Пленник

Слишком поздно. Она слишком затянула с этим. Если бы она приняла решение хотя бы вчера, у нее еще был бы шанс выбраться отсюда. С момента своего приезда десять дней назад она все время уговаривала себя «подождать еще денек». И дело тут не во времени суток, не в городе, не в работе или одиночестве. Это все ребенок. Этот чертов ребенок, от которого одни неприятности! Она кусает заусенец на большом пальце – по привычке, от которой, как ей казалось, избавилась много лет назад, – пока не показывается кровь, и потом опять принимается блуждать по веб-сайтам.

Форумы на Reddit и Zoop сходят с ума, а она скачет со ссылки на ссылку, надеясь, что кто-то вдруг выяснит, что самолет просто испытывал трудности, что он сел, возможно, на какой-то малоизвестный аэродром. Или даже что он потерпел аварию. Все равно было бы лучше, чем сейчас. Но ни о каких авиакатастрофах сообщений нет. Такие вещи случаются мгновенно. Вот он только что был на радаре, а в следующий миг уже пропал. Бац! Это был уже второй случай пропажи самолета в этом месяце, только на этот раз уже не с внутренних китайских авиалиний; это был аэробус, перевозивший пассажиров – в основном американцев и англичан – из Хитроу в Международный аэропорт Джона Кеннеди.

Она бегло просматривает заголовки, время от времени соскальзывая на аудиосообщения. Невозможно удержать в голове все эти теории: терроризм, эффект Бермудского треугольника, начало Вознесения, защитники окружающей среды, сбивающие самолеты в небе… У каждого, включая и ее собаку, есть своя теория; совсем как тогда, когда четыре года назад с круизного лайнера пропали все люди, – и некоторые психи до сих пор не прекратили об этом говорить. У нее был бойфренд, который полностью поверил во весь этот бред насчет выживших.

Она продолжает искать полеты на Лондон. Потом в Европу. Ничего. По данным CNN, воздушное сообщение «в обозримом будущем» приостановлено. Сможет ли она добраться домой морем? Она представляет, как прорывается в рейс на траулер – горничной. Она пробивает по Гуглу круизы из Нью-Йорка в Европу, но даже самый дешевый из них ей по деньгам не потянуть. К тому же мест на ближайший месяц нет. У нее нет денег на гостиницу или квартиру – она написала имейл родителям, но они могут предложить всего несколько сотен фунтов, а этого и близко не хватит на то, чтобы заплатить ренту или положить на депозит, пока она сможет найти другую работу.

На данный момент она в западне.

Она встает и потягивается. Скользит ногами в носках по полированному паркету. На каминной доске стоит фото Джошуа в младенческом возрасте – то самое, которое они прислали, когда она нанималась к ним на работу. Он замотан в детское одеяло, и из пеленок выглядывают его глазки. Его фотографий после двухлетнего возраста нет. Она не знает, откуда они его взяли: может, усыновили через агентство, а может, использовали суррогатную мать. Сами они не сказали, а ей спрашивать было неудобно. Дезирэ и Маркус. Ее мать называет таких фигджамы. Маркус – биохимик; Дезирэ – психиатр. Они в точности такие, какими она ожидала их увидеть, насмотревшись фильмов про Нью-Йорк: квартира в городском особняке в Бруклин-Хайтс, оба подтянутые, с блестящими волосами, оба очень быстро говорят и почти не бывают дома. Она у них не первая au pair. Вчера вечером она случайно услышала это. Ее предшественница, Клара из Южной Африки, продержалась аж три дня.

Звонит ее будильник. Пора, совсем скоро у него урок игры на фортепиано. Она набирает побольше воздуха и шлепает вверх по лестнице. Дезирэ и Маркус позаботились о том, чтобы день его был заполнен деятельностью: занятия для юных Эйнштейнов, плавание, французский. Дезирэ проболталась, что раньше к ним раз в неделю приходила женщина, которая учила с ним тагалог: «чтобы он не терял контакта с родной ему культурой». Почему эти уроки прекратились, она не сказала. Учительница музыки – хрупкая женщина из Восточной Европы, которую Трейси находит почти такой же пугающей, как Джошуа, – единственный человек, которого она до сих пор встречала, на кого не действует таинственная странность этого мальчика.

– Хай, Джошуа! Время заняться пианино. – Она ненавидит свой чрезмерно бодрый голос, которым разговаривает с ним. – Ты готов к уроку?

