Книга: Знак Дракона (сборник)
Назад: 2
Дальше: 4


Когда я пришёл к химикам, Ваент, как оказалось, спал. Он спал уже три часа двенадцать минут, и будить его раньше, чем часа через два, не стоило. Всё это сообщил мне рыжий бородатый лаборант Ваента, представившийся как Кей Рубаи. Данных о нём в моих мнемоблоках было немного. Окончил в Йене Высшую инженерную школу, затем химический факультет в Окленде. Три года стажировался на Кейталле-99, затем за пять лет сменил около десятка мест работы на Земле. С пятьдесят второго года работает вместе с Ваентом. С ним прибыл на Кабенг в шестидесятом, с тех пор ни разу не покидал планеты. Химик высшей квалификации, не раз ему предлагали самостоятельную работу, но он неизменно отказывался. Видимо работа с Ваентом стоила того.
— Если желаете, я могу ответить почти на все ваши вопросы не хуже Ваента, — предложил Рубаи. — Как-никак, столько лет вместе проработали.
— Я не против. Если, конечно, у вас нет срочной работы.
— Да какая тут к чёрту работа? Мы в тупике, нам надо всё бросить и начинать сначала, а старик не хочет этого признать. Чаю хотите?
— Хочу, — правда, ещё больше я хотел спать. Хотя бы те два часа, пока будет спать Ваент. Но я не стал говорить об этом.
— Тогда идёмте ко мне.
Мы прошли по узкому коридору и, протиснувшись в узкую дверь, оказались в небольшой комнатке с высоким потолком. Вдоль всех её четырёх стен стояли, оставляя открытым лишь дверной проём, стеллажи со старинной химической посудой и какими-то диковинного вида приборами. В центре стояли столик и два кресла.
— Располагайтесь удобнее, — сказал Рубаи, — я сейчас заварю.
Я сел в кресло, огляделся. Парень явно был со странностями. Такого обилия старинных приборов вне музейных стен мне видеть ещё не приходилось. И тем более не ожидал я увидеть этого в лаборантской в адской дали от Земли.
Стеллаж напротив был до самого потолка заставлен химической посудой, банками с реактивами с наклеенными на них старинными этикетками явная стилизация, даже не копии, потому что пара названий, что я сумел разглядеть, принадлежала веществам, синтезированным совсем недавно — какими-то сложными агрегатами из стекла. Я обернулся и стал рассматривать приборы, стоящие за спиной. «Авометр» было написано старинными буквами на первой панели одного их них.
— А что, им действительно можно что-то измерить? — спросил я, проглатывая зевок.
— Чем? — обернулся Рубаи. — Этим? Представьте себе, да. Сам порой удивляюсь. Его откопал на чердаке один из моих друзей, а я починил. Музейной ценности он почти не представляет, но в моей коллекции это один из лучших экспонатов. Ведь по большей части то, что вы видите всего лишь бутафория. Всё, конечно, вполне работоспособно, но начинка-то наша, современная. Подлинные лишь вот этот авометр да ЯМР-спектрометр на верхней полке. Когда-то он считался портативным прибором, но в одиночку я его с трудом передвигаю, — он усмехнулся, поставил на стол поднос, сел в кресло напротив. — Всё это, знаете, требует времени. Коллекционирование — дело серьёзное. А времени-то у нас нет. Вернее, не было. Так, пожалуй, будет точнее.
— А что, теперь время появилось?
— Да как сказать, — он едва заметно пожал плечами — Дел, конечно, как и прежде невпроворот. Старик вон вымотался до предела, того и гляди свалится, — кивнул он на полку за моей спиной. — Да не лежит душа. Бывает, знаете, такое состояние, когда всё из рук валится.
— Бывает, — согласился я. Интересно бы узнать, почему у него всё валится из рук.
Он разлил чай, поставил чайник на поднос и вдруг застыл в неподвижности, склонившись над столом. Так, будто его внезапно поразила какая-то мысль, и он забыл о моём присутствии. Но это продолжалось всего несколько секунд. Он поднял голову, посмотрел на меня, слабо улыбнулся, сказал:
— Так на чём мы остановились?
— На том, что всё валится из рук. Правда, вы не объяснили, почему.
— Ну, объяснить-то совсем нетрудно. Естественное состояние, когда вдруг понимаешь, что долгое время шёл ошибочным путём, а как найти правильный путь — не знаешь. А сроки поджимают, даже задуматься толком некогда.
— А давно вы это поняли?
