75

Столица звенела колоколами Рождества.

После долгого поста открылись мясные лавки, пошли чередой гулянья, балы, театральные представления. Весело мчались лихачи с бубенцами, горел праздничной иллюминацией Невский проспект, каждый уважающий себя купец разукрасил витрины к празднику, не скупясь. За шляпки дам цеплялись конфетти. Мужчины цвели приподнятым настроением. Дети лазали под елки за подарками, ходили в гости семьи, утопающие в снегу улицы стали веселыми катками. Даже вечно суровые городовые казались благодушными и милыми. Город пах морозом, миром и счастьем, какое всегда приходит в эти святые дни в самые ожесточенные сердца.

27 декабря, в начале девятого, в отдельный кабинет ресторана гостиницы «Европейская» вошли двое прилично одетых господ. Метрдотель был рад частому гостю с приятелем, которого тоже помнил. Официанты предвкушали щедрые чаевые, которые оставлялись непременно. Высокий завсегдатай был одет, как всегда, модно и ярко, его спутник предпочитал скромный костюм темного сукна, впрочем, добротный. Был заказан не в меру щедрый ужин с лучшим вином. Что в праздник не считалось излишеством.

Господа выпили по рюмке, поздравив друг друга с праздником.

– На балу блеснули, – без иронии заметил Аполлон Григорьевич. – Глаза всех жен и барышень были ваши, выбирай любую. Во фраке неотразимы, не то что в английском твиде. Кто бы мог подумать…

– Благодарю, – ответил Ванзаров, подцепив соленый груздок. – Фрак – это тяжкое испытание.

– А кого вы все время высматривали?

– Коллегу из бельгийской полиции, что гостил в «Курорте».

– Это тот чистенький карапуз? – Лебедев издал презрительный звук. – Тоже мне – полицейский. У нас с такими усиками злодеев рассмешишь до смерти. А что нам говорит психологика?

– Она предполагает…

– Интересно-интересно, – Аполлон Григорьевич был занят накладыванием салатов.

– Бельгийцу не повезло, – сказал Ванзаров и счел, что не стоит углубляться в детали: поверить в них трудно, даже самому не верится. Он выбрал невинную ложь: – Промерз в бальных башмаках, наверняка лежит в гостинице с простудой. Я предупреждал его. Хлипкие они – европейцы…

– Это точно. Что ответите на предложение директора департамента? Он перед вами разве в ногах не валялся…

– Взвешу и приму решение после святок, как обещал.

Лебедев жестом фокусника извлек из-за спины коробочку в яркой обертке.

– Вам, подарок на Рождество!

– Аполлон Григорьевич… Ну, в какое положение меня поставили? – говорил Ванзаров, разворачивая атласную бумагу. – О! Просто чудо! Я мечтал об этом томе!

Это было редкое издание Платона в немецком переводе с научными комментариями. Он говорил так искренно, а лицо его светилось такой радостью, что Лебедев был совершенно счастлив. Никто бы не догадался, что такой же том лежал у Ванзарова дома в стопке купленных книг.

– С вас подарок за подарок, – потребовал Лебедев, наполняя рюмки.

– Для вас – все, что угодно.

Они выпили со вкусом и мастерством.

– Что же вам подарить?

– Раскройте тайну. Лучшего не придумаешь!

– Я до конца не уверен, что прав, – сказал Ванзаров, рассматривая искорки на гранях хрусталя. – Слишком похоже на волшебство или сказку.

– Ну, так расскажите сказку. Рождество – самое время для таких историй.

– В общих чертах вы знаете, что произошло.

Лебедев кивнул, хрустя грибом.

– Не понимаю, что там случилось с наследством, – сказал он. – И если честно: кто же убийца…

– Я впервые столкнулся с тем, что преступник не только тщательно планирует преступление, но все происходит как он задумал, причем без сложных ухищрений, которые обычно и проваливаются. Его гениальность – в простоте, – начал Ванзаров. – Можно считать это фокусом. Или волшебством, как хотите.

