63
Как известно, добрым словом и револьвером можно добиться куда большего, чем одним добрым словом. Францевич потребовал тишины. Его слова мало кто воспринял всерьез. Разве что Меркумов был тих. Прочие господа говорили вполголоса друг с другом, не замечая ротмистра вовсе. Тогда в другой раз он напомнил, что «арестованным разговаривать запрещено». Угроза была встречена смешками. Недолго думая, Францевич поднял руку и выстрелил в потолок, предупредив, что следующая пуля полетит прямо в рот болтуну. Револьверный выстрел на улице кажется сущим щелчком. В закрытом помещении бьет по ушам громовым ударом. Господа подозреваемые оглушены были до бесчувствия. Стало так тихо, что слышен был шорох падающей известки. Францевич остался доволен результатом. Караульным шагом он ходил мимо двери, поигрывая револьвером на пальце, наглядно напоминая: жандармы держат слово.
Ванзарова встретила замогильная тишина.
– За время вашего отсутствия происшествий не было! – доложил Францевич.
– Благодарю вас, Павел Федорович… – Ванзаров шагнул вперед, освобождая проход. – Господа, сыскная полиция слов на ветер не бросает, сводный отряд уже направляется к нам. А его главная сила – эксперт-криминалист успел раньше всех пробиться сквозь ледяные торосы залива. Аполлон Григорьевич, прошу вас…
Редкий премьер, выходя на сцену, встречает такое сплоченное вниманием зала. На Лебедева взирали с живым интересом, смешанным с неподдельным страхом, чего невозможно добиться от публики в театре. Дело касалось жизни каждого. Каждому было не по себе, и никому не хотелось, чтобы его изучали слишком подробно.
– Надеюсь, статского советника Лебедева, главу криминалистического отдела Департамента полиции представлять не нужно. Его слава гремит по всей Европе…
Все глаза неотрывно следили за Лебедевым. Великий криминалист был счастлив, как кот на печке. Он сиял невидимым светом славы.
– Как видите, нам присланы лучшие силы, какие только можно сыскать…
Аполлон Григорьевич благосклонно кивнул.
– Итак, господа и дамы, господин Лебедев проведет не только изучение мест преступлений, но и каждого из подозреваемых. Вы будете подвергнуты новейшей методике определения преступников… Аполлон Григорьевич, как она называется?
– Дактилоскопия! – грозно и торжественно сообщил Лебедев.
– Вот именно! У каждого будут сняты отпечатки пальцев и сравнены с теми, что невидимо остались на месте преступления. Будьте уверены: преступник будет изобличен непременно.
– От дактилоскопии еще никто не уходил, – заметил Аполлон Григорьевич с приятной улыбкой и потряс перед публикой желтым саквояжем, который вызвал интерес неменьший, чем его хозяин.
– Также будут изучены глаза убитых. Новейшая методика позволяет получить снимок убийцы с роговицы жертвы. Как называется эта методика, Аполлон Григорьевич?
– Офтальмофотоскопия, – строго сказал Лебедев, вновь потрясая саквояжем.
– После того как будет определен яд, который остался на дне винных бутылок, господин Лебедев найдет противоядие. От вас, господа и дамы, требуется полное подчинение правилам особого управления…
Раздался тихий стон. Впечатление достигло нужного накала.
– Павел Федорович…
– Слушаю, господин Ванзаров!
– Стройте арестованных, то есть подозреваемых, в колонну, отводите в пансион и запирайте по номерам. В случае попытки к бегству вы знаете, как поступить…
– Так точно! Будет исполнено! – последовал ответ.
– Мы с господином криминалистом вскоре прибудем, – Ванзаров подхватил Лебедева под руку, не давая ему собрать последние флюиды страха и обожания публики. – Доктор Могилевский, прошу за нами…
Криминалиста пришлось слегка подталкивать, чтобы отвести от гостиной. Оттуда доносились окрики Францевича, который вошел в привычную для себя роль.
– Дорогой мой, да у вас тут диктатура какая-то, – проговорил Лебедев не без удовольствия. – Это что за особое управление такое?
– Особое… – со значением подчеркнул Ванзаров, понизив голос. – Так надо…
– Великолепно! Давно не видел, чтоб подозреваемых колонной под конвоем водили. Это же просто мечта директора Департамента полиции, нашего известного либерала!
– Нет лучшего средства для наведения порядка, чем жандарм. Но применять надо в случае крайней необходимости. Да и действует ненадежно, пока страх не выветрится…
– Нет, ну, эффектно получилось!
– Аполлон Григорьевич, узнали кого-нибудь? Вся надежда на вашу бездонную память картотеки…
– Чего ж не узнать, дело нехитрое, – ответил Лебедев, засмотревшись, как Францевич по одному выводил из гостиной. Действие походило на прогон арестантов по тюремному этапу. И откровенно веселило криминалиста.
Только Могилевский был глубоко мрачен. Он несказанно обрадовался удаче, которая свела его со светилом. Как заядлый любитель полицейских романов, он хотел расспросить о новейших открытиях в криминалистике. Лебедев казался ему воплощением всех достоинств. И на тебе: знаменитый господин не только не пресек творимое безобразие, но и поддерживал происходящее!
Доктор искренно думал, что знаменитый криминалист должен быть сторонником самых свободных и демократических взглядов. Если не либерал, то прогрессист – наверняка. А он, оказывается, готов аплодировать полицейской вакханалии. Как жестоко пришлось расставаться с иллюзиями! Крушение идолов какое-то. Могилевский пошел вперед по холлу, чтобы не расстроиться еще больше.
– Кто из них? Навлоцкий?
– Нет, этого не припомню… А вот семейная парочка…
– Муж и жена Стрепетовы?..
– Да, точно! Они на афише бразильским дуэтом называются.
Ванзаров обязан был изобразить глубокое изумление.
– На какой афише?
– Эх, друг мой! – Лебедев похлопал его по плечу. – Ничего-то вы не знаете. А все потому, что не любите театр. Эти двое выступают в «Аквариуме» с танцевальным номером в стиле бразильского карнавала. Выглядит пошло, но публика принимает «на ура». Сам сколько раз видел…
– Актеры, – проговорил Ванзаров с глубоким удовлетворением. – Это подтверждает…
– Что у вас там подтверждает?
– Ваша нелюбимая психологика говорит, что…
Аполлон Григорьевич скривился, как от манной каши, которую ненавидел с детства.
– Простите, забылся, – сказал Ванзаров. – Господина Меркумова на сцене видели?
– Нет, не имел счастья…
– Разве в Саратове в губернском театре не бывали?
– У меня развлечений и в столице хватает…
– Кто еще?
– Молодой человек, изображающий из себя аристократа… Он в театре Корша на ролях официантов и камердинеров выходит, такое «кушать подано». Не помню, как его зовут…
– Его зовут Лотошкин.
– Точно! – обрадовался Лебедев. – Зашел как-то к ним за кулисы…
– Аполлон Григорьевич, ваши познания в мире театра безграничны, – сказал Ванзаров, подталкивая друга к открытой доктором процедурной. – Проверим, насколько они глубоки в ядах.
– Нет, ну каков наглец! Не устаю восхищаться…
Лебедев, не глядя, скинул пиджак, который был пойман на лету, надел длинный кожаный фартук, уместившийся в саквояже, и толстые резиновые перчатки. Прихватив саквояж, он потребовал, чтобы его не беспокоили, и захлопнул за собой дверь в ингаляторную.
Могилевский пребывал в глубокой печали.
– Веселей, доктор, умирать только раз, – подбодрил Ванзаров.
– Как это все ужасно…
– Что именно?
– У порога смерти люди цепляются за жизнь и топчут других, стараясь спастись. И все напрасно.
Столь глубокие философские темы были сейчас не ко времени. Ванзаров не стал поддерживать дискуссию.
Лебедев пробыл в ингаляторной чуть дольше, чем следовало. По лицу его трудно было определить, что он там нашел. Кажется, он не был уверен в полученном результате. Такой момент требовал уединения. Ванзаров попросил доктора принести бутылки из-под бордоского.
– Что вас тревожит, Аполлон Григорьевич?
Криминалист тщательно снял перчатки, фартук и засунул в бездонный саквояж.
– У прочих трупов такие же признаки? – наконец спросил он.
Ванзаров подтвердил: насколько ему хватило наблюдательности.
– И тонкая голубая каемка у зрачка?
– Углубляться в такие детали – это ваша забота, – сказал он.
– В таком случае… – Лебедев явно выбирал слова, что для него было непривычно, – …будем рассуждать логически. Тело находится в покое, следов асфиксии на горле нет, дыхательный канал свободен. При этом белки глаз свидетельствуют, что человек умер от удушья. Как будто жертва не могла вдохнуть. Но умирал господин этот так тихо, как будто заснул. Чего быть не может…
– Мне тоже показалось это странным, – согласился Ванзаров. – Какое решение загадки?
– Решение трудное, и боюсь, что мне не хватит сил сделать точные выводы… Попросту не хватает научной методики.
– Не надо методики, скажите, какой яд предполагаете.
Аполлон Григорьевич был задумчив, что случалось нечасто.
– Если бы меня спросили: что за яд… – сказал он, – … я бы рискнул, исключительно по внешним признакам, что не может быть никаким доказательством, предположить, хоть это и дико, что мы имеем дело с ядом…
Ванзаров не удержался:
– …Добываемым индейцами Амазонки из кожного жира одного редчайшего вида древесной лягушки, которая водится только в одном непроходимом лесном районе великой реки. Противоядия нет. Одна капля, попавшая на кожу, вызывает полный паралич нервной системы. Человек не может вздохнуть и умирает от удушья. Нет никаких следов удушения, кроме выпученных глаз и лопнувших сосудов в глазном яблоке…
Лебедев снес удар стоически. Даже не ругнулся.
– Вы не можете этого знать, – глухо проговорил он. – Статья об этом яде только-только вышла в небольшом английском журнале по криминалистике. Добраться до него вы не могли никакими силами, на всю Россию есть единственный экземпляр, и он у меня. Тогда в чем фокус?
– Фокуса нет, Аполлон Григорьевич, – ответил Ванзаров. – Это блеф.
– Это невозможно.
– Настоящий блеф: говорить правду тогда, когда ее никто не желает слышать.
– Неужели? – сказал Лебедев, вытаскивая свою сигарку. – И снова повторю: жулик вы первоклассный…
Такой комплимент Ванзаров принял с гордостью.
Могилевский принес бутылку, которую прятал в своем кабинете.
– Извольте, – сказал он, протягивая криминалисту.
Аполлон Григорьевич оценил старую этикетку.
– О! Какой год! Чудесно! – Он понюхал горлышко. – Аромат еще держится.
– Сколько вам потребуется времени, чтобы определить, что было подсыпано в вино? – спросил Ванзаров.
– Ммм… Трудная задача… Пожалуй, дня три на это уйдет, – ответил Лебедев с каменным лицом. Он тоже старался быть жуликом в свом роде. Правда, не столь высокой пробы.
Ванзаров взглянул на часы.
– У нас полчаса. От силы.
– Не знаю, не знаю, стар я стал для такой прыти… – Аполлон Григорьевич открыл саквояж. Найти там можно было что угодно. – Значит, смерть обещана вам через сутки… Любопытно… Доктор, что думаете: какой яд мог быть применен?
Могилевский не нашелся что ответить и окончательно смутился. Он был всего лишь врач санатория, лечащий нервных больных. А про яды все больше знал из романов.
