Глава вторая
— Аарон Фальк, только попробуй свалить, черт тебя подери.
Фальк стоял у машины, борясь с искушением запрыгнуть внутрь и уехать. Большинство присутствующих уже отправились пешком туда, где должны были состояться поминки, — идти было недалеко. Фальк обернулся на голос и, вопреки всему, не смог сдержать улыбку.
— Гретчен, — произнес он, а она обняла его, прижавшись лбом к плечу. Он положил подбородок ей на макушку, и они стояли так долгую минуту, покачиваясь взад-вперед.
— Господи, как я рада тебя здесь видеть, — сказала она ему в рубашку приглушенным голосом.
— Как ты? — спросил он, когда она отодвинулась. Гретчен Сконер, пожав плечами, стянула с носа дешевые солнцезащитные очки и взглянула на него покрасневшими глазами.
— Так себе. На самом деле скорее плохо. А ты?
— Да все так же.
— Выглядишь ты уж точно так же. Все косишь под альбиноса, смотрю.
— Ты тоже не слишком переменилась.
Она фыркнула, но ее улыбка стала шире:
— За двадцать-то лет? Да ладно тебе.
Фальк не слишком-то и льстил. Гретчен все еще легко было бы узнать по тому снимку с четверкой подростков, что промелькнул в слайд-шоу во время службы.
Талия, которую обвивала на фотографии рука Люка, стала не такой хрупкой, и волосы ей теперь, наверное, приходилось красить. Но высокие скулы и синие глаза принадлежали все той же Гретчен. Брюки и блузка формального покроя были на тон светлее, чем надо бы для поминок, и ей в этом костюме явно было неловко. Фальк мельком подумал, одолжила ли она эти вещи или просто редко их носила.
Гретчен разглядывала его не менее пристально, и, когда их глаза встретились, она рассмеялась. И мигом помолодела.
— Пошли, — она взяла его под локоть. Прохладное прикосновение ладони. — Поминки в общинном центре. Вместе мы справимся.
Они направились вперед по дорожке, и Гретчен окликнула на ходу мальчишку, который тыкал во что-то палкой. Тот поднял взгляд и неохотно оторвался от своего занятия. Гретчен протянула ему руку, но ребенок потряс головой и побежал вперед, размахивая палкой, будто мечом.
— Мой сын, Лэчи, — сказала Гретчен, глянув искоса на Фалька.
— Да. Ну конечно. — Фальку потребовалось мгновение, чтобы вспомнить: девушка, которую он знал, теперь была матерью. — Слышал, что у тебя родился ребенок.
— От кого слышал? От Люка?
— Должно быть, от него. Но уже довольно давно. Что довольно очевидно. Сколько ему сейчас?
— Всего пять, но половину времени он уже заводила.
Они молча смотрели, как Лэчи тычет своим мечом в невидимых врагов. У мальчика были широко расставленные глаза и вьющиеся волосы неопределенного темного цвета, но особого сходства с Гретчен в его довольно резких чертах Фальку разобрать не удалось. Он постарался вспомнить, упоминал ли Люк что-нибудь об отношениях Гретчен или о том, кто был отцом мальчика. Вроде бы нет. Ему хотелось думать, что уж это-то он бы запомнил. Фальк глянул на левую руку Гретчен. Кольца не было, но в нынешние времена это еще ничего не означало.
— Ну и как тебе семейная жизнь? — спросил он наконец, надеясь хоть что-то выяснить.
— Да нормально. С Лэчи иногда хватает хлопот, конечно, — тихо ответила Гретчен. — И мы с ним только вдвоем. Но он хороший парнишка. И мы справляемся. Пока, по крайней мере.
— Твои родители до сих пор на ферме?
Она потрясла головой.
— Господи, нет! Они решили уйти на покой, продали все еще восемь лет назад. Переехали в Сидней, купили крошечную квартирку за три квартала от сестры с детишками. — Она пожала плечами. — Говорят, им нравится. Городская жизнь. Папа на пилатес записался.
Фальк не смог удержаться от улыбки при мысли о суровом мистере Сконере. Как он пытается сосредоточиться на внутреннем «я», проделывая при этом дыхательные упражнения.
— И у тебя никогда не было соблазна последовать за ними.
Она сухо рассмеялась, обвела рукой дорожку под сенью иссохших деревьев:
— И бросить все это? Нет. Я слишком долго здесь жила, это уже в крови. Ну, ты знаешь, как это бывает. — Прикусив язык, она быстро глянула на него. — Или, может, не знаешь. Прости.
Фальк только отмахнулся.
— И чем же ты теперь занимаешься?
— Фермерствую, конечно. Ну, по крайней мере, пытаюсь. Пару лет назад купила местечко у Келлерманов. Овцы.
— Правда? — Это произвело на него впечатление. Ферма, о которой она говорила, считалась лакомым куском. По крайней мере, так обстояли дела в его юности.
— А ты? — спросила она. — Слышала, в полицию пошел?
— Ну да. Так и есть. На федеральную службу. И я все еще там.
Некоторое время они продолжали идти молча. С деревьев над их головами доносилось исступленное птичье чириканье. В точности как он помнил. Группки людей в черном казались кляксами на фоне пыльной дороги.
— Как тут вообще идут дела? — спросил он.
— Ужасно. — Это прозвучало, будто окончательный вердикт. Пауза. Гретчен постучала по губам нервным движением бывшего курильщика. — Уж казалось бы, хуже некуда. Все трясутся из-за денег и из-за засухи. Потом произошло вот это с Люком и его семьей, и это так плохо, Аарон. Так плохо. Это в воздухе висит. Все мы тут ходим, как зомби. Никто не знает, что делать, что говорить. Следим друг за другом. Пытаемся сообразить, кто сломается следующим.
— Господи.
— Да. Ты себе даже не представляешь.
— Вы с Люком все еще близко общались?
Гретчен помедлила с ответом. Сжала губы.
— Нет. Много лет уже. Не так, как когда мы были все вчетвером.
Фальк вернулся мыслями к фотографии. Люк, Гретчен, он сам. И Элли Дикон, с ее длинными черными волосами. Как же они дружили. Тесно, как бывает только в те годы, когда веришь, что друзья даны тебе судьбой и ничто никогда вас не разлучит.
Ты солгал. Люк солгал.
— Но вы-то с ним оставались на связи? — спросила Гретчен.
— То да, то нет. — Это, по крайней мере, было правдой. — Встречались время от времени за пивом, когда он бывал в Мельбурне, ну, в этом роде. Времени свободного становилось все меньше, понимаешь? У него семья, у меня — работа.
— Да все в порядке, тебе не нужно оправдываться. Мы все тут чувствуем себя виноватыми.
Общинный центр был полон народу. На крыльце Фальк замешкался, и Гретчен потянула его за руку.
— Ладно тебе, все будет в порядке. Большинство тут тебя даже не вспомнит.
— Тех, кто вспомнит, будет достаточно. Особенно после той фотографии в церкви.
Гретчен сочувственно поморщилась.
— Да, понимаю. Я тоже была в шоке. Но, слушай, людям тут и так есть о чем побеспокоиться, кроме тебя. Просто не высовывайся. Выйдем через заднюю дверь.
Не дожидаясь ответа, она подхватила Фалька за рукав одной рукой, сына — другой и повела внутрь, с легкостью лавируя в толпе. В помещении стояла страшная духота. Кондиционер центра старался изо всех сил, но эта битва была проиграна заранее. Все больше народу искало пристанище в тени, под крышей. Люди с серьезным видом переходили от группки к группке, держа на весу пластиковые стаканчики и тарелки с шоколадным риппл-кейком.
Гретчен пробиралась через толпу, прокладывая им дорогу к французским дверям, через которые настигнутая клаустрофобией толпа выплескивалась на видавшие виды детскую площадку. У изгороди им удалось найти клочок тени, а Лэчи побежал попытать удачи на раскаленной горке.
— Тебе не нужно стоять рядом со мной, если это может опорочить твое честное имя, — сказал Фальк, поглубже надвинув шляпу на лоб, чтобы прикрыть лицо.
— Ой, да ладно тебе. Тем более, у меня это и у самой прекрасно получается.
Фальк обвел площадку взглядом, заметив пожилую пару, которая, как ему показалось, могла быть когда-то друзьями отца. Они беседовали с молодым офицером полиции, который, облаченный в полную форму и сапоги, потел под обжигающими лучами солнца. Они с Фальком обменялись вежливым кивком, и его потный лоб блеснул на солнце.
— Эй, — сказал Фальк. — Уж не он ли заменил Барбериса?
Гретчен проследила за его взглядом.
— Ага. Ты слышал о Барберисе?
— Конечно. Очень грустно. Помнишь, как он нас до смерти запугивал историями про детей, которые баловались с уборочной техникой?
— Да уж. Этот его сердечный приступ мог случиться еще двадцать лет назад.
— И все же. Какая жалость, — искренне сказал Фальк. — Так кто этот новый парень?
— Сержант Рако, и если тебе показалось, что он не в своей тарелке, — это потому, что так оно и есть.
— Что, так плох? Мне показалось, он неплохо ладит с людьми.
— Да на самом деле я не знаю. Он здесь и пяти минут не пробыл, когда это все случилось.
— Врагу бы не пожелал оказаться в подобной ситуации в свои первые пять минут.
Ответ Гретчен прервало внезапное оживление у французских дверей. Толпа уважительно расступилась, что бы пропустить Барб и Джерри Хэдлеров, которые только что выбрались наружу, моргая от солнечного света. Крепко держась за руки, они переходили от одной группки к другой. Пара слов, объятия, стоический кивок, следующий.
— Ты когда с ними в последний раз разговаривал? — прошептала Гретчен.
— Двадцать лет назад, не считая прошлой недели, — ответил Фальк. Он ждал. Когда Джерри их заметил, он был все еще на той стороне площадки. Бесцеремонно высвободившись из объятий какой-то полной дамы, он оставил ее с распростертыми в воздухе руками.
Будь на панихиде.
Вот Фальк и здесь, как ему и было сказано. И теперь он смотрел, как отец Люка направляется прямиком к нему.
Гретчен среагировала первой, перехватив Джерри с объятиями. Их с Фальком глаза встретились над ее плечом; зрачки у Джерри были огромные, глаза блестели. Фальк мельком задумался, не принял ли он что-то, чтобы выдержать этот день. Когда Гретчен его отпустила, Джерри протянул Фальку руку, крепко сжав его ладонь горячими пальцами.
— Значит, все-таки добрался, — сказал он нейтральным тоном; Гретчен рядом переминалась с ноги на ногу.
— Добрался, — ответил Фальк. — Я получил твое письмо.
Джерри продолжал глядеть ему прямо в глаза.
— Верно. Что ж, я подумал — важно, чтобы ты был здесь. Ради Люка. И я не был уверен, что ты сюда выберешься, приятель.
Последняя фраза тяжело повисла в воздухе.
— Как же иначе, Джерри, — Фальк кивнул. — Это важно — быть здесь.
Сомнения Джерри имели под собой почву. Неделей раньше Фальк сидел за рабочим столом, молча уставившись на фотографию Люка в газете, когда зазвонил телефон. Прерывающимся голосом, который Фальк не слышал уже двадцать лет, Джерри сказал ему, когда и где состоится поминальная служба. «Там и увидимся», — сказал он безо всякой вопросительной интонации. Старательно избегая взглядом пикселей, из которых складывались глаза Люка, Фальк промямлил что-то о загруженности на работе. Через два дня пришло письмо. Джерри, должно быть, отправил его, как только повесил трубку.
Ты солгал. Будь на поминках.
Той ночью Фальку не спалось.
Они оба неловко покосились на Гретчен. Та, нахмурившись, смотрела на «паутинку», по которой не слишком уверенно карабкался ее сын.
— Ты в городе на ночь остановился, — сказал Джерри. Вопросительная интонация опять отсутствует, отметил про себя Фальк.
— Над пабом.
Над детской площадкой повис вопль, и Гретчен досадливо фыркнула.
— Черт. Так я и знала, что к этому идет. Простите. — И она убежала. Джерри схватил Фалька за локоть и развернул прочь от толпы. Руки у него тряслись.
— Нам надо поговорить. До того, как она вернется.
Фальк высвободил руку точным, незаметным движением, постоянно ощущая спиной толпу. Не зная, кто здесь и кто смотрит.
— Бога ради, Джерри, да что тебе нужно? — Он вынудил себя принять, как он надеялся, более расслабленную позу. — Если это какой-то шантаж, то сразу могу тебе сказать, что это не прокатит.
— Что? Господи, Аарон. Нет. Ничего подобного. — Джерри явно был шокирован. — Если бы я хотел заварить кашу, я бы сделал это еще годы назад, разве нет? Да я рад был оставить эту историю в покое. Господи, я был бы счастлив! Но теперь — как я могу? С этим? Карен и Билли мертвы, а ему еще даже семи не было.
На этом голос у него прервался.
— Слушай, ты уж прости насчет письма, но мне нужно было, чтобы ты приехал. Я должен знать.
— Что знать?
В ослепительном солнечном свете глаза Джерри казались почти черными.
— Убивал ли Люк до этого.
Фальк погрузился в молчание. Он не спросил у Джерри, что тот имел в виду.
— Знаешь… — Джерри осекся, увидев, что к ним направляется официального вида дама. Та сообщила, что священнику нужно поговорить с Джерри. Если возможно, прямо сейчас.
— Господи, это сумасшедший дом какой-то, — раздраженно бросил Джерри. Дама кашлянула и придала своим чертам терпеливое мученическое выражение. Он повернулся обратно к Фальку. — Придется идти. Я тебе позвоню.
Он потряс Фальку руку, задержав ее в своей на мгновение дольше, чем это было необходимо.
Фальк кивнул. Он все понимал. Джерри, какой-то сгорбленный и сжавшийся, последовал за дамой. Гретчен, утешив сына, вернулась обратно к Фальку. Стоя рядом, они смотрели, как Джерри уходит.
— Выглядит он ужасно, — сказала она тихо. — Слышала, он тут наорал вчера в супермаркете на Крэйга Хорнби, тот якобы легкомысленно отозвался о ситуации или что-то вроде того. Что-то не похоже на Крэйга, они же пятьдесят лет уже дружат.
Фальк представить себе не мог, чтобы кто угодно легкомысленно отозвался об этих трех кошмарных гробах, не говоря уж о стоическом молчуне Крэйге.
— Неужели Люк совершенно не подавал никаких признаков? — Он просто не смог удержаться.
— Каких, например? — Муха села Гретчен на губу, и та раздраженно ее смахнула. — Бегал по главной улице с ружьем наперевес, крича, что убьет жену и ребенка?
— Господи, Гретч, я ж только спросил. Думал, может, у него депрессия была или что-то еще.
— Прости. Это все жара. От нее все только хуже. — Она помедлила. — Понимаешь, мы тут в Кайверре все уже на пределе. Каждый. Но, честное слово, нельзя сказать, что Люку приходилось хуже, чем кому-либо другому. По крайней мере, никто этого не замечал. Или не говорил о том, что заметил.
Гретчен замолкла. Вид у нее сделался отрешенный и мрачный.
— Хотя трудно сказать, — продолжила она. — Все так злы. Но не то чтобы они злились конкретно на Люка. Такое ощущение, что даже у тех, кто возмущается больше всех, нет к нему ненависти за то, что он сделал. Странно как-то. Будто они завидуют.
— Чему?
— Да он сделал то, на что они решиться не могут. Так мне кажется. Потому что он-то отсюда выбрался, верно? Мы, все остальные, остались здесь гнить, а ему больше не приходится беспокоиться ни об урожае, ни о пропущенных выплатах по кредиту, ни о том, пойдет дождь или нет.
— Отчаянное решение, — сказал Фальк. — Забрать с собой семью. Как там справляются родные Карен?
— Насколько я слышала, родных у нее не осталось. Ты с ней знаком?
Фальк потряс головой.
— Единственный ребенок, — сказала Гретчен. — Родители умерли, когда она была еще только подростком. Она переехала сюда, к тете, и та умерла несколько лет назад. Такое ощущение, что Карен была Хэдлер во всем, кроме как по крови.
— Вы с ней дружили?
— В общем-то, нет. Я…
От французских дверей донесся звон вилки по бокалу. Люди один за другим замолкали и разворачивались лицом туда, где рука об руку стояли Джерри и Барб Хэдлер. В окружении всей этой толпы они казались ужасно одинокими.
Теперь они остались вдвоем, неожиданно дошло до Фалька. Когда-то у них была дочь — недолго. Она родилась мертвой, когда Люку было три. Если они и пытались завести ребенка после этого, у них ничего не получилось. Вместо этого они вложили всю свою энергию в единственного сына, который рос здоровым и крепким.
Барб кашлянула; ее взгляд метнулся по толпе.
— Мы хотели поблагодарить вас всех за то, что пришли. Люк был хорошим человеком.
Это прозвучало слишком громко и слишком быстро, и она крепко сжала губы, словно для того, чтобы не дать вырваться чему-то еще. Пауза затянулась, повисла, стала неловкой, но все продолжала тянуться. Джерри безмолвно вперил взгляд в землю. Барб с видимым трудом разлепила губы и глотнула воздуха.
— А Карен и Билли были чудесными. То, что случилось, — она сглотнула, — ужасно. Но я надеюсь, что со временем вы сможете вспоминать Люка как следует. Каким он был до этого. Он был другом многим из вас. Хорошим соседом, усердным работником. И любил свою семью.
— Да, пока он их не грохнул.
Слова, долетевшие из задних рядов, были сказаны негромко, но многие головы резко развернулись. Фальк тоже посмотрел. На перекрестье возмущенных взглядов оказался крупный мужчина за сорок, не в лучшей форме. Он сложил руки на груди; рукава футболки натянулись на бицепсах, жира в которых было явно больше, чем мышц. Рожа у него была красная, украшенная неопрятной щетиной; и вызывающий вид хулигана, который привык, чтобы его все боялись. Он пялился в ответ на каждого, кто повернулся, чтобы его пристыдить, и люди по одному отводили глаза. Барб и Джерри, кажется, ничего не слышали. С поганой овцы — хоть шерсти клок, подумал Фальк.
— Кто это трепло? — прошептал он. Гретчен удивленно взглянула на него.
— Ты что, не узнал его? Это Грант Доу.
— Ты шутишь. — Фальк почувствовал, что волосы у него на затылке встают дыбом, и отвернулся. Он-то помнил поджарого двадцатипятилетнего парня с мускулами, как канаты. Этот тип выглядел так, будто два десятка лет не прошли для него даром. — Он так изменился.
— Все такой же образцовый придурок. Не беспокойся. Не думаю, что он тебя заметил. Иначе ты бы об этом узнал.
Фальк кивнул, но головы больше не поворачивал. Барб начала плакать, что было воспринято собравшимися как знак, что речь окончена. Люди, в зависимости от испытываемых ими чувств, инстинктивно потянулись к Барб или отступили назад. Фальк и Гретчен остались на месте. Подбежал сын Гретчен и зарылся лицом в ее брюки. С некоторым усилием она подхватила его, усадив на бедро; он положил голову ей на плечо и зевнул.
— Вот этому, думаю, пора домой, — сказала она. — Когда ты обратно в Мельбурн?
Фальк посмотрел на часы.
Пятнадцать часов.
— Завтра, — сказал он вслух.
Гретчен вскинула на него взгляд и кивнула. Потом шагнула поближе и притянула к себе свободной рукой. Спиной Фальк чувствовал жар солнца, грудью — тепло ее тела.
— Хорошо было тебя опять повидать, Аарон. — Синие глаза обежали его лицо, будто стараясь запомнить. Она чуть грустно улыбнулась. — Может, лет через двадцать увидимся еще.
Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду.
