени мало кто ценил время. Оно не было ценностью. Им никто не дорожил. Время измеряли по солнцу, а также водяными и песочными часами. Монахи измеряли время по количеству раз прочитанного Евангелия. Или по сгоревшим свечам. В средние века обыкновенная поездка в соседний город могла длиться неделями. Никто не замечал часов. Замечали лишь утро и вечер. В Новое время уже появляется минутная стрелка. Сегодня счет идет на секунды.

Очень далеко залетел человек в будущее благодаря дорогам. Дорожа временем, он построил дороги на земле, проложил маршруты на море и в небе.

Хороши дороги в Риме. Они не узкие и не широкие. Их ширина примерно около 12 метров. При этом общественные дороги шире проселочных. Проселочные – шире частных. Дороги делались с мостами, туннелями, почтовыми станциями, постоялыми дворами и складами. Через каждые 50 километров создавались места для отдыха, которыми могли воспользоваться проезжающие. Дороги империи прямы как луч. Все они ведут в Рим, в котором в античные времена проживал миллион человек.

Плохи дороги в России. В Риме их мостили из камня. У нас их просто нет. Мы – Евразия, а Евразия – это степь, центр которой везде, а окружность нигде. Кто куда пойдет, тому туда и дорога. Россия – это верстовые столбы, которые переглядываются друг с другом в бездорожье. Кого ждут верстовые столбы? Тех, кто победил степь, кочевников. Варвары захватили Рим потому, что очень быстро шли по дорогам. Монголы захватили Россию потому, что у нас не было дорог. А у кочевниов было очень много лошадей, и они шли по бездорожью.

Почему русские не строили дорог? Потому что не хотели платить налоги. Мы даже избы топили по-черному, чтобы только слуги государевы не могли нас найти. А поскольку мы прятались по медвежьим углам, постольку дорог мы не строили, боялись, что по этим дорогам придет к нам отечество и обложит нас данью. Оттого-то у русских много культуры и мало цивилизации.

Древний Рим построил 1500 городов. А у нас в начале ХХ века было всего лишь 700 городов. К русской границе со стороны Европы подходило 500 железнодорожных составов, а с нашей стороны к европейской границе подходило всего 200 железнодорожных составов. Европа всегда была мощнее России в два раза. Так мы и живем до сих пор. Степь укачала полукочевую Русь, и уничтожились в ней все середины. Так что мы до сих пор не можем построить дорогу от Москвы до Владивостока.

Чем дальше дороги уводят нас в будущее, тем меньше у нас остается прошлого. Прошлое – это память. Вернее, зыбкое содержание того, что мы помним. Но помним мы все меньше. Ибо нас все больше окружают вещи, изготовленные серийно. Расходящиеся серии вещей и событий ослабляют нашу историческую память. Память, как заметил когда-то Ницше, не идет у нас дальше лопаты, которой копал дед. И с дедом кончается наше прошлое. История не существует как факт. Она существует как продукт рефлексии, как то, что постоянно нужно переписывать.

Укатанная дорога быстро приводит тебя к цели. Но не все пути ведут к цели. Есть пути, которые ведут дальше цели, например путь к себе. К себе лучше идти не по дороге, а по тропинке. Не напрямик, а петляя по проселкам своей души. Дороги любят скорость. Души предпочитают задумчивость. У каждого человека есть своя стезя.

Сегодня одно событие сменяется другим событием с такой скоростью, что мы не успеваем поместиться между ними. А это значит, что мы не успеваем ничего понять. У нас нет по отношению к ним дистанции, нет времени на созерцание. Скоростные дороги не позволяют нам извлекать смыслы. И поэтому нам приходится жить в мире неизвлеченных смыслов и непонятых событий. Дороги существуют не для смыслов, а для машин.

Дорога – это, без сомнения, необходимость, которую трудно обойти. Если одна необходимость пересекается с другой необходимостью, то возникает перекресток, а он открывает перед нами всегда три пути, три дороги. Одна всегда ведет к смерти. Но какая именно дорога ведет к смерти, заранее узнать нельзя. Это обстоятельство выясняется всегда задним числом.

Все случайно, говорят одни философы, такие как Гераклит. Для всего есть причины, говорят другие философы, такие как Эпикур. Человек – это случайность и одновременно причина своего пути. На перекрестке каждому идущему по своей дороге необходимо остановиться, взять паузу и осмотреться, чтобы не столкнуться с другим. Но эта остановка, эта пауза опасна для человека, ибо на перекрестке каждый подобен канатоходцу.

Образ человека-канатоходца придумал Ницше в книге «Так говорил Заратустра». Заратустра накопил в одиночестве духовную энергию и спустился с горы, чтобы поделиться своими прозрениями с людьми. Пришел он в один город и увидел много людей, собравшихся посмотреть на канатоходца. И тогда Заратустра решил рассказать собравшейся толпе о сверхчеловеке. Долго говорил Заратустра. Толпа подумала, что сверхчеловек – это канатоходец, и она стала требовать, чтобы Заратустра замолчал, перестал говорить о сверхчеловеке. Что о нем говорить? Пусть он покажет свое мастерство на канате. И тут канатоходец вышел на сцену и принялся за свое дело. И толпа потеряла всякий интерес к Заратустре. Но сверхчеловек – это, говорит Ницше, не тот, кто пляшет на канате, и даже не тот скоморох, который может перепрыгнуть через идущего по канату артиста. Кто же это?