— Это сложный вопрос, — он облокотился о стол, зажал голову в кулаке, опустил глаза. — Пожалуй, чувствовал это уже давно. С тех самых пор, как они начали плодиться.
— Онгерриты? — задал я ненужный вопрос.
Он кивнул.
— Вы их видели?
— Давно. Когда прибыл сюда.
— А потом?
— А потом я работал. Правда, как теперь оказалось, совершенно напрасно.
— Почему?
Он только хмыкнул в ответ. Затем взял свою чашку в ладони и стал медленно отхлёбывать из неё, упёршись локтями в стол. Потом вдруг спросил:
— А каковы ваши полномочия?
— Я наблюдатель.
— Просто наблюдатель?
— Да, — я пожал плечами, как бы удивляясь вопросу. Говорят, что мне удаётся врать не краснея. Не знаю, почему так получается. Внутренне я всегда чувствую себя при этом отвратительно и готов сквозь землю провалиться. Такая уж у меня работа.
— Жаль, — он взял из вазочки на подносе сухарик, неуловимым движением сунул его в рот, с хрустом разжевал. — Очень жаль. Да вы пейте чай, а то остынет. Не тот аромат.
Я взял чашку, сделал несколько глотков, потом спросил:
— Почему жаль?
— Потому что будь у вас полномочия, я бы убедил вас прикрыть немедленно всё это.
— Что прикрыть? — Я чуть не подавился от неожиданности.
— Да весь этот проект. Нашу базу. Всё, чем мы тут заниматься пытаемся. Свернуть по-быстрому, и назад, на Землю. Как бы и не было нас здесь никогда.
— Любопытная мысль, — сказал я, тоже взял сухарик из вазочки, положил себе в рот. Но хрустнуть так же, как Рубаи, не сумел. К счастью, потому, что хрустнул бы не сухарик, а мои зубы. — Слушайте, как вы их жуёте?
— Виноват, не предупредил. Специальный рецепт, собственное приготовление. Вы его размочите.
— Хорош рецепт, — я покачал головой, затем последовал его совету и отхлебнул глоток чая. Чай действительно был хорош. Насчёт рецепта это была лишь фигура речи.
— Так почему бы вы прикрыли проект? — спросил я, когда справился с сухариком.
— Ну хотя бы потому, — сказал он, немного подумав. — Что цели, которые он ставит, пока недостижимы. И чем дольше мы здесь работаем, тем меньше нам остаётся путей для отступления.
— А что, по-вашему, сейчас ещё остаётся возможность отступить?
— Да. Всё определяется конечной целью. Если мы осознаём недостижимость этой цели, то такая возможность всегда будет. Существенно лишь то, что чем раньше мы отступим, тем меньшими будут потери.
— А как же быть с онгерритами, прошедшими восьмой метаморфоз?
— Это, инспектор, проблема этического порядка. И она, по моему мнению, в принципе неразрешима. Я думаю только, что, раз уж они как-то без посторонней помощи миллионы лет, то и впредь обойдутся. В конце концов, нас оправдывает в конечном счёте то, что не мы инициировали демографический взрыв. Ведь определённо же известно, что те, кто проходит сегодня восьмой метаморфоз, первый метаморфоз прошли ещё до принятия решения о воздействии. Это для тех, кому нужны оправдания. И чем раньше онгерриты поймут, что совершили ошибку, доверившись нам, тем с меньшими потерями сумеют они преодолеть её последствия. Ведь надежды-то всё равно нет — иначе я не сидел бы сейчас без дела.
— А что, её действительно нет?
Он допил чай, поставил чашку, зажал в кулак свою рыжую голову. И минуту просидел молча, глядя куда-то в бесконечность за моей спиной. Потом сказал:
— Видимо, действительно нет. По крайней мере, пока. Хотя в науке случаются иногда чудеса. Но нельзя же надеяться на чудо. Понимаете, когда вырабатываешь план действий, нельзя надеяться на чудо. Даже если с тобой работает волшебник вроде нашего Ваента. Слишком дорого потом такая надежда обходится.
— Как я понимаю, синтез вам не удаётся, и путей его осуществления не видно?
— Если бы мы просто не видели путей, было бы ещё терпимо. В том-то вся и суть, что путь есть. Простой для понимания, но абсолютно нам недоступный. И старик никак не хочет понять, что это само по себе перечёркивает все наши попытки двигаться в другом направлении!
Это было новостью. Этого не было в материалах, которые я изучал. Там было определённо сказано, что способ синтеза бета-треона, над которым бились сейчас не только химики на Кабенге, но и ещё в пяти лабораториях на Земле, пока неизвестен. И всё — если исключить обширный список перепробованных вариантов.
