Книга: Щитом и мечом
Назад: Дмитрий Дашко Щитом и мечом
Дальше: Глава 2

Глава 1

Хр-р!
Лепить-колотить! Что за скотина орёт над ухом? Кому зубы жмут?
Глаза открылись сами собой. Точно – скотина. Да ещё какая. Всем скотинам скотина!
Началось в колхозе утро! Взору предстала косматая Годзилла с плотоядно ощеренной пастью. А зубки, я вам скажу, ого-го! Такими челюстями ломик перекусить можно.
– Мама дорогая! Роди меня обратно! Сро-о-очно!
Я побил мировой рекорд по прыжкам из лежачего положения. Взвился, игнорируя закон всемирного тяготения. Раз и в воздухе! Два и… искры из глаз! Ещё б не заискрить: я на скорости, максимально приближенной к сверхзвуковой, врезался во что-то, крепостью напоминающее железобетон. Удар что надо. Ладно, хоть сознание не потерял, в противном случае песенка моя была бы спета. Мохнатая тварь непременно бы до меня добралась.
А ведь так хорошо начиналось!..

 

Неделей ранее.

 

Мы битый час мёрзли на чердаке заброшенного дома, смотревшего оконными проёмами на роскошный особняк графа Генриха Карла фон Оштайна – австрийского посланника в России. Недостроенных зданий тут стояло по пять штук на каждом углу, и подыскать подходящее не составило труда. С точкой для наблюдения повезло. Особняк австрийца как на ладони. Хотя почему повезло – специально выбирали.
Пётр Алексеевич заставлял своих вельмож обзаводиться домами в новой столице. Люди плакали, однако жевали сей кактус. Да и как ослушаться: к примеру, указом от 9 октября 1714 года запрещалось в течение нескольких лет строить каменные здания во всём государстве, за исключением Петербурга.
Да и тут было не всё просто: владельцев тысячи дворов заставляли строить в Питере каменные хоромы, а трёхсот – мазанки в указанных полицией местах.
Само собой, после кончины императора об указе забыли, большинство работ свернули, и Петербург едва не пришёл в запустение. В древней Москве многим было куда привычней и спокойней.
Спасибо Миниху – он уговорил Анну Иоанновну вернуть императорский двор в Санкт-Петербург. Тогда Питер снова ожил.
На «точке» было холодно, темно и сыро. Чувствовался разительный контраст по сравнению с разукрашенным и иллюминированным снизу доверху домом австрийца.
Граф слыл изрядным мотом, не пропускал ни одного светского мероприятия, проиграл в карты парочку состояний, пачками таскал в постель красоток, а ещё обожал устраивать балы по поводу и без. Сегодня был «бальный» день. У парадного подъезда теснились кареты. Говорят, что на всю столицу их штук пятьдесят, а я насчитал без малого сотню. Значит, в гости пожаловал бомонд не только Петербурга. Казалось, нет конца той разодетой толпе, что рекой вливалась в двери графского особняка.
– Живут же люди! – восторженно сказал Ваня, глядя в подзорную трубу.
– Жалеешь, что не попал? – усмехнулся я. – Брось. Нам туда хода нет. Какой идиот к себе людей Ушакова по доброй воле позовёт? А Генрих Карл на идиота не похож.
– Не похож, – вздохнул Ваня. – А там тепло, музыка играет…
Я предка понимаю, в его возрасте на танцульки магнитом тянет. Сам был таким. Пусть между нами биологическая разница в годах всего ничего, но за мной всё же опыт трёх веков, это сказывается.
В Санкт-Петербурге развлечений не хватало, и даже безнадёжно влюблённому Ивану хотелось поглазеть на красоток, недостатка в которых на балах австрийского посланца не бывало.
Формально, по договору от 1726-го года, цесарцы, то бишь австрийцы, считались нашими союзниками. Курс на сближение между Священной Римской Империей и Россией был проложен ещё Великим Петром, а при Анне Иоанновне проводился партией Остермана. Резоны вполне естественные: у нас общий враг – турки, а враг моего врага – подходящая кандидатура в друзья.
