Глава 22

Благодаря Азарию удалось выяснить, где остановился Лесток. Я на этого гадёныша зуб держал ещё с дела об украденных драгоценностях Трубецкого. Было желание засадить его до конца дней в казематы Петропавловской крепости, да Ушаков не дал. Политика… Высоко залетел соколик, при особе цесаревны Елизаветы находился. Тронуть его – вонь по всей Европе пойдёт. Был бы свой, русский – никаких проблем, хоть на кол сажай. Вот что за несправедливость такая?!

– Хорошо, Азарий. Будем считать, что меня тут не было и я ничего не видел. Ты со своим дружком голубых кровей живи, как раньше жил. Только гей-парады не устраивай.

– Какие парады? – не понял келарь.

– Потом узнаешь, – отмахнулся я.

Скоро рассвет, город уже просыпался, а мне предстояло искать в нём злополучного Лестока. Если меня хватились… переполох будет на всю округу. Ничего, найду поганца лейб-медика и возьму его за грудки, авось и прощение удастся заполучить, если расследование Ивана окажется бесплодным и он не найдёт истинного убийцу.

Я покинул монастырские стены и поскакал назад в Марфино. Благополучно преодолел все караулы (видимо, не прошла ещё на меня «ориентировка»), с помощью расспросов отыскал дорогу к дому купчихи Никитиной. Вваливаться нахрапом без поддержки не стоило, я решил осмотреться и только потом действовать.

Привязал кобылку к изгороди хлипкого забора (если упрут – найду вора и зарежу!), перекрестился и юркнул в густые заросли лопухов, которые привели меня к дощатому забору, окружавшему дом купчихи. Там я и решил устроить наблюдательный пункт, опустившись на холодную землю и прильнув глазом к дыре между соседними досками.

С полчаса ничего не происходило, потом началась суматоха, забегали люди. Моё появление оставалось незамеченным. Скоро стало ясно: жилец, поселившийся у Никитиной, намерен съехать. Для него приготовили экипаж.

Я задумался. Что делать: покинуть убежище и попытаться арестовать, причём в гордом одиночестве, без прикрытия и солдатской команды? Я, конечно, наглый тип, но всему есть пределы!

Нужна подмога. В этом городе единственный, к кому я могу обратиться – Иван. Эх! Надо было сначала его найти, потом вместе искать Лестока!

Я с досадой стукнул себя по колену и взвился как ужаленный: случайно попал в чрезвычайно болезненную точку. По ноге пробежала ужасная судорога, словно пропустили ток высокого напряжения. Со мной такое случалось прежде, хорошо, что не во время купания.

После парочки чувствительных щипков я стал энергично растирать одеревеневшую ногу, помалу приводя её в нормальное состояние, и так увлёкся этим занятием, что не сразу заметил резкие перемены во дворе дома. А там разыгралось сражение и нешуточное. Шесть или семь слуг накинулись на… Ивана! Откуда он здесь взялся?! Негоже отсиживаться, когда названный брат в беде!

Мысленно обозвав себя «шляпой», я забыл о всякой осторожности и бросился к нему на помощь.

Ивану приходилось плохо, с каждой секундой положение лишь ухудшалось. Когда противник столь превосходит тебя в количестве, бойцовские таланты не спасут, будь ты хоть трижды ниндзя.

– Держись, братишка! – закричал я, вламываясь в гущу схватки.

Эх, не быть мне Александром Дюма, как и Александром Бушковым! Не описать мне в красках всей ярости схватки, так, чтобы картинка представилась как наяву! Если начать расписывать мои действия, получится сухой милицейский протокол: «нанёс колющий удар… проникающее ранение… черепно-мозговая травма». Скучно, господа!

Есть упоение в бою, как говаривал классик отечественной словесности. Я бы назвал это особое чувство азартом. Ты перестаёшь быть собой. Кровь бурлит, время густеет, тело лёгкое и невесомое, руки-ноги начинают жить своей жизнью. Голова идеальная чистая. Цель – устранить противника. Цена? Да любая, мы за ценой не постоим.

