Им пришлось украсть еще одну лодку, поскольку от предыдущей Локк опрометчиво избавился. В любое другое время он посмеялся бы над своей оплошностью.

«И Клоп посмеялся бы, и Кало с Галдо…» – пронеслось у него в уме.

Лодка плыла по течению на юг, между Скопищем и Мара-Каморрацца. Локк с Жаном сидели в угрюмом молчании, завернувшись в старые плащи, подобранные с пола гардеробной. Тусклые мерцающие огни в густом тумане и приглушенные, невнятные голоса в отдалении казались Локку отсветами и отзвуками какой-то другой, незнакомой жизни, оставшейся в далеком прошлом и не имеющей никакого отношения к городу, в котором он жил сколько себя помнил.

– Какой же я дурак! – простонал он, утыкаясь лбом в планшир.

Все тело у него болело, измученный желудок снова крутили сухие спазмы.

– Повторишь это еще раз, я швырну тебя в воду и веслом по башке огрею! – пригрозил Жан.

– Нам нужно было сразу бежать.

– Возможно. А возможно, не все несчастья, постигающие нас, являются прямым следствием принятых нами решений, брат. Возможно, беды приходят независимо от наших поступков. Возможно, если бы мы сбежали, картенский маг нагнал бы нас в пути и разбросал бы наши кости где-то между Каморром и Талишемом.

– И все же…

– Мы остались живы, – с напором произнес Жан. – Мы живы и можем отомстить. Ты правильно поступил с пособником Серого короля там, в нашем логове. Теперь надо понять, почему все так случилось и что нам делать дальше? Перестань вести себя так, будто ты надышался дымом Призрачного камня. Сейчас мне нужны твои мозги, Локк. Мне нужен Каморрский Шип.

– Дай мне знать, когда найдешь его. Каморрский Шип – фантом, призрак, дурацкая выдумка.

– Нет, он сидит здесь, в лодке, вместе со мной. И если ты еще не стал им, то должен стать немедленно. Только Шип способен одолеть Серого короля. Одному мне точно не справиться. Почему Серый король поступает так с нами? Что это дает ему? Думай, дружище! Шевели мозгами, черт побери!

– Слишком много простора для догадок… Но давай несколько сузим вопрос, – принялся размышлять вслух Локк, уже слегка окрепшим голосом. – Рассмотрим силы противника. Сегодня под храмом мы видели одного из его людей. Еще одного я видел, когда меня похитили ночью. Следовательно, мы знаем, что на Серого короля работают по меньшей двое, не считая вольнонаемного мага.

– Верно. По-твоему, он действует недостаточно предусмотрительно и расчетливо?

– Нет. – Локк медленно потер ладони. – Нет, все его действия кажутся мне продуманными и хитроумными, как веррарский механизм.

– Однако в наше логово он послал всего одного человека.

– Да… Но братья Санца были уже мертвы, я считался мертвым, ты попал в ловушку, устроенную картенским магом, а Клопу предназначалась арбалетная стрела. Дело верное. Раз, два и готово. Быстро и жестоко.

– Но все равно – почему бы не послать двоих? А лучше троих? Если Серый король так жаждет покончить с нами, почему не действовал наверняка? – Жан сделал несколько легких гребков веслами, выравнивая лодку по течению. – С трудом верится, что в самый решающий момент он вдруг потерял бдительность.

– Возможно… возможно, все остальные люди сегодня были нужны Серому королю в другом месте, очень нужны. И к нам он мог послать всего лишь одного. – Локк ахнул и стукнул кулаком по ладони. – Возможно, мы для него вообще не главное!

– В таком случае – что главное?

– Не что, а кто! – Локк резко выпрямился и застонал, борясь с головокружением. – С кем он воевал все эти месяцы, Жан? Барсави уверен, что Серый король мертв. Что он станет делать сегодня ночью?

– Он… закатит разгульный пир. Грандиозное торжество, как на День Перемен. Будет праздновать свою победу.

– На Плавучей Могиле, – подхватил Локк. – Он распахнет двери настежь, выставит бочки с вином – боги, на сей раз действительно с вином! Созовет всех своих подданных. Все Путные люди Каморра, в стельку пьяные, заполонят мост и причалы Дровяной Свалки. Как в старые добрые дни.

– Значит, Серый король разыграл свою смерть для того лишь, чтобы Барсави закатил пир?

– Дело не в пире, Жан, а… а в людях! Ведь там соберется весь Путный народ. Вот оно что! О боги, вот оно что! Сегодня впервые за несколько месяцев Барсави появится перед своими подданными. Понимаешь? Все шайки, все гарристы станут свидетелями того, что там произойдет!

– А что произойдет-то?

– Не знаю, но Серому королю не откажешь в умении устраивать красочные представления. Сдается мне, Барсави влип в жуткую передрягу. Греби со всей мочи, Жан! Высадишь меня в Котлище. Оттуда я сам доберусь до Дровяной Свалки. Мне нужно попасть на Плавучую Могилу возможно скорее.

– Ты с ума спятил? Если Серый король со своими приспешниками все еще рыщут по городу, они убьют тебя как пить дать. А если тебя увидит Барсави, когда ты должен валяться при смерти с жестоким поносом? Да ты и так, считай, при смерти, только посмотри на себя!

– Никто и не увидит Локка Ламору. – Торопливо перебрав все уцелевшие гримировальные принадлежности, Локк приложил к подбородку фальшивую бороду и слабо ухмыльнулся. – Волосы у меня еще несколько дней будут седыми, поскольку смывочный раствор сию минуту горит ярким пламенем в нашем логове. Измажусь сажей, надвину капюшон пониже и превращусь в неприметного жалкого бродягу с избитой до синяков рожей, явившегося за дармовой выпивкой.