Однако умные люди (в том числе Ушаков) понимали, что дружба дружбой, а табачок врозь. За цесарским посланником давно велось негласное наблюдение. В СМЕРШе старательно отслеживали все его перемещения и контакты. Особенно контакты. Надо отметить, что клиент попался общительный. Сущий кошмар для контрразведки. Мы с Ваней три толстых талмуда исписали, составляя список его знакомых и друзей.
Дело было отнюдь не в пресловутой шпиономании. На наших глазах разыгрывалась нешуточная партия, способная кардинально изменить карту мира. Всему причиной стала успешная кампания России против турок. И лучшие «друзья», и многочисленные враги были крайне обеспокоены нашими викториями. Ещё немного, и результаты постыдного для русских Прутского мирного договора аннулируются сами собой. Стонущие под турецким игом территории, заселённые преимущественно православными, могут отойти России. Это для так называемой Европы – всё равно что серпом по известному месту. Не любят нас, что в восемнадцатом веке, что в двадцать первом, ну и не надо.
Пасьянс получился на загляденье. Англичане гадят по всем дипломатическим каналам, французы усиливают турецкую армию, австрийцы зарятся на балканские владения османов и не думают делиться.
На носу международный конгресс с участием России, Австрии и Османской империи. Дипломаты тратят прорву денег, чтобы узнать планы и козыри каждой из сторон. Внешнюю политику России определяет Остерман. Он сразу объявил австрийскому посланнику, что наши условия будут оглашены только на конгрессе. Дескать, до конца не уверен в требованиях и потому не хочет вводить союзников в заблуждение.
Фон Оштайн проглотил горькую пилюлю, кланяясь, вежливо вытер треуголкой пыль на полу вечно неприбранного дома Остерманов и удалился. Только нас это показное смирение не обмануло.
Ушаков велел удвоить надзор за австрийцем, на усиление кинули меня и Ваню. Оторвали от одного весьма многообещающего дела. Я немного побурчал для порядка, но начальство есть начальство. Чаще казнит, чем милует. Даже высококлассных специалистов.
Девяносто процентов оперативной работы занимает слежка. Аксиома, известная сыщику восемнадцатого или двадцать первого века. За одним «но» – в нашем арсенале не имелось технических средств вроде «жучков» или фотоаппаратов. Да что там – не всегда удавалось выбить казённую карету!
Однако грамотные «топтуны» в штате Тайной канцелярии водились. Мы их часто привлекали, одного, самого талантливого в этой части, способного незаметно «упасть на хвост» самому осторожному злодею, переманили в СМЕРШ. Имя и фамилия у этого гения, как водится, были самыми простыми: Александр (в просторечии Саня) Смирнов. По здешним меркам высокий (метр семьдесят с треуголкой), худощавый, со слегка заострённым лицом и умными выразительными глазами, он стал ценным приобретением.
Ему пришлось истоптать не одни сапоги, прежде чем слежка принесла первые плоды: мы зафиксировали тверского помещика Губанова, обладавшего кое-какими связями в канцелярии Остермана. Объект буквально вился вокруг австрийского посланника, что вызывало законные подозрения.
Увы, железных доказательств не имелось. Если таскать в крепость каждого, с кем ручкается представитель дипломатического корпуса дружественной державы, да подвергать пыткам – этак мы половину российской знати переведём. Оно бы, наверное, и к лучшему, да кто ж нам позволит!
Это одна из основных причин, что заставила нас мёрзнуть в заброшенных развалинах напротив особняка графа фон Оштайна. Саня ушёл досыпать, мы сменили его на пару с Иваном.
Я достал из кармана увесистую луковицу часов, откинул крышку и посмотрел на циферблат.
– Ваше время истекло. Ваня, отдавай трубу. Моя смена.
Иван беспрекословно подчинился. Покладистый мне предок попался. И это не единственное его хорошее качество.
Чувствуя себя адмиралом Нельсоном, я приложился к трубе. Полезная штука, жаль, бинокль ещё не изобрели. Высоко сижу, далеко гляжу.
Что там у нас? Ага, окна не задрапированы, что существенно облегчает наблюдения. Не знаю, кого благодарить: самого графа или его ленивую прислугу. Пока ничего интересного. Публика фланирует туда-сюда, сбивается в стайки по интересам. Где хозяин? Вижу только гостей.
А ничего так… попадаются симпатичные. Хотя здешние красотки без тонны грима на балы не ходят – маскируют щербинки и оспинки. Здесь это в порядке вещей. Что там женщины! Мужики, и те прибегают к аналогичным ухищрениям. Пудрятся так, что пыль столбом. Ещё и литр духов на себя выльют.