Рука со шпагой уходит вперёд. Вот тебе, сукин сын, «проникающее ранение». Да-да, голубчик, в живот – то есть насмерть! Не умеет здешняя медицина залечивать подобные раны, так что наслаждайся последними минутами на этом свете. По глазам вижу, что сам это понимаешь. Все там будем, не расстраивайся!

А ты куда? Сбежать удумал? Врёшь, не уйдёшь! Шпага подсекает ноги не хуже косы. Достаточно чиркнуть в нужном месте и всё… отбегался, шалунишка. Хорошо, если без ноги останешься, но вероятнее всего – истечёшь кровью и в ней же подохнешь. Вон какой фонтан забил!

Стоп… это свой, Ваня! Он тоже впустую время не тратит. Всё в ход пустил. Руки, ноги… Такое «маваши» скрутил, так лупанул противнику по морде – зубы веером. Вместе с челюстью.

– Лестока не трогай, – кричит Ваня. – Брать живым.

Это я и без него знаю. У нас на лейб-медика большие планы!

Останавливаюсь и перевожу дух, когда вся шайка, дотоле лупцевавшая брательника, валяется на земле в разных стадиях отдавания Господу души. Остаётся перекрестить и отпеть всех разом.

Зато Лесток цел и невредим. Это мы с Иваном на пару постарались.

– Господин лейб-медик, давайте вернёмся в дом и продолжим там наш разговор, – предлагаю я, а в подкрепление словам с самым миролюбивым видом направляю на бледного, как поганка, Лестока шпагу.

Картинка ещё та. Лезвие окровавлено, в ошмётках и кусках плоти. Вытирать я не спешу. Аргумент обязан оставаться солидным.

В силу своей профессии Лесток должен быть привычен к подобного рода зрелищам. Более того – у него давняя репутации любителя кровопусканий и жестких, если не сказать хуже, хирургический операций, но почему-то его не на шутку проняло. Лицо задёргалось, он схватился за щёку и попятился к ступенькам, опасливо переставляя ноги.

– Присаживайтесь, – милосердно разрешил я, когда мы оказались в светлице. – Итак, сударь, прежде чем отправить вас на виску, хочу всё же выслушать ваш рассказ в более приличном помещении. А то в подвалах сыро и сквозняки гуляют, что народ на пасхе.

– Чего вам от меня нужно? – Лесток справился с волнением и заговорил уверенней. Мне вдруг почудилась бравада в его голосе.

Неужели решил, что статус лейб-медика позволит ему выйти сухим из воды? Ошибается, господин нехороший. Тут такие дрова наломаны… цесаревна-защитница на помощь не придёт. Не тот случай.

– Истина, уважаемый.

– Хотим узнать, почему вы прибыли сюда инкогнито, что у вас за сношения с покойным князем Четверинским, за что вы его убили? – выпалил Иван, и я бросил на него удивлённый взгляд. Оказывается, родственник зря времени не терял и сумел нарыть ценную информацию.

– Что, Четверинского он убил? – не сумел удержаться я.

– Да, это было сделано с его ведома, – кивнул Ваня. – Убивал Колычев – особа для, так сказать, деликатных поручений при нашем лейб-медике.

– И где этот Колычев? Хочу взглянуть на гада.

– Перед домом валяется, – равнодушно бросил братишка. – Я ему путёвку на тот свет лично выписал. Так ты выражаешься?

– Ага, – улыбнулся я. – Значит, личность убийцы мы установили. Но ведь не по этой причине Лесток свою свору на тебя натравил…

– Верно. Тут что-то другое, – согласился Иван.

– Господа, вижу, что вам достаточно общества друг друга. Вы столь прекрасно между собой общаетесь, что я чувствую себя лишним и намерен покинуть вас, – с издёвкой протянул Лесток и сделал попытку приподняться со стула.

Иван коротким тычком в солнечное сплетение усадил его обратно.

