«Сплошные ужасы.

«Ужос-ужос-ужос», как говорит Кошка.

У моего начались «критические дни». Ха-ха-ха. И чего-то неймется ему, как оборотню в полнолуние? Подозрительный такой стал. Придирается. Бесится. Чего бесится, непонятно. Может, узнал, что я с его бывшим компаньоном трахнулась, с Максимом. Теперь они разругались и врагами стали. Но мне-то что? Я ни с кем не ссорюсь…

Но предъяву он мне конкретную не выкатил, ходил по комнате зверем, молчал. О, вчера обратила внимание: у него походка волка! На полуцыпочках, пальцы поджаты, и весь такой напряженный. Только когтями по полу не стучит. Ну, чисто оборотень. Животное. И будто вынюхивает что-то все время. После ужина искал бумагу какую-то, плевую какую-то бумаженцию с телефонами или еще с чем-то. Всю квартиру перевернул! Стол, тумбочку выпотрошил. Потом за мой трельяж взялся, стал орать, что у меня всюду бардак, вещи валяются где попало и все такое. Мой нетбук на пол смахнул, скотина. Сказал, что случайно. Фиг там случайно. ДОСТАЛ!!!! Я тоже поорала, поорала, тоже что-то разбила, а потом обнаружила, что уже лежу на диване, а он мне куни делает, типа вину заглаживает. И поняла: все бесполезно. БЕСПОЛЕЗНА-А-А! Ну, блин, думаю, ладно, ладно. Я тебя пока потерплю, подою еще, а потом ты у меня за все поплатишься, – за нетбук мой, за нервы и за все остальное. Картина ясная, хватит, надо переходить к Абрикосу – он интеллигентный, обходительный, слова всякие мудреные знает, рисовал меня сколько раз… Одно непонятно с Абрикосом: то ли вымя у него тугое, то ли пустое – доится с трудом… Но если тугое – ничего, разработаем!

А этот утром сегодня ушел. Сразу позвонила Кошке. Договорились встретиться в «Антарктиде». У нее тоже непруха – Балон месяц не просыхает. Она ночью проснулась, видит – бродит по квартире с пистолетом, глаза закатил, одни белки сверкают. Она чуть не уписалась со страху, села на кровати, дышать боится. А Балон походил-походил и сел рядом. Она ему: «В чем дело?». А он: «Ящерицы бегают, ловлю. Желтые ящерицы, видишь?». И голос глухой, будто спит. Наверное, он и вправду спал.

Ужос-ужос.

Заказали по «Манхэттену». Сидим за столиком, снимаем стресс, мужиков обсуждаем. Коша говорит: Балон по два часа сидит в туалете, хоть сдохни. Кино смотрит на компьютере. Курит там, выпивает, у него там полочка специальная под водку-закуску. Иногда прямо там и засыпает. А еще по телефону со своими дружками-уё… трещит, строит их, командует. И все это сидя голой жопой на унитазе. А ей самой ни душ принять, ни подмыться, ничего. «Подождешь, не лопнешь!» – орет.

Я ей тогда рассказала про Босого прикол, как он свой коричневый болт на сервировочной тележке от самой ванной до дивана вез – чтобы не упал, значит. Да еще присыпал сверху петрушкой и повторял: «Все, что могу… Все, что могу…»

Кошка ржала-ржала, чуть под стол не свалилась. А потом удивленно так говорит, как будто только дошло: «Слушай, а как ты с ним трахаешься?! Ему же лет сто, наверное! И туберкулез у него… И бабы его не интересуют…» Ну, говорю, бабы бабам рознь. А платит хорошо, и в авторитете – везде его с почтением принимают. Так что, не завидуй!

С Босым в последнее время и в самом деле что-то происходит. Раньше он и дышал-то через раз, а сейчас расправился, глаза блестят, болт шевелится. Деньгами стал швыряться и вообще – силу лекарств почувствовал, жить хочет… Залезет, дергается, хрипит, но не слезает… Или наоборот – конец почувствовал, вот и отрывается напоследок…

Коша смотрит на меня так серьезно, спрашивает, сколько мне Босой заплатил. Я ей и рассказала, что мы в «кошелек» играли, ну это все знают: он скатывает купюры шариком и засовывает прямо туда: сколько поместится – все мое. Двенадцать стоевриков поместилось, в такие моменты я всегда жалею, что у меня киска маленькая.

– Это что, 1200 евро?! – она сразу в истерику. Говорит:

– Мне никогда таких башлей никто не отваливал! И в игры такие не предлагают, а у меня бы и две тысячи поместилось, и больше! Только Балон, скотина, сторублевки бы совал! Вот устроился на халяву: и то ему сделай, и это, а сам только по кабакам водит да вещи покупает, когда удается выпросить! И остальные больше ста баксов из кармана не достают…

Я ей: не бойся, жаба, я тебя к Босому подведу, денег у него немеряно, он ведь на общаке сидит. Изобрази ему пару оргазмов для виду, чтоб мужиком себя почувствовал, – озолотит. «А Балон если узнает?» – говорит она. А тебе что за дело? Пусть они между собой разбираются… И потом, Балон все равно с утра до утра лыка не вяжет. Вот пусть и дальше греет свой унитаз, жрет водку и кино смотрит. Правильно? Правильно. Да и убьют его скоро. В последнее время у них всё стрелки да перестрелки… Я уже и ездить с ними боюсь: если начнут из автомата палить, то разбираться не станут. Потому лучше на такси, или пусть машину присылают: в водилу никто стрелять не будет…

И тут я вижу: двое парней за соседним столиком на нас пялятся. Давно, наверное, пялятся. Незнакомые, не местного разлива. Я им улыбнулась, Кошку под столом ногой толкнула, она сразу все поняла, губы свои накачанные вытянула, вроде помаду освежает…

Поднялись, подходят. Началось: девушки, а как вас зовут, а почему такие грустные? Ну, и все такое. Мы с Кошкой вяло так отбрехиваемся, присматриваемся вполглаза. Один невысокий такой, ладный, светловолосый. Борисом назвался. Довольно ничего. Только уши у него некрасивые, как у хорька. Второй – Владик. Оба накачанные, холеные, наглые, уверенные в себе и при деньгах. Как раз в моем вкусе. Сорочки от Марчези, туфли тоже какие-то приличные, итальянские. Возможно, даже Гальяно. Не наши парни, не тиходонские. И духан от них хороший, дорогим парфюмом поливаются.

О, говорят, «Манхэттен» пьете. А «Секс на пляже» когда-нибудь пробовали? Кошка, дура, от смеха чуть под стол не упала. Пробовали, говорит, только песок в «пилотку» набивается! Учишь ее, учишь – все бесполезно! Надо же порядочную из себя строить, а не рассказывать сразу, куда тебе что набивается… Я всегда так и делаю.

– А что это еще за дрянь? – спрашиваю.

– А вы попробуйте, – говорят. – Вам понравится…

Заказали себе и нам, выпили. Я ничего не просекла, а Кошке и вправду понравилось. Или она просто окосела сразу. Говорю, вы что-то шибко во всяких коктелях разбираетесь. Наши пацаны, говорю, накатят белой холодной, им и хорошо, и больше ничего не надо. Они смеются: так мы ж не ваши пацаны, мы бизнесмены, из Москвы приехали, с важными людьми, они будут здесь свое дело открывать. А мы свое дело замутим…

– А что за дело? – опять влезла Кошка.

– Может, ресторан откроем, – говорит Борис. – А может, цех – водку разливать…

Переглянулись, усмехнулись. Ясно – бандюки заезжие. Бизнесмены – те точно знают, чего хотят. И понимают, что водку у нас есть кому разливать, залетные тут не нужны… Ну, мое дело маленькое: сижу, молчу.

Посидели, поболтали немного, стаканы быстро опустели. Коша сидит кривая, глаза как у течной кошки. Боря с Владиком заказали «Шампейн Тори», я о таком и не слышала даже. У бармена, конечно же, не оказалось клубничного ликера и какого-то, блин, японского «Мидори». И мы, конечно же, поехали к ним домой, к московским этим парням. Потому что у них все есть. Они снимают четырехкомнатную квартиру на Широком, там только что бассейна не хватает. На меня такая обстановка действует однозначно, особенно когда парни в «Гальяно», и сами точно знают, что хотят. Выпили этого «шампейна» для порядка, потом «дорожку» раскатали, потом потрахались – сначала один на один, потом поменялись, а потом все вместе.

Кровать в спальне – с футбольное поле, огромная. Никогда на такой не спала. Сидим мы там голые, расслабленные, музыка играет, «косяк» по кругу ходит. На потолке какие-то узоры сине-зеленые расплываются, словно волны, а иногда пульсировать начинают. Проектор какой-то, что ли, скрытый? И мозги плывут точно так же. Трава у них отменная, я скажу.

И чего вам в Москве не хватало, спрашиваю. Чего в нашу дыру поперлись-то? Смеются. Говорят: каждый х… дыру ищет, закон природы. А ты слышала, говорят, как при Советах ездили целину поднимать? Степь, палатки, романтика. Вот и мы так же, говорят. Здесь у вас целина, говорят, нива непаханая, офигенный простор для бизнеса. Я тоже смеюсь, им подыгрываю.

А Кошка на рожон лезет: это, говорит, смотря для какого бизнеса. Мороженое на палочке выпускать, что ли? Нет, говорят, не мороженое. Совсем, говорят, не мороженое. Ну, а в таком разе, Кошка говорит, если не мороженое, то зря приехали, потому как никакая тут вам не целина, в Тиходонске, блин, свои промеж собой никак разобраться не могут, что кому причитается и кто кому сколько должен… У нас все поделено. Джаванян сто лет водку разливал и был порядок. А потом тоже такие москвичи приехали, Джавана из автоматов раскрошили, да ребят заодно: Рыбу, Адидаса, Батона…

– А ты, я вижу, телка приблатненная! – сказал Боря, а сам смотрит так – цепко, внимательно… От такого взгляда до выстрела совсем немного, я как-то побывала в одной переделке…

– И ресторан твои москвичи открывали, – прет буром Кошка вместо того, чтобы заднюю включать. – Только потом и их всех завалили… И я тебе, кстати, не телка никакая: телки в поле пасутся…

– Ух ты ка-ка-я-я! – захохотал Боря. – Пойдем в ванную, там я тебя попасу немного да дождиком сбрызну, как в поле…

– Ты эти дождики для своих московских б… прибереги!

Владик лениво так во мне пальцем ковырялся, а тут перестал, будто удивляется – откуда взялась такая жаба?!

– Ты не выделывайся и меня слушайся! – Борис перестал веселиться. – Теперь мы тут будем верховодить!

Морда красная, глаза выкатились. Я, конечно, сижу, молчу. Не мое это дело. А Кошка опять свое: хрен вам! Это вам, говорит, не Тамбов и не Брянск, здесь народ горячий, здесь вашего московского юмора не поймут.

Они ржут, не могут.

– Очень поймут, – говорит Влад, – мы себя очень быстро поставим!

Но тут Борис, хоть и тоже пьяный был, глянул так на него, цыкнул: не тарахти, мол, лишнего. О чем-то таком Влад проговорился, наверное, но я так и не поняла. А Кошку все бычит.

– А вот фер вам! Босой только свистнет, вся наша кодла слетится, на лоскуты вас порвут.

Я молчу, блин. Молчу. Не нравятся мне эти разговоры, похвальба эта пьяная. Надо сваливать потихоньку. Или как-то свести все на мировую.

– Босой твой будет нам то же самое делать, что ты только что делала! Да и остальная кодла босой ходить начнет, если мы прикажем….

Но тут Кошка встает – цыцки вперед, из п… дым, патриотка вся такая: «да Балон то, да Балон сё, да он вам бошки поотрывает, не вставая со своего унитаза!» Ого, думаю: крыша поехала. Передоз. Она орет, москвичи гогочут, по щекам ее хлещут, типа играются, но вижу – злятся… Стала собирать манатки потихоньку. Знаю я эти игры. Оделась, вышла, перешла двор, села на скамеечке, чтобы видно было. Курю, жду. Через час появляется Кошка, идет – ноги враскорячку, пьяная в дым. Ну, чего, спрашиваю? Прирезать не прирезали, говорит, и то хорошо. Подробностей никаких, только сказала, что Влад этот ее головой об стену приложил, голова болит. Денег дали? Полезла в сумочку, достала смятые бумажки, пересчитала – полторы сотни американскими, в мелких купюрах. Жмоты.

А тут мой позвонил, орет: где шляешься? Я ему соврала что-то, сама уже не помню, но делать нечего, попрощалась с Кошкой, купила воды в киоске, рот помыла, чтобы не пахло, поехала домой.

А вечером звонит Балон. Пьяный в дупельман. Воет как волк. Я даже не сразу поняла, в чем дело, а это он, типа, плачет. Заперлась в ванной, включила воду, чтобы мой не слышал, кричу на него, чтобы говорил по-человечески, не выл. Оказалось, Кошку «скорая» из дома увезла, обморок у нее был или что-то в этом роде. А через час буквально Балону позвонили оттуда, из больницы, сказали – скончалась. Умерла, то есть, Кошка. Отек мозга. Или кровоизлияние, я так и не поняла.

Вот так. Я положила трубку и пошла спать. Не люблю трупы и все такое. Если Коша не полная дура, она ничего не сказала Балону, где она сегодня была и с кем. А если и сказала, то он все равно лыка не вяжет. Надеюсь, так и есть.

Я долго не могла уснуть, все думала. Кошка сама виновата, конечно. С такими парнями надо быть осторожнее, не распускать язык. Видишь ли, приехали тут свой бизнес раскручивать, борзые. Ну, нам-то что? У нас совсем другие дела…

Мне Кошки будет не хватать.

Ужос, ужос, короче…»