Упс! А кто это? Губанов? Подойди-ка поближе, голубчик! Дай я получше разгляжу. Точно, Губанов. Душно? Вижу. Вон из-под парика капли пота текут. Зато у нас скоро зуб на зуб не попадёт. На улице холод собачий, стены от пронизывающего ветра толком не спасают. Махнёмся местами?
Не успеем, ибо на сцене появляется австриец.
Фон Оштайн, облачённый в камзол из чёрного бархата, величаво подплыл к Губанову и, доверительно взяв под локоть, потащил за собой. Так-так.
На несколько секунд, показавшихся мне годом, они исчезли из вида. Потом я догадался перевести взгляд на этаж выше, где находился кабинет графа, и обнаружил потерю.
Ничего криминального. Сидят себе мужики, для разминки распили стопочку (хорошо, три), а теперь душевно беседуют. Никто никому чертежей секретной подводной лодки не передаёт. Просто два приятеля наслаждаются обществом друг друга.
И всё же гложет меня червячок сомнения. Неспроста они эти посиделки устроили. Жаль, ушей своих в доме австрийца нет. Всю прислугу граф из Австрии привёз, не доверяет русским.
Оно, конечно, правильно, но до чего усложняет нам жизнь! И никого из холуёв фон Оштайна на горяченьком поймать не удалось, а то бы быстро их раскрутили на «добровольное» сотрудничество.
Есть для таких случаев иная метода, но она подошла бы, будь фон Оштайн пруссаком или англичанином. Австрийцы – союзники, переть на рожон нельзя. Засыплемся, так вони не оберёшься. И Ушаков потом так против шерсти погладит, что ссылку в Сибирь за милость посчитаешь. Но это так, лирика.
Расходились явно довольные друг другом. Знать бы, о чём разговор… Может, Губанов выдал парочку государственных тайн, а может, обсудил детали недавней игры: их с фон Оштайном неоднократно видели за одним карточным столом.
Брать или не брать? Презумпцию невиновности пока не придумали, но ломать жизнь невинного человека… простите, джентльмены, я пас!
– Петь, мой черёд! Ну сколько можно? – взмолился предок.
– На, держи. – Я передал трубу Ивану. – Тешься, дитя!
– Сам такой! – Он с жадностью стал рассматривать распудренных и разодетых красавиц. Те ходили, распустив павлиньи хвосты, жеманно улыбались и томно обмахивались веерами.
Я не преминул подкольнуть предка:
– Смотри, глазки не поломай!
Иван лишь ухмыльнулся. У него к моим шуткам давний иммунитет.
Дождавшись конца мероприятия, отправились по домам спать.
На следующий день выяснилась официальная причина, по которой Губанов появился в столице. У него росла дочка, и помещик искал для неё гувернёра.
– Вот и повод познакомиться поближе, – объявил я.
В тот момент эта мысль показалась мне на удивление удачной.
– А ты хоть знаешь, что от тебя потребуется? – улыбнулся Ваня.
– Неважно. Кого захотят, того и изображу. Мне ведь надо казаться, а не быть, – перефразировал я знаменитый девиз.
После наведения справок выяснилось, что у Губанова уже имеется подходящая кандидатура. Остались маленькие формальности.
Я заглянул на съёмную квартиру, которую занимал молодящийся сорокалетний павиан (по здешним меркам почти старик), и привёл весьма убедительные резоны, по которым тому не следовало соглашаться на предложение Губанова. В итоге конкурент сразу сошёл с дистанции. В этот раз я был убедителен как никогда.
Наши спецы «нарисовали» несколько рекомендательных писем. С ними я посетил съёмный дом Губанова. Специально оделся чистенько, но бедно, чтобы создать образ человека с хорошими манерами, нуждающегося в деньгах и потому согласного на любую работу, даже на переезд из столицы.
Губанов принял без проволочек. Внимательно изучил рекомендации, сразу же спросил, почему не на службе.
– К большому несчастию, по здоровью оказался негоден, – ответил я смиренно.
– А по виду не скажешь, – удивился он. – Да на вас, сударь, не сочтите за обиду – пахать можно!
