Глава 16
Мысли о князе я выкинул из головы, как только вернулся на постоялый двор. Ближайшее время ему не до нас будет, а там, глядишь, расколем Сапежского и махнём в Питер. Если всё пойдёт хорошо, так и сватов к Лоскутовым зашлю. Иван не откажется!
Как обычно с утра я наведался в местное КПЗ проверить нашего арестанта. К большому удивлению, меня остановили на входе. Сапежского теперь охранял увеличенный солдатский наряд, у которого было предписание не впускать никого, кроме лекаря и воеводы.
Донельзя заинтригованный я отправился на поиски Фёдора Прокопича, чтобы узнать, в какую это игру он решил сыграть за нашей спиной. В служебном присутствии выяснилось, что их милость уехал по делам и вернётся нескоро. Судя по ухмылкам марфинских чинуш, от меня что-то скрывали. Делать нечего. Подавив острое желание разнести контору на тысячи мелких элементов, я поехал к лекарю. Уж он-то должен быть в курсе здоровья Сапежского и хотя бы прояснит главное: можно допрашивать его пациента или нет.
И снова я наткнулся на саботаж. Супруга эскулапа с самой невинной физиономией принялась заливать, что муж её умчался по срочному вызову в такие дальние Епени, что туда за три дня не добраться.
Мне ужасно хотелось сорваться на крик и нагрубить, но я нашёл в себе силы спокойно удалиться, передав доктору послание, чтобы он при первой же оказии навестил меня. Супруга обещала всенепременно расстараться. Когда я уходил, она облегчённо вздохнула и перекрестилась.
Иван выслушал известия спокойно:
– Тут и гадать нечего. Сапежский выздоравливает, и воевода хочет лично им заняться. Наверняка у разбойника есть припрятанные клады: вспомни, что обыск усадьбы и деревни ничего не дал. Основную добычу где-то спрятали, а Фёдор Прокопич думает, как бы прибрать побольше к рукам.
– А мы, выходит, тут лишние, – горестно хмыкнул я.
– Пока неясно. Думаю, с ним можно будет договориться. Нам нужно убийство настоятеля раскрутить. Грабежи к нашему поручению касательства не имеют.
– Согласен. Надо договариваться. Есть одно «но». Уничтожив банду, мы сделали Фёдора Прокопича единовластным хозяином. Фактически – развязали ему руки. Он почуял власть и обнаглел. Наехать на него не выйдет. Сейчас он на своей земле и может делать, что душе заблагорассудится. Вот она, человеческая благодарность! – горестно заключил я.
– Против нас не попрёт, – задумчиво произнёс Иван. – Боязно ему супротив СМЕРШа выходить. Стратагема у него такая: сначала сам вытрясет всё у Сапежского, а потом зачнёт договариваться с нами. А покуда подержит нас в сторонке, чтобы мы ему ничего не поломали.
– Хорошо, время покажет, – кивнул я. – Ты, Ваня, покрутись возле солдат, что Сапежского охраняют. Денег посули, попои-покорми в трактирах. Авось через них побольше узнать получится.
– Угу. А ты тогда чем займёшься? – прищурился на левый глаз Иван.
– Личной жизнью, братишка. Должна же она не только у тебя одного быть.
– Вот оно как… Окрутила тебя Наталья Ивановна?
– Сам окрутился. Мне в удовольствие.
– Занятие сие предосудительным назвать не могу. Коли сладится всё у вас, токмо рад буду. А поручение твоё выполню. Ведомо мне, где солдатики сии досуг проводят. Сегодня туда и нагряну.
– Просто прекрасно, – откликнулся я. – А я сегодня опять к Лоскутовым сгоняю. У Наташи снова бессонница.
Этой ночью мы, как и в прошлый раз, гуляли у озера. Теперь я приехал подготовленным: прихватил булку для утиного семейства, за что был награждён поцелуем в щёчку и назван «милым». Когда возвращался под утро, показалось, что кто-то скачет за моей спиной. Я остановился, подождал минуту. Дорога осталась пустой.
– Ясно, – сказал я себе. – Со страху уже чудиться началось.
Во время завтрака осунувшийся и сонный Иван рассказал, что ему удалось услышать от солдат. Здоровье Сапежского и впрямь пошло на поправку, воевода уже успел два дня назад переговорить с ним, но недолго.
– Сволочь! – в сердцах выругался я. – Свою партию разыгрывает!
Мы отправились искать воеводу. Результат вышел прежний. Нам сообщили, что «их милость по-прежнему в городе не появлялся. Обещались быть денька через три-четыре».
Если бы не роман с Наташей, я бы повёл себя по-другому, а так даже обрадовался. Есть время и повод задержаться в Марфино, снова увидеться с ней.
Иван прекрасно разделял мои чувства и не лез с советами, за что был крайне ему признателен.
Снова тихая ночь, снова Луна на небе. Я возле семейного особняка Лоскутовых, помогаю Наташе спуститься. Берёмся за руки и идём. Просто гуляем, дышим воздухом. Он здесь особенно чистый и пьянящий.
– Всё же отчаянная ты у меня, – улыбаюсь я. – Ничего не боишься.
– Боюсь, – внезапно серьёзно говорит она. – Боюсь, что настанет день и ты уедешь от меня навсегда в свой холодный Петербург.
– Даже если я уеду, солнышко, то всё равно скоро вернусь за тобой. Не один, со сватами! Самого Ушакова просить буду.
– Родители… Ты о них подумал? Они спят и видят, чтобы я стала женой князю Четверинскому.
– Ты будешь Елисеевой и точка! – восклицаю я. – Никакой Четверинский тебя не получит! Можешь быть спокойной!
Наташа льнёт ко мне. Я не вижу лица, но знаю, что она счастлива и улыбается.
Странный шорох позади. Хочу обернуться, но не успеваю: страшный удар опрокидывает меня на землю. Кувыркаясь, улетаю в кусты, врезаюсь лбом во что-то твёрдое – кажется, пенёк. Из глаз искры. Нахожу в себе силы встать. Пошатываясь, выбираюсь из кустов.
Их трое, одетых одинаково, как униформисты в цирке. Чёрные плащи, чёрные треуголки. Лица скрыты за масками. На ум сразу приходит сценка из виденного давным-давно «Труфальдино из Бергамо». Там такие кадры пачками бегали, хорошо хоть тут всего троица. Совладать можно.
Выхватываю шпагу, иду на них. И снова предательский удар сбоку. Четвёртого-то я и не приметил. В руках у него толстая дубина. Она опрокидывает меня в траву.
Мыча, пытаюсь подняться и сразу чувствую, как сверху навалилась тяжёлая туша. Хватают за волосы, поднимают подбородок, ещё чуть-чуть, и шея захрустит. Заставляют смотреть… Господи, на что?
Наташа пытается закричать, но рука в кожаной перчатке сдавливает ей рот. Ещё один молодчик заходит спереди. Лунный свет отражается на обнажённом клинке. Короткий укол. На сарафане Наташи расплывается большое красное пятно в области сердца. Она медленно оседает. Её глаза медленно стекленеют. Я вижу, как жизнь покидает тело моей любимой, и ничего не могу поделать!
Убийца торжествующе смотрит на меня!
– Уроды! – бессильно кричу я, но никто меня не слышит – противник, оседлавший спину, об этом позаботился. – На-та-ша-а-а! Любимая!
Рывком сбрасываю с себя захребетника. Он ударяется затылком в осину и сползает по ней. Рыча от боли и тоски, закалываю его шпагой.
– Су-ка-а! Ты мне за всё ответишь!
Отражаю совершенно бездарный выпад: не учили тебя, сволочь, фехтовать! Выбиваю шпагу из рук, в прыжке ударяю в грудь и добиваю уже лежащего. Нет, гад, это не дворовая драка! Тут лежачего не просто бьют – убивают! Особенно после того, что произошло. Вы мне заплатите самую высокую цену!
Убийца и один из его подельников живы, но это ненадолго. Я иду на них, в моём взоре ясно читается их приговор. Вам надо было сначала меня убить. Теперь поздно.
С кончика лезвия сочится кровь, орошая траву. Но моя шпага ещё не напилась, она жаждет смерти. Вашей смерти, гады!
Молодчики растерянно переглядывается. Внезапно убийца толкает подельника на меня, сам пытается спастись бегством. Струсил?
Я эфесом бью по зубам налетевшего бандита, он валится как подкошенный. Шпага завершает начатое.
Остался самый главный. Он успел выиграть несколько секунд, вовсю несётся в рощу. Оттуда доносится тихое конское ржание – там спрятаны их лошади. Только бы успеть! Только бы догнать!
На пути попадается увесистая коряга. Подбираю её, замахиваюсь как для игры в кегли и посылаю в спину беглеца, моля небеса о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Палка подбивает беглецу ноги, однако он удерживает равновесие. Скорость упала, убийца подволакивает правую ногу. Я настигаю его. Дистанция между нами два шага. Всё, ему не уйти!
– Обернись! Я хочу знать, кто ты!
Он останавливается, поворачивается ко мне, срывает с лица маску.
– Протасов?!
– К вашим услугам, сударь.
Протасов встаёт в фехтовальную позицию.
– Зачем? – коротко спрашиваю я.
– Четверинский приказал. Вы оскорбили и унизили его. Сначала на дуэли, а потом этими вашими ночными прогулками с Лоскутовой.
Он резко выкидывает шпагу вперёд. Мелодичный звон – я парирую удар.
– Почему не я, а Наташа? Зачем вы её убили?
– Такова воля князя. Он высоко ставит свою честь. Что ему жизнь дурочки, которая предпочла столичного наглеца!
– Дурочки!!!
Дзинь! Звон переходит в скрежет, мы сцепились шпагами, с ненавистью смотрим друг другу в глаза. Протасов не выдерживает первым. Отводит взгляд и подаётся назад.
– Я сохраню тебе жизнь, если ты сдашься и дашь показания на Четверинского. Обещаю! – говорю я, хотя мечтаю лишь об одном: раздавить гниду.
– Идите на хрен… сударь!
– Сам туда пойдёшь! Лови, гад!
Шпага прошила Протасова насквозь. Он захрипел, из открытого рта вытекла струйка крови.
– Ступай! Тебе уже котёл со смолой приготовили, – сказал я.
Тело Протасова опустилось на землю. Я развернулся и побежал назад, туда, где оставил Наташу. Молился, чтобы она осталась жива, чтобы её только ранило.
Надежда разбилась вдребезги!
Я обнял девушку, прижал к груди и стал баюкать. По щекам текли горючие слёзы вперемешку с потом и грязью.
Вместе с Наташей умерла частичка меня. Горечь заполнила душу, а желание отомстить вспыхнуло всепожирающим костром.
Я поднял Наташу и понёс на руках к дому. Её голова безвольно моталась.
– Прости, девочка! – шептал я. – Прости за всё!
На крыльце уже стояли встревоженные люди: родители Наташи, челядь, вооружённая кто чем. Драка успела поднять всю округу. Дом уже гудел как улей.
Не обращая внимания на собравшихся, я вошёл с телом Наташи внутрь, поднялся по ступенькам на второй этаж. Чутьём отыскал её комнату, отдёрнул балдахин и положил любимую на кровать.
Спальня заполнилась всхлипывающими домочадцами. Все поняли, что случилось непоправимое.
– Это моя вина! Я не уберёг!
Хотелось выть, биться об стены, рубить и крушить.
Губы еле шевелились, горло пересохло.
– Простите, если сможете…
Отец Наташи отвернулся, прижал побледневшую супругу. Губы его дрожали. Он разом постарел на двадцать лет, превратившись в дряхлую развалину.
– Господь простит… А я не прощу. Никогда.
Нечего было сказать, нечем ответить на жестокие, жгущие напалмом слова.
– Спи спокойно! – сказал я, склонившись над девушкой и прощально целуя в лоб. – Я довершу, что не успел закончить.
Домочадцы расступились передо мной. Я нёсся как ветер, сжимая окровавленную шпагу до боли в руках. Одна мысль тамтамом звучала в голове: зло должно быть наказано, а Наташа отомщена!