– А на самом деле?

– На самом деле он применял… Психологику.

– Проболтались, друг мой? – Лебедев коварно подмигнул.

– Нет, это природный талант.

– Что же он придумал такое коварное?

– Это не коварство, а мастерство: точно предсказать, как поведет себя человек в определенных условиях.

– Меня предсказать невозможно! – сообщил Аполлон Григорьевич, цепляя сигарку в углу губ. – Не родился еще такой пройдоха. Вас в расчет не беру. Вы – жулик известный.

– Благодарю, – ответил Ванзаров.

– Так что он там предсказал?

– Не предсказал, предвидел. Он точно знал, что пожилая дама захочет исправить кожу лечебной глиной бесплатно. Что господин Веронин позарится на бесплатную ингаляцию. Что двое полицейских и один жандарм поведут себя как привыкли на месте преступления: не станут помогать с телом, ожидая, что это сделает «кто-нибудь», младшие чины. Что актеру ужасно захочется на себе попробовать снадобье, которое превратило Ромео в хладный труп до пробуждения. Что господин Ванзаров спросонья несильно будет вглядываться в вестового, но, на всякий случай, его надо чуть сильнее присыпать снегом… А нотариус будет соблюдать букву закона, зачитывая одну часть завещания за другой, не заглянув в последний конверт…

– Какая же профессия дает такой опасный и полезный опыт?

– Карточный шулер, – ответил Ванзаров, показывая две сохраненные карты. – Я бы сказал: карточный шулер на грани волшебства. Шулер должен знать поведение человека, чтобы его обыграть. В этом искусстве он достиг невероятных высот. Он обыграл шулера Веронина его же крапленой колодой, да так, что тот ничего не понял. Случайный недотепа выложил карты под игру одним движением: будто случайно рассыпав их.

Аполлон Григорьевич рассмотрел даму пик с профессиональным интересом.

– Да, крап не слишком элегантный. Такое возможно?

– Не поверил, если бы не видел собственными глазами. Натуральность поразительная. Опять точный расчет: Веронин не будет следить за простофилей, впервые взявшим колоду, если тот будет метать его колоду. Он был уверен, что никогда не проиграет своей колодой.

– Но вы-то были начеку?

– Понимал, что обман. Волшебство простоты подействовало и на меня.

– А зазнаваться не надо! – сказал Лебедев, поднес рюмку к губам, да так и замер. – Позвольте, а про кого вы говорите? Кто этот волшебник?

– Кторов Петр Иванович, – ответил Ванзаров.

– То есть мистер Маверик?

– Паспорт на это имя, безусловно, принадлежит ему.

Аполлон Григорьевич поставил полную рюмку на стол, чего терпеть не мог.

– Друг мой, вы что темните? Этот Маверик был убит чуть ли не в первый день. Как он мог из ледника водить вас за нос?

– Представьте невероятное: два разных мира, две реальности волшебством мага столкнулись, герои выпали и перепутались мирами. Только не заметили этого…

– Что за чушь вы несете?

– В любом фокусе есть ключевая тайна, которая называется престиж. То, что фокус делает волшебством. В этом случае престиж был настолько прост, что догадаться о нем было практически невозможно.

Лебедев отложил приборы и скрестил пальцы рук.

– Жду с нетерпением.

– Под видом мистера Маверика в соболиной шубе предстал никому не известный актер из Саратова Меркумов Леонтий Иванович. Сам Маверик, или Кторов Петр Иванович, успешно побрив голову и подрастив бороду, предстал актером Меркумовым. Они поменялись местами.

– Вы в этом уверены?

– Никакая другая версия не складывает все осколки…

– Как так?! Мы нашли Меркумова на льду, он плеснул себе в лицо яд. Как же…

– Мы нашли Кторова, – ответил Ванзаров. – Настоящий Меркумов давно замерзал в леднике. В подштаниках Маверика.