Он бросает на нее один из своих презрительных взглядов – типа «Ты что, совсем тупая?». Он уже одет, сидит на кровати и ждет ее. Она пытается определить для себя, что именно находит в нем таким отталкивающим. Не только то, что он никогда не улыбается, – это добавляет ему веса в ее глазах, как будто он постоянно осуждает ее. Соседские дети тоже относятся к нему настороженно. Она попыталась присоединиться к другим au pair и няням, небольшому местному клубу, который собирается на скамейках в парке, но они не приняли ее в свой круг. Она понимает, что нельзя относить это на свой счет. Дело не в ней, а в страхе, что их подопечные могут пересечься на игровых площадках с Джошуа. Когда бы они ни пошли в парк, это всегда заканчивается тем, что он остается играть один. Хотя по-настоящему игрой это и не назовешь – он просто наблюдает, скривив губы в язвительной ухмылке.

Она выводит Джошуа на улицу, и едва они успевают ступить на верхнюю ступеньку, как начинает моросить.

– Какая отвратительная погода! – восклицает она. Пока она надевает ему перчатки, он стоит совершенно неподвижно. – Тебе тепло, Джошуа?

– Да.

– Тогда пойдем?

– Да.

– Ладно.

Когда они доходят до тротуара, льет уже сильнее. Осень в Нью-Йорке. Небо затянуто низкими тяжелыми тучами. Она еще даже не прошла по мосту Манхэттена, небо словно дразнит ее. Ручка у мальчика маленькая – вызывающая отвращение щепка в ее ладони. Раньше, когда она ошибочно принимала его молчаливую замкнутость за застенчивость, она все время щебетала, когда они выходили из дому: «Смотри, собака!» или «Нам с тобой как-нибудь нужно сходить в музей», но теперь она этим уже не заморачивается. Пять кварталов до Фултон-стрит они проходят в молчании. Листья на асфальте под ее дешевыми ботинками кажутся скользкими и липкими.

На перекрестке они дожидаются, пока на светофоре загорится знак «Идите», и торопятся вместе с остальными побыстрее перейти улицу и спрятаться от дождя. Они проходят мимо дорогого бутика, где одежда стоит больше ее месячного жалованья, и гастронома, на витрине которого красуются круги сыра.

– Почти пришли! – нараспев произносит она, жалея, что не может послать это пение и просто забыть о нем.

Пока он на уроке, Трейси обычно ждет в кафе «Старбакс» на главной улице, что зачастую превращается в главное событие ее недели. Они сворачивают за угол. Их обгоняет женщина в высоких черных сапогах и вязаной шапочке, ловко сидящей на ее коротко стриженных волосах, и бросает на Джошуа взгляд, словно говорящий: «Ох какой симпатяга!» И он действительно выглядит привлекательно в своих ботинках от «Бэби Гэп» и парке «Пэддингтон Беар». Женщина начинает переходить дорогу, надменно подняв руку, чтобы остановить двигающийся к ней грузовик. Трейси завидует ей: хотела бы она иметь столько уверенности в себе, чтобы таким вот образом останавливать дорожное движение. Грузовик жмет по тормозам, чтобы пропустить ее, но женщина не учла мотоцикл, который летит за ним. Двигатель его ревет, когда он ускоряется, чтобы объехать грузовик. Как всегда бывает в подобных случаях, дальше все происходит, как в замедленном кино. Мотоцикл резко тормозит, пытаясь объехать женщину, опрокидывается и скользит, сбивая ее с ног. На какую-то долю секунды женщина и Трейси встречаются взглядами – этого не может быть! – а затем: бац!

Трейси хватает Джошуа за руку и тянет назад.

– Не смотри, – пронзительно кричит она, – не смотри!

Она и сама старается не смотреть, но глаза невольно останавливаются на месиве в том месте, где должна быть ее голова, и еще… еще… тротуар чем-то забрызган. Она подталкивает Джошуа к «Старбакс» и опускается перед ним на колени, чувствуя, как вода с асфальта пропитывает джинсы. Витрина кафе забита лицами прильнувших к стеклу зевак. Несколько человек выскочили через двери и теперь наводят на это место экраны своих телефонов, фотографируя кровавое зрелище.

Она вытирает капли дождя с парки Джошуа. Лицо ребенка остается непроницаемым.

– Джошуа, ты в порядке?

Он кивает. Трейси берет его руки в перчатках в свои ладони, ищет какие-то слова, но заканчивается тем, что она бормочет:

– Та тетя, которая упала, она просто спит. Через минуту за ней приедет «скорая помощь», и с ней все будет хорошо, вот увидишь.

Он смотрит на нее с таким презрением, что она ловит себя на том, что бросает его и начинает вытирать собственные руки о джинсы.

Он же просто ребенок, всего лишь ребенок.

– Она не спит, – говорит он. – Она мертвая.

– Мы этого точно не знаем, Джошуа.

– Знаем-знаем. Но не беспокойся, – говорит он с ленивой ухмылкой. – Знай же: смерти нет.

И тут он начинает смеяться.