– Это было жестоко, господа, – произнёс отдышавшийся Лесток. – Что за манеры?!

Лицо его покраснело.

– Вам ли судить о наших методах? – зло бросил я, взял другой стул и сел напротив лейб-медика. – Готов выслушать рассказ о причинах, которые побудили вас убить Четверинского. Ну, а чтобы вам было легче, давайте помогу.

– Сделайте милость, – раздражённо бросил лейб-медик.

– Итак, если я не ошибаюсь, князь верно обещал вам отдать тестамент покойного Петра Второго?

– Что?! – потрясённо воскликнул Иван.

Лесток выглядел не менее ошарашенным.

– Тестамент… Откуда вы о нём знаете?

– Сорока на хвосте принесла, – хмыкнул я.

– Что ещё принесла эта… сорока? – стараясь держаться спокойно, произнёс лейб-медик, но было видно каким трудом достаётся ему это деланное спокойствие.

– Евпатий Коловрат! Слушайте, господин Лесток, а вы не слишком того… оборзели, что ли? Тут мы вопросы задаём, а вы, будьте добры, на них отвечайте, – вскипел я и для подкрепления просьбы наехал ножкой своего стула на модную туфлю допрашиваемого.

Тот оказался нежным созданием и, взвыв, попробовал оттолкнуть меня вместе со стулом. Пришлось преподать ему небольшой урок. Удар по ушам – излюбленное средство из полицейского арсенала. Никаких следов, зато подозреваемый в слезах и соплях.

– Как думаешь, клиент дозрел? – подмигнул Иван.

– Дозревает, – уверил я.

Лесток раскололся. Правда, для подкрепления нашей позиции Ивану тоже пришлось придавить своим стулом вторую лапку допрашиваемого. Лейб-медик «запел» соловьём, и чем больше было его рулад, тем всё мрачнее становились наши лица.

Расклад получался следующим. Действовал Жано (так звали нашего «медикуса» в модных салонах) на свой страх и риск. О завещании ему стало известно случайно от Василия Лукича Долгорукова. В 1730-м году бывший «верховник» угодил в опалу и был заточён в Соловецком монастыре. Несмотря на жёсткие ограничения, умудрился переслать письмо цесаревне Елизавете, надеясь, что та поможет ему выйти на свободу. В письме Василий Лукич рассказал о завещании покойного императора, сообщил, где и кем оно хранится.

Однако цесаревна послания не увидела. Сначала оно попало к Лестоку, и тот понял, что в его руках появился веский козырь, при помощи которого можно возвести Елизавету Петровну на престол. Цесаревна, увы, отличалась робким характером и малодушием, потому в любой момент могла сплоховать и пойти на попятную. Потому Лесток решил её не вмешивать.

Он водил давнее знакомство с отпрыском фамилии Четверинских, чьи угодья находились неподалёку от Марфино. Князь не отличался особой щепетильностью, к тому же был готов на любую авантюру. Правда, за свои услуги попросил денег – весьма кругленькую сумму.

Лесток, скрежеща зубами, деньги достал. Тогда князь и его люди организовали нападение на монастырь. В условленное время лейб-медик прибыл в Марфино, использовав для конспирации подложные документы. Но тут его ожидало разочарование. Четверинский заартачился и заявил, что завещания у него нет.

– Погодите, – вмешался я. – Он что – лично участвовал в нападении на монастырь и пытал настоятеля?

– Князь нанял какого-то местного злодея. Говорил, что это весьма известная в этих краях персона, – пояснил Лесток.

– Не Сапежский, случаем?

– Кажется, он, – подтвердил лейб-медик. – Да, никаких сомнений, мне знакомо это имя. Его люди проникли в монастырь и стали допрашивать настоятеля.

– Допрашивать? Его пытали, – еле сдерживая гнев, произнёс Иван.

– Настоятель оказался твёрдым орешком. Наотрез отказался выдавать тайник. Люди Сапежского прибегли к пыткам. Настоятель не выдержал их и скончался. Вроде бы сердце.

– А обыск?

– Обыск ничего не дал. Они перерыли всю келью и ушли не солоно хлебавши. Об этом мне поведал Четверинский.

– Вы ему поверили?

– Сударь, я достаточно долго прожил на этом свете, чтобы не верить на слово проходимцам вроде князя Четверинского.

– Ну да, – кивнул Иван. – Рыбак рыбака…

– …видит издалека, – продолжил Лесток. – Я достаточно прожил в России, чтобы выучить многие ваши пословицы и поговорки. Думаете, я обижен?

– Сомневаюсь, – спокойно отреагировал Ваня. – Не той вы породы, чтобы обижаться.

Лесток вынул из кармана бархатный платок, вытер вспотевшее лицо.

– Молодой человек, не стоит меня оскорблять. Или вы пытаетесь таким образом самоутвердиться?

– Петь, позволь, я ему врежу, – попросил Иван.

– Успеешь, – заверил я. – А вы, господин Лесток, дальше рассказывайте. Мы вас внимательно слушаем.

Лейб-медик убедившись, что его шкуре ничего не грозит, продолжил:

– Да, я ему не поверил. У нас состоялся разговор… весьма бурный. Мы совершенно не выбирали выражения. Князь в гневе оказался редкостной скотиной. Позволил себе многое из того, что не допустимо для благородного человека. Пожалуй, его родители не уделяли должного внимания воспитанию отпрыска.

Иван покачал головой. Лесток вальяжно забросил ногу на ногу.

– Мне пришло в голову, что он хочет сам разыграть эту карту. Князь не был дураком. Увидел, какие выгоды может принести завещание покойного императора; решил, что делиться со мной необязательно. Глупец!

– И тогда вы направили к нему своего убийцу?

– Не совсем так. Мне было нужно письмо, а не хладный труп князя. Я сделал вид, что поверил Четверинскому, распрощался и ушёл. Потом распорядился, чтобы Колычев наведался к нему и тихонько обыскал кабинет. В крайнем… повторюсь, лишь в крайнем случае, Степан мог применить силу. Я на этом настаивал и давал соответствующие инструкции.

– И тем не менее князь мёртв.

Про то, что в убийстве обвинили меня, я предусмотрительно умолчал.

– Увы, – согласился Лесток с очевидным. – С самого начала всё пошло наперекосяк. Князь случайно застал Степана в своём доме, набросился с пистолетом, хотел застрелить. Степану пришлось защищаться. Это не оправдывает моего слугу, но… случилось досадное недоразумение. Даю слово: я этого не хотел. Смерть Четверинского не сделала меня счастливей. Тестамент так и не попал в мои руки, у кого искать – ума не приложу. Дурацкое положение, не находите ли?

Я посмотрел на Ивана.

– При обыске дома Четверинского ничего не нашли. Похоже, князь говорил правду, – пояснил Иван.

– Или господин лейб-медик нам врёт, – заметил я. – Не краснея!

Лесток поднял руки, будто сдаваясь.

– Обыщите меня и мои вещи. Уверяю, бумаг у меня нет.

– Даже не сомневайтесь, мы всё перетряхнём, – пообещал я.

– И ничего не найдёте. А время идёт, – многозначительно сказал лейб-медик.

– К чему вы клоните, Лесток?

– Предлагаю вам сделку.

– Вот это да! – поразился Иван. – Вы столь наглы, что осмеливаетесь предложить нам сделку? Восхитительно!

– Почему нет? – усмехнулся Лесток. – Господа-сыщики, вы сами оказались в весьма щекотливом положении. Начну с того, что один из вас, я так предполагаю, что это вы, Пётр Елисеев, – он ткнул в меня пальцем, – обвинён в убийстве князя Четверинского.

– С чего вы взяли? – нахмурился я.

– По-моему, вы недооцениваете мои умственные способности! Городок маленький, ну а я по вполне понятной причине держал ухо востро. Известия о вашем аресте я узнал одним из первых. Спасти вас может только одно – вы найдёте истинного убийцу. Я прав?

– Да, – согласился я. – Меня действительно ищут. Но убийца в моих, вернее, в наших руках…

– Вы хотите обвинить меня? Браво-браво, – похлопал он в ладоши. – Меня арестуют, заставят давать показания. У вас ведь прекрасно развязывают языки?

– Лучшие специалисты, – подтвердил я. – Сами не заметите, как исповедуетесь по полной.

– Я так и думал, – воскликнул он. – И тогда я расскажу о тестаменте. Поверьте, мне не удастся смолчать. А вам не удастся замять это. Сведения дойдут до Ушакова, обязательно дойдут. А от него попадут и куда выше: к Бирону, к Остерману, к государыне-императрице. И тогда всех посвящённых в сей секрет ожидает одна участь. Вы догадываетесь какая, господа?

– Догадываюсь, – скрипнул зубами я. – Свидетелей и причастных станут уничтожать.

– Вам не откажешь в природном уме, – опустил подбородок Лесток. – Как бы ни ценили вас, какие бы резоны не приводил ваш начальник Ушаков, там, на самом высоком уровне, примут единственное правильное решение: устранить вас. Само собой, и меня не пожалеют, – он снова вскинулся и подмигнул нам. – Но мне будет приятно знать, что покидаю сей бренный свет не в одиночестве.

– Неприятный расклад, – покачал головой я. – И что вы предлагаете?

– Колычева. Я дам против него показания. Напишу, что у них возникли некоторые разногласия… Дескать, был должен приличную сумму князю, по этой причине и взял на душу страшный грех. Увидев сегодня вас, господин Иван Елисеев (я не ошибаюсь ведь?), подумал, что вы пришли за ним, хотели взять под стражу. Испугался, кинулся на вас, дабы прикончить. Мои слуги пытались его остановить, да куда там! В Колычева будто кто вселился! Слуг переколол, на меня руку поднять пытался, да токмо вам всё же удалось его остановить. А умирая, он во всём покаялся, чему я стал свидетелем и о чём готов сей же момент дать письменное показание, после чего вы меня отпустите, ибо улик у вас и без того предостаточно.

– Вот так возьмём и отпустим? – удивился Иван.

– Разумеется. И тогда никто не узнает о тестаменте. Господа, соглашайтесь. Всё окажутся в выигрыше. Только вам, господин Пётр Елисеев, стоит появиться немного попозже, когда все улики будут представлены воеводе. Вы оправданы, убийца найден и более того – понёс заслуженное наказание. Ну а я, с вашего позволения, отбуду в Петербург. Цесаревна уже заждалась и нуждается в моих услугах. Как вам мой план, господа?

– Звучит немного безумно, но может сработать, – после короткого обдумывания произнёс я. – Мы согласны. Господин…

– фон Верден, – коротко бросил Лесток.

– …фон Верден сейчас даст письменные показания тебе, Иван, а я пока на время вас покину.

Предок внезапно напрягся, пододвинулся, схватил меня за руку и горячо зашептал:

– Петя, ты что? Это же враг! Он меня хотел убить, тебя извести… Я уж про князя и вовсе умалчиваю. А мы его отпускаем. Может, того… – Он выразительно провёл рукой по шее, и я с удовольствием заметил, как вздрогнул Лесток. – Не сейчас, потом… После показаний. А я засвидетельствую, что от ран, причинённых Колычевым, принял смерть. Мне поверят.

Я взял его руки в свои, с трудом сдержав внезапный порыв обнять самого родного человека:

– Ты всё правильно придумал, Ваня. Вот только одного не учёл.

– Чего именно, братец?

– Самого основного: не сможем мы – ни ты, ни я – Лестока как овцу прирезать. Пусть он того и заслужил. В честном бою, один на один – смогли бы. А сейчас, безоружного, не получится. Даже если потом будем сожалеть об этом всю жизнь. Я ведь прав, Ваня?

Он опустил голову:

– Прав.