— Какой путь? — спросил я, поставив чашку на поднос.
— Очень простой. Надо использовать инверсию в четвёртом измерении.
— Только и всего?
— Только и всего. И никаких проблем с синтезом, его и школьник сумеет провести. Понимаете, в чём дело, — он повернулся, порылся на полке у себя за спиной, достал проектор и поставил его на столик, отодвинув поднос с чашками. — Молекула бета-треона устроена примерно так я несколько упрощаю для ясности, боковые цепи здесь ни при чём, их даже ваши химики из Академии смогли бы навесить, — он спроектировал её над столом в виде классической модели из тысяч разноцветных шариков, потом уменьшил их размеры так, чтобы проступили химические связи, Видите те шесть бензольных колец в центре? — он выделил их цветом, Их конфигурация определяет всю пространственную структуру молекулы. Так вот, у альфа-треона, который мы умеем синтезировать, эти кольца сориентированы вот так, — он проделал какие-то манипуляции с проектором, слегка преобразовав молекулу. — Ощущаете разницу?
— Небольшую.
— В том-то и дело, что всем нам она поначалу казалась небольшой. До тех пор, пока не удалось показать — мне что переход от альфа — к бета-форме треона в трёхмерном пространстве невозможен без разрыва этих вот связей, — он выделил несколько связей ярко-красным мерцающим цветом. — Что лишает смысла все наши попытки, потому что молекула при такой операции попросту расползается. Надо всё начинать сначала, а времени уже нет.
Это было действительно новостью, об этом я совершенно точно узнал впервые. А значит, маловероятно, чтобы об этом догадывался хоть кто-то вне Кабенга.
— И насколько достоверен ваш вывод?
— Сто процентов. Проснётся старик — спросите у него. Или можете сами просмотреть расчёты.
— Думаю, это лишено смысла.
Он понимающе усмехнулся.
— И давно вы это установили?
— Сложный вопрос. Зависит от того, что понимать под моментом истины.
— А вы скажите так, как вы понимаете.
С полминуты он молчал, опустив глаза и поигрывая пальцами по сенсорной панели проектора. Молекула над столом переливалась всеми цветами радуги, деформировалась, постепенно вырастая, раздуваясь, как мыльный пузырь, пока не закрыла от меня лицо Рубаи. А потом вдруг исчезла, будто лопнула. Мне даже показалось, что я слышал хлопок.
— Если честно, то мне лично всё было ясно ещё полгода назад, — сказал Рубаи, подняв голову, Но я тогда ещё ничего не мог доказать. Чувствовал ведь, понимаете, чувствовал, а доказать не мог. Я говорил — с Ваентом, с Панкертом, с ребятами, но убедить никого не смог. Понимаете, это очень скверно, когда уверен в своей правоте, а убедить никого не можешь, — я вдруг заметил, что он нервничает, сильно нервничает. У него даже руки дрожали. — Я послал тогда сообщение в «Экзохимический вестник», но они даже не подтвердили получения. И до сих пор, кстати, подтверждение не пришло, хотя я уже дважды делал запрос. Думал тогда, может проблема заинтересует кого из топохимиков, они же на таких делах собаку съели. Проблема-то ведь крайне интересная, даже если отбросить её прикладную важность. И тут вдруг месяца полтора назад, сразу же после той истории с Панкертом, меня осенило.
— А кстати, — спросил я. — Что вы думаете об этой истории?
Он задумчиво посмотрел на меня. Потом сказал:
— Если бы вы спросили, что я о ней знаю, я бы вам совершенно честно ответил: ничего. А что я о ней думаю — это вопрос из несколько иной области. Лично я думаю, что Пана попросту съели.
— Интересно. И кто же его съел?
— Знаете, лично для меня это загадка. За что его съели — я ещё могу понять. А кто — увольте, — он, видимо, ждал от меня какого-то ещё вопроса или реплики, но я сидел и молча смотрел на него. О чём тут спрашивать? Мне как-то с каждой минутой история эта нравилась всё меньше. Хотя и без того задание было достаточно мерзким, но теперь оно приобретало совсем уже неприятные черты. Не дождавшись моего вопроса, Рубаи продолжил: — Понимаете, Пан всё время совался не в своё дело. Есть у него в характере, знаете, черта такая — лезть не в своё дело.
— Ну и в какое же дело он залез?
