Глава 4
При дворе капы Барсави
1
– Девятнадцать тысяч девятьсот двадцать, – устало выдохнул Клоп. – Все. Можно мне теперь пойти и самоубиться?
– В чем дело, Клоп? Я думал, ты будешь счастлив помочь нам подсчитать добычу.
Жан сидел скрестив ноги посреди столового зала в стеклянном подвале храма Переландро. Стол и стулья были отодвинуты к стене, чтобы освободить место для огромного количества золотых монет, сейчас разложенных маленькими блестящими кучками, окружавшими Жана и Клопа сплошным кольцом.
– Так вы ж не предупредили, что притащите все в тиринах.
– Ну, сам знаешь, белое железо слишком дорого. Никто не станет выплачивать пять тысяч крон белым железом, да и не сыщется таких дураков, которые согласятся запросто таскаться с ним по городу. Мераджо всегда производит крупные выплаты в тиринах.
В следующую минуту по входному коридору прогрохотали шаги, и из-за угла появился раскрасневшийся Локк в обличье Лукаса Фервайта. Он сдернул с носа фальшивые очки, распустил шейные платки, небрежно сбросил свой суконный камзол прямо на пол и радостно помахал сложенным пергаментным листом с голубой восковой печатью.
– Еще семьдесят пять сотен, парни! Сказал Сальваре, что мы нашли четыре подходящих галеона, но требуются дополнительные расходы – надо заплатить взятки, собрать и протрезвить команды, подмаслить офицеров, отделаться от других грузоотправителей… И он только что выдал мне вексель, любезно улыбаясь. Боги мои! Мне следовало бы додуматься до такой аферы еще пять лет назад! Нам даже не нужно тратить силы на поиски кораблей, якобы готовых к плаванию, на подделку документов и разные прочие ухищрения, поскольку Сальвара знает наверное, что Фервайт обманщик. Нам остается лишь сидеть отдыхать да денежки пересчитывать.
– Вот и пересчитывал бы сам, коли для тебя это отдых. – Клоп вскочил на ноги и крепко потянулся, хрустнув позвонками.
– Да я бы с удовольствием, Клоп. – Локк достал из буфета бутылку и налил себе полбокала красного вина, которое затем развел до розового цвета теплой дождевой водой из медного кувшина. – А ты завтра изобразишь Лукаса Фервайта. Уверен, дон Сальвара не заметит разницы. Здесь все?
– Пять тысяч крон, выданных в виде двадцати тысяч тиринов, – доложил Жан. – Минус восемьдесят тиринов на комиссионное вознаграждение, охрану и наемную подводу.
При перевозке больших денег в тайное пристанище под храмом Переландро Благородные Канальи прибегали к простой подмене: во время короткой остановки по пути кованые сундучки с монетами исчезали с одной телеги, а на другую погружались бочки с обычными продуктами и напитками. Даже маленький ветхий храм нуждается в постоянном снабжении съестными припасами.
– Ладно, – сказал Локк, – дайте мне освободиться от одежды бедного Лукаса Фервайта, и я помогу вам перетащить все в хранилище.
На самом деле в глубине подвала, за спальнями, было целых три хранилища. Два из них представляли собой широкие десятифутовые колодцы, в незапамятном прошлом прорубленные в Древнем стекле с неизвестной целью. Накрытые деревянными крышками на петлях, они напоминали миниатюрные зерновые башни, утопленные в земле и почти наполовину наполненные монетами разного достоинства.
В колодцы ссыпалась основная часть добытого золота и серебра, а на узких полках по стенам помещения хранились деньги на текущие расходы, сложенные столбиками или рассованные по мешочкам. Были здесь и дрянные мешочки с медными баронами, и великолепные кожаные кошельки, набитые серебряными солонами, и миски с ломаными или стертыми полумедяками, приготовленные на случай любой срочной надобности, какая может возникнуть у одного из Благородных Каналий. Даже чужеземные монеты лежали кучками – марки королевства Семи Сущностей, веррарские солары и прочие.
Еще со времен отца Цеппи ни крышки колодцев, ни дверь самого помещения на замок не запирались. Не потому, что Благородные Канальи доверяли друг другу (хотя они доверяли полностью), и не потому, что о существовании стеклянного подвала никто из посторонних не знал (хотя никто и впрямь не знал ни сном ни духом), но по причине сугубо практического свойства: ни Кало, ни Галдо, ни Локк, ни Жан, ни Клоп совершенно не представляли, что делать с неуклонно растущей грудой драгоценного металла.
Они были самыми богатыми ворами Каморра – после капы Барсави, конечно. Согласно последней записи в пергаментной счетной книге, лежавшей на одной из полок в хранилище, в собственности шайки окажется свыше сорока трех тысяч полных крон после того, как они обратят в наличность второй вексель дона Сальвары. Благородные Канальи были не беднее нынешней своей жертвы и гораздо богаче многих каморрских аристократов.
Однако для всех они оставались заурядной шайкой мелких воров – достаточно опытных и осторожных, успешно добывающих средства к существованию, но звезд с неба не рвущих. Для безбедной жизни вполне хватало десяти крон в год на каждого, а бо́льшие траты неизбежно привлекли бы в высшей степени нежелательное внимание со стороны каморрских властей, равно официальных и неофициальных.
За последние четыре года Благородные Канальи провернули три крупных дела и сейчас работали над четвертым. И все деньги, добытые за последние четыре года, просто пересчитывались и ссыпались во тьму хранилищ.
Беда была в том, что отец Цеппи прекрасно научил своих подопечных освобождать каморрскую знать от бремени накопленного богатства, но не удосужился обсудить с ними возможности использования громадных сумм, неминуемо оседающих в руках. Благородные Канальи не могли ума приложить, куда еще тратить деньги, кроме как на подготовку новых мошеннических предприятий.
Взимаемая с них Барсавой десятина в среднем составляла около кроны в неделю.
2
– Возрадуйтесь! – воскликнул Кало, появляясь в кухне, где Локк с Жаном передвигали стол на прежнее место. – Братья Санца вернулись!
– Интересно знать, – хмыкнул Жан, – кто-нибудь еще когда-нибудь произносит эту замечательную фразу?
– Только молодые незамужние дамы, обитающие на другом конце города, – ответил Кало, выкладывая на стол небольшой джутовый мешок.
Локк вытряхнул из него содержимое: несколько медальонов, украшенных полудрагоценными камнями, набор серебряных ножей и вилок довольно тонкой работы и с десяток разных колец – от дешевого медного колечка с гравированным узором до крупного плетеного перстня из золота и платины, с бриллиантом и обсидиановыми кристаллами.
– Неплохо, – кивнул Локк. – Сгодится. Жан, выбери еще чего-нибудь из Барахольного ларя и принеси мне… м-м… двадцать солонов, ладно?
– Ага, двадцать будет в самый раз.
Локк знаком велел братьям Санца помочь ему расставить стулья вокруг стола, а Жан направился обратно в хранилище. Там он откинул крышку высокого и узкого деревянного сундука, стоявшего у левой стены, и принялся в нем рыться с задумчивым выражением лица.
Барахольный ларь был наполовину наполнен блестящими ювелирными украшениями, всевозможными побрякушками, предметами домашней утвари и декоративными безделками. Здесь были хрустальные статуэтки, зеркальца в резных рамках из слоновой кости, ожерелья и кольца, подсвечники из разных драгоценных металлов – и даже несколько бутылок со снадобьями и алхимическими зельями, завернутых в тонкий войлок и снабженных бумажными ярлыками.
Поскольку Благородные Канальи не могли рассказать капе об истинном характере своей деятельности и поскольку у них не было ни времени, ни желания вскрывать дверные замки и лазать по дымоходам под покровом ночи, они обзавелись Барахольным ларем, чтобы успешно изображать из себя обычных мелких воров. Раз или два в год они пополняли его содержимое, совершая набеги на ломбарды и рынки Талишема или Ашмира, где могли открыто покупать всякую всячину. Лишь изредка в ларь добавлялись вещи, украденные в Каморре, – в основном разная мелочь, стянутая братьями Санца по внезапной прихоти или добытая Клопом в учебном порядке.
Жан отобрал два серебряных кубка, добротный кожаный футляр с очками в золотой оправе и завернутую в войлок бутылочку. Осторожно ухватив все это в одну руку, другой он отсчитал двадцать серебряных монет из кучки на полке, пинком захлопнул сундук и поспешил обратно в столовую. Клоп уже снова присоединился к старшим товарищам и сейчас с гордым видом гонял солон по костяшкам правой руки. Он овладел этим трюком всего пару недель назад, после многомесячных наблюдений за братьями Санца, которые умели катать монетки по костяшкам обеих рук одновременно, причем в разных направлениях.
– Давайте скажем, что неделя была не самая удачная, – предложил Жан. – В такую дождливую погоду никто не ждет от домушников особых подвигов. Мы будем выглядеть подозрительно, если принесем слишком много. Уверен, его честь поймет и не обессудит.
– Конечно, – согласился Локк. – Здравая мысль.
Он взял завернутую бутылочку и взглянул на рукописный ярлык, согласно которому ней содержалось подслащенное опиумное молоко – дурманное зелье из сушеных джеремских маков, слабость каморрских знатных дам. Сняв ярлык и обертку, Локк сунул граненую бутылку с притертой медной пробкой в джутовый мешок. Туда же последовало и все остальное добро.
– Так, порядок. Теперь посмотрите-ка, нет ли на мне каких следов от Лукаса Фервайта – остатков грима, деталей маскарада.
Расставив руки, он покружился на месте. Жан и братья Санца заверили его, что в настоящую минуту он Локк Ламора с головы до пят.
– Ну ладно, раз все мы снова стали самими собой, пойдемте платить налоги.
Он взял мешок с «крадеными» вещами и небрежно бросил Клопу. Мальчишка ойкнул, выронил свою монетку и едва успел поймать глухо звякнувший мешок.
– Это что, тоже полезно для моего нравственного воспитания?
– Нет, на сей раз я просто старый лентяй, – ухмыльнулся Локк. – Зато сегодня тебе не придется работать шестом.
3
Был третий час пополудни, когда Благородные Канальи порознь покинули храм Переландро по спасательным тоннелям, ведущим к боковым выходам. Моросил теплый дождь, и небо было поделено на две части ровной линией, словно прочерченной по линейке гигантским стилосом богов: на севере низко нависали темные тучи, а на ясном юго-западе ослепительно сияло послеполуденное солнце. Дождь ненадолго вымыл из воздуха обычные городские запахи, и все вокруг дышало свежестью. Благородные Канальи встретились у юго-западных причалов Храмового квартала и остановили проплывающую мимо ветхую наемную гондолу.
К носу длинной плоскодонной лодки, украшенному резной фигуркой бога Ионо, была привязана свежеубитая крыса – самая надежная защита (как считалось в народе) от опрокидывания вверх днищем и прочих неприятных происшествий на воде. Стоявший на корме костлявый гребец в попугайской красно-оранжевой куртке и соломенной шляпе с полями шире плеч оказался старым знакомцем – Вителе Венто по прозвищу Дерганый, угонщик лодок и кошелечник из шайки Серолицых.
Вителе установил над скамейками изъеденный плесенью кожаный зонт, чтобы хоть отчасти защитить пассажиров от дождя, и плавно повел гондолу между высокими каменными набережными Храмового квартала и буйно заросшим берегом острова Мара-Каморрацца. В эпоху Теринского владычества на Маре располагался лабиринтовый сад одного из богатых вельмож, но в позднейшие времена сад пришел в запустение и ныне служил пристанищем для каморрских воров, куда городская стража почти не наведывалась. Единственная причина, по которой честные горожане отваживались соваться в опасные зеленые тоннели Мара-Каморрацца, заключалась в том, что остров находился в самом сердце паутины пешеходных мостов, связывающих между собой остальные восемь островов.
Жан вытащил из-за пояса маленький томик стихов и погрузился в чтение. Клоп снова принялся гонять по костяшкам монетку, правда теперь медную, чтобы не привлекать ненужного внимания. Локк и братья Санца завели разговор о работе с Вителе, в чьи обязанности среди всего прочего входило высматривать плохо охраняемые или груженные особо ценным товаром барки и указывать на них товарищам. Вот и сейчас он время от времени подавал рукой условные знаки наблюдателям на берегу, а Благородные Канальи из вежливости делали вид, будто ничего не замечают.
Они приближались к Сумеречному холму, даже при свете дня словно бы окутанному мраком. Дождь вдруг усилился, и древнее царство могил затянула мутная пелена. Вителе повернул лодку направо, и вскоре они уже плыли на юг, между Сумеречным холмом и Скопищем, подгоняемые течением канала, вода в котором теперь кипела мелкой рябью от дождя.
Чем дальше на юг они продвигались, тем менее оживленным становился канал и тем менее респектабельно выглядели суда и суденышки, по нему проплывающие: гондола Вителе покидала центральную часть города, находящуюся под властью герцога Каморрского, и входила во владения капы Барсави. По левую руку грохотали кузницы Дымного квартала, выбрасывая к небу черные клубящиеся столбы, которые в вышине расползались и таяли под напором дождя. Ветер Герцога уносил клочья дыма в сторону Зольника – самого неприглядного в городе острова, где шайки грабителей и своры нищих вели постоянные войны за полуразрушенные, черные от сажи и копоти особняки, возведенные в давние времена процветания.
Слева прошла встречная барка, распространяя запах несвежего дерьма и свежей смерти. В ней лежали вповалку забитые лошади, а сопровождала груз дюжина живодеров. Одни из них потрошили и разделывали животных зазубренными тесаками с руку длиной, другие торопливо раскатывали парусиновые полотнища в бурых пятнах крови и сооружали навесы от дождя.
Любой каморрец сказал бы, что омерзительный вид и запах плавучей живодерни как нельзя лучше сочетается с видами и запахами Котлища. Если в Отбросах царила беспросветная нищета, Западня имела дурную славу, в Мара-Каморрацца на каждом шагу подстерегала смертельная опасность, а заросший грязью Зольник ветшал и разрушался, то Котлище соединяло в себе все эти черты и вдобавок воплощало собой всю бездну человеческого отчаяния и безысходности. Вонь тут повсюду стояла такая, будто в мертвецкой жарким летним днем разлили бочонок прокисшего пива. Большинство здешних покойников так и не добиралось до мелких могильных ям, вырытых каторжниками на Бедняцком кургане: трупы сбрасывали в каналы или просто сжигали. Даже до заключения Тайного уговора желтокурточники не осмеливались заходить в Котлище иначе как целыми отрядами. Вот уже лет пятьдесят, если не больше, здесь не действовал ни один храм. Эти грязные, смрадные трущобы, где шумные воровские таверны, дурманные притоны и игорные вертепы тесно соседствовали с убогими перенаселенными бараками, капа Барсави отдал на откуп своим самым диким и необузданным шайкам.
По общему мнению, в Котлище проживала добрая треть Путных людей Каморра – тысяча пропойц, азартных игроков и головорезов, которые только и знали, что буянить, драться да запугивать соседей. Локк был родом из Горелища, Жан – с более-менее благополучной Северной заставы, а Кало с Галдо попали на Сумеречный холм из Отбросов. Один только Клоп родился и рос в Котлище, и за все четыре года, проведенные с Благородными Канальями, мальчик ни словом не обмолвился о своей прежней жизни.
Сейчас он смотрел застылым взглядом на разбитые, просевшие причалы, скособоченные обветшалые бараки, хлопающие на бельевых веревках драные рубахи и штаны, насквозь мокрые от дождя. Над кривыми улочками стелился ядовитый бурый дым от отсырелых дров. Каменные противопаводковые стенки крошились и осыпались, почти все Древнее стекло скрывалось под толстым слоем сажи и грудами мусора. Медная монетка перестала скакать у Клопа по костяшкам и неподвижно лежала на тыльной стороне ладони.
Локк облегченно вздохнул, когда они наконец миновали Котлище и поравнялись с высоким узким волнорезом, отмечавшим восточную границу Дровяной Свалки. Каморрское кладбище кораблей выглядело не в пример веселее квартала, оставленного за кормой.
В обширной укрытой бухте, размерами превосходящей Плавучий рынок, теснились остовы сотен судов, больших и малых. Они слабо покачивались на воде, днищем вниз или днищем вверх, все еще стоящие на якоре или свободно дрейфующие, просто гниющие или разбитые катапультными снарядами. Между остовами кораблей, подобный свернувшейся пене на холодной похлебке, плавал слой мелких обломков, который то относило прочь отливом, то приносило обратно приливной волной. Порой в час Лжесвета плавучий мусор всколыхивали незримые морские твари, заплывшие в бухту из Каморрского залива: если главные городские каналы были перегорожены под водой надежными железными решетками, то Дровяная Свалка оставалась открытой для обитателей моря.
В самой середине Свалки стояла громоздкая старая посудина без мачт, длиной шестьдесят ярдов и шириной почти тридцать, которую прочно удерживали на месте четыре якоря на толстых цепях, два носовых и два кормовых. В Каморре никогда не строили таких тяжелых и неповоротливых кораблей – много лет назад, в разговоре с Локком, отец Цеппи назвал это судно одним из самых грандиозных творений судостроителей далекого Тал-Веррара. Под огромными шелковыми навесами, натянутыми над высокими баком и ютом, порой закатывались разгульные пиршества, не уступающие в упаднической разнузданности оргиям, что устраиваются в увеселительных павильонах Джерема. Но сейчас на палубе не было никого, кроме завернутых в плащи часовых, зорко всматривавшихся в пелену дождя. Локк разглядел по меньшей мере дюжину человек, стоявших по двое, по трое с луками и арбалетами в руках.
Вокруг там и сям виднелись и другие люди; некоторые из наименее поврежденных судов служили жильем для целых семей, а некоторые использовались как дополнительные наблюдательные площадки вооруженными мужчинами сурового обличья. Вителе вел гондолу через Свалку, петляя между остовами кораблей и осторожно вскидывая руку при приближении к каждому следующему часовому.
– Ночью Серый король еще одного прикончил, – негромко проговорил он, налегая на шест. – Сейчас десятки настороженных молодцов глаз с нас не спускают, держа оружие наготове, уж не сомневайтесь.
– Еще одного? – Кало сузил глаза. – Мы об этом не слыхали. И кого же?
– Длинного Тессо из Полных Крон. Беднягу нашли в Ржавом Затоне прибитым к стене старой лавки, да еще и с отрезанными яйцами. Кровищи из него натекло море, – верно, вся до капли вытекла.
Локк с Жаном переглянулись, и Дерганый Вителе хмыкнул:
– Знакомы с ним были, что ли?
– В некотором роде. И довольно давно, – коротко ответил Локк и задумчиво умолк.
Длинный Тессо был гарристой Полных Крон, одной из самых доходных шаек Барсави, и близким другом младшего сына капы, Пакеро. Казалось бы, никто в Каморре (кроме самого Барсави и пресловутого Паука) не посмеет и пальцем тронуть Тессо – однако таинственный сумасшедший душегуб, называющий себя Серым королем, взял и тронул, да еще как.
– Уже шесть общим счетом, да? – спросил Жан.
– Семь, – поправил Локк. – Черт! Чтобы гаррист так вот убивали одного за другим… Ничего подобного уже лет двадцать не случалось!
– Хех! – усмехнулся Вителе. – Подумать только, а ведь еще недавно я тебе завидовал, Ламора, даром что шайка у тебя крошечная.
Локк смотрел на него отсутствующим взглядом, силясь собрать в уме головоломку, без особого, впрочем, успеха. Семь гаррист за два месяца. Все семеро были у капы на длинном поводке, то есть пользовались значительной свободой действий, но больше ничего общего друг с другом не имели. Локк всегда радовался, что Барсави не слишком за ним приглядывает, держа за мелкую сошку, но сейчас крепко задумался. А вдруг и он тоже значится в убойном списке? Вдруг он, сам того не ведая, представляет для капы какую-то ценность – и Серый король приготовил арбалетную стрелу и для него, Локка? Сколько еще смертей стоит между ним и этой самой стрелой?
– Проклятье, – проворчал Жан. – Только этого нам не хватало.
– Может, нам стоит поторопиться с… нашим делом? – Галдо поерзал на месте, тревожно озираясь. – А потом смыться из города на какое-то время. Посетить Тал-Веррар или Талишем… ну или по крайней мере тебя, Локк, отправить куда-нибудь подальше.
– Глупости. – Локк сплюнул за борт. – Извини, Галдо. На первый взгляд твое предложение кажется разумным, но ты раскинь мозгами. Капа никогда нам не простит, если мы сбежим в трудное для него время. Он посадит нас на короткий поводок и поставит над нами самого гнусного и сволочного ублюдка, какого только найдет. Нет, пока Барсави остается здесь, нам бежать нельзя. Черт, да Наска первая мне колени дубинкой переломает.
– Сочувствую вам, ребята. – Перекидывая шест из руки в руку, Вителе ловкими толчками повел гондолу вокруг скопления крупных обломков. – Работа на каналах, конечно, не из легких, но, по крайней мере, меня никто не хочет убить по каким-то причинам, кроме самых простых и понятных. Вас на Могилу высадить или у причала?
– Нам надо повидаться с Гарцей, – сказал Локк.
– О, сегодня он наверняка злой как собака. – Вителе принялся толкать лодку к северному берегу Свалки, где за длинными каменными пристанями теснились дешевые гостиницы и всякого рода лавки. – Значит, у причала.
4
Ломбард Гарца Накась-Выкуси был одной из главных достопримечательностей во владениях капы Барсави. Хотя иные ломбарды платили дань побольше и почти все принадлежали особам не столь скверного нрава, ни один из них не располагался на расстоянии брошенного камня от резиденции капы. Путные люди, сбывая Гарце творчески добытое добро, точно знали, что о них непременно будет доложено Барсави. А лишний раз зарекомендовать себя деятельным и ответственным вором никогда не вредно.
– Ну конечно, – сварливо проворчал старый вадранец, когда Жан придержал тяжелую, обитую железом дверь и посторонился, пропуская товарищей. – Сегодня, понятное дело, лишь ничтожнейшие из гаррист отважатся здесь показаться. Ну, заходите, мерзкие отродья каморрских шлюх. Хватайте своими сальными теринскими лапами мой чудесный товар. Топчите мокрыми грязными башмаками мои прекрасные полы.
Лавка Гарца в любую погоду – дождь ли, солнце ли – была закупорена, как гроб: двери крепко закрыты, узкие зарешеченные окна плотно занавешены пыльными холщовыми полотнищами. Здесь вечно стоял запах плесени, затхлого ладана, застарелого пота и полировочной пасты для серебра. Сам ломбардщик был щуплым мучнисто-бледным стариком, с водянистыми глазами навыкате. Каждая морщина и складка на его лице словно бы сползала вниз – такое впечатление, будто бог, лепивший Гарцу, находился в легком подпитии и слишком сильно давил пальцами, разглаживая глину. Прозвище Накась-Выкуси хозяин лавки заслужил за свою жесткую позицию против ссуд, продления кредитов и прочих благодеяний. Кало как-то сказал, что если Гарце в черепушку воткнется стрела, он будет долго сидеть и ждать, чтобы та сама вывалилась, прежде чем все-таки решит купить у лекаря хотя бы клочок марли.
В правом углу на высоком деревянном табурете со скучающим видом сидел охранник – жирный молодой парень с дешевыми медными перстнями на всех пальцах, сальными кудреватыми волосами, спадающими на глаза, и окованной железом дубинкой на поясе. Он медленно кивнул вошедшим, не посчитав нужным удостоить улыбкой людей, в силу своей тупости неспособных понять всю важность возложенных на него служебных обязанностей.
– Локк Ламора, – продолжал Гарца. – Склянки духов и бабье бельишко. Миски, тарелки, кубки. Погнутый, поцарапанный металлический хлам, который не купит ни один приличный человек. Вы, взломщики и домушники, воображаете себя самыми умными. Вы бы и дерьмо у собаки из задницы украли, будь у вас подходящая сума, чтоб донести добычу до дому.
– Удивительное совпадение, Гарца, – сказал Локк, забирая у Клопа джутовый мешок и показывая ломбардщику. – Потому что у меня тут как раз…
– Не собачье дерьмо, слышу по звону. Ну, давай глянем, не притащил ли ты по случайности что-нибудь сто́ящее.
Ноздри Гарцы возбужденно затрепетали, когда он раскрыл мешок и осторожно вытряхнул содержимое на кожаную подложку на прилавке. Казалось, оценка краденого была единственным видом чувственного удовольствия, теперь доступным старику, и он с воодушевлением взялся за дело, быстро перебирая длинными костлявыми пальцами.
– Барахло. – Он поднял с прилавка три медальона, добытые Кало и Галдо. – Паршивые алхимические стекляшки и речные агаты. Даже на корм козе не годятся. Два медяка за штуку.
– Мало, – сказал Локк.
– Красная цена. Да или нет?
– Семь медяков за все три.
– Три раза по два будет шесть. Говори «да» или гуляй лесом, мне плевать.
– Ну, в таком случае «да».
– Хм… – Гарца внимательно рассмотрел серебряные кубки, выбранные Жаном из Барахольного ларя. – Так и есть, поцарапанные. Вам, дуракам, обязательно нужно затолкать хорошую серебряную вещь в мешок со всякой острой дрянью. Ладно, отполирую и сбуду какой-нибудь заезжей деревенщине. Солон и три медяка за штуку.
– Солон и четыре, – сказал Локк.
– Три солона и один медяк за оба.
– Идет.
– Так, а здесь у нас что? – Гарца взял бутылочку с опиумным молоком, выкрутил пробку, понюхал, похмыкал и вставил пробку обратно в горлышко. – Вообще-то, это стоит больше, чем твоя никчемная жизнь, но выгодно это не продать. Привередливые каморрские сучки либо сами варят зелье, либо заказывают алхимикам, а у людей незнакомых никогда не покупают. Может, удастся сбыть какому-нибудь придурку, которому нужно передохнуть от винища или грезотворной отравы. Три солона и три барона.
– Четыре солона и два.
– Сами боги не выговорили бы у меня четыре и два. Великий Морганте с огненным мечом и десятком голых девственниц, нетерпеливо дергающих меня за штаны, еще мог бы выторговать четыре солона и один барон. А ты получишь три и четыре – и точка.
– Идет. Но только потому, что мы торопимся:
Гарца записал очередную сумму гусиным пером на клочке пергамента. Потом он пробежался пальцами по россыпи дешевых колец, украденных Кало и Галдо, и рассмеялся.
– Да ты, верно, шутишь! Этот хлам мне нужен не больше, чем куча отрубленных собачьих херов.
– Ой, брось…
– Собачьи херы, по крайней мере, можно продать живодерам. – Гарца принялся швырять Благородным Канальям медные и бронзовые кольца, одно за другим. – Я не шучу. Больше такого барахла не приносите. У меня в кладовой горы ящиков, забитых всякой дребеденью, которую в жизни никому не сбагрить. – Он дошел до плетеного перстня из золота и платины, с бриллиантом и обсидиановыми кристалликами. – Мм… Ну хоть что-то более или менее приличное. Пять солонов ровно. Золото настоящее, но платина – дрянная веррарская дешевка, такая же подлинная, как стеклянный глаз. И я шесть раз в неделю гажу бриллиантами гораздо крупнее.
– Семь и три, – сказал Локк. – Мне стоило больших трудов добыть этот перстень.
– По-твоему, я должен переплачивать из-за того, что у тебя при рождении голова и задница поменялись местами? По-моему – нет. Будь так принято, я бы наверняка знал. Бери пять и считай, что тебе здорово повезло.
– Уверяю тебя, Гарца, еще никто не выходил из твоей лавчонки с мыслью, что ему здорово повезло.
В таком же духе продолжалось и дальше: называлась заведомо заниженная цена, изливались потоки взаимных оскорблений, потом Локк неохотно соглашался, а старик страдальчески скрежетал немногими оставшимися зубами, убирая под прилавок отобранные вещи. Наконец Гарца небрежно сгреб обратно в мешок разную мелочь, не вызвавшую у него интереса.
– Итак, сладкие мои, с меня шестнадцать солонов пять баронов. Всяко выгоднее, чем работать дерьмовозом, верно?
– Ага, или держать ломбард, – ухмыльнулся Локк.
– Очень смешно! – фыркнул старик, отсчитывая шестнадцать тусклых серебряных монет и пять медных, меньшего размера. – Отдаю вам обратно легендарные утерянные сокровища Каморра. Забирайте свое барахло и проваливайте. Увидимся через неделю. Если, конечно, Серый король не укокошит вас к тому времени.
5
Когда Благородные Канальи, тихо посмеиваясь, вышли из лавки Гарцы, дождь уже ослаб до мелкой измороси.
– Вот уж поистине, как говаривал Цеппи, наибольшей свободой пользуется тот, кого недооценивают окружающие, – заметил Локк.
– О да! – Кало закатил глаза и высунул язык. – Будь мы еще хоть чуточку свободнее – воспарили бы в небеса, как птицы.
От северного края Дровяной Свалки к плавучей крепости капы Барсави вел высокий деревянный мост, достаточно широкий, чтобы на нем свободно разошлись двое. На берегу перед ним открыто стояли четверо мужчин в легких летних плащах, под которыми виднелось оружие, и Локк подозревал, что по меньшей мере еще столько же укрывается где-то поблизости, на расстоянии полета стрелы. Приблизившись к караульным, он сделал рукой несколько условных знаков, действительных в текущем месяце. Все здесь, конечно, друг друга знали, но формальности следовало неукоснительно соблюдать, особенно в такое неспокойное время.
– Здоро́во, Ламора. – Самый старший из стражников, жилистый старик с выцветшими татуировками акул от шеи до самых висков, шагнул навстречу, и они с Локком пожали друг другу левые предплечья. – Слыхал про Тессо?
– Да, и тебе здорово, Бернелл. Один из Серолицых сообщил нам по дороге сюда. Так, значит, это правда? Прибит к стене, яйца отрезаны и все прочее?
– Ага, прибит, отрезаны и все прочее. Можешь вообразить, в каком настроении хозяин. К слову сказать, тебя Наска хочет видеть. Не далее чем сегодня утром велела отправить тебя к ней, как появишься. Сказала, чтоб не платил дань, пока она не поговорит с тобой. Ты ведь с данью пришел?
Локк потряс маленьким серым мешочком с двадцатью солонами Жана, шестнадцатью солонами Гарцы и несколькими медяками.
– А как же! Явились выполнить свой гражданский долг.
– Хорошо. Сегодня почти никого не пропускаем, кто по другому делу. Слушай, я знаю, ты на особом положении, в друзьях у Наски и все такое, – но может, тебе стоит сегодня поосторожнее? Тут вокруг полно пезонов, кто на виду, кто в укрытии. Начеку, с оружием наготове. Капа сейчас допрашивает парней из Полных Крон, где были прошлой ночью.
– Допрашивает?
– Старым проверенным способом. Так что следи за своими манерами и не делай резких движений, ясно?
– Ясно. Спасибо за предупреждение.
– Всегда пожалуйста. Арбалетные стрелы денег стоят. Жаль их расходовать на таких, как ты.
Бернелл махнул рукой – мол, проходите, – и Благородные Канальи неторопливо зашагали по деревянному мосту около ста ярдов длиной. Он вел к корме громадного неподвижного судна, прямо к обитой железом двойной двери из ведьмина дерева, установленной в проеме, вырубленном в обшивке. У входа в Плавучую Могилу стояли еще двое караульных, мужчина и женщина, с темными кругами усталости под глазами. При приближении Благородных Каналий женщина четыре раза стукнула в дверь, и через пару секунд створки распахнулись внутрь. Подавив зевок, стражница снова прислонилась к стенке и накинула на голову капюшон парусинового плаща. С севера наползали тучи, и жара уже спадала.
Передний зал на Плавучей Могиле был высотой в четыре человеческих роста, поскольку еще много лет назад все внутренние палубы старого галеона разобрали, оставив только верхнюю, ныне служившую крышей. Пол и стены здесь были из твердой древесины кофейного цвета; на переборках висели черно-красные гобелены с вытканным по краю золотом и серебром орнаментом в виде акульих зубов.
Прямо напротив Благородных Каналий стояло со вскинутыми арбалетами полдюжины стражников обоего пола – в кожаных наручах и поножах, в кожаных же дублетах, укрепленных тонкими железными полосами, и в жестких кожаных нашейниках. Более изысканную переднюю украшали бы светильники и декоративные вазы с цветами, но тут вместо них были ивовые корзины с арбалетными стрелами и стойки с запасными мечами.
– Ну-ну, полегче, – сказала девушка, стоявшая позади стражников. – Да, конечно, выглядят они чертовски подозрительно, но Серого короля я среди них не вижу.
Она была в мужских бриджах, черной шелковой блузе с пышными рукавами и рубчатой кожаной кирасе, судя по виду редко пылившейся без дела. Девушка вышла вперед – подкованные железом башмаки, к каким она питала слабость с детства, звонко процокали по полу. Она приветливо улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз, тревожно бегавших за очками в простой черной оправе.
– Извините за такой прием, мои дорогие, – промолвила Наска Барсави, обращаясь ко всем Благородным Канальям сразу, но положив руку на плечо Локку. Она была выше него на добрых два дюйма. – Понимаю, здесь тесно, но вам четверым придется подождать в передней. Отец в дурном настроении. Принимает только гаррист.
Из-за дверей, ведущих во внутренние покои Плавучей Могилы, донесся приглушенный вопль, потом послышались неразборчивые гневные голоса – крики, брань, проклятья – и снова вопль.
Наска потерла виски и со вздохом откинула назад непослушную прядь черных волос:
– Он там из кожи вон лезет, чтобы… вырвать признание у кого-нибудь из Полных Крон. Там с ним Мудрый Доброхот.
– Святые Тринадцать! – воскликнул Кало. – Мы с превеликим удовольствием подождем здесь.
– В самом деле. – Галдо достал из кармана чуть подмокшую колоду карт. – Заняться у нас есть чем, хоть до самой ночи.
При виде карт в руках одного из братьев Санца стражники разом отступили на шаг, причем некоторые них явно испытали желание вновь вскинуть арбалеты.
– Что? И вы туда же, парни? – изумился Галдо. – Да брехня все это, честное слово. Просто тогда всем остальным за столом страшно не везло…
За тяжелыми широкими дверями находился короткий коридор, пустой и без охраны. Затворив за собой двери, Наска повернулась к Локку, уже без тени улыбки, и убрала у него со лба мокрые волосы.
– Ну здравствуй, пезон. Вижу, ты опять недоедаешь.
– Да нет, питаюсь упорядоченно.
– Нужно питаться не только упорядоченно, а еще и сытно. Помнится, однажды я сказала, что ты тощий как скелет.
– А я, помнится, тогда впервые увидел семилетнюю девчонку, нахлебавшуюся до чертиков при взрослых.
– Ну, тогда, может, я и нахлебалась до чертиков, а вот сейчас боюсь до чертиков. Папа в ужасном состоянии, Локк. Потому-то я и хотела увидеться с тобой, прежде чем ты пойдешь к нему. У него к тебе кой-какой разговор, и я хочу… В общем, о чем бы он ни попросил, пожалуйста, не отказывайся… ради меня… просто соглашайся, и все. Не перечь ему, ладно?
– А как иначе? Еще ни один гарриста, дорожащий своей жизнью, не пытался прекословить твоему отцу. Неужто ты думаешь, что в такой день, как сегодня, я начну перед ним выкаблучиваться? Да если он прикажет мне лаять собакой, я лишь угодливо спрошу: «Какой породы, ваша честь?»
– Знаю, прости. Но я вот о чем. В последнее время отец сам не свой. Он напуган, Локк, по-настоящему напуган. Когда умерла мама, он был страшно подавлен, но сейчас… Он кричит во сне, каждый день пьет вино и опиум лошадиными дозами, пытаясь успокоить нервы. Раньше только мне одной запрещалось покидать Могилу, а теперь он и Аньяиса с Пакеро отсюда не выпускает. Днем и ночью нас охраняют пятьдесят стражников. За жизнь самого герцога так не трясутся. Папа и братья всю ночь бранились из-за этого.
– Ну… послушай, мне очень жаль, но здесь я вряд ли могу чем-нибудь помочь. А о чем он хочет со мной поговорить?
Пристально глядя на него, девушка открыла было рот, но почти сразу плотно сомкнула губы и нахмурилась.
– Черт побери, Наска! Если тебе нужно, я прыгну в залив и брошусь с голыми руками на акулу, честное слово, но все-таки сначала ты должна сказать мне, насколько она большая и насколько голодная. Понимаешь?
– Да. Просто… будет лучше, если он сам тебе все скажет. Ты, главное, помни, о чем я попросила. Выслушай его, не возражай… а потом мы с тобой как-нибудь все уладим. Если живы будем.
– Что значит «если живы будем»? Наска, ты меня пугаешь.
– Дела наши плохи, Локк. Совсем плохи. Серый король уже вплотную подобрался к папе. У Тессо было шестьдесят бойцов, десять из них находились при нем неотлучно. Тессо пользовался особой милостью, у папы были на него большие планы. Но папа настолько привык держать все в своих руках, что сейчас… мне кажется, он просто растерялся и не знает, что делать. А потому решил свернуть все дела и укрыться здесь вместе с нами. Перейти на осадное положение, так сказать.
– Хм… – Локк вздохнул. – Знаешь, Наска, уж в чем в чем, а в неблагоразумии твоего отца трудно упрекнуть. Он всегда…
– Да он просто сумасшедший, если собирается вечно прятаться в своей крепости! Раньше папа половину вечеров проводил в «Последней ошибке». В любой час дня и ночи свободно разгуливал по портовым кварталам, по Мара-Каморрацца, по Скопищу. Бросал медяки в толпу во время Шествия Теней! Это герцог Каморрский может править городом, не выходя из своей башни, а каморрский капа – не может. Он должен постоянно показываться на люди.
– Рискуя погибнуть от руки Серого короля?
– Локк, я уже два месяца безвылазно сижу на этом поганом деревянном корыте и могу точно сказать: здесь мы не в большей безопасности, чем если бы купались нагишом в самом грязном фонтане в самом темном дворе Котлища. – Наска сложила руки на груди так крепко, что кожаная кираса скрипнула. – Кто такой этот Серый король? Где скрывается? Кто его люди? Мы ни малейшего понятия не имеем – а он преспокойно убивает наших гаррист, когда захочет. Что-то здесь не так. У него явно есть средства и возможности, нам неизвестные.
– Он умен и везуч. Но рано или поздно допустит ошибку, поверь мне.
– Не просто умен и везуч, Локк. Ты прав, и ум, и удача когда-нибудь да подводят. Но какие козыри у него припасены? Что он знает? Или кого? Если среди нас не завелся предатель, значит Серый король во всем превосходит нас. А я вполне уверена, что пока еще нас никто не предал.
– Пока еще?
– Не прикидывайся дурачком, Локк! До сих пор дела худо-бедно шли своим чередом, даром что мы с папой уже долго не кажем носа из Плавучей Могилы. Но если он перестанет выпускать и Аньяиса с Пакеро, в последнее время заправлявших в городе вместо нас, вся его власть полетит к черту. Гарристы могут полагать разумным, что кто-то из Барсави укрывается от опасности; но если мы все спрячемся, они посчитают нас трусами. И они не станут просто перешептываться у нас за спиной, а живо выберут нового капу… а то и сразу нескольких. Возможно, самого Серого короля.
– Вот потому-то твои братья и не согласятся безвылазно торчать здесь.
– Все зависит от того, насколько далеко старик зайдет в своем отчаянии и безумии. Но даже если он не запретит Пакеро с Аньяисом выходить в город, положение наше не намного улучшится. Повторяю, Серый король во всем нас превосходит. У нас в подчинении три тысячи ножей, а этот чертов призрак все равно творит что хочет.
– И что ты здесь подозреваешь? Колдовство?
– Да все сразу! Говорят, Серый король может убить одним прикосновением. Говорят, его не берет ни один клинок. Я подозреваю, сами боги с ним заодно. А братья считают, что я спятила. Сами они видят в происходящем лишь обычную войну за власть. Думают, что сумеют взять верх, если спрячут старика-отца с крохой-сестренкой и выждут время, чтобы точно нанести ответный удар. Но я смотрю на дело совсем иначе. Я вижу кота, лапой прижавшего хвост мышке. Если он еще не выпустил когти, то вовсе не потому, что опасается мышки. Разве не понятно?
– Наска, я понимаю, ты взволнована. Я буду тебя слушать сколько понадобится и молчать как камень. Кричи на меня, если хочешь. Но что еще я могу для тебя сделать? Я простой вор, самый ничтожный из воров твоего отца. Я готов сыграть в карты в акульей пасти, если в Каморре найдется шайка меньше, чем моя.
– Мне нужно, чтобы ты помог мне успокоить папу, Локк. Если он станет хоть немного похож на себя прежнего, то сможет меня выслушать и отнестись к моим доводам серьезно. Вот почему я прошу тебя угодить ему. Угодить во что бы то ни стало. Показать себя верным и преданным гарристой, беспрекословно выполняющим любые приказы. Как только папа снова начнет строить разумные планы на будущее, я пойму, что к нему вернулась способность внимать голосу здравого смысла.
– Задача интересная, – заметил Локк. – И чрезвычайно трудная.
– В детстве папа говорил мне, что когда-нибудь я научусь ценить в своих подчиненных любезную учтивость. Поверь, Локк, я научилась… Ну вот мы и пришли.
В конце коридора находились еще одни широкие толстые двери – похожие на те, что вели обратно в приемный зал, только запертые на несколько прочных железных засовов, которые приводились в движение хитроумным веррарским замком, врезанным в створки посередине. В замке была добрая дюжина скважин, и Наска, сняв с шеи два ключа, встала так, чтобы Локк не видел, в какие отверстия она их вставляет. Послышались частые щелчки и скрежет замкового механизма. Скрытые задвижки одна за другой выскочили из своих гнезд, блестящие засовы отодвинулись, и тяжелые створки приоткрылись.
Из-за двери раздался очередной душераздирающий вопль, теперь прозвучавший до жути громко и отчетливо.
– Выглядит все еще хуже, – предупредила Наска.
– Я знаю, какие услуги оказывает Доброхот твоему отцу.
– Одно дело – знать, и совсем другое – видеть своими глазами. Обычно Доброхот занимается одним-двумя одновременно, но сегодня отец приказал этому скоту работать со всеми сразу.
6
– Я совершенно ясно дал понять, что не получаю от этого никакого удовольствия, – прорычал капа Барсави, – так почему же ты принуждаешь меня продолжать?
Темноволосый молодой человек висел головой вниз на дыбе, с зажатыми в железных кольцах ногами и привязанными за запястья руками, вытянутыми до предела. Тяжелый кулак капы обрушился на ребра бедняги около подмышки со звуком, похожим на удар молота по мясной туше. Брызнули капельки пота, и узник заорал, дергаясь и извиваясь в своих путах.
– Зачем ты меня так оскорбляешь, Федерико? – Увесистый кулак с двумя выставленными костяшками ударил еще раз, в то же место. – Почему не считаешь нужным хотя бы врать поубедительнее из вежливости?
Капа Барсави хлестанул ладонью Федерико по горлу; узник задохнулся и захрипел, пуская кровавые пузыри.
Огромное помещение в сердце Плавучей Могилы напоминало великолепную бальную залу с выгнутыми стенами. Стеклянные шары на длинных серебряных цепях источали теплый янтарный свет. Широкие лестницы вели на галереи, а с галерей на палубу под шелковым навесом. На возвышении у дальней стены стояло массивное деревянное кресло – в нем восседал капа, принимая посетителей. Зал был убран с изысканной роскошью, и сегодня здесь висел густой запах страха, крови и испражнений.
Деревянная рама с несчастным Федерико была одной из восьми, обычно висевших полукругом под потолком и при необходимости спускавшихся вниз на канатах: время от времени капа проводил дознания с размахом, требующим использования всех пыточных приспособлений сразу. Сейчас шесть окровавленных дыб уже пустовали, а на двух все еще висели узники.
Бросив взгляд на вошедших Локка с Наской, капа коротко кивнул и знаком велел подождать у стены. Старый Барсави по прежнему был здоровенным как бык, но с возрастом расплылся и обрюзг. Три седые косицы его бороды теперь покоились на трех рыхлых подбородках, под глазами темнели круги, а на щеках горел нездоровый румянец, свидетельствующий о пристрастии к бутылке. Вспотев от усилий, он скинул камзол и работал в одной шелковой рубашке.
Поблизости от него, со сложенными на груди руками, стояли Аньяис и Пакеро, старшие братья Наски. Аньяис был уменьшенной копией отца, за вычетом тридцати лет и двух бород, а Пакеро больше походил на сестру – высокий и стройный, с вьющимися темными волосами. Оба брата тоже носили очки, ибо покойная госпожа Барсави, страдавшая слабым зрением, передала сей физический изъян всем троим своим выжившим детям.
Поодаль, прислонясь спиной к стене, стояли две женщины крепкого телосложения, с загорелыми мускулистыми руками, покрытыми рубцами и шрамами. Хотя они давно вышли из юного возраста, все в них дышало животным здоровьем. Черина и Райза Беранджа, сестры-близнецы, похожие друга на друга как две капли воды, и величайшие в истории Каморра контрареквиаллы. Всегда выступая в паре, сестры уже свыше сотни раз выходили на арену Плавучего цирка, где сражались с акулами, морскими дьяволами, гигантскими рыбами-фонарями и прочими хищниками Железного моря.
Последние пять лет Черина и Райза Беранджа служили личными телохранителями и палачами капы Барсави. Их буйные гривы дымчато-черных волос были убраны под серебряные сетки, сплошь увешанные акульими зубами, побрякивавшими при каждом движении. Общее количество зубов, по слухам, равнялось количеству людей, убитых сестрами за годы службы у Барсави.
Последним по счету (но отнюдь не по значению) в этом избранном обществе был Мудрый Доброхот – круглоголовый мужчина средних лет и среднего роста, с коротко остриженными волосами соломенного цвета, изобличавшими в нем теринца из Картена или Лашена, расположенных далеко на западе. Глаза у него всегда казались увлажненными от волнения, но лицо неизменно хранило бесстрастное выражение. Мудрый Доброхот был, наверное, самым невозмутимым человеком в Каморре – он рвал ногти своим жертвам со спокойным равнодушием человека, чистящего башмаки. Капа Барсави знал толк в пытках, но, когда он исчерпывал свои возможности, на помощь приходил Доброхот, еще ни разу не разочаровавший своего хозяина.
– Он ничего не знает! – истошно провопил второй пленник, еще нетронутый, когда Барсави нанес очередной удар несчастному Федерико. – Капа… ваша честь! Умоляю вас! Мы ничего не знаем! О боги!.. Мы ничего не помним!
Барсави широким шагом подошел к нему и крепко схватил за горло, перекрывая дыхание:
– Разве тебя о чем-нибудь спрашивали? Тебе что, не терпится поскорее принять участие в нашем разговоре? Ты помалкивал, пока я по очереди отправлял на корм рыбам шестерых других твоих дружков. С чего вдруг возопил о пощаде?
– Прошу вас… – сдавленно прохрипел бедняга, когда Барсави немного ослабил хватку. – Прошу вас… это бессмысленно… Вы должны нам поверить, капа Барсави, умоляю вас! Мы бы сразу рассказали, кабы чего знали. Но мы ничего не помним. Мы просто…
Жестоким ударом в лицо капа заставил его замолчать. Несколько мгновений в зале стояла тишина, нарушаемая лишь всхлипами и хрипами двоих узников.
– Я должен вам поверить? Я никому ничего не должен, Жюльен! Ты скармливаешь мне собачье дерьмо и утверждаешь, будто это тушеная говядина. Вас так много, и вы даже не удосужились сочинить правдоподобную историю! Если бы вы всерьез постарались соврать, я бы все равно взъярился, конечно, но я, по крайней мере, понял бы вас. Но нет, вы знай орете, что ни черта не помните. Вы, восемь самых влиятельных людей в Полных Кронах, после самого Тессо. Его избранники. Его друзья, телохранители и верные пезоны. И вы мне тут рассказываете, плача навзрыд, что не помните, где были прошлой ночью, когда Тессо случилось лишиться жизни!
– Но это правда, капа Барсави… прошу вас…
– Еще раз спрашиваю: вы пили прошлой ночью?
– Нет, ни капли!
– Курили какое-нибудь зелье? Все вместе?
– Нет, ничего такого! Во всяком случае, вместе не курили.
– Значит, грезотворная дрянь? Или какая-нибудь пакость от извращенных джеремских алхимиков? Чуток порошка, дарующего блаженство?
– Тессо нам запрещал…
– Ладно. – Барсави почти небрежно ударил Жюльена кулаком под дых. Пока бедняга судорожно хватал ртом воздух, капа воздел руки и с притворной веселостью воскликнул: – Ну, раз мы исключили все мыслимые причины подобной забывчивости, помимо колдовства и божественного вмешательства… О, прошу прощения. Вас ведь не сами боги околдовали, надеюсь? Уж богов-то вы наверняка запомнили бы.
Жюльен снова забился в своих путах:
– Умоляю вас…
– Значит, не боги. Я так и думал. Что я там говорил?.. А говорил я, что твои игры до смерти мне надоели. Доброхот!
Желтоволосый мужчина склонил голову и слегка выставил вперед руки ладонями вверх, словно собираясь принять подарок.
– Давай что-нибудь поинтереснее. Раз Федерико отказывается говорить – предоставим последний шанс Жюльену.
Федерико испустил дикий вопль еще прежде, чем Барсави закончил фразу, – пронзительный, отчаянный вопль обреченного человека. Локк стиснул зубы, пытаясь справиться с дрожью. Как часто, встречаясь здесь с капой, он вынужден лицезреть зверские смертоубийства!.. Похоже, боги все-таки извращенцы какие-то.
Мудрый Доброхот подошел к столику, на котором рядом с дюжиной стеклянных стаканов лежал грубый мешок с затяжным шнуром. Бросив в мешок несколько стаканов, он принялся колотить им об стол. Истошные вопли Федерико заглушали звон бьющегося стекла, но Локк хорошо себе представлял его. Через несколько секунд Доброхот удовлетворенно кивнул и неторопливо направился к Федерико.
– Нет, нет, не надо!.. Умоляю вас, не надо…
Придерживая одной рукой голову обезумевшего от ужаса парня, Доброхот ловко натянул на нее мешок и туго затянул шнур на шее. Толстая грубая ткань заглушила исступленные крики бедняги, снова бессловесные. Доброхот принялся мять мешок, сначала осторожно, почти нежно. Длинные пальцы пыточного мастера вдавливали острые осколки в лицо Федерико, и на мешке начали проступать красные пятна. Сейчас Доброхот походил на опытного скульптора, придающего форму своей глине. Федерико больше не кричал, лишь сдавленно стонал и хрипел. Локк страстно надеялся, что он уже провалился во мрак безумия, дарующего избавление от боли.
Доброхот стал нажимать и давить сильнее, вминая пальцы в глазницы Федерико, в нос, губы и подбородок. Мешок пропитался кровью насквозь ко времени, когда несчастный наконец перестал дергаться и безжизненно обмяк на дыбе. Руки у пыточного мастера выглядели так, будто он давил перезрелые помидоры; кровь капала с пальцев на пол. Доброхот грустно улыбнулся и направился к Жюльену, пристально на него глядя.
– Уверен, мне удалось убедить тебя, что я настроен самым решительным образом, – промолвил капа. – Ты будешь говорить?
– Прошу вас, капа Барсави… – прошептал Жюльен. – В этом нет никакой необходимости. Мне нечего вам сказать. Спросите о чем-нибудь другом, о чем угодно… Но минувшая ночь напрочь выпала у меня памяти. Я ничего не помню, иначе я бы все рассказал… прошу вас, капа, поверьте, я бы рассказал чистую правду. Ведь мы ваши верные пезоны, самые верные из всех!
– От души надеюсь, что не самые.
Казалось, капа принял какое-то решение. Он знаком подозвал сестер Беранджа и указал на Жюльена. Темноволосые женщины, ни слова ни говоря, проворно развязали веревки, удерживавшие узника на дыбе, но оставили те, что опутывали ему лодыжки, обвивались вокруг тела и затягивались узлом на шее. Потом они легко подняли парня за руки за ноги.
– Верные? Я тебя умоляю, Жюльен, мы же взрослые люди! Разве верные пезоны отказались бы сказать правду о событиях прошлой ночи? Ты меня предал – и я отплачу тебе той же монетой.
В дальнем левом углу зала находился открытый люк, всего в ярде под полом темнела вода. Пол вокруг люка был залит кровью.
– Я тоже предам тебя – смерти, – произнес капа.
Жюльен испустил последний короткий вопль, когда сестры Беранджа бросили его в люк головой вниз. Он с плеском упал в воду и на поверхность уже не всплыл. Капа имел обыкновение держать под Могилой каких-нибудь хищных морских тварей в сплетенной из толстых веревок огромной сети, висевшей под днищем галеона, точно сито.
– Ты свободен, Доброхот. Вы, мальчики, пока подождите на палубе, а когда я позову вас – прихватите с собой людей, чтобы прибрались здесь. Райза, Черина, вы тоже ступайте.
Капа Барсави медленно подошел к простому деревянному креслу и грузно опустился в него. Он тяжело дышал и дрожал тем сильнее, что отчаянно старался скрыть дрожь. На столике рядом с креслом стоял медный винный кубок вместимостью с хорошую супницу. Капа отхлебнул большой глоток и закрыл глаза, словно всецело сосредоточившись на вкусовых ощущениях. Наконец он очнулся от задумчивости и знаком подозвал Локка с Наской:
– Ну, мой любезный Ламора, сколько денег ты принес сегодня?
7
– Тридцать шесть солонов и пять баронов, ваша честь.
– Хм… Похоже, неделя не задалась.
– Да, капа Барсави, покорнейше прошу прощения. Но такая дождливая погода для нас, домушников, просто погибель.
– Хм… – Барсави поставил бокал на столик и обхватил левой ладонью правый кулак, потирая покрасневшие костяшки. – Ты не раз приносил гораздо больше. В удачные недели.
– Э-э… да, капа.
– Так не все поступают, знаешь ли. Некоторые неделю за неделей приносят мне одну и ту же сумму, пока я не теряю терпение и не объясняю доходчиво, что так не годится. Чего, по-твоему, не хватает таким гарристам, Локк?
– Разнообразия в жизни?
– Ха! Вот именно! Жизнь у них и впрямь до крайности однообразна, коли они каждую неделю получают одинаковый доход и приносят мне одну и ту же сумму в качестве десятины. Как будто я несмышленый ребенок, который ничего подозрительного не заметит. С другой стороны, есть гарристы вроде тебя. Ты не боишься явиться ко мне и извиниться, что в этот раз вышло меньше, чем в прошлый, – поэтому я знаю, что ты платишь мне честный процент.
– Надеюсь, я восполняю недосдачу с лихвой, когда у меня выдается урожайная неделя.
– О да, безусловно. – Барсави с улыбкой откинулся на спинку кресла; из-под пола около люка, куда сбросили Жюльена, донеслись зловещие всплески и глухие удары. – Если уж на то пошло, ты самый мой верный гарриста. Надежный, как веррарский замо́к. Сам исправно приносишь мне долю, без всяких напоминаний. Вот уже четыре года, неделю за неделей. Ни разу со смерти Цеппи не задержался с выплатами. Ни разу не сослался на некие обстоятельства, помешавшие тебе предстать передо мной с таким вот кошельком в руке. – Капа указал пальцем на кожаный мешочек, зажатый в левой руке Лукка, и сделал знак дочери.
Наска состояла при капе в должности счетовода. Она могла без единой запинки последовательно назвать все суммы, выплаченные любой шайкой в каждую неделю каждого года, и ни разу не ошибиться. Локк знал, что она вела для отца записи в пергаментной учетной книге, но остальные подданные Барсави полагали, что все до последней цифры баснословных прибылей капы хранятся единственно в памяти этой девушки с красивыми холодными глазами. Локк кинул кошелек Наске, и она ловко поймала его на лету.
– И тебе ни разу не пришло в голову послать вместо себя пезона, – добавил Барсави.
– Вы очень добры, ваша честь. Но сегодня к вам в любом случае пускают только гаррист.
– Не прикидывайся, ты хорошо понимаешь, о чем я. Наска, милая, нам с Локком нужно поговорить наедине.
Наска медленно и глубоко кивнула отцу, быстро и коротко кивнула Локку, затем развернулась и зашагала к дверям, гулко стуча подкованными башмаками по деревянному полу.
– Многие мои гарристы гораздо круче тебя нравом, – начал Барсави, когда девушка вышла. – Многие популярнее тебя, многие обаятельнее, многие руководят более крупными и доходными шайками. Но таких учтивых и внимательных, как ты, у меня раз-два и обчелся.
Локк промолчал.
– Многие вещи мне, скажем прямо, не по душе, но вежливость в их число не входит, будь уверен. Ну-ну, не напрягайся так – я не собираюсь тебя вздергивать.
– Прошу прощения, капа. Просто всем известно, что обычно выражать свое неудовольствие вы начинаете в… э-э…
– Окольной манере?
– Цеппи достаточно порассказал мне про ученых из Теринского коллегия, я усвоил, что они имеют привычку изъясняться обиняками и речи вести с подвохом.
– Ха! Именно так. Не верь тем, Локк, кто говорит, что от старых привычек трудно избавиться: от них вообще невозможно избавиться. – Барсави отрывисто хохотнул и отхлебнул еще вина, прежде чем продолжить. – Настали тревожные времена, Локк. Проклятый Серый король у меня уже в печенках сидит. А смерть Тессо… Видишь ли, у меня были планы, с ним связанные. А теперь я вынужден заняться другими делами раньше, чем предполагал. Скажи-ка, пезон… что ты думаешь об Аньяисе и Пакеро?
– Гм… Вам ведь нужен честный ответ, ваша честь?
– Честный и исчерпывающий. Я приказываю тебе, пезон.
– Они пользуются большим уважением. Прекрасно справляются со своими обязанностями. Никто не отпускает шуточки у них за спиной. По словам Жана, они умеют драться. Братья Санца побаиваются честно играть в карты с ними, что говорит о многом.
– Такой отзыв я могу в любое время услышать от двух дюжин своих шпионов. Это все я знаю. Я спрашиваю твое личное мнение о моих сыновьях.
Локк сглотнул и посмотрел капе прямо в глаза:
– Ну… на мой взгляд, Аньяис и Пакеро действительно заслуживают уважения. Они успешно справляются с работой и, вероятно, хороши в драке. Они оба очень трудолюбивы и весьма неглупы, но… прошу прощения, ваша честь, они смеются над Наской, когда им следовало бы прислушаться к ее предостережениям и советам. У нее острый, проницательный ум, какого… какого…
– Нет у них?
– Вы знали, что́ я вам отвечу, да?
– Как я сказал, ты гарриста осмотрительный и здравомыслящий. Это отличительные твои качества, хотя они подразумевают и многие другие достоинства. Наломав дров в поразительно раннем возрасте, впоследствии ты неизменно был образцом осторожного вора, не дающего воли своей жадности. Поэтому ты должен зорко подмечать проявления опасного безрассудства в других. Мои сыновья всю жизнь прожили в городе, где все трепещут перед ними из-за их фамилии. Они требуют к себе почтительного уважения на манер аристократов. Они парни безалаберные и даже наглые. Мне необходимо позаботиться о том, чтобы в последующие месяцы и годы рядом с Аньяисом и Пакеро находился человек, способный помочь дельным советом и наставлением. Я не буду жить вечно, даже если разделаюсь с Серым королем.
От веселой уверенности, прозвучавшей в голосе Барсави, у Локка по спине побежали мурашки. Вот он, капа, сидит в крепости, которую не покидал уже два месяца, и пьет вино, дыша воздухом, все еще насыщенным тошнотворным запахом крови восьми участников одной из самых своих влиятельных и преданных шаек.
Разговаривает ли Локк с человеком, имеющим хорошо продуманный план на будущее? Или же рассудок у Барсави помутился, как помутняется море в шторм?
– И мне бы очень хотелось, – продолжал капа, – чтобы таким советчиком стал ты.
– О… ваша честь, я очень… польщен, но… Мы с вашими сыновьями неплохо ладим, но близкими друзьями нас не назвать. Мы играем в карты время от времени, но… скажем прямо, я не самый значительный из гаррист.
– Как я и сказал. Даже сейчас, когда Серый король убивает моих лучших людей, у меня довольно гаррист более сильных, храбрых и популярных, чем ты. Я говорю это не затем, чтобы тебя уязвить, ведь я уже отметил твои отличительные качества. Качества, которых очень не хватает моим сыновьям. Аньяис с Пакеро испытывают недостаток не в решительности, не в смелости, не в обаянии, но в расчетливой осторожности. В благоразумии. Ты мой самый благоразумный гарриста; ты считаешь себя самым незначительным из всех потому лишь, что меньше всех выпячиваешься и шумишь. А теперь скажи – что ты думаешь о Наске?
– О Наске? – Локк насторожился еще больше. – Она… человек незаурядных способностей, ваша честь. Может слово в слово пересказать любой наш разговор десятилетней давности – особенно если хочет меня смутить. Вы думаете, я благоразумен? Да по сравнению с Наской я неосторожен и беспечен, как медведь в алхимической лаборатории.
– Да, – сказал капа. – Да. Ей следовало бы стать следующим капой Барсави после моей смерти, но такому не бывать. И дело вовсе не в том, что она женщина. Просто Аньяис и Пакеро не потерпят, чтобы ими верховодила младшая сестра. А я не хочу, чтобы мои дети поубивали друг друга из-за наследства, которое я оставлю. Поэтому и не могу обделить сыновей в пользу дочери. Зато я могу – и обязан – позаботиться о том, чтобы в нужное время рядом с ними всегда находился рассудительный и трезвый советчик, от которого нельзя избавиться. Вы с Наской старые друзья, так? Я хорошо помню вашу первую встречу много лет назад… когда она сидела у меня на коленях и воображала, будто командует моими людьми. Ведь ты с тех пор ни разу не упускал случая повидаться с ней, сказать доброе слово? Всегда был ее верным пезоном?
– Э-э… надеюсь, что так, ваша честь.
– Я знаю это наверное. – Барсави отхлебнул очередной глоток вина, со стуком поставил кубок на стол и в упор взглянул на Локка, с великодушной улыбкой на одутлом морщинистом лице. – А потому разрешаю тебе ухаживать за моей дочерью.
«Ну что, начинаем дрожать?» – спросили коленки Локка, однако его здравый смысл выдвинул встречное предложение: замереть и не двигаться, как поступил бы человек в воде при виде острого черного плавника, приближающегося к нему.
– О… я не… – наконец пробормотал он, – я никак не ожидал…
– Само собой, – довольно кивнул капа. – Но здесь наши интересы совпадают. Я знаю, что вы с Наской питаете взаимную приязнь. Женившись на ней, ты войдешь в семью Барсави. Аньяис и Пакеро станут отвечать за тебя, а ты – за них. Неужели не понятно? Со свояком моим сыновьям придется считаться гораздо больше, чем с самым могущественным гарристой. – Барсави вложил левый кулак в правую ладонь и снова широко улыбнулся, подобный краснолицему божеству, раздающему милости с небесного трона.
Локк глубоко вздохнул. Ничего не поделаешь: от него требуется полное и безоговорочное согласие, как если бы капа сейчас целился ему в голову из арбалета. Люди умирали, отказав Барсави и в гораздо меньшем. Отказаться от его дочери – значит выбрать чрезвычайно неприятный способ самоубийства. Если Локк воспрепятствует планам капы, он не доживет и до завтрашнего утра.
– Это огромная честь для меня, капа Барсави. Величайшая честь. Надеюсь, я вас не разочарую.
– Конечно не разочаруешь. Знаешь, Локк, несколько других моих гаррист давно заглядываются на Наску. Но если бы кто-нибудь из них по-настоящему хотел привлечь ее внимание, то наверняка уже сделал бы это, правда? То-то они удивятся, когда узнают! Уж чего-чего, а такого они никак не ожидают.
«А свадебным подарком для меня, – подумал Локк, – станет злобная ревность неизвестного числа поклонников, обманутых в своих надеждах».
– И… когда и как мне начать, ваша честь?
– Пожалуй, я дам тебе несколько дней, чтобы ты хорошенько все обдумал. А сам тем временем поговорю с дочерью. Конечно, сейчас ей нельзя покидать Плавучую Могилу. Но как только я покончу с Серым королем, ты сможешь ухаживать за Наской с подобающим размахом.
– Вы имеете в виду, что теперь мне нужно красть больше? – спросил Локк очень осторожно.
– Считай, я дал тебе такое задание, в придачу к родительскому благословению, – ухмыльнулся Барсави. – Посмотрим, сумеешь ли ты сохранить благоразумие, когда твои доходы возрастут. Думаю, сумеешь. Я знаю, что ты не хочешь разочаровать меня или мою дочь.
– Безусловно, ваша честь. Я… я сделаю все от меня зависящее.
Барсави знаком велел Локку подойти ближе и протянул вперед левую руку ладонью вниз. Локк опустился на колени перед деревянным креслом и прикоснулся губами к кольцу капы – к знакомой черной жемчужине с кроваво-красной сердцевиной.
– Капа Барсави, – промолвил он, не поднимая глаз.
Капа взял Локка за плечи, побуждая встать:
– Даю тебе свое благословение, Локк Ламора. Благословение родителя, пекущегося о своих чадах. Тем самым я ставлю тебя выше многих опасных людей. Ты понимаешь, конечно же, что мои сыновья унаследуют после меня обязанности, сопряженные с угрозой для жизни. И если они будут недостаточно осторожны или решительны… что ж, на свете случались вещи и более странные. Возможно, однажды этим городом будет править капа Ламора. Мечтал ли ты о таком когда-нибудь?
– Если честно, – прошептал Локк, – я никогда не хотел власти, какой обладает капа, потому что не хотел трудностей, с какими приходится сталкиваться капе.
– И здесь тоже ты проявляешь благоразумие. – Барсави улыбнулся и махнул рукой в сторону двери, разрешая Локку удалиться. – В жизни капы и впрямь очень много трудностей. Но одну из них ты сейчас помог мне разрешить.
В полном смятении мыслей и чувств Локк направился к выходу. Капа неподвижно сидел в кресле, глядя в пустоту и не произнося больше ни слова. Тишину нарушали лишь шаги Локка и мерный стук капель, падающих на пол с пропитанного кровью мешка на голове Федерико.
8
– Ну знаешь, Наска, будь я тыщи лет от роду и повидай все на свете по десять раз, я бы все равно мог ожидать чего угодно, но только не этого!
Девушка поджидала Локка в коридоре. Едва лишь замковый механизм затворил за ним дверь в приемную залу, она виновато взглянула на него чуть искоса:
– Но согласись, было бы еще более странно, если б я тебе заранее все объяснила…
– Да при любом раскладе ничего более странного быть не может. Пожалуйста, Наска, ты только не обижайся, но…
– Я и не думаю обижаться, Локк…
– Ты мой хороший друг и…
– Могу сказать то же самое, но…
– Даже не знаю, как выразиться поделикатнее…
– Да очень просто. Послушай, – девушка взяла Локка за плечи и слегка наклонила голову, заглядывая ему в глаза, – ты мой хороший друг. Вероятно, лучший. Мой верный пезон. Я очень тебя люблю – но не как будущего мужа. И я знаю, что ты…
– Я… э-э…
– Локк, – твердо промолвила Наска, – я знаю, что единственная женщина, владеющая ключом к твоему весьма прихотливому сердцу, сейчас находится в тысяче миль отсюда. И я знаю, что ты предпочтешь остаться несчастным из-за нее, чем обрести счастье с другой.
– Вот как? – Локк сжал кулаки. – Похоже, это ни для кого не секрет. Бьюсь об заклад, герцогу исправно докладывают о моих сердечных делах. Похоже, один только твой отец пребывает в неведении.
– Или не принимает в расчет твои чувства. – Наска подняла брови. – Он капа – ты пезон, Локк. Ничего личного. Он приказывает – ты повинуешься. В большинстве случаев.
– Но не в этом? Я думал, ты обрадуешься. По крайней мере, твой отец снова строит планы на будущее.
– Я говорила о разумных планах. – Наска улыбнулась, на сей раз по-настоящему. – Не унывай, пезон. Попритворяйся несколько дней. Мы сделаем вид, будто согласны с волей отца, а сами тем временем вместе подумаем, как нам выпутаться из положения. Ума-то нам с тобой не занимать, верно? Старику не взять верх над нами, и он даже не узнает, что проиграл.
– Хорошо. Как скажешь.
– Так и скажу. Приходи послезавтра, пораскинем мозгами, как нам быть. Мы не дадим себя заарканить. А теперь ступай к своим подчиненным. И будь осторожен.
Локк вышел в передний зал, а Наска осталась в коридоре. Обернувшись, он несколько долгих секунд смотрел на девушку, стоящую за медленно закрывающимися дверями. Он мог поклясться, что за мгновение до того, как тяжелые черные створки сомкнулись с громким щелчком, Наска ободрительно подмигнула.
– …и вот карта, которую ты выбрал. Шестерка шпилей, – говорил Кало, показывая карту стражникам.
– Разрази меня гром! – воскликнул один из них. – Колдовство, да и только.
– Просто ловкие руки старины Санца. – Кало перетасовал колоду одной рукой и протянул Локку. – Хочешь попробовать, старшой?
– Нет, Кало, благодарю покорно. Ладно, парни, пойдемте отсюда. На сегодня наши дела здесь закончены, не будем больше утомлять своим присутствием ребят с арбалетами. – Слова свои он сопроводил несколькими условными жестами, означавшими: «Серьезные осложнения. Обсудим в другом месте».
– Черт, я проголодался, – сказал Жан, поняв знаки. – Давайте купим чего-нибудь в «Последней ошибке» и поедим у нас наверху, а?
– Ага, – оживился Клоп. – Пиво и пирожки с абрикосами!
– Сочетание настолько отвратительное, что мне даже интересно попробовать.
Отвесив шутливый подзатыльник самому младшему из Благородных Каналий, Жан первым вышел за дверь и зашагал во главе шайки по узкому деревянному мосту, связывающему Плавучую Могилу с остальным миром.
9
Кроме капы Барсави (полагавшего, будто шайка Локка и после смерти отца Цеппи два-три дня в неделю собирает подаяние на ступенях), никто из Путных людей Каморра не знал, что Благородные Канальи по-прежнему обретаются преимущественно в храме Переландро. Кало, Галдо и Клоп снимали комнаты в Западне и соседних кварталах, перебираясь на новое место каждые несколько месяцев. Локк и Жан уже не первый год успешно создавали видимость, будто снимают жилье вдвоем. По счастливому случаю (хотя на самом деле еще неизвестно, счастливому ли) Жану удалось отхватить комнаты на седьмом этаже Расколотой башни.
Ночь выдалась на редкость темная, дождь лил как из ведра. Никто из Благородных Каналий не горел желанием спускаться обратно по скрипучей и шаткой наружной лестнице с северной стороны Башни. Дождь ровно барабанил по деревянным ставням, ветер жутковато вздыхал в трещинах и щелях старых стен. Благородные Канальи сидели на напольных подушках при свете бумажных фонарей и допивали свое пиво – сладкое светлое пиво, которое большинство каморрцев предпочитало темному и горькому веррарскому. Воздух в комнате был спертый, но по крайней мере сухой.
За ужином Локк поведал товарищам о своем разговоре с капой.
– Да уж, – проговорил Галдо, – это самая неприятная из всех неприятностей, что когда-либо портили нам жизнь.
– Еще раз повторю, – сказал Жан, – нам следует поскорее покончить с нашим предприятием и переждать бурю в какой-нибудь тихой гавани. Серый король нагоняет все больше жути, а если Локк окажется в самой заварухе, нам всяко уже будет не до Сальвары.
– И когда ты предлагаешь остановиться? – спросил Кало.
– Да прямо сейчас. Ну или после того, как вытянем у дона еще один вексель. Но не позже.
– Хм… – Локк задумчиво разглядывал остатки пива на дне своей оловянной кружки. – Мы положили столько усилий на это дело. Я уверен, мы сумеем выманить у Сальвары еще тысяч пять-десять, самое малое. Пусть не двадцать пять, на которые рассчитывали изначально, но все же достаточно, чтобы гордиться собой. Все-таки ради этих денег я едва яиц не лишился, а Клоп вон с крыши сиганул.
– А потом еще кувыркался в чертовой бочке добрых две мили! – добавил мальчишка.
– Можно подумать, Клоп, гнусная старая бочка напала на тебя в темном переулке и силой заставила в нее забраться, – сказал Галдо. – Я согласен с Жаном, Локк. Даже если ты сейчас не видишь такой необходимости, не стоит ли нам все-таки принять меры к тому, чтобы быстро спрятать тебя в случае опасности? Возможно, в другом городе?
– Ушам своим не верю, – ухмыльнулся Локк. – Санца советует проявить предусмотрительность. А я-то думал, мы богаче и умнее всех на свете.
– Совет этот мы будем повторять без устали, пока остается хоть малейшая вероятность, что тебе перережут глотку, Локк, – поддержал брата Кало. – Я поменял свое мнение о Сером короле, без дураков говорю. Может, этот сумасшедший одиночка и впрямь в силах взять верх над тремя тысячами. Не исключено, он и тебя собирается прикончить. А если Барсави приблизит тебя к себе, как замышляет, положение твое станет только опаснее.
– Нельзя ли хоть ненадолго оставить разговор о перерезанных глотках? – Локк встал и повернулся к закрытому ставнями окну, выходящему на море. С минуту он стоял, заложив руки за спину и устремив взгляд будто бы вдаль, потом продолжил: – Вы посмотрите на дело с другой стороны. Не скрою, когда Барсави ошарашил меня своим предложением, я чуть не маханул за борт с перепугу. Но сейчас, по зрелом размышлении, скажу вам вот что: мы старого лиса, считай, поймали в ловушку. Он у нас в руках, честное слово, ребята. Мы настолько хороши в своем деле, что сам капа просит Каморрского Шипа жениться на своей дочери. Мы настолько вне подозрений, что даже смешно.
– И тем не менее радоваться здесь нечему, – сказал Жан. – Поскольку это создает сложности, которые могут стать непреодолимой помехой в наших делах.
– Нет, Жан, радоваться очень даже есть чему. Я лично прямо сейчас и примусь радоваться. Неужели ты не понимаешь? От нас ведь ничего особенного не потребуется. Просто обычная работа славных Благородных Каналий – только теперь со мной в паре работать будет Наска. У нас все получится, не сомневайтесь. Вероятность, что мне придется жениться на Наске, равносильна вероятности, что меня завтра утром провозгласят наследником герцога Никованте.
– У тебя есть план? – Во взгляде Жана читалась настороженность, смешанная с любопытством.
– Вообще никакого. Ни малейшего понятия не имею, что мы будем делать. Но все лучшие мои планы именно так и начинались. – Локк одним махом допил пиво и швырнул оловянную кружку об стену. – Все, я управился со своим пивом, умял свои абрикосовые пирожки и говорю вам: плевать мне на них обоих – и на Серого короля, и на капу Барсави! Никто нас не отпугнет от дона Сальвары, и никто не женит меня на Наске противно нашей с ней воле. А делать мы будем то же, что и всегда: дождемся удобного случая, воспользуемся им и возьмем свое!
– Ну ладно, – вздохнул Жан. – Но ты, по крайней мере, позволишь нам принять кое-какие меры предосторожности? И сам будешь смотреть в оба?
– Разумеется, Жан, разумеется. Закажи нам места на подходящих кораблях – да не скупись, трать сколько понадобится. Мне неважно, куда они направляются, лишь бы не в Джерем. Мы можем спрятаться где угодно на пару недель и тихонько вернуться, когда пожелаем. Кало, Галдо, вы завтра отправляйтесь к Виконтовым воротам. Суньте на лапу желтокурточникам, чтоб мы могли покинуть город в любой неурочный час при необходимости. Не жалейте золота и серебра.
– А мне чего делать? – спросил Клоп.
– Прикрывать наши спины. Держать ухо востро. Крутиться возле храма, примечать всех, кто выглядит подозрительно или слишком долго там ошивается. Если кто-нибудь попытается вести за нами слежку, обещаю, мы тотчас смоемся и растворимся, как моча в океане. А пока положитесь на меня. В ближайшие несколько дней я, в обличье Лукаса Фервайта, выжму из дона Сальвары все, что только сумею. Возможно, мне придется также предстать перед ним и в менее нарядном образе.
– Значит, разговор закончен, – негромко промолвил Жан.
– Жан, я могу быть либо твоим гарристой, либо просто славным парнем, который покупает на всех пиво и пирожки, когда у остальных вдруг невесть куда запропадают кошельки. – Локк обвел присутствующих нарочито суровым взглядом. – Но я не могу быть и первым и вторым одновременно: тут уж или один, или другой.
– У меня на душе неспокойно, потому что, в сущности, мы ничего не знаем о противнике, – сказал Жан. – И я разделяю подозрения Наски. У Серого короля явно припрятан в рукаве козырь, о котором мы даже не догадываемся. Предприятие наше трудное и тонкое, а наше положение очень… ненадежное.
– Да, оно верно, – согласился Локк. – Но я доверяю своему чутью, подсказывающему мне, что нам нужно идти навстречу опасности с улыбкой на лице. Знаешь, Жан, чем дольше мы занимаемся нашим ремеслом, тем яснее я понимаю, к чему на самом деле нас готовил отец Цеппи. А готовил он нас не к спокойной, упорядоченной жизни, которая позволяла бы нам самим решать, когда быть умными, а когда можно и не напрягаться. Нет, он учил нас находить выход из любого, казалось бы, безвыходного положения. Сейчас мы как раз в таком положении, и я утверждаю: мы в силах из него выбраться. Излишне напоминать мне, что мы плаваем в темной воде. Но вот я хочу напомнить вам, парни, что в темной этой воде мы, черт побери, акулы!
– Точно! – воскликнул Клоп. – Я знал, что не зря поставил тебя вожаком нашей шайки!
– Ну, в здравом смысле малолетнего прыгуна с крыш сомневаться не приходится, – проворчал Жан. – Но я все же надеюсь, что мои замечания приняты к сведению.
– Безусловно, Жан, – живо отозвался Локк. – Приняты, обдуманы со всей серьезностью и признаны вескими. Скреплены печатью, заверены подписью и надежно сохранены в рассудочной части моего сознания.
– О боги, да тебе и впрямь весело, я смотрю! Ты ведь играешь в словесные игры, лишь находясь в самом жизнерадостном расположении духа. – Жан вздохнул, но все же невольно улыбнулся, едва заметно, одними уголками губ.
– И предупреждаем, Локк, – сказал Кало, – если все-таки ты окажешься в опасности, мы не станем слушать приказы нашего гарристы, а огреем нашего друга дубинкой по тупой башке и тайно вывезем из Каморра в ящике. У меня как раз есть подходящая дубинка.
– А у меня ящик, – подхватил Галдо. – И я уже давно ищу ему полезное применение.
– Тоже с благодарностью принято к сведению, – кивнул Локк. – Но клянусь милостью Многохитрого Стража, я предпочитаю положиться на наши силы. Предпочитаю положиться на суждение отца Цеппи. Предпочитаю и дальше делать то, что у нас лучше всего получается. Завтра мне нужно будет поработать Лукасом Фервайтом, а послезавтра я опять встречусь с Наской. Капа ждет этого от меня, и я уверен, сама она уже что-нибудь придумает к тому времени.
Перед мысленным взором Локка вновь возникла Наска, заговорщицки подмигивающая за секунду до того, как огромные темные двери захлопываются между ними. Всю жизнь Наска хранила секреты своего отца. Важно ли для нее завести свой собственный секрет от него?