– Зачем же он убил себя?

– Это был задуманный конец игры. Лже-Меркумов все равно был бы найден мертвым в своем номере, например. К сожалению, я ускорил финал.

– Для чего ему это было надо? – Аполлон Григорьевич не скрывал полного и отчаянного непонимания. – Что за дурацкий фортель?

– Чтобы передать дочери Марго все, что он заработал в Америке. Плюс ту мелочь, что содрал с Веронина…

– Разве нельзя было явиться живым и богатым и забрать дочь?

– Нельзя, – сказал Ванзаров. – Двадцать лет назад Веронин выгнал его в счет уплаты долга. Вернувшемуся Кторову можно было предъявить счет за проигрыш плюс проценты за двадцать лет. Жадность Веронина такой куш наверняка бы не упустила. Пробный опыт, когда он передал Марго якобы наследство матери, показал: Веронин своего не упустит. На огромные деньги явились бы свидетели, далеко ходить не надо – Навлоцкий под рукой. Задача была сложнейшая: передать дочери наследство, отомстить Веронину со старухой, и немного позабавиться самому, потешить ум шулера, водя за нос двух глупых сыщиков и жандарма.

– Вы уверены, что все это так и было?

– Только психологика меня поддерживает, – Ванзаров взял рюмку, повертел в пальцах и опрокинул молча. – Здравый смысл, конечно, возражает.

Лебедев все еще не мог выбраться из тумана.

– Как же этот Кторов убил актера в облике мистера Маверика?

– Он не убивал. Актер все сделал сам. Сыграл роль. Почти мертвое тело в закрытой комнате – это, конечно, красиво. Нападение призрака и все подобное. Фокус прост: настоящий Меркумов изображал сцену драки с самим собой. Красиво упал без чувств. Стон: «Он пришел за мной» с выпученными глазами. Вы бы его, конечно, разоблачили, но Могилевского легко было провести.

– А яд?

– Кторов наверняка объяснил актеру, что это лекарство, которое на некоторое время приводит тело в бесчувствие. Через несколько часов он проснется живым и невредимым. Эффект Ромео. Меркумов сам сделал глоток. Кторову всего лишь надо было помочь доктору перенести тело, а потом спрятать в одеяло пузырек. Могилевский ничего не заметил. Больной тихо заснул после снотворного. С Лилией Карловной еще проще: полить ядом целебную глину, которая легла ей на лицо. А Веронину стоило поднести маску для ингаляции. Яд ждал его.

– Прелестно, – только и мог сказать Лебедев. – Зачем же он Лотошкину дал спастись?

– Камердинер знал, кто на самом деле лже-Меркумов. Весь фокус пошел бы насмарку, если бы ассистент начал говорить правду. Кторов не мог убить невиновного человека и сделал что мог: ударил Францевича по затылку, приказал Лотошкину бежать. Сам же прикрыл его отход, поманив нас фонариком. Для него смерть на день раньше или на день позже уже ничего не значила.

– Почему?

– Кторов был безнадежно болен. Ему приходилось спешить.

– С чего вы взяли? Я его не вскрывал.

– Это вводы психологики. Можем заключить пари.

Пари было бы не совсем честным. Ванзаров не стал рассказывать, что сегодня утром к нему явился почтальон, которого знал много лет. Почтальон вручил заказное письмо. Письмо было написано все тем же каллиграфическим почерком. Прочитав его, Ванзаров пожалел о многом, но вернуть утраченного не мог. Или не хотел. Только рассказать о таком самому близкому другу было нельзя: Лебедев захочет сунуть нос в письмо, а это непозволительно даже ему. Есть вещи, которые должны остаться тайной.

Аполлон Григорьевич подумал и воздержался от спора. Они чокнулись.

– Как же вы его раскусили? – спросил он, сочно закусив.

