Глава 4
Всегда считал себя человеком достаточно заурядным. Карьеры не сделал, высот не достиг, семьёй не обзавёлся. В той, прошлой, жизни был нужен только двоим: сестре и племяннику. Можно было обманывать себя, думать, что всё ещё впереди, но я решил – будущего у меня нет. Есть только дорога в никуда, в забвение. От попыток изменить ситуацию становилось только хуже. Я сложил руки, сдался.
Лишь отчаянное безденежье заставило меня принять участие в эксперименте профессора Орлова. Я стал хрононаблюдателем в одном НИИ. Машина времени подключала на короткое время моё сознание к сознанию реципиента, и я видел давно минувшие события его глазами. Так мне довелось стать своеобразным альтер-эго Ивана Елисеева – моего далёкого предка.
Тот как раз поступил на службу в Тайную канцелярию. Должность имел мизерную – копииста, то бишь переписчика допросных протоколов. Ивана сия рутина тяготила, он мечтал показать себя, и случай не заставил долго ждать. Юноша раскрыл первое серьёзное преступление: разоблачил шайку чернокнижников. Подумать только, что началась сия эпопея с пропажи чёрного кота по кличке Митридат!
Потом копииста привлекли к поиску пропавших «алмазных вещей» князя Трубецкого. И вот тут Елисеева ожидал сюрприз, да ещё какой, всем сюрпризам сюрприз: ему на голову свалился я. Понятия не имею, что пошло не так, однако меня натуральным образом катапультировало в прошлое аж на триста лет назад, в год 1735-й.
С той поры в моей жизни поменялось многое.
На пару с Иваном мы оказались в эпицентре запутанного дела о несметных сокровищах, в котором тесно переплелись месть и предательство. С большим трудом удалось распутать этот клубок, хотя Генерал – самый главный злодей, тот, кого я окрестил для себя русским Мориарти, ушёл от возмездия. Мы по сию пору не знали, кто он и где его искать.
Труды не пропали даром. Нас заметили. Иван и я оказались среди сотрудников СМЕРШа, созданной Ушаковым, пожалуй, первой настоящей российской контрразведки, Шпионы всех мастей, их тайные и не очень агенты, изменники… Смершевцев часто привлекали к расследованию громких уголовных преступлений, когда полиция и Сыскной приказ не справлялись.
Наша служба действительно была и опасна и трудна: тело моего друга и начальника Фёдора Хрипунова несколько месяцев назад отпели и предали земле. Убийц не нашли. Люди Генерала мастерски скрыли следы: ни свидетелей, ни улик, всё сработано чисто – комар носа не подточит.
И наши, «смершевские», и орлы Чиркова из Сыскного приказа перетряхнули всех и вся… без толку. Никаких ниточек. Абсолютный и безнадежный нуль, дырка от бублика, вселенская пустота.
Хорошо поставленная служба способна нормально функционировать, даже лишившись «головы». СМЕРШ, потеряв начальника, до поры до времени работал не хуже, чем прежде. Что-то взял на себя Ушаков, что-то перепало мне, Ивану и Турицыну.
По слухам, доходившим до нас, в верхах шли активные поиски нового комиссара, просеивались и отбирались кандидатуры.
Васька Турицын предполагал, что продвинут кого-то из наших, к примеру, меня.
– С какой стати? – спрашивал я, хотя, не скрою, был бы польщён назначением.
– Да ты сам посуди – кого ещё? – горячился Василий.
– Был бы стол, а кого посадить – найдётся, – хмыкал я, в душе лелея надежду.
Плох тот чиновник, который не хочет стать большим начальником.
– А Ушаков?! Нешто он другого предпочтёт? – удивлялся Турицын, искренне полагавший, что по значимости Андрей Иванович идёт чуть ли не вторым после императрицы.
Василий ошибался. Ушаков, несмотря на высокий чин и немалую должность, не обладал всей полнотой власти, ему приходилось считаться с подковерной борьбой, которую вели между собой дворцовые партии.
Естественно, никто нас в детали не посвящал, но отголоски всё равно долетали. Как ни крути – мир тесен. Где-то есть обязанный тебе знакомый, или кто-то не воздержан на язык и позволяет себе лишнее. Но мне было совершеннейшим образом всё равно, что мутили всякие остерманы с биронами. Кого бы они ни выбрали – Федора этим не вернёшь.
И вот тайное наконец стало явным. В воскресенье всех свободных от дежурства смершевцев вдруг сдёрнули с мест и вызвали на службу.
Вестовой, прискакавший за нами, многого не сообщил.
– Велено передать, что новый комиссар к себе требует.
– Новый комиссар… А кто он таков? – заинтриговался Иван.
– Ишо не знаю. Фамилия яво Белов… Грят, из бывших драгунских полковников.
Мы пожали плечами: Беловых, что Ивановых – пруд пруди. Поди догадайся, на каком остановили выбор.
– Ладно, на месте узнаем, – сказал я, а братец принялся ломать голову, извлекая из памяти всех известных ему Беловых.
– Может, Степана Алексеевича племянник?
– Какого Степана Алексеевича?
– Да того самого… Ты должен его знать! Помнишь, дело о краже пороха?
– А, этого… Может, и впрямь его племянник?
– Нет, вряд ли… Напутал я. Того Белова в Штаты отправили.
Я невольно усмехнулся. Тут в обиходе привыкли называть Штатами или Генеральными Штатами современную мне Голландию. Такие вот парадоксы эпохи. У людей моей эпохи ассоциации со словом «штаты» абсолютно иные.
Через час народ толпился перед кабинетом нового начальника. Выяснилось, что никто толком не знал, кто он такой и откуда взялся. Многие переживали, что всё произошло чересчур быстро, и они не успели по старинной традиции приготовить подношение.
– Господа, известно ли кому, что любит новый комиссар? – не удержался и высказался вслух Миша Барыкин, зачисленный в штат СМЕРШа меньше месяца назад.
Его перевели из гвардии, где Миша подвизался в качестве одного из осведомителей Ушакова, и, очевидно, подвизался удачно, поскольку был отмечен и обласкан.
– Щенков борзых, – хмыкнул я.
– Сие доподлинно известно? – уставился на меня Барыкин.
Я не успел ответить. Незнакомый секретарь, очевидно, прибывший вместе с комиссаром, распахнул высокие тяжёлые двери.
– Прошу, господа. Заходите! Комиссар ждёт.
Звеня шпорами, всей оравой ввалились в кабинет.
В центре стоял невысокий худощавый человек с острыми неправильными чертами лица. Впалые глаза, заострённый нос, слегка оттопыренные уши, резко выступающие скулы, плоская, как блин, фигура, болезненная худоба, – всё это вызывало на редкость неприятные эмоции. Такими обычно показывали гитлеровских офицеров в военных фильмах сороковых-пятидесятых годов.
Лишь идеально прямая спина и характерная для военного выправка сглаживали неприглядное впечатление.
«А он точно Белов?» – подумал я.
Построить мундир по новому месту службы полковник не успел и потому был в прежнем, драгунском.
Одесную от комиссара расположился небольшой столик с резными ножками, смахивающий на журнальный из моего прошлого. На нём покоился широченный поднос с горой лесных орехов. Кто-то убил не час и не два, на то чтобы их очистить.
Мы изумлённо косились на терриконы орехов.
– Рад видеть вас, господа, – с лёгким, похожим на прибалтийский акцентом сказал комиссар. – Позвольте представиться – Макс фон Белов. С этого дня я ваш новый начальник. Любить и жаловать меня не нужно, а вот подчинения от вас я потребую беспрекословного.
Комиссар звонко щёлкнул кавалерийскими шпорами.
– Я сначала думал, что наш, русский, а он – «фон», оказывается. Немец… Типичный пруссак, – шепнул я Ивану.
– Точно. Удружили, – взгрустнул Ваня.
Фон Белов с подозрением глянул на нас. Мы тут же замолчали.
Убедившись, что внимание приковано к его персоне, комиссар изрёк:
– С каждым из вас я ещё успею познакомиться ближе и переговорю наедине. А сегодня хочу лишь довести до вашего сведения одну простую вещь: нам предстоит немало потрудиться во благо России и государыни, и, коли мне доверили столь высокий пост, я сделаю всё, чтобы и в дальнейшем снискать благосклонность императрицы. Будучи строгим к себе, я буду строгим и к вам. Лентяи пусть сразу пеняют на себя. Я готов терпеть возле себя дурака, если это исполнительный дурак, но, надеюсь, к вам, господа, это не относится.
Закончив, он опустил костлявый подбородок и указал рукой на столик с орехами:
– А сейчас – угощайтесь. В медицинских трактатах пишут, что орехи крайне полезны для работы ума. Ну… смелее!
Белов выжидательно уставился на смершевцев. Те пребывали в состоянии, близком к шоковому.
– Он что, нас за белок принимает? – снова шепнул я.
– А ты думал – секретаря в кабак за водкой для нас пошлёт? – отозвался Иван.
– Да хоть бы и так… А эти орехи! Издевательство. Я себя идиотом чувствую!
– Так нерусь! Чего ты хочешь? Кстати, а орехи взаправду для ума полезные?
– Про ум не знаю, а вот для потенции самое то.
– Для чего? – остолбенел Иван.
– Для того самого… чтобы с женщинами хорошо было. В постели. Так что жуй-жуй, глотай. Екатерина Андреевна оценит… впоследствии.
– Кхм… – оценил намёк Иван.
Хорошо хоть краской не залился, а то с моего кузена, который всё ещё пребывал в статусе мальчика-колокольчика, ни разу не звеневшего, сталось бы. Хотя… может, мне далеко не всё известно.
Мы по очереди подходили к подносу и зачерпывали по горстке орехов. Фон Белов с милостивым видом наблюдал и мотал головой в такт неслышимой музыке.
– Берите, господа. Можете набивать карманы. Хочу, чтобы ваш ум был отточенным как никогда. Впереди много дел, и мы должны показать себя. Очень надеюсь на вас.
После того как мы смолотили весь поднос, фон Гадов любезно кивнул и дал понять, что все могут разойтись. Но только орава смершевцев двинулась к выходу, как новый начальник громко кашлянул, привлекая внимание, и затем объявил:
– Судари, сегодняшняя аудиенция имела исключительно репетиционный характер. В понедельник, в восемь утра, прошу прибыть для официальной части. С каждым из вас я буду разговаривать наедине. И ещё… Господа, мне самым категорическим образом не нравится ваш вид. Прошу непременно привести мундиры в должный порядок. Кроме того, ваши причёски необходимо устроить на прусский манир. В пять утра в понедельник сюда прибудут два костюмера. Они займутся вами. Всё, теперь вы свободны!
Озадаченные столь неожиданным требованием, мы стали медленно покидать кабинет Белова.
Я садился в экипаж, когда кто-то деликатно тронул меня за плечо.
– Господин Елисеев, по поводу щенков – это правда? – переминаясь с ноги на ногу, виновато спросил Барыкин.
– Понятия не имею, – признался я. – Но попробовать можно.
К понедельнику мы явились на службу ни свет ни заря, чтобы попасть в лапы костюмеров. Процедуры, судя по слышанным прежде описаниям, были ещё те. В помещение, выбранное костюмерами для своих экзекуций, заходили по очереди.
Турицын успел «пробить» фон Белова по своим базам данным и доверительно делился сведениями.
– Из Пруссии он. Пытался сделать для тамошнего каролуса службу навроде нашей, да токмо схлестнулся с адъютантиком: тот жонку фон Белова втихаря лохматил, а полковник застукал. Слово за слово, разошлись они не на шутку. Вызвал, значица, адъютантика на дуэль, проткнул того шпагой как куропатку.
– Насмерть? – ахнул Барыкин.
– Насмерть, – с гордостью за начальника подтвердил Турицын. – Каролус вызнал об сём прискорбном случае, разгневался, приказал заарестовать, а фон Белов, не будь дурак, из Пруссии стрекача задал, покуда живота не лишили. Поступил на службу российскую, в полковники выбился, таперича нами заправлять начнёт.
– Что ещё об нём сказывают? – придвинулся ближе Барыкин.
– Дюже строгий говорят. Всё ордунга, сиречь, порядка требует. Коли что не по нему – ругается. Может и по зубам двинуть.
Тут меня позвали к костюмерам. Я вошёл в комнату и увидел двух здоровенных лбов гренадерского роста: в каждом не менее сажени.
– Садитесь, прошу, – махнул рукой, указывая на обычную скамейку, один из костюмеров.
Я присел и с опаской посмотрел в их сторону. Они больше походили на разбойников с большой дороги, чем на цирюльников и кутюрье.
– Позвольте.
На меня накинули женский пудромантель.
– Чтобы мундир не изгваздать, – пояснили мне.
– Понятно, – кивнул я. – Благодарствую за заботу.
– Вы готовы?
– Да, можете приступать.
– Замечательно, сударь.
Над ушами защёлкали ножницы. Раз, и длинная чёлка упала к моим ногам: орлы старательно обстригали волосы спереди под гребёнку. Потом на подстриженный участок плюхнули щедрую порцию истолчённого мела. Медвежья ладонь легла сверху и начала старательно втирать мел в кожу.
Это была каторга! Пять минут усердного трения головы привели меня в такое состояние, что я подумал, что сейчас упаду в обморок: всё, что находилось в комнате, вдруг потеряло пропорции и поплыло. Миллионы искр сыпались из глаз, слёзы текли ручьём.
– Господа! – не выдержал я. – Дайте хоть немного покоя моей голове!
Просьбу уважили.
– Сухой проделки довольно, – объявил мой инквизитор. – Теперь надобно только смочить да засушить.
– Чего-чего? – недоумённо спросил я.
– Не волнуйтесь. Мы позаботимся, чтобы мундир оставался сухим и чистым, – изрёк всё тот же костюмер.
Вместо пудромантеля меня переоблачили в рогожный куль.
– Всё в порядке, сударь?
– В полном.
– Теперь придётся потерпеть. Всего лишь чуточку, сударь.
В руках костюмера оказался здоровенный ковш, в котором, судя по запаху, был квас. Мучитель приложился к ковшу, звучно хлебнул, набрав полный рот воды и затем, оказавшись напротив моего лица, начал опрыскивать волосы, будто из пожарной трубы. Скажу честно: я едва не вскочил на ноги, чтобы врезать ему по морде. Тем временем напарник костюмера стал обильно сыпать пуховкою на мокрые волосы муку. Когда этот этап истязательств закончился, в ход пошла гребёнка.
– Ну вот, – изрекли костюмеры, оторвавшись от меня и уперев руки в боки. – Сидите смирно, головы не ворочайте. Нужно, чтобы образовалась клестеркора.
Пока я сидел, выполняя все требования экзекуторов, сзади в волосы привязали длинный железный прут, который служил основанием для косы, и приступили к сооружению буклей. Для этого череп обхватили согнутой дугой проволокой. Она служила держателем для войлочных фальконетов с обеих сторон на высоте примерно половины уха.
К назначенному времени, кора из муки на голове отвердела и стала походить на застывшую вулканическую лаву.
Товарищи по несчастью с любопытством разглядывали друг друга.
– По-моему, я превратился в статуй, который хоть сейчас можно ставить в парке, – вдруг произнёс Иван, и смершевцы, не выдержав напряжения, рассмеялись.
В коридоре послышались стремительные шаги, по которым сразу узнали нового начальника.
– Всё, братцы, заканчиваем лясы точить, – сказал я. – Готовимся.
Фон Белов прошёл мимо, благосклонно склонив подбородок. В таком виде мы ему нравились.
– Другое дело! Теперь я вижу, что под моим началом служат образцовые канцеляристы. Буду вызывать вас поочерёдно, судари. Пока можете разойтись по местам.
Я прошёл в кабинет, сел за стол, придвинул папку с документами и принялся изучать содержимое. Увы, рутина всегда остаётся рутиной. Прежде чем хоть немного продвинуться, приходится перелопатить гору бумаг.
Ужасно хотелось чесаться. Я потянулся пятернёй к мучной корке на голове, но потом вспомнил, что главное ещё впереди, и решил терпеть.
Снова открыл папку, впился взором в исписанные мелким почерком (бумагу надо экономить) листы.
Так, что тут у нас… ага, сплетни, которые специально обученные люди старательно собирают по городу каждый день. На первый взгляд ничего интересного, хотя будь я редактором жёлтой газетёнки – озолотился бы. Это мне абсолютно безразлично, кто с кем и когда спит, а для рядового обывателя герои этого обзора чуть ли не поп-звёзды. Ну а порыться в грязном белье небожителей – это ли не счастье для хомо вульгарис?
Было много всякого рода предсказаний. Эх, есть то, что вечно под луной – интерес к разного рода концам света и прочей бредятине. Триста лет пройдёт – ничего не изменится.
Закончив со свежей порцией сплетен, хотел окунуться в криминальную хронику, но тут меня вызвали к начальнику.
Фон Белов трапезничал, догрызал куриную ножку. Покончив с курочкой, деликатно вытер влажный от жира рот большим, похожим на простыню платком и пригласил меня сесть.
– У вас очень хорошие рекомендации, господин Елисеев, – издалека начал он.
– Благодарствую, – с видом покорной овечки изрёк я, внутренне напрягаясь и ожидая чего-то неприятного.
– Многие, включая их светлость Андрея Ивановича Ушакова, одобрительно отзываются о вас, господин Елисеев. Считают толковым следователем, – продолжил лить елей собеседник.
– Отрадно сие слышать, ваша милость.
Я напрягся ещё сильнее. Уж больно мягко стлать начал господин начальник. Жди проблемы.
Предчувствия меня не обманули. Деликатности и реверансы закончились. Комиссар сурово сдвинул брови. На переносице появилась глубокая складка.
– Однако вызвал я вас не за тем, чтобы перечислять похвалы в ваш адрес.
– Ваша милость, я в чём-то провинился? – удивлённо приподнял брови я.
Вместо ответа он подал несколько исписанных листов бумаги.
– Ознакомьтесь. Это письмо танцовщицы Барбарелы её иезуитским начальникам. Вернее, расшифровка письма. Нам удалось заполучить шифр иезуитов. Разумеется, сведения крайней важности, и не мне вам говорить, что будет, если вы кому-то откроете эту тайну.
– Буду нем как рыба.
Я погрузился в чтение. Вот это да! Новая агентесса решила вести тройную игру. Она сообщала, что завербована СМЕРШем, спрашивала, как вести себя.
– Любопытно, – согласился я. – Кажется, девицу следует взять в оборот. По-моему, она не поняла, с кем имеет дело.
– Не только. Меня раздражает ещё одно: вы внимательно прочитали ту часть, где она пишет, что ей заплатили? Помните, о какой сумме речь?
– Барбарела утверждает, что получила пятьдесят талеров.
– Именно, – Белов поднял указательный палец. – Я навёл справки. Из казны ведомства вам и вашему кузену выделили в два раза больше. Вы присвоили половину!
Я сжал кулаки.
– Господин комиссар… Это ложь! Я не брал ни копейки! За Ивана я готов поручиться, как за самого себя! Девка врёт…
– Не желаю ничего слушать, – перебил фон Белов. – С какой стати ей врать? Зато я прекрасно знаю, что в России принято кормиться на своей должности и взяточничество – обычное дело. Но я не потерплю такого у нас в СМЕРШе!
– Хотите, я притащу сюда эту девку? Косу на руку намотаю и приволоку. Она вам всю правду-матку расскажет.
– Вы идиот?! Тогда иезуиты поймут, что мы знаем их шифр. Они сменят его, и… все труды насмарку. Вы этого добиваетесь?
– Господин комиссар…
– М-а-а-алчать! – В Белове проснулся прусский полковник. – С этого дня вы, Елисеев, у меня на особом счету. Я буду пристально следить за вами. Любая ошибка, и…
Я угрюмо замолчал. Будь мы в двадцать первом веке, давно бы влепил по морде. Вот только сейчас это чревато. Даже на дуэль не вызовешь. В России с начальством дуэлировать не принято. Кара незамедлительная.
Ушакову пожаловаться? Да ну… глупо! Сам себя унижу.
– Тем не менее у вас есть шанс оправдаться в моих глазах. Есть задание государственной важности. Я подумал, что могу поручить его вам.
– Благодарю за оказанное доверие, – сквозь зубы процедил я.
– Благодарить будете после, – отмахнулся он. – Вам предстоит выехать в… – Белов выдвинул ящик стола, достал оттуда сверток и, развернув, вчитался, близоруко щуря глаза, – в Марфинскую слободу. Это в полутора сотнях вёрст от Костромы. Неделю назад лихие люди напали на тамошний монастырь. Был убит настоятель. Убит зверски. Те, кто видел, что с ним сотворили, говорят ужасные вещи.
– Простите, господин комиссар, но разве подобные случаи не подведомствены полиции и Сыскному приказу? – удивился я.
– При некоторых обстоятельствах – нет. Особливо, если на то есть указание от их императорского величества. Государыня приняла близко к сердцу известие о гибели настоятеля. Она требует в кратчайшие сроки разыскать и примерно наказать злодеев. Ушаков посчитал, что вы сможете выполнить приказ государыни. Я внял его пожеланиям.
– В таком случае я готов, – я склонил голову. – Какие будут приказания?
– Повелеваю выехать сей же день. Через час все необходимые бумаги будут готовы. Кроме того, я распорядился выделить денежную сумму на возможные расходы. Всё ясно?
– Так точно. Разрешите уточнить: могу ли я взять с собой Ивана Елисеева? Мы с ним прекрасно работаем вместе.
– Если считаете, что это пойдёт на пользу дела, я не возражаю.
Он позвонил в колокольчик и велел явившемуся секретарю оформить бумаги ещё и на Ивана.