Сверхчеловек – это кто угодно, но только не последний человек. Чем плох последний человек? Тем, что он, презренный, не несет в себе больше хаос и поэтому не в состоянии родить танцующую звезду. «Мы не хотим рождать танцующую звезду, сделай нас похожими на последних людей», – закричала толпа, обескуражив Заратустру.

Обычно думают, что человек, – это венец природы. Больше его никого нет. И поэтому сверхчеловека представляют тоже как человека, только какого-то особенного, например как канатоходец или умный Хокинг. Ницше решил изменить этот взгляд простого человека. Для него человек – не конечная инстанция эволюции, а промежуточная остановка на пути к сверхчеловеку. Человек – это то, что можно превзойти. Человек – это путь, переход через перекресток, мост над пропастью. И проблема состоит в том, чтобы ответить на вопрос, у этого перехода есть результат или нет. Человек – это цель или средство? Если это цель, то его нельзя превзойти. Если это средство, то сверхчеловек – это уже не человек. Это нечто большее, чем человек, умеющий разговаривать с животными. И Ницше стоило бы найти для него нечеловеческий образ. Но Ницше не нашел этот образ.

Человек, говорит Ницше, это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Но если это канат, то сверхчеловек должен быть тем, что предшествует человеку. Может быть, это киборг? Но тогда что делать с Христом? Ведь Христос – это и человек, и Бог. Но Бог умер, – говорит Ницше. Его место должен занять сверхчеловек. Может, тогда это женщина с бородой?

Природа не строит дорог. Ей неизвестно колесо. Если бы оно ей было известно, то она бы построила колесо из бревна. Но бревно – это не колесо, а пень – это не стол. Первое колесо было сделано во времена неолита из глины. А это материал совсем не для колеса. Глиняное колесо было первой не совсем удачной попыткой реализации идеи колеса, которая явилась человеку во сне, в доопытном сознании. Она явилась ему как идея вечного возвращения к одному и тому же.

В чем смысл этой идеи? В том, чтобы отличить тех, кто уходит, от тех, кто умирает. Если умирают, то навсегда. Если уходят, то возвращаются. Христиане полагают, что можно умереть и затем, как Христос, воскреснуть. Ницше в этом сомневается, ибо он знает пример Иова. Бог, испытывая веру Иова, забрал у него детей. Дети умерли. Но когда пришло время отблагодарить Иова за верность, Бог вернул ему детей, то есть дал ему новых. Но эта новизна противоречит идее возвращения к одному и тому же. Старый завет не знает идеи воскрешения. Новый завет знает идею преобразования.

Вечно возвращает нас к одному и тому же не смерть, а причина, цепочка причин. Только она может вернуть нам старые вещи. Смерть, конечно, дорогу сыщет и причину найдет, но она не гарантирует возвращения к тому же самому. Мотором этого возвращения является причина. Для всего есть причина. И для того, чтобы уйти, и для того, чтобы вернуться. Вот как говорит Ницше о колесе вечного возвращения: «Связь причинности, в которую вплетено я, опять возвратится – она опять создает меня! Я сам принадлежу к причинам вечного возвращения».

Дорога, как и история, всегда делится на две части, на ту, что позади, и на ту, что впереди. И еще есть ворота, у которых они сходятся. По одну сторону ворот – вечность, и по другую сторону ворот – вечность. Между ними – мгновение. Ворота и есть это мгновение.

Дорога сама по себе устроена линейно, и состоит она из бесконечного множества мгновений. Мгновение может вернуться, если время перестает течь и цепочка причин соединяется в кольцо. И тогда все, что может случиться, произойдет, а то, что было, будет вновь. Так возникает кольцо возвращения.

Нельзя в одну реку войти дважды. Все течет, все изменяется. Что следует из этого учения Гераклита? То, что мир всякий раз новый, а это значит, что в нем нельзя вернуться к одному и тому же, к старым вещам. И тогда дорога – это река, которая несет нас всегда в неведомое. Ницше утверждает прямо противоположное, а именно: мир – это колесо, которое постоянно возвращается к одному и тому же. Если все возвращается к одному и тому же, то Бог не нужен. В круге причин нет места воскресению и творению, есть только место вечному возвращению к одному и тому же.

Дорога делит людей на две группы – на тех, кто любит сидеть дома, на домоседов, и на тех, кто любит путешествовать, быть всегда в дороге. К первым относятся Сократ и Кант, ко вторым – Миклухо-Маклай и Владимир Соловьев. Цивилизация хороша тем, что она позволяет каждому человеку выбрать себе дорогу. Одним – в Анталию, другим – в Карловы Вары, третьим – к самим себе. Туда ему и дорога, говорит русское сознание о человеке, который лучшего не стоит, ничего из себя не представляет.

Культура – хороша тем, что она ищет дорогу к самости, возделывая силы человека так, чтобы она не зависели от природы.