40
Шторы подняли. В открытые окна лился солнечный свет празднично и весело. Поле карточного боя обрело мирный вид. Теперь гостиная казалось скучным и тихим уголком, про который и подумать нельзя: здесь спустили целое состояние. Господа расселись широким полукругом. Стулья, вынесенные для турнира, доктор предусмотрительно вернул обратно. Стол под зеленым сукном не трогали. За ним возвышался, на сколько хватило негероического роста, нотариус. В руке он держал часы, золотая цепочка от них убегала в кармашек его жилетки. Игнатьев был строг до невозможности. Никто не посмел ему мешать следить за бегом секундной стрелки.
– Время вышло! – Крышка часов захлопнулась, нотариус обратился к Могилевскому: – Прошу сообщить, где сейчас находится мистер Маверик и в каком состоянии пребывает.
– Я уже сказал: он болеет, к нему нельзя, – ответил доктор, попавший в безвыходное положение. Врать он больше не мог, а Ванзаров, как нарочно, не реагировал на знаки и принципиально не смотрел в его сторону.
– В таком случае я вынужден объявить его мертвым…
Пролетел шорох, который бывает в театре, когда зал переживает внезапное обстоятельство в пьесе: то Отелло душит Дездемону, то Джульетта травит себя ядом.
Но Игнатьев не закончил.
– Предупреждаю вас, господин Могилевский, о неотвратимой ответственности как лица, наделенного полномочиями.
– Да что ж такое-то! – простонал доктор.
– У меня имеются точные указания, как следует поступить в случае смерти моего доверителя. Если мистер Маверик жив, но вы это скрываете, а я разглашу содержание послания, исходя из условий моего доверителя, которое обязан огласить только по его кончине, вас привлекут за разглашение тайны наследования. Свидетели – все присутствующие. Вам достаточно ясна ответственность, которая лежит на вас?
Могилевский в немом отчаянии искал ответа у Ванзарова. Тот, как нарочно, изучал снега за окном.
– Повторяю последний раз: вам понятна ваша ответственность?
– Понятна, – проговорил доктор, смирившись с участью.
– В таком случае подтвердите при свидетелях, что мистер Маверик мертв…
– Да, он умер сегодня ночью…
Веронин неподвижно смотрел в одну точку. Лилия Карловна вцепилась в локоть Дарьи Семеновны так, что племянница морщилась от боли. У Навлоцкого отвисла челюсть. Меркумов следил с неотрывным интересом, как за великолепным спектаклем. Быть может, в голове у него рождалась пьеса для бенефиса. Супруги Стрепетовы обменялись многозначительными взглядами. Камердинер Лотошкин, который тоже был позван, не выказал ни большой печали, ни радости, ему, кажется, было все едино: что тот хозяин, что этот, какая разница. Не меньшее равнодушие демонстрировал месье бельгиец, хоть глазки его отчаянно бегали, наблюдая сразу за всеми. Зато Францевич не был готов к известию, как ни старался, но скрыть растерянность ему не удалось. Только Марго оставалась загадкой. Ванзаров не мог надежно понять, что творится в ее душе. Или не захотел.
– Благодарю вас, – сказал Игнатьев. – В таком случае я обязан исполнить волю моего доверителя.
Поставив на бок кожаную папку, он сорвал пломбу-печать, которая держала медный замочек, и раскрыл клапан. Нельзя было увидеть, что находится внутри папки. Игнатьев вынул лист бумаги, сложенный вдвое и скрепленный сургучной печатью. Целость печати была показана всем. После чего она была взломана. На зеленое сукно посыпались коричневые крошки. Нотариус развернул лист и поправил очки на носу.
– Завещание подданного Северо-Американских Соединенных Штатов мистера Маверика Джона, ранее именуемого в российском подданстве Кторовым Петром Ивановичем… – он сделал паузу и оглядел публику. Публика затаила дыхание… – Данное завещание составлено мною в здравом уме и твердой памяти в личном присутствии декабря первого числа, года 1901-го. Оглашение сего завещания требуется в случае моей смерти и поручается нотариусу, господину Игнатьеву Владимиру Петровичу. Для оглашения первой части завещания вскрыть тотчас же конверт за цифрой один…
Игнатьев вынул из папки конверт, на котором идеальным почерком был выведен «№» и единичка рядом с ним. Целость конверта была продемонстрирована свидетелям. Используя нож для бумаг, который нашелся в папке, нотариус взрезал клапан. Из конверта был вынут лист писчей бумаги. Развернув его, нотариус первые секунды читал про себя, как видно, впервые видя содержание.
– Итак… – он прочистил горло. – Многоуважаемые дамы и господа! Если вы слушаете мое послание, значит, меня уже нет. Вам сообщили, что я умер, и это произошло нынешней ночью. Должен внести поправку: я не умер, меня убили… – Тут Игнатьев сделал невольную паузу, чтобы перечитать строчки. Строчки были чернильные, держались на бумаге надежно. И он продолжил: – Враг, который шел за мной по пятам с американского континента, смог добраться до меня. Этому не помешала моя предусмотрительность и все принятые меры безопасности. Все оказалось тщетно, он настиг меня и убил. Это делает ему честь. Свой ход он сделал. Теперь моя очередь. В настоящей первой части моего завещания объявляю свою волю: тот, кто найдет и укажет на моего убийцу сегодня, в три часа пополудни, или представит в живом или мертвом виде, будет назначен полноправным наследником всего моего состояния, всей недвижимости и всех денежных средств, ценных бумаг и прочего, чем располагаю в России и Америке. Наследником может стать любой, кто сейчас слышит мою волю и находится в этом помещении. Оглашение моего убийцы должно произойти в назначенный срок или не будет признано выполнением условия моей воли. Задача сия несложная: убийца находится среди вас. Время пошло, господа, на кону миллионы долларов… После предъявления убийцы мой поверенный огласит вторую часть моего завещания…
Свернув опасный листок, Игнатьев сунул его в конверт. Собой он владел отменно.
– Воля покойного оглашена, – заявил он твердым голосом. – Исполняя ее, сегодня, в три часа, прошу всех собраться для предъявления доказательств и оглашения второй части завещания…
Собрав папку, нотариус неторопливо вышел, предоставив господам и дамам оставаться с тем, что случилось. Мало кому эта ноша оказалась по силам. Каждый старался не задеть взглядом кого-нибудь ненароком. Чтобы не получить в ответ такой же взгляд, полный подозрений и тайной мысли, которая овладела всеми. Как бы человек ни старался быть выше земных благ, шанс в одну секунду сказочно разбогатеть овладевает мыслями прочно и безнадежно. Слабость эта в человеческой природе, и ничего тут не поделать. Ванзаров подмечал первые приметы того, как каждый из сидящих уже невольно примеряет на себя роль охотника, забывая, что для других он не более чем жертва. Старушка Лилия Карловна отстранилась от своей племянницы, и между супругами Стрепетовами пролег холодок. Только Марго вдруг стала весела. Эта ситуация ее забавляла.
Доктор Могилевский пытался рассеять атмосферу, сгущавшуюся пеленой подозрений. Он напомнил, что дам ждут омолаживающие грязи, а Оресту Семеновичу пора бы принять ингаляции, да не только ему, все господа приглашаются подышать кислородным коктейлем, да и вообще скоро подадут второй завтрак, а там, глядишь, и обед. Его, кажется, не замечали. Мысли дам и господ были далеко. Никто не решался первым выйти из гостиной.
Навлоцкий оглянулся, резко встал и быстро пошел к выходу, не оглядываясь. Ванзаров вынужден был подождать, чтобы уход его не выглядел погоней. Помощники ему совсем не требовались.