– Внешность бывает обманчивой, – кротко произнёс я, стараясь не смотреть в глаза нанимателю.
Помещик покрутил рекомендательные письма, снова внимательно перечитал и изрёк:
– Принимаю тебя, но с одним условием: дочку мою и пальцем не тронь! Не смей за ней волочиться! Учи её языкам, манерам учи, да так, чтобы заграницей не стыдно показать было. Но не вздумай чего лишнего! Враз на голову укорочу! Ты понял?
Я кивнул.
– Постараюсь добиться вашего уважения, даже если мне откажут в благосклонности.
– Коль так, то собирайся. Завтра поутру выезжаем. Много у тебя пожитков-то?
– Откуда быть богатству? Почитай что на мне, то и все мои пожитки, – признался я.
– Эвона как. Тогда ступай на кухню, скажи, я велел, чтоб покормили, – смилостивился наниматель.
На ночь я всё же сбегал домой, собрал узелок, обсудил с Иваном детали, а рано утром (ещё петухи спали) уже трясся в телеге вместе с двумя крепостными Губанова. Барин катил отдельно в более комфортабельной карете.
В поместье выбежала нас встречать толпа народу. Среди встречавших была и дочка Губанова, весьма миловидная особа с пухлыми щёчками и веснушчатым носом. Не скажу, что она запала мне в душу, но что-то в ней было.
Первый урок состоялся вечером. Девушка представилась Лизой. Барышня провинциальная, но при этом приятная в общении, без тараканов в голове и жеманства.
Мы говорили о литературе, живописи, музыке. Если я оказывался в затруднении, в нужный момент на помощь приходил Ваня. Мыслесвязь неоднократно вытаскивала меня из неловкого положения. Интересно, будут ли побочные действия от этого подарочка, коим меня наградило после перемещения в прошлое?
Поскольку мне не доверяли, общение происходило в присутствии Лизиной кормилицы. Впрочем, она нам не докучала: сидела в уголочке и тихонько вязала, но что-то мне подсказывало, что ни единая моя фраза или действие не ускользали от её внимания.
Быстро выяснилось, что Лизе нравится поэзия. Я, чтобы придать себе весу, прочитал несколько стихов знакомого по прежней жизни поэта. Сложно объяснить почему, но многие из них врезались мне в память. Ночью подними – прочту без запинки.
Я встал, принял подобающую для декламатора позу, мечтательно приподнял подбородок.
В школе меня хвалили за артистичность, даже давали роли в спектаклях, которые ставила наша учительница литературы. Главных героев предлагали другим, зато мне доставались весьма яркие и харизматичные персонажи, играть их было сплошное удовольствие.
Начал я с любовной лирики. Она показалась наиболее подходящей: нейтральной с точки зрения различия эпох и всегда производящей самое сильное впечатление на прекрасный пол.
Больше всего очаровательной слушательнице понравились эти строки:
На плечи твои опускается ночь,
И сумрак щекочет открытую спину…
Ах, воображенье, меня не морочь,
Лукавым штрихом продлевая картину!..
Да, прошлое живо… Но прошлое – тлен…
Мы будем ему благодарны, не боле…
Что если б тебе предложил я взамен
От ярких цветов пожелтевшее поле?
Ромашек и лютиков свежий букет…
Ах, воображенье, темны твои речи!
И только неверный искусственный свет
Ласкает твои оголённые плечи…

– Боже мой! – воскликнула девушка. – Как это необычно и чарующе! Признайтесь, это вы написали?
Первым желанием было присвоить авторство себе, но я себя пересилил:
– К сожалению, нет.
– Эти стихи совсем не похожи на те, к коим я привыкла. Но в сей странности что-то есть.
Лиза была права. Поэзии восемнадцатого века ещё не хватало той лёгкости, которую привнесет в нее Пушкин.
– Единственное, что я не поняла: что такое «искусственный свет»? Разве свет бывает искусственным?
– Почему нет? Свет от факела, лучины или свечи… Он не естественный, а рукотворный, сиречь искусственный. Но по сравнению с тем светом, что излучаете вы, любой иной покажется искусственным, – с помощью комплимента выкрутился я.
Лиза зарделась, а кормилица сразу навострила уши. Я быстро замял опасную тему, поскольку не собирался кружить девушке голову, но последствия этой фразы чувствовались до конца занятия. Лиза то и дело бросала на меня многозначительные взгляды, а мне они нравились всё больше и больше. Продлись урок на пару минут дольше, и я бы начал флиртовать по-настоящему.
– А ещё подобных стихов не почитаете?
– Что-нибудь найдём, – пообещал я, прикидывая, что можно без опаски предложить очаровательным ушкам.
Тут в дверь постучали. Нас пригласили на ужин, и я облегчённо вздохнул: не хватало ещё привязаться к Лизе. Смешивать личное и службу чревато большими неприятностями.
Столовался я вместе с хозяевами и их роднёй. Место мне выделили не самое почётное, но прислуге дали понять, что я – гость в доме желанный и относиться ко мне надо со всем причитающимся пиететом.
Вечером я отправился на прогулку: якобы подышать свежим воздухом. На самом деле мысленно пообщался с Иваном.
– Есть зацепки? – с надеждой спросил он.
– Пока нет. Разве что голову дочке Губанова слегка заморочил.
– А-а-а! – протянул Иван. – На это ты мастер. Только смотри, не увлекайся!
– Кто бы говорил. Есть тут одно местечко, где надо покопаться. Уверен, если и есть какие-то улики, то там.
– А что за место?
– Кабинет Губанова. Вот только туда хрен сунешься.
Попасть туда и впрямь было непросто. Губанов никогда не оставлял кабинет открытым, к тому же, когда помещик отсутствовал, возле дверей обязательно отирался кто-то из слуг.
– И что? Предлагаешь нагрянуть официально с обыском?
– Упаси Бог! Тоньшее надо работать, братишка.
– Ну-ну. Смотри, как бы с нас за проволочку Ушаков шкуру не снял!
– За ним не заржавеет, – согласился я.
– Тогда чего тянуть? Я свистну наших, имение перетряхнём. Найдём улики – арестуем Губанова, не найдём, значит, чист…
– Или мы не доработали, – прервал я.
– Тоже верно. Что скажешь, Петь: устраиваем обыск?
– Погодим чуток.
– Чуток – это сколько?
– Пару дней.
– Договорились. Два дня и не больше. Удачи, братец! Да поможет тебе Господь!
– Спасибо, Ваня!
Связь отключилась. Я вернулся в дом, погружённый в свои мысли.
Тут уже готовились ко сну. В дверях встречал пожилой слуга с подсвечником в руках.
– Загулялись вы что-то! – проворчал он. – Эка темнотища на дворе!
– Не серчай, любезный! Вон какие звёзды на небе – красота!
– Кой от них толк, от звёзд этих! Вы б лучше спать шли. Идёмте, я в вашу светёлку провожу.
– Пошли. Показывай дорогу.
– За мной ступайте да под ноги смотрите. Не ровён час запнётесь. За голову не бойтесь: у нас притолоки высокие, лоб не расшибёте.
В своей комнате я разделся и лёг на расстеленную заботливыми руками служанок кровать, оценив мягкость перин и свежесть белья. И ведь стирают без всяких «ариэлей», но почему-то всё белоснежное и одурительно пахнет чем-то свежим и морозным.
Как это часто бывало со мной перед сном, я задумался о том, что потерял, переместившись на три века в прошлое. Выяснилось, что человек преспокойно может обходиться без телевизоров, радиоприёмников, без компьютеров и Интернета. Хотя телефон не помешал бы, тут уж ничего не попишешь.
С другой стороны – тут иной ритм жизни, тут наслаждаются каждой минутой. Время не летит, а будто плывёт вместе с тобой, и ты спокойно всматриваешься в происходящее, оцениваешь его и принимаешь должные выводы. Это своеобразный кайф, который оценили бы по достоинству жители мегаполисов.
Потом мысли снова вернулись к службе. Ситуация с кабинетом напрягала, я не собирался жить у Губановых вечно. Надо было что-то делать, рисковать. Иначе я мог застрять тут надолго и подвести всю контору.
Стоило лишь закрыть глаза и представить на минуту выволочку у Ушакова и её последствия («эх ты, доля, моя доля – дальняя дорога!» – в лучшем случае), как в голове сразу возник и оформился план действий. Не гениальный, но этого и не требовалось.
Назад: Дмитрий Дашко Щитом и мечом
Дальше: Глава 2