– Мелкие детали, которые рушат гениальный план, – ответил Ванзаров. – Мне показалось странным, что актер бреет голову, при этом носит окладистую бороду. Такое сочетание для сцены недопустимо: как играть разных персонажей? Затем: лже-Меркумов не понял, что я произнес цитату из «Бури» , то есть не понял, что это реплика, хотя должен был играть премьеру «Бури» у себя в Саратове. Далее. Он заявил, что играл в постановках «Маскарада» Лермонтова и «Игроков» Гоголя. Такое мог сказать совсем не имевший отношения к театру человек или не живший в России многие годы: «Игроков» ставили только в Малом театре в Москве. А «Маскарад» хоть и шел в провинции, но монолог Арбенина прочитал он ужасно, вы бы его яблоками гнилыми закидали. Выходит, что лже-Меркумов не актер. Кто же он?

– Да, это вопрос! – согласился Лебедев.

– С другой стороны мистер Маверик: отличная речь, голос, осанка, ведет себя как персонаж 80-х годов прошлого века. Или провинциальный премьер. Все вещи в чемоданах американские, новые, неношеные. В чемодане, причем на самом верху, – старенькое издание «Бури» с пометками. Так делает актер, когда учит роль. Зачем американскому богачу какая-то пьеса с пометками? Главное: у лже-Маверика кончики пальцев гладкие и без натертостей. А на пальцах лже-Меркумова я нащупал мозольки…

– Какие бывают у карточных шулеров! – закончил Аполлон Григорьевич. – Это факт.

– Оставалось самое сложное: поменять их местами. Ну, и догадаться, как можно отравить старого врага, не прикасаясь к нему.

– Неужели ни Веронин, ни старушка не узнали подделку?

– Прошло двадцать лет, – сказал Ванзаров. – Явился статный, богатый красавец. Кто сможет сравнить его с тем щуплым юношей? Кто будет взглядываться в провинциального актера с бритым черепом? Люди ведут себя так, как от них ожидают. Они слепы и глухи. Впрочем, как и я.

– Но ведь Игнатьев не мог не заметить подмены?

– Во-первых, нотариусу глаза застилал туман денег. Но ведь главное, Кторов его не обманул: он принес настоящее завещание, показал свой американский паспорт. Все было сделано по закону. Нотариус не смотрит на лица, он смотрит в бумаги. Бумаги были в порядке. Когда потом явился лже-Маверик в той самой шубе, но без широкополой шляпы, с красивым благородным лицом богача, отчего бы Игнатьеву сомневаться? Да и узнать настоящего Кторова в бритом провинциале было невозможно. Нотариус видел его мельком, в конце дня, когда накопилась усталость. Шляпа тщательно прикрывала большую часть лица. Никакого колдовства. Точный расчет человеческого поведения.

– Психологика ваша уважаемая… – только и мог сказать Лебедев. – Просто и ужасно. Да, но как же его дочь?

– А что дочь? – спросил Ванзаров. Этой темы ему касаться было трудно.

– Разве она сердцем не узнала настоящего отца?

– И это говорит великий ученый, отвергающий даже тень психологики?

Аполлон Григорьевич понял, что немного свернул не туда.

– Я говорю о внешнем сходстве…

– Кторов выбрал провинциального Меркумова не только потому, что его никто не знает в столице, – ответил Ванзаров. – Такие мелочи его не волновали. Иначе бы он не пригласил Стрепетовых и Лотошкина. Он выбирал актера, похожего на себя. Скажите честно: кого бы вы скорее признали ее отцом, не изучая строение лица?

– Да уж, вопрос…

– Вот вы на него и ответили.

– Неужели ему не хотелось обнять дочь, признаться ей, сказать, как любит ее, как готов на все ради ее счастья?

– Проявления человеческих чувств в такой игре не учитываются.

– Не нахожу слов… А Лотошкин?

– Лотошкин играл хорошо. Это была его роль по праву. Вот только его полное равнодушие к судьбе хозяина было странно: как будто он знал, что должно произойти.

Лебедев глубоко вдохнул и налил в рюмки. Водка в «Европейской» была отличная.

– Откройте тайну, – сказал он, закусив расстегайчиком.

– Какую желаете?

– Как сейф открыли…

– На заглавной странице «Бури» над буквами были затертости. Чтобы не забыть шифр, Кторов взял его с названия пьесы. Тем более что количество колесиков было впору. Цифра – порядковая буква алфавита. Примитивно.

– Да уж… – только и мог сказать Лебедев. – Такая голова, и такой преступный ум. Смерть себе выбрал во льдах. Зачем?

– Рассчитал, что снегом занесет, а весной уйдет под лед, – ответил Ванзаров. – Умный способ исчезнуть навсегда. Если бы мы не бежали за ним следом, ни за что бы не нашли. Думаю, полицейская собака на снегу ничего не нашла.

– Сильный характер. Одного не пойму: почему он подпись не ставил?

Ванзаров поблагодарил за вопрос.

– Знаете, в английском театре времен Шекспира был особый костюм невидимки?

– Что-то вроде черного плаща с капюшоном? – жуя, спросил Аполлон Григорьевич.

– Историкам это доподлинно неизвестно. Знают, что костюм невидимки был. Им пользовались, когда хотели показать, что находящимся на сцене персонажам тот, что в этом костюме, невидим. Только зрителям. Как он выглядел – сказать не могу. Так и здесь. Отсутствие подписи – лучшая подпись: я такой один. Меня знают все и не знает никто. Я волшебник. Я – Просперо…

– Родион Георгиевич, вы уверены, что все это происходило на самом деле?

– Трудно сказать, Аполлон Григорьевич, – ответил Ванзаров. – Ведь если подумать, то, что мы считаем установленным фактом, на самом деле лишь кажется таковым. Да и то сказать: то, что кажется тебе, не значит, что кажется именно тебе. Быть может, это кажется кому-то другому. Как, собственно, и ты сам… Все могло случиться совсем по-иному. Нам никогда не узнать истинного смысла потому, что смысла нет. А тот, что нам дан – никто не поручится, что он истинный. В этом нашем, одном из возможных миров нам что-то кажется правдой. А в другом, быть может, правдой кажется нечто другое. Например, в другом мире будет победа маленького бельгийца над преступником. В третьем – ротмистр Францевич блестяще распутал клубок. Где-то они пересекаются, а где-то летят в мироздании сами по себе. Нам не дано знать, в каком мире мы сейчас с вами, друг мой, куда занесла нас волшебная буря, где истина, и есть ли она вообще, или ее нет, или она слишком на виду, чтобы ее заметить. В общем, все сложно…

– Вы так полагаете?

– Простите, это была глупость… Забудьте… Водка здесь крепкая.

– Как же психологика?

– Она на что-то сгодится. В одном из возможных миров.

– Надеюсь, в нашем…

– Как знать… Как знать…

– Кстати, что подарили бельгийцу и Францевичу?

– Полную ерунду. Как я полагаю.

Лебедев не удержался и поднял рюмку за психологику. Ванзаров всем сердцем ответил «за криминалистику». Обед продолжался весело и не спеша.

До глубокой ночи.

…Если нам подниматься мысленным взглядом все выше, над гостиницей «Европейской», над заснеженной столицей империи, над самой дремлющей Россией, а потом еще выше, над Землей, уйти к самым звездам, в вечную пустоту космоса, чем покажется боль, желания, любовь и даже сама смерть пред безграничным величием этого мироздания? Мелкой пылью, да и то незаметой. А если время и пространство вовсе не одно, а их нескончаемый счет, и все они вертятся в механизме, который и вообразить нельзя, то все человеческие страдания и радости будут, в сущности, искрой, что проскакивает в трении колесиков механизма. И не более того. Какая там истина…

Вслух мыслей этих Ванзаров себе не позволил. Аполлон Григорьевич поднял бы на смех. Такая живая натура. И верит в торжество науки…