— Откуда мне знать? Он передо мной не отчитывался. Но тут фактически каждый, у кого хоть что-то было не в порядке, так или иначе сталкивался с Паном. Не идёт по расписанию транспорт на третью биостанцию — гром и молния, транспортников на рею! Ушла пара наших приборов на Галлау — всех, кто был в радиусе светового года от места преступления и не воспрепятствовал оному — к ответу! Ну и прочее в том же духе.
Что ж, это вполне соответствовало тому образу Панкерта, который уже сложился у меня в голове. Но мало что объясняло.
— Знаете, Рубаи, — сказал я. — Если честно, то, что вы говорите, звучит как-то неубедительно. И странно. Что это за разговор такой — съели? Неизвестно кто, неизвестно за что, неизвестно как.
— Как — известно.
Я молча посмотрел на него, и он кивнул:
— Да-да, известно. Это же элементарно — если кого-то надо съесть, способ всегда найдётся. Зацепка есть у всякого. У Панкерта было что-то не в порядке с допуском, а у нас, вы знаете, режим. Вот и получилось, внезапно, что работать ему стало невозможно. Смешно сказать, последние полгода ему только и оставалось, что биофиксаторы для третьей биостанции модифицировать. Вот он и не выдержал, поругался тут кое с кем, говорят, напоследок и на Землю. Даже попрощаться не зашёл и вещи свои оставил, записки. Я тут что мог, собрал, отправил с оказией, да не знаю, дошло ли, — он на некоторое время замолчал, и взгляд его показался мне странным. Так, будто он ждал от меня каких-то слов — но что я мог сказать ему? Не говорить же о том, что я прибыл на Кабенг из-за доклада Панкерта. — В общем, неприятная история, — продолжил он наконец, И самое неприятное в том, что каждый может в таком же точно положении оказаться — и не с кого спросить. Некому морду набить, в конце-то концов, — он говорил теперь злым, резким голосом. И лицо его стало злым и неприятным. — В конце концов, если покопаться, то каждого можно чем-то прижать.
— Интересно, а чем же можно прижать вас?
Он внимательно посмотрел на меня. Потом опустил глаза.
— Не знаю. И не хочу узнать. Потому что люблю свою работу.
Такой вот разговор у нас получился. Я посмотрел на него, на его злое лицо, на сжатые кулаки, на рыжую бороду, торчащую в сторону, и вдруг понял, что знает он, прекрасно знает, чем его можно прижать. И я тоже знал это — пока не стёр записи в своих мнемоблоках. И если бы я не сделал этого, то он непременно догадался бы о моём знании. Или догадался бы кто-то другой и о чём-то другом. Прикладная психология — наука точная.
Кто-то так или иначе догадался бы, что я не просто наблюдатель — и что тогда? Если бы знать, если бы иметь хоть какую-то уверенность в том, что мы не пугаемся собственной тени…
— А что думает Ваент по поводу ваших изысканий? Я имею в виду доказательство невозможности синтеза бета-треона.
— Не знаю я, что он думает, — угрюмо ответил Рубаи. — Кто его разберёт? По-моему, старик слишком привык к удачам. Это расслабляет. Он всё ещё надеется найти решение. Рассчитывает, что Резервуар обеспечит нам отсрочку.
— А кстати, как там дела с Резервуаром?
— Не знаю. Сходите к геофизикам. Вы — наблюдатель, от вас — я так думаю — скрывать ничего не станут. Или не смогут.
— А от вас что, скрывают?
— Да кто их разберёт? — он пожал плечами. — Все тут нервные какие-то. Неудивительно, раз ничего не получается.
Я немного подумал — для порядка, потому что уже решил, что делать дальше. Потом сказал:
— Что ж, я тогда, пожалуй, не буду терять времени. К Ваенту зайду позже — если не улечу с базы. А сейчас воспользуюсь вашим советом.
— Вас проводить? — спросил Рубаи, ставя проектор назад на полку.
— Да нет, спасибо, я найду дорогу. Спасибо за чай, — я встал, оправил куртку, усмехнулся. — И за сухарик.
— Не стоит, — он улыбнулся не совсем уверенно, волнение ещё не прошло. — Заходите ещё. Приятно побеседовать с новым человеком.
Он был мне почти симпатичен, и я улыбнулся ему в ответ, закрывая за собой дверь. И он, кажется, говорил совершенно искренне. Кроме того момента, когда речь зашла о том, чем именно можно прижать его. Наверное, он не ответил бы и на вопросы, зачем и кому это было бы нужно. Но и того, что он рассказал, было достаточно, чтобы существенно изменить представление об этом деле. Впрочем, этого следовало ожидать — иначе не имело смысла вообще заниматься расследованием.
Назад: 2
Дальше: 4