– Тебе нужно отлежаться, Локк. Из тебя сегодня едва душу не выколотили. Ты же еле живой!

– Да уж, болит у меня даже в таких местах, о существовании которых я раньше и не подозревал, но тут никуда не денешься. – Локк быстро наносил на подбородок театральный клей, прямо пальцами. – У нас не осталось ничего – ни гримировальных принадлежностей толковых, ни денег, ни костюмов, ни храма нашего, ни друзей. А у тебя, Жан, есть два часа от силы, чтобы найти нам надежное укрытие, пока Серый король не хватился своего человека.

– И все же…

– Жан, я вдвое меньше тебя. Сейчас не время кудахтать надо мной. Я сумею раствориться в толпе, а ты будешь привлекать к себе взоры, как восходящее солнце. У меня предложение такое: отыщи подходящую развалину в Зольнике, повыгоняй оттуда крыс и оставь мне какие-нибудь знаки поблизости. Просто намалюй сажей на стенах. Я тебя найду, когда освобожусь.

– Но…

– Жан, ты требовал подать тебе Каморрского Шипа. Вот он перед тобой. – Локк пришлепнул к подбородку фальшивую бороду и прижал покрепче, дожидаясь, когда клей хорошо схватится и кожу перестанет щипать. – Отвези меня в Котлище и высади там. Ради Кало, Галдо и Клопа, если не ради меня! Сегодня на Плавучей Могиле случится что-то важное, и мне необходимо своими глазами увидеть, что именно. Почему Серый король столь люто обошелся с нами, объяснят события, которые произойдут в ближайшие несколько часов… если только они уже не происходят.

Устроив торжество по случаю победы над убийцей своей дочери, Венкарло Барсави, прямо скажем, во всех отношениях превзошел самого себя.

Двери Плавучей Могилы были распахнуты настежь. Все караульные оставались на своих постах, но особой бдительности не проявляли. Огромные алхимические шары, висящие по краям шелковых навесов на палубе галеона, озаряли Дровяную свалку под темным небом, подобные маякам в густом тумане.

В «Последнюю ошибку» были отправлены расторопные слуги за вином и едой. Таверна быстро опустела не только в части съестного и питейного, но также в части посетителей и обслуги – все они, хмельные и тверезые, устремились к Дровяной свалке, охваченные нетерпеливым любопытством.

Стражники на берегу лишь бегло осматривали гостей, пропуская всех подряд мужчин и женщин, под чьими плащами не угадывалось никакого оружия. Разгоряченный победой, капа решил размахнуться во всю ширь, что сыграло на руку Локку: в надвинутом капюшоне, с накладной бородой и измазанным сажей лицом, он затесался в шумную толпу головорезов из Котлища и вместе с ними прошел по длинному мосту на галеон Барсави, похожий в праздничном освещении на прогулочную галеру из романтических сказаний о султанах Бронзового моря.

На Плавучей Могиле яблоку было негде упасть. Капа Барсави восседал на троне в окружении самых приближенных людей: двух своих сыновей, красных и шумных от вина, дюжины наиболее могущественных гаррист и безмолвных, бдительных сестер Беранджа. Работая локтями и тихо чертыхаясь, Локк протолкался в середину капиной крепости, протиснулся в угол рядом с дверью приемного зала и оттуда стал наблюдать за происходящим, кривясь от боли, задыхаясь от слабости, но радуясь, что сумел занять место с хорошим обзором.

На галереях толпились горлопаны и буяны из всех каморрских шаек, и шум там с каждой минутой усиливался. Жара стояла невыносимая, и вонь тоже – хоть топор вешай. Локку казалось, будто запахи накатывают на него тяжелыми волнами, придавливая к стене. Мокрое сукно и кожа, застарелый пот и разнообразные масла для волос, вино и кислое винное дыхание.

В самом начале второго часа пополуночи Барсави внезапно встал и поднял руку, требуя внимания.

Тишина растеклась по огромному залу, как волна от брошенного в воду камня. Путные люди толкали друг друга локтями, веля замолчать, и указывали пальцами на капу. Меньше чем через минуту возбужденный гомон толпы стих до приглушенного гула. Капа удовлетворенно кивнул.

– Надеюсь, праздник удался на славу?

Люди восторженно завопили, зарукоплескали, затопали грубыми башмаками так, что пол затрещал. Локк усомнился в разумности столь буйного поведения на корабле любого рода, но тоже покричал, похлопал и потопал вместе со всеми.

– Приятно сознавать, что неприятности остались позади, верно?

Снова ликующий рев толпы. Локк яростно поскреб фальшивую бороду, теперь мокрую от пота. У него вдруг пронзило острой болью живот – в том самом месте, которому младший Барсави уделил особое внимание при избиении. От жары, духоты и вони горло опять сдавили рвотные спазмы, а за сегодня он уже так намучился тошнотой и рвотой, что до конца жизни хватит. Локк судорожно закашлялся, зажимая рот обеими ладонями, и мысленно взмолился, чтобы боги дали ему силы продержаться еще несколько часов.

Одна из сестер Беранджа, чьи украшения из акульих зубов ярко блестели в свете бесчисленных канделябров, подступила к капе и зашептала что-то ему на ухо. Выслушав свою телохранительницу, Барсави широко улыбнулся.

– Черина просит, чтобы я позволил им с сестрой развлечь нас! – прокричал он. – Позволить?

Толпа взревела вдвое громче прежнего (и, казалось, вдвое искреннее). Деревянные стены сотряслись от оглушительного гула, и Локк вздрогнул всем телом.

– В таком случае – акульи бои!

Следующие несколько минут в огромном зале царила полнейшая сумятица. Дюжина капиных стражников расталкивала пьяную толпу, расчищая место посреди помещения – круг ярдов десять—двенадцать в поперечнике. Люди в страшной давке отступали вверх по лестницам, и скоро галереи уже трещали под их тяжестью. Локка зажали в угол еще теснее.

Потом стражники принялись подцеплять баграми и вынимать деревянные панели пола, под которыми чернела вода Каморрского залива. Трепет предвкушения и ужаса прокатился по толпе при мысли о том, что может скрываться там. «Для начала – неупокоенные души восьми бедняг из Полных Крон», – мелькнуло в голове у Локка.

Когда последние панели были сняты, всем взорам (ну или почти всем) открылись крохотные деревянные площадки – размером в две ладони, не больше, – расположенные футах в пяти одна от другой. Арена акульих боев, проводившихся лично для Барсави и смертельно опасных даже для таких опытных контрареквиалл, как сестры Беранджа.

Черина и Райза, наторелые мастерицы распалять толпу, начали снимать с себя кожаные дублеты, наручи и нашейники. Они двигались медленно и грациозно, а капины подданные орали во все горло, выражая одобрение, топали, хлопали, прихлебывали вино, и иные даже выкрикивали непристойные предложения.

Аньяис выскочил вперед с мешочком алхимического порошка в руках, высыпал весь в воду и благоразумно отступил назад. То был так называемый подстрекатель – смесь сильнодействующих веществ, которая возбуждала в акуле лютую ярость, не угасавшую на протяжении всей схватки. Если запах крови привлекает и разгорячает акулу, то подстрекатель приводит ее в совершенное бешенство – и страшная хищная рыба стремительно мечется взад-вперед, вспенивая воду, и в слепой ярости бросается на женщин, скачущих по деревянным площадкам.

Сестры Беранджа подошли к самому краю маленькой водной арены с обычным своим оружием – топориками с заостренным обухом и короткими метательными копьями. Аньяис и Пакеро стояли позади них слева. Капа по-прежнему стоял у своего кресла, хлопая в ладоши и широко улыбаясь.

Черный плавник прорезал поверхность воды, хвост мощно хлестнул. Короткий всплеск – и разлитое в воздухе возбуждение усилилось. Локк почти телесно ощущал эту смесь животного вожделения и животного страха. Толпа попятилась, отступая еще ярда на два от водной арены, но все равно многих зрителей в первых рядах трясло в нервном ознобе, а несколько человек развернулись и стали пробиваться в глубину толпы, под презрительный смех и улюлюканье окружающих.

На самом деле морская хищница имела в длину всего пять-шесть футов; в Плавучем цирке нередко использовали акул и вдвое крупнее. Но даже сравнительно небольшая рыба запросто может в прыжке покалечить человека, а уж если она утянет противника под воду… ну, в такой неравной схватке размер акулы вообще не имеет значения.

Сестры Беранджа вскинули руки, приветствуя зрителей, потом одновременно повернулись к капе. Локк так и не научился различать, кто из них Черина, а кто Райза… И сейчас, при виде двух женщин, похожих как две капли воды, сердце у него мучительно сжалось от горя по близнецам Санца.

Играя на публику, Барсави медленно поднял ладонь и обвел своих подданных вопросительным взором. Когда зал взорвался ободрительными криками, капа спустился с помоста, встал между контрареквиаллами и получил поцелуй в щеку от каждой из них.

Тут вдруг вода перед ними троими взволновалась; черная тень стремительно проскользила вдоль края водной арены и нырнула в черную глубину. Пятьсот сердец обмерло враз, в пятистах горлах перехватило дыхание. Внимание Локка сейчас было обострено до предела, он с поразительной ясностью видел каждую мелочь в общей картине, словно бы застывшей перед ним во времени: от нетерпеливой, жадной улыбки на багровом жирном лице Барсави до дрожащих отблесков огней на темной воде.

– Каморр! – прокричала сестра, стоявшая справа от капы.

И вновь толпа смолкла, на сей раз так мгновенно, будто кто-то перерезал острым ножом одну гигантскую глотку. Пятьсот пар глаз напряженно впились в капу и его телохранительниц.

– Мы посвящаем эту смерть, – продолжала женщина, – капе Венкарло Барсави, нашему господину и покровителю!

– И он поистине заслуживает этого! – выкрикнула другая Беранджа.

В следующий миг прямо перед ними из воды взметнулась акула – темно-серое чудовище с черными безвекими глазами и оскаленными белыми зубами. Подняв десятифутовый столб брызг, она взвилась в воздух, рывком всего тела перевернулась и стала падать… падать…

Прямо на капу Барсави.

Пытаясь защититься, Барсави вскинул руки, и страшные челюсти сомкнулись на одной из них. Тяжелое мускулистое тело рыбы с глухим шлепком упало на пол, увлекая за собой капу. Неумолимые челюсти сжались крепче прежнего, Барсави дико заорал, и кровь хлынула фонтаном из прокушенной правой руки, растекаясь по полу, заливая тупое акулье рыло.

Аньяис и Пакеро бросились на помощь отцу. Не сводя взгляда с акулы, одна из сестер Беранджа стремительно приняла боевую стойку, занесла сверкающий топор и метнула со всей силы.

Лезвие врезалось Пакеро Барсави над левым ухом, раскроив череп; очки так и отлетели в сторону. Молодой человек сделал еще пару неверных шагов вперед и ничком рухнул на пол, уже мертвый.

Толпа исторгла вопль ужаса, заколыхалась и отхлынула. «Прошу, не дай мне лишиться чувств сейчас, о Великий Благодетель! – мысленно взмолился Локк. – Укрепи мои силы, дабы я смог увидеть дальнейшие события и уразуметь наконец, что все это значит!»

Аньяис ошалело уставился на отчаянно бьющегося отца и бездыханного брата, но прежде чем он успел произнести хоть слово, вторая сестра Беранджа подступила к нему сзади, обхватила одной рукой, уперев древко короткого копья под подбородок, и с размаху всадила острый боек топора в затылок. Аньяис всхрипнул, выплеснув изо рта кровавую струйку, повалился ничком и больше уже не шевелился.

Бешено извиваясь и молотя хвостом, акула терзала зубами правую руку капы, а он с душераздирающими воплями колотил по жесткой шершавой морде левой рукой, в кровь обдирая кожу. Наконец с тошнотворным хрустом акула оторвала руку и скользнула обратно в воду, оставив на полу широкую красную полосу. Барсави тяжело откатился назад, заливая все вокруг кровью, хлещущей из рваного обрубка, и в диком ужасе воззрился на мертвые тела своих сыновей.

Потом он попытался подняться на ноги, но одна из сестер Беранджа пинком повалила его обратно на пол.

В толпе позади поверженного капы произошло движение, и несколько Красноруких, бессвязно вопя, ринулись вперед с оружием наготове. Последовала схватка столь молниеносная, что Локк, непривычный к такого рода зрелищам, даже не разглядел ничего толком, но ясно было одно: две полуодетые женщины расправились с полудюжиной здоровых вооруженных мужиков с жестокостью, которой позавидовала бы и акула. Стремительно мелькали короткие копья, взлетали и падали топоры, кровь хлестала фонтаном из проткнутых и перерубленных глоток. Последний Краснорукий, с кровавым месивом вместо лица, рухнул на пол секунд через пять после того, как первый из них бросился в атаку.

На галереях началась страшная давка. Теперь Локк видел людей, прокладывающих себе путь в толпе: мужчин в серых непромокаемых плащах, с арбалетами и длинными ножами. Одни стражники Барсави просто стояли в оцепенении, ничего не предпринимая, другие обратились в бегство, а иные уже были убиты противниками в сером. Звенели арбалетные тетивы, свистели в воздухе стрелы. Гулко грохнули громадные двери зала, захлопнувшись словно сами собой, застрекотал и защелкал запорный механизм. Люди отчаянно бились в них, пытаясь выломать, но все без толку.

Один из стражников Барсави протолкался через объятую паникой толпу и навел арбалет на сестер Беранджа, которые по-прежнему стояли над раненым капой, точно львицы, стерегущие добычу. В следующий миг неясная черная тень с диким клекотом низринулась на него из-под утопавшего во мраке потолка, и выпущенная стрела, просвистев высоко над головами контрареквиалл, вонзилась в дальнюю стену. Стражник яростно отбивался от крупной коричневой птицы, и спустя несколько мгновений она взмыла ввысь на изогнутых серпом крыльях, а мужчина вдруг схватился за шею, пошатнулся и упал ничком.

– Оставайтесь все на своих местах! – внезапно прогремел повелительный голос. – Оставайтесь на местах и успокойтесь!

Приказ возымел гораздо более сильное действие, чем ожидал Локк. Он и сам почувствовал, как страх в нем ослабевает и паническое желание пуститься наутек исчезает. Истошные вопли стихли, бешеные удары в дверь прекратились, и жуткая тишина повисла в зале, где всего пару минут назад буйно ликовали подданные капы Барсави.

У Локка волосы зашевелились на голове: произошедшая в людях перемена была совершенно неестественной. Возможно, он не понял бы этого, если бы однажды уже не испытал на себе действие магических чар. Локк невольно задрожал. «О боги, – пронеслось у него в уме, – надеюсь, решение явиться сюда не было самоубийственным».

А потом в зале появился Серый король.

Казалось, он просто вышел из некой незримой двери, распахнувшейся около кресла Барсави. Одетый все в тот же серый плащ с капюшоном, он легкой, уверенной поступью охотника прошел между трупами Красноруких. С ним рядом шагал Сокольник, высоко подняв кулак в грубой перчатке. Через секунду на руку к нему слетела Вестриса, сложила крылья и издала пронзительный торжествующий крик. По толпе пробежал испуганный гул.

– Не бойтесь, я вас не трону, – промолвил Серый король. – На сегодня я покончил с расправами.

Он остановился между сестрами Беранджа и посмотрел на капу Барсави, который с мучительными стонами корчился у его ног:

– Приветствую тебя, Венкарло. Боги мои, сегодня ты выглядишь не лучшим образом.

Серый король откинул капюшон, и Локк снова увидел худое лицо с резкими чертами, пронзительные глаза, темные с проседью волосы. Увидел – и ахнул от изумления, ибо наконец понял, почему с первого знакомства с Серым королем его не оставляло смутное, странное чувство, что где-то он уже встречал этого человека.

Итак, части хотя бы одной головоломки встали на свои места. Серый король стоял между сестрами Беранджа, и теперь Локк ясно видел, что они трое очень, очень похожи внешне – чуть ли не как тройняшки.

– Каморр! – прокричал Серый король. – Правлению семейства Барсави пришел конец!

Его люди зорко следили за порядком в толпе; всего их было дюжины две, не считая сестер Беранджа и Сокольника. Картенский маг безостановочно шевелил пальцами левой руки и что-то бормотал себе под нос, медленно обводя взглядом огромное помещение. Заклинания, которые он творил, чтобы успокоить толпу, определенно оказывали свое действие, но зачарованное внимание всех собравшихся, несомненно, приковали также и три черные линии, вытатуированные у Сокольника вокруг запястья.

– Да и самому семейству Барсави пришел конец, – продолжал Серый король. – У тебя не осталось ни дочери, ни сыновей, Венкарло. Я хотел, чтобы перед смертью ты знал, что я истребил с лица земли всю заразу, произошедшую из твоих чресел. В прошлом, – возвысил он голос, – вы знали меня под именем Серого короля. Но имя это я запрещаю произносить впредь. Отныне зовите меня… капа Раза!

«Раза, – подумал Локк. – „Месть“ на старотеринском. Грубовато».

К великому своему сожалению, он по-прежнему ничего толком не понимал про Серого короля.

Капа Раза, как он теперь себя называл, наклонился над Барсави, истекающим кровью и хрипло скулящим от боли, стащил у него с пальца перстень с печаткой, высоко поднял его, показывая толпе, а потом надел на безымянный палец своей левой руки.

– Я ждал много лет, чтобы увидеть тебя в таком вот прискорбном положении, Венкарло. Теперь все твои дети мертвы, и твоя власть перешла ко мне вместе с твоей крепостью и всеми твоими богатствами. Все наследство, которое ты собирался оставить своим потомкам, теперь принадлежит мне. Я стер тебя из истории, как ошибочную меловую запись с грифельной доски. Мог ли ты представить такое? Помнишь, как долго и мучительно умирала твоя жена? Как она до самой своей кончины доверяла твоим телохранительницам, сестрам Беранджа? Как они приносили ей пищу? Жена твоя умерла вовсе не от опухолей в желудке. То была черная алхимия. Таким образом я просто, так сказать, разжигал аппетит, пока готовился к убийству Венкарло Барсави. – Капа Раза дьявольски улыбнулся. – А она страшно мучилась, верно? Так знай, приятель, возлюбленная твоя супруга умерла не по воле богов. Как и все, кого ты любил, она умерла из-за тебя.

– Но… почему? – еле слышно простонал Барсави.

Опустившись на колени, новый каморрский капа почти нежно приподнял голову старика и зашептал что-то на ухо. Когда он умолк, Барсави ошеломленно уставился на него с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, а Раза медленно кивнул.

Потом он схватил Барсави за бороду, заплетенную в три косицы, и рывком запрокинул ему голову назад. Из рукава другой руки у него выскользнул в ладонь стилет, который миг спустя он всадил по самую рукоять в жирное горло Венкарло Барсави. Тот слабо дрыгнул ногами и затих.

Капа Раза выдернул клинок и встал. Сестры Беранджа грубо подхватили своего бывшего хозяина под мышки и скинули в темную воду Каморрского залива, поглотившую труп с такой же готовностью, с какой многие годы поглощала тела врагов и безвинных жертв капы Барсави.

– Каморром правит один капа! – звучно возгласил Раза. – И теперь это я! Теперь! Это! Я! – Он вскинул над головой окровавленный стилет и медленно обвел глазами толпу, словно ожидая возражений. Когда таковых не последовало, он продолжил: – Я преследовал цель не просто устранить Барсави, но заменить его. На то у меня свои причины. Но сейчас речь идет не только обо мне, но и обо всех вас, Путные люди Каморра. – Он окинул пристальным взглядом собрание, скрестив руки на груди и выдвинув подбородок, подобный бронзовому изваянию победоносного полководца древности. – Выслушайте меня со всем вниманием, а потом примите решение.

– Я не собираюсь ничего у вас отнимать, – продолжал он. – Все доставшееся вам тяжким трудом, по́том и кровью у вас и останется. Я восхищаюсь действующими в городе порядками в той же мере, в какой ненавидел человека, их установившего. Посему предлагаю следующее. Все будет как раньше. Все гарристы со своими шайками работают на прежних территориях и платят прежнюю дань раз в неделю, в тот же самый день. Тайный уговор остается в силе. Все преступления, каравшиеся смертью при Барсави, будут караться смертью и при моем правлении. Вся полнота власти Барсави переходит ко мне. Все должники Барсави становятся моими должниками. А я, в свою очередь, наследую все долги и обязательства Барсави. Кому Барсави был что-то должен, теперь этот долг на мне. И первый среди таких людей – Эймон Данзьер… Подойди ко мне, Эймон.

В толпе справа от капы Разы раздались приглушенные голоса, произошло движение, и через несколько секунд вперед вытолкнули тощего человечка, которого Локк до боли ясно помнил по событиям в Гулкой Норе. Помертвелый от ужаса, бедняга еле шел на подгибающихся ногах.

– Не бойся, Эймон. – Капа Раза протянул к нему левую руку ладонью вниз, как обычно делал Барсави. – Преклони передо мной колено и назови меня своим капой.

Сотрясаемый крупной дрожью, Эймон упал на одно колено, взял руку Разы и поцеловал перстень. На губах у него осталась кровь Барсави.

– Капа Раза… – умоляюще проговорил он.

– Ты совершил очень смелый поступок в Гулкой Норе, Эймон. Поступок, на который отважились бы немногие. Награда, обещанная тебе Барсави, представляется совершенно справедливой, и я выполню его обещание. Ты получишь тысячу крон, роскошный особняк и такие жизненные утехи, что люди здоровые, которым еще жить да жить, возмечтают оказаться на твоем месте.

– Я… я… – Из глаз Эймона полились слезы. – Я и помыслить не мог… Благодарю вас, капа Раза. Премного благодарю.

– А я от души благодарю тебя за оказанную мне услугу.

– Так, значит… если мне позволено будет спросить, капа Раза… там, в Гулкой Норе, были не вы?

– Разумеется, не я! – Раза рассмеялся приятным, звучным смехом. – Нет, то была просто иллюзия.

В дальнем углу зала эта самая иллюзия сейчас кипела от бешенства, сжимая и разжимая кулаки.

– Сегодня ночью вы увидели меня с обагренными кровью руками! – прокричал капа Раза. – Но также увидели, как руки эти я великодушно простираю к вам. Со мной нетрудно ладить. Я радею единственно о нашем с вами общем благоденствии. Служите мне, как служили Барсави, и вы не пожалеете, обещаю вам. Итак, гарристы, кто из вас готов признать меня своим капой, преклонив передо мной колено и поцеловав мой перстень?

– Шалые Псы! – выкрикнула невысокая худощавая женщина в первом ряду толпы.

– Мясники Лжесвета! – гаркнул мужчина, стоявший неподалеку от нее. – Мясники Лжесвета говорят «да»!

«Да что ж такое творится-то? – растерянно подумал Локк. – Ведь Серый король зверски убил их старых гаррист! Или они ведут с ним какую-то хитрую игру?»

– Мудрые Дворняги!

– Бароны Горелища!

– Синяки!

– Полные Кроны! – послышался еще один голос, сопровождаемый гулом одобрения. – Полные Кроны признают капу Разу!

Внезапно Локку захотелось расхохотаться во все горло. Он прижал к губам кулак и сделал вид, будто давится кашлем. Теперь все стало ясно как день. Серый король не только устранял самых преданных гаррист Барсави, но и заранее сговаривался с их подчиненными.

О боги! Путных людей, перешедших на сторону Серого короля, здесь с самого начала было гораздо больше, чем его слуг в серых плащах. И все они с нетерпением ждали, когда же начнется настоящее представление.

С полдюжины мужчин и женщин выступили вперед и преклонили колено перед капой Разой – на самом краю водной арены, где акула ни разу больше не показалась после того, как отгрызла руку несчастному Барсави.

«Да уж, обращаться с животными проклятый колдун умеет превосходно, ничего не скажешь», – подумал Локк со смешанным чувством зависти и злобы. Он ощущал себя совершенно беспомощным и бессильным всякий раз, когда Сокольник проявлял свои способности.

Гарристы один за другим преклоняли колено и присягали капе в верности, целуя кольцо и произнося «капа Раза» с подлинным воодушевлением. Из толпы вышли еще пятеро вожаков, очевидно почуявших, куда ветер дует. Локк быстро прикинул: после всех принесенных сейчас присяг в подчинении у Разы оказалось уже добрых три-четыре сотни Путных людей. То есть силы, находящиеся в его распоряжении, значительно возросли.

– Итак, мы с вами познакомились, – громко обратился Раза ко всей толпе, – и я поставил вас в известность о своих намерениях. Теперь вы можете возвращаться к своим делам.

Сокольник поводил в воздухе свободной рукой. Загремели запорные механизмы, и громадные двери со щелчком отомкнулись.

– Тем, кто по-прежнему колеблется, я даю три дня! – прокричал капа Раза. – Через три дня они должны явиться сюда и поклясться мне в верности, как в свое время клялись Барсави. Мне искренне хочется быть снисходительным, но предупреждаю: сейчас меня лучше не сердить. Вы видели, на что я способен. Вы знаете, что я располагаю возможностями, каких не было у Барсави. Вы знаете, что во гневе я беспощаден. Если не желаете служить мне, если считаете более разумным или более интересным противостоять мне, я дам вам дельный совет: собирайте все нажитое добро и покидайте город через сухопутные ворота. Если хотите разойтись со мной и пойти своей дорогой, мои люди вас не тронут. На три дня я даю вам такое обещание… Но по истечении трех дней, – он угрожающе понизил голос, – я предприму необходимые показательные меры. Ступайте же, поговорите со своими пезонами. Посоветуйтесь с друзьями и другими гарристами. Передайте им мои слова и скажите, что я жду от них клятвы в верности.

Когда он умолк, одни принялись проталкиваться к дверям, а другие (которые поумнее, видимо) стали выстраиваться в очередь перед капой Разой. Бывший Серый король принимал клятвы, стоя на залитом кровью полу в окружении трупов.

Минут через пять, когда давка у дверей уменьшилась и плотный смрадный поток взопрелых людей распался на несколько потоков пожиже, Локк двинулся к выходу. Голова у него была как свинцом налита, и ноги тоже: похоже, усталость брала наконец свое.

Там и сям на полу валялись трупы – стражники Барсави, преданные слуги. Теперь, когда толпа постепенно рассеивалась, Локк видел все больше бездыханных тел. У самых дверей лежал Бернелл, состарившийся на службе у Барсави. Глотка у него была перерезана, под головой растеклась лужа крови, кинжалы оставались в ножнах: он не успел даже выхватить оружие.

Локк тяжело вздохнул, на мгновение задержался в дверях и в последний раз оглянулся на капу Разу и Сокольника. Вольнонаемный маг, казалось, смотрел прямо на него. Сердце у Локка подпрыгнуло к самому горлу и бешено заколотилось, но колдун ничего не сказал и не сделал – просто стоял неподвижно, надзирая за ритуальными действиями новых подданных капы, преклоняющих колено и целующих перстень. Вестриса разинула клюв и коротко зевнула, словно дела непернатых навели на нее страшную скуку. Локк поспешил выйти прочь.

Все стражники, наблюдавшие за людским потоком, что тянулся из галеона к набережной, были подданными нового капы Разы; они даже не потрудились сбросить в воду окровавленные тела, простертые у них под ногами. Иные из них смотрели холодно и враждебно, а иные дружелюбно кивали. Многих Локк знал в лицо.

– Три дня, дамы и господа, три дня, – сказал один из стражников. – Так и передайте своим друзьям. Теперь нами правит капа Раза. Беспокоиться не о чем – живите себе, как жили.

«Ну ладно, теперь многое прояснилось, – подумал Локк. – Еще раз прости меня, Наска. Я ничего не смог бы поделать, даже если бы у меня достало духа попытаться».

Схватившись за мучительно ноющий живот и опустив голову, он доплелся до берега. Ни один стражник даже не взглянул на него, грязного бородатого старика, каких в городе тысячи – таких вот никчемных, жалких попрошаек с самого дна каморрского общества, как две капли воды похожих друг на друга.

Так, теперь надо надежно укрыться. И продумать дальнейшие действия.

– Радуйся сегодняшнему своему успеху, сукин сын, – яростно прошептал Локк, миновав последних стражников Разы. – Радуйся на здоровье. Тем приятнее мне будет увидеть выражение твоих поганых глаз, когда я всажу кинжал тебе в сердце.

Но на одних мыслях о мести долго не продержишься. Уже на середине медленного, одинокого пути к Зольнику у Локка снова начались жестокие колики.

Желудок невыносимо жгло, резало и крутило. В глазах темнело, туманилось и плыло, как у пьяного. Весь в испарине, Локк шатко брел по улице, схватившись за живот и мыча от боли.

– Чертов глядела, – раздался насмешливый голос в темноте. – Небось гоняет сейчас драконов, бегает по радугам да утерянные сокровища Каморра ищет.

Последовал взрыв смеха, и Локк прибавил шагу, сколько мог, чтобы не схлопотать от весельчаков колотушек. Еще никогда в жизни он не испытывал такого изнеможения. Казалось, все силы в нем сгорели, обратившись в кучку тлеющих угольков, с каждой минутой мерцающих все слабее, остывающих, подергивающихся серым пеплом.

Зольник, и всегда-то не особо гостеприимный, сейчас представлялся его затуманенному сознанию чудовищным скоплением страшных теней. Локк дышал тяжело и прерывисто, пот лился с него ручьями, голова гудела, на глаза давило так, будто кто-то запихивал комки сухой корпии за глазные яблоки. Еле волоча налитые свинцовой тяжестью ноги, он брел и брел сквозь ночной мрак, между неясными черными громадами полуразрушенных зданий. Незримые твари шмыгали в темноте; незримые наблюдатели приглушенно ворчали, когда он проходил мимо.

– Что за… боги… мне надо… Жан… – бессвязно пробормотал он, споткнувшись о камень разрушенной кладки и с размаху растянувшись на пыльной мостовой.

Вокруг пахло известняком, костерным дымом и мочой. Локк попытался встать, но сил хватило лишь приподняться немного на руках.

– Жан… – в последний раз прохрипел он, а потом упал ничком, лишившись чувств еще прежде, чем голова ударилась о землю.

В третьем часу пополуночи, примерно в миле от южного берега Отбросов, показался корабль: из темноты проступил расплывчатый черный силуэт судна, которое неуклюжими медленными галсами шло к Старой гавани, хлопая на ветру призрачно-белыми парусами. Первыми корабль заметили скучающие дозорные на трехэтажной сторожевой башне, расположенной в самом конце Южной Иглы.

– Идет, чисто пьяный, так и валится под ветер, – сказал часовой помоложе, глядя в подзорную трубу.

– Веррарский небось, – пробормотал старший, продолжая сосредоточенно скоблить, ковырять и корябать тонким ножом кусок слоновой кости.

Он хотел вырезать портик храма Ионо, украшенный барельефом с изображением утопленников, ставших жертвами Повелителя Алчных вод. То, что у него получалось, пока больше напоминало кучку белого собачьего дерьма в натуральную величину.

– Управление кораблем лучше доверить слепому безрукому пьянчуге, чем веррарцу, – сказал он и сплюнул.

В остальном корабль ничем не привлекал внимания до тех пор, пока на нем не зажглись яркие сигнальные фонари, отбрасывающие желтые отблески на зыбкую темную воду.

– Желтые огни, сержант! – вскричал молодой часовой. – Желтые огни!

– Что?! – Сержант бросил свою костяную поделку, выхватил подзорную трубу из рук напарника и пристально вгляделся в приближающееся судно. – Черт! И впрямь желтые.

– Чумной корабль, – прошептал паренек. – Никогда еще такого не видел.

– Может, и чумной, да. А может, какой-нибудь ленивый джеремский болван просто не удосужился разобраться в сигнальных огнях. – Сержант сложил подзорную трубу и быстро подошел к большому медному цилиндру, установленному на западном парапете и направленному на тускло освещенные береговые башни Арсенального квартала. – Звони в колокол, малый! Звони в чертов колокол!

Паренек схватился за веревку, свисавшую рядом с противоположной парапетной стенкой, и начал мерно бить в тяжелый колокол: динь-дон… динь-дон…

На одной из Арсенальных башен вспыхнул и замерцал голубой огонек. Сержант крутил туда-сюда круглую ручку на медном цилиндре, сдвигая и раздвигая шторки, за которыми скрывался мощнейший алхимический фонарь. В условленном порядке чередуя длинные и короткие вспышки, он мог передать то или иное короткое сообщение на сторожевые посты Арсенального квартала. А тамошние караульные такими же световыми сигналами передавали сообщение дальше. При удаче оно уже через две минуты достигало Дворца Терпения или даже Воронова Гнезда.

Время шло. Чумной корабль приближался, постепенно увеличиваясь в размерах и обретая четкость очертаний.

– Ну давайте же, придурки! – раздраженно проворчал сержант. – Просыпайтесь! Ладно, хватит трезвонить, парень. Думаю, нас услышали.

Наконец над окутанным туманом городом разнеслись пронзительные свистки Карантинной службы, а еще чуть погодя загремели барабаны желтокурточников, поднятых по тревоге. На Арсенальных башнях вспыхнули яркие белые огни, и сержант разглядел крошечные фигурки людей, бегущие вдоль берега.

– Ну, посмотрим теперь, что будет, – пробормотал он.

На северо-востоке один за другим зажигались огни малых сторожевых башен, что стояли через каждые двести ярдов по всей длине Южной Иглы и береговой линии Отбросов – вокруг Старой гавани, где по вековому закону и обычаю Каморр принимал чумные корабли. Якорная стоянка глубиной шесть фатомов находилась в ста пятидесяти ярдах от берега, в пределах досягаемости для дюжины мощных метательных машин, способных в считаные минуты потопить или сжечь любое судно.

Из Арсенальных ворот между двумя ярко освещенными башнями выплывала галера – одно из быстроходных патрульных судов, прозванных в народе чайками, поскольку слаженные взмахи их длинных весел напоминали взмахи крыльев. Галера имела по двадцать весел с каждого борта и приводилась в движение восьмьюдесятью наемными гребцами. На палубе находились сорок мечников, сорок лучников и еще с полдюжины солдат, обслуживающих две тяжелые стрелометные машины – так называемые скорпии. Это многовесельное судно, не приспособленное для перевозки грузов и снабженное всего одной мачтой с простым парусом (обычно свернутым), предназначалось для единственной цели – сближаться с любым кораблем, угрожающим безопасности Каморра, и истреблять всех людей на нем в случае неповиновения.

От причалов Южной Иглы отходили суда поменьше, с белыми и красными фонарями на носу: лоцманские лодки и барки с желтокурточниками.

Патрульная галера набирала скорость: длинные весла слаженно взлетали и падали, вспенивая черную воду, попутная струя за кормой становилась все длиннее. Над гаванью разносился мерный бой барабанов, задающих гребцам ритм, и зычные голоса, выкрикивающие команды.

– Не успеет остановиться вовремя, бедолага, – пробормотал сержант. – Подойдет слишком близко к берегу. Как бы не пришлось идти наперерез, чтобы он замедлил ход.

Под надутыми призрачно-белыми парусами чумного корабля суетилось несколько человек – явно недостаточно для того, чтобы успешно с ними управиться. Тем не менее, войдя в Старую гавань, судно начало понемногу сбавлять скорость. Топсели были свернуты, хотя и неаккуратно, а из остальных парусов команда уже успела выпустить ветер – они обвисли и немного погодя, под скрип талей и приглушенные командные крики, тоже стали подтягиваться к реям.

– А обводы у него великолепные, – задумчиво проговорил сержант. – Любо-дорого смотреть.

– Это не галеон, – заметил младший часовой.

– Ага. Похоже на гладкопалубник, какие строят в Эмберлене. Полуфрегатами вроде бы зовутся.

Теперь стало видно, что чумной корабль и впрямь черный, а не кажется таким в ночной тьме: корпус из ведьмина дерева, сплошь украшенный тонкой резьбой, был покрыт черным лаком. Никаких орудий на палубе не наблюдалось.

– Ох уж эти северяне! У них даже корабли непременно должны быть черными. Но ты только глянь, какой красавец! И бьюсь об заклад, быстроходный. Ну надо же приключиться такой напасти! Теперь он застрянет в карантине на добрый месяц. Беднягам здорово повезет, если они живы останутся.

«Чайка» уже огибала оконечность Южной Иглы; весла мощными ударами рубили воду. В свете бортовых фонарей двое часовых разглядели, что скорпии уже заряжены и окружены расчетами, а лучники возбужденно топчутся на своих высоких подмостках, с луками в руках.

Через несколько минут «чайка» поравнялась с черным кораблем, находившимся ярдах в четырехстах от берега и продолжавшим медленно двигаться вперед. На самый нос галеры широким шагом вышел офицер и приложил ко рту рупор:

– Что за судно?

– «Сатисфакция», Эмберлен, – последовал ответ.

– Последний порт захода?

– Джерем.

– Хорошенькое дело, – пробормотал сержант-часовой. – Бедняги могли подцепить там любую заразу.

– Какой груз на борту?

– Только судовой провиант. Мы шли за грузом в Ашмир.

– Команда?

– Шестьдесят восемь человек. Из них двадцать умерло.

– Значит, у вас имеются веские причины выставить чумные огни?

– Да, да, черт возьми! Мы не знаем, что это за хворь такая… Люди горят в лихорадке. Капитан умер, и лекарь только вчера скончался. Мы просим о помощи!

– Вам разрешается встать на чумную стоянку! – прокричал каморрский офицер. – Но запрещается подходить к берегу ближе чем на сто пятьдесят ярдов, иначе вас отправят на дно. Все шлюпки, спущенные на воду, будут потоплены или сожжены. Любой, кто попытается добраться до берега вплавь, будет застрелен – если прежде его не растерзают акулы, конечно.

– Пожалуйста, пришлите к нам лекаря. Хоть алхимиков пришлите, богов ради!

– Трупы за борт не бросать, все мертвецы остаются на корабле, – продолжал офицер. – Любые свертки, пакеты и прочие предметы, так или иначе переправленные на берег с вашего судна, будут преданы огню без досмотра. Любая же попытка переправить что-либо на берег станет основанием для сожжения или затопления корабля. Все понятно?

– Да, но… во имя всего святого… вы можете еще чем-нибудь помочь нам?

– На берегу о вас будут молиться священники. По мере надобности мы будем переправлять по веревке запасы пресной воды и провизии – веревки будут перекидываться к вам с нашей лодки и обрезаться после использования.

– И это все?

– Приближаться к берегу вам запрещено под страхом смерти. Но вы вольны в любую минуту развернуться и покинуть стоянку. Да помогут вам Аза Гийя и Ионо в час вашего бедствия! Я молюсь о вас и желаю вам скорейшего выздоровления от имени герцога Никованте Каморрского.

Через несколько минут остроносый черный корабль со свернутыми парусами бросил якорь в Старой гавани. Там он стоял, слегка покачиваясь на мелкой волне, и желтые огни ярко сияли над черной водой. А огромный город, окутанный серебристым туманом, спал глубоким сном.