30
Пустой курзал казался местом странным. Однажды Ванзарову довелось оказаться ночью в театре. На него смотрел зев пустого зала, балконы уходили в темноту, на сцене горел тусклый фонарь. Казалось, что темнота насыщена какими-то странными сущностями, то ли сыгранными ролями, то ли залетными призраками. Тишина была свистящей, до звона в ушах, мелкий шорох отдавался раскатом эха. Сильный, крепкий мужчина ощутил озноб животного, необъяснимого страха, который мягкой лапкой сжал сердце. Это ощущение он запомнил навсегда. И оно вернулось.
Зайдя с улицы, он оказался в большом коридоре. Было тихо. Горели одинокие бра. Высокие потолки меркли в темноте. Двери заперты. Ему показалось, что это вовсе не коридор, а проход лабиринта, который уводит во тьму. И там, в глубинах, уже ждет Минотавр, чтобы напасть и пожрать без остатка. Порой знание мифологии только мешает. Ванзаров отогнал морок, который не отпускал до конца, и обратился к простому и материальному миру. Мокрые следы на полу – лучшее лекарство от страха. Пока еще не подсохшие совсем и заметные.
Из большого коридора следы вели до стены, за которой скрывался концертный зал, и делали поворот налево. Тут начинался узкий коридор, освещенный керосиновой лампой. Зато следы виднелись лучше, выглядели куда свежее. Ванзаров мог сказать, что тут произошла заминка. Причина очевидна: отсек врачебного кабинета перекрывала белая дверь. Надо было изловчиться, не уронить тело и открыть ее. Ванзарову это удалось легким движением руки.
В предбаннике было ощутимо теплее. Видно, доктор на себе не экономил. Для удобства ожидающих имелись вешалка и два кресла. Больших очередей, какие бывают у земских докторов, тут не ожидалось. Да и то сказать, господа нервные больные в основном проводили время в главном лечебном корпусе. А сюда прибегали с пустяками: смазать ушиб, накапать капли и просто поговорить о наболевшем. Для чего доктора в основном и нужны. В целом домашняя обстановка дополнялась миленькими снимками «Курорта» разных времен года.
В ближнем к двери самого кабинета кресле устроился Меркумов. Он дремал, прижимая к себе ком одеяла. Вид его, в ботинках на босу ногу и кальсонах под халатом, смотрелся здесь гармонично. Ванзаров вежливо, но громко кашлянул. Актер вздрогнул и захлопал глазами. Разобрав, кто перед ним, он добродушно зевнул.
– Что в номер не вернулись, господин санитар? – спросил Ванзаров.
– Доктор попросил подождать… – ответил Меркумов и опять зевнул, ловя рот ладошкой. – Актер – хуже прислуги. Каждый норовит ему приказание дать. Ничего, мы привычные.
– Будете ассистировать при отрезании ноги?
Меркумов часто заморгал, не находя спросонья сил понять, о чем его спрашивают.
– Зачем доктору понадобились? – пояснил Ванзаров.
– Говорит: «Вдруг понадобится сбегать за чем-то, а я один»… Да я же понимаю, такое дело. Не в обиде.
– Как самочувствие больного?
– Вроде не жаловался. Мы его на лежанку с одеяла переложили, так доктор меня сразу и выставил. Вот сюда…
– Могилевский за труды… – Ванзаров изобразил понятный жест… – обещал?
– А вы откуда знаете? – спросил Меркумов, прижимая одеяло к груди, будто его хотели отнять.
– Доктора и спирт – две вещи нераздельные. В санатории больным и гостям вина налить нельзя, но доктору, конечно, можно. У него служба тяжкая.
– Я бы не отказался от рюмочки…
– Не боитесь?
– Чего же?
– Доктора спирт разбавленным йодом закусывать предлагают, – сказал Ванзаров, и бровью не поведя. – Йод любите?
– Фу, какая гадость, – Меркумов покривился. – То-то он так хитро смотрел на меня… Спасибо, что предупредили. В ловушку не попадусь.
– Идите, уже поздно…
Встав, Меркумов с удовольствием потянулся. Одеяло он держал под мышкой.
– Да, пойду…
– Кстати, совсем забыл… – Ванзаров вынул две карты и протянул актеру: – Что скажете?
Меркумов покрутил пиковую даму с семеркой пик лицом и рубашкой.
– Вроде из той колоды, что игра шла.
– Именно так. На полу подобрал. На память. Второй раз колодой все одно не играют. Что-нибудь замечаете?
– Обычные карты, такими в каждой лавке торгуют…
– Вот и я говорю: обычные… – согласился Ванзаров. – Ну, идите, а то доктор без йода не отпустит.
Меркумова не пришлось уговаривать. Переложив одеяло, он с видимым облегчением покинул пост. Ванзаров подождал, пока шлепки его ботинок затихли за поворотом. И вошел в кабинет.
Для оказания помощи тут имелось только самое необходимое. Без изысков. Стеклянный шкафчