Кант – бунтарь, мятежник. Он рискнул возглавить коперниканский переворот, придумав теорию чистого продуктивного воображения apriori, которую поняли всего несколько человек в мире. В каком-то смысле мы сегодня все кантианцы. Но в вопросе о мнимом праве лгать я не с Кантом. Почему?

Когда я читал «О мнимом праве лгать…», мне на ум приходила одна и та же мысль: я говорил себе, что наконец-то я знаю, что нужно делать, чтобы распалось общество, чтобы сгинули все цивилизации, чтобы исчезло обманувшее ожидания Бога человечество. Для это требуется только одно: не лгать, не отмалчиваться, а говорить. И говорить правду, а не нечто правдивое, ибо правдивость похожа на правду, но это не правда. Правдивость – это не что иное, как социально приемлемая ложь. Не нужно ни при каких обстоятельствах притворяться, нужно быть честным и искренним. Пусть канет в лету искусство казаться тем, что ты не есть. Пора отринуть приличия и не поддаваться очарованию того, что называется словами «так принято». Довольно наслаждаться играми своей души, укрываться шелками субъективности, хватит питаться иллюзиями и фантазмами. Не должно быть никакой пощады никому: ни себе, ни другому. Никаких обманов и уловок, никаких ссылок на хитрость разума и хитрость безумия. Хватит хитрить, ибо хитрость – это обман. Хватит вводить в заблуждение людей, сохраняя при этом выражение невинной правды, ибо она давно уже потеряла свою невинность. Любая видимость – лжива. Приверженность видимости является всего лишь извращенной формой глумления над правдой.

Я читал «О мнимом праве лгать…» и восхищался Кантом, тем, как он все умно устроил². Говорит, что нельзя лгать никогда и никому во имя человечества, а по существу устроил бунт против человечества. Уверяет всех в том, что ложь подрывает право, обессиливает договоры и рушит основы социальности, хотя прекрасно знает, что без лжи общество не просуществует ни одного дня, что динамит для социума запрятан в коробке с надписью «правда».

Не успел я объявить себя кантианцем, не успел пойти по следам, оставленным кенигсбергским мыслителем, как вдруг меня озарило, что примкнуть к перевороту мне не удастся, ибо нет никакого переворота. Я обманут Кантом, который говорит «не лги» и здесь же предлагает мне цивилизованные способы обмана. Кант ведет тебя сразу в двух взаимно исключающих направлениях. Одно из них называется моральной видимостью, другое – о мнимом праве лгать из человеколюбия.

«Чем более цивилизованны люди, тем больше они актеры»³, – говорит Кант.

Что это значит? Это значит, что всем нам нужно терять непосредственность и учиться играть, создавая нужные образы. В основе игры лежит какая-нибудь мнимость. Мнимость – это то место, где заканчивается правда и начинается правдивость, то есть ложь.

Прежде всего нам нужно научиться отвлекаться. Кант приводит пример. Допустим, пришло время и тебе нужно жениться. И вот ты нашел ее. Она богата, у нее дача на Рублевке, но у нее зуб гнилой, и дурно пахнет изо рта. Но ты не будь простофилей, провинциалом, ты будь цивилизованным человеком и не обращай внимания на этот зуб. Объясняйся ей в любви и женись, приобретай право на собственность. Ведь ты женился не на ней, а на ее богатстве⁴. При этом ты, конечно, не лжешь, ты чист как ангел, ибо ты просто умеешь отвлекаться, ты способен перехитрить свои чувственные представления.

Или вот, например, ты наглый мерзавец, но ты же не будешь ходить и всем говорить, что ты мерзавец. Ты будешь говорить: я хороший, я скромный, я добрый, я не беру взяток. И это не важно, что ты их берешь, что ты злодей. Согласно Канту, ты не лжешь. Ты просто играешь роль, ты актер. Главное для человека – не быть, а казаться. Все это Кант называет не подлостью, не обманом, а просто дозволенной моральной видимостью.

Кант не говорит, что все мы лжем, что ложь является условием того, чтобы мы могли быть вместе. Он говорит: притворяйтесь. Как будто притворяться – не значит лгать, не значит обманывать. Все, что может быть названо коммуникативным пространством, Кант превращает в пространство обмена пустыми знаками. Другой – это тот, с кем я могу обмениваться пустыми знаками, кто учреждает коммуникативное пространство, в котором нет ничего подлинного, где все только делают вид. Я делаю вид, он делает вид, все делают вид, и никто никому не верит. Все находятся под подозрением, кругом одни пустые слова и обесценившиеся речи. В этой ситуации Кант нам предлагает поверить не в право, а в то, что обманщик будет обманут.

Поскольку силой чувственность не победить, постольку ее надо перехитрить. Вдруг из игры притворства что-нибудь да выйдет. Или, как говорит Кант, злодей, притворяясь агнцем, мало-помалу и вправду станет добродетельным, а грубый благодаря маске учтивости – и впрямь может стать учтивым и деликатным. Согласно Канту, все это не обман, а «невинное заблуждение относительно самого себя»⁵. Если верить Канту, то нужно признать, что и мошенник это не мошенник, а деловой человек. Кант пишет: «Всякая человеческая добродетель в общении есть разменная монета; ребенок тот – кто принимает ее за настоящее золото».⁶ То есть он ни в грош не ставит общение. В коммуникации все ложь и обман. Кант не усматривает никакого мошенничества в том, чтобы медные монеты когда-нибудь обменять на чистое золото. По его мнению, это не обман. Это просто бизнес. Так принято поступать в любом цивилизованном обществе.

В эссе «О мнимом праве лгать…» Кант выступает как настоящий гуманист. Кант любит дальних и не любит ближних, ибо ближних любить невозможно. Мне нравится настойчивость, с которой Кант защищает человечество. Ему говорят, что в доме человек спрятался от злодея, что его могут убить, хозяин не только может, но и должен солгать, чтобы его спасти. Хозяин дома не имеет права говорить правду даже под пыткой. Если он не выдаст, то он будет для нас героем, образцом для подражания. Но Кант стоит на своем. Мол, не надо было в дом впускать неизвестных людей, и требует, чтобы хозяин говорил правду, чтобы он выдал беглеца в руки, чтобы не смел лгать, ибо его ложь будет несправедливостью по отношению к человечеству. Хотя она будет гуманной по отношению к одному человеку, но один человек, говорит Кант, это чистая априорная случайность. Когда лес рубят, щепки летят. Озабоченность Канта человечеством, а не человеком, правом, а не моралью, отвращает меня от Канта.

Конечно, правда – это не правдивость. Но как только Кант стал напирать на эту очевидность, так сразу же у меня возникло подозрение, что здесь что-то не так, что здесь нас хотят перехитрить. Вся хитрость Канта состоит в том, что он скрыл от нас одну проблему. Он нам не сказал, что если мы хотим жить в правовом обществе, то нам совесть не нужна. От нее нужно раз и навсегда отказаться. В обществе, в котором ты гражданин мира, нужна ложь права. В нем не нужно самоограничениями доводить себя до белого каления, чтобы услышать свой голос, голос своего сознания и своей совести. Нам не нужно напрягаться, ибо есть голос права и еще есть судебный надзиратель, который может положить свою руку на твое плечо. А если мы хотим жить в моральном обществе, то тогда Бог нам судья и право нам не нужно, нам нужны правда, ложь и совесть. Ибо мир, в котором существует одна правда, является необитаемым, его нельзя обжить. Там, где существует право, там существует и правовое сознание, то есть люди, которые это право применяют. А люди – всегда люди. И в этом правоприменении и зарыта собака. То есть зарыты ложь, обман и демагогия.

Право – это не правда и даже не правдивость. Кант выбирает право, а не правду, накладывая запрет на ложь во имя человеколюбия. Я выбираю ложь и возможность не быть правовым автоматом. Право убивает правду. Я же хочу убить другого в себе, чтобы говорить с собой и о себе. Поэтому я не с Кантом. И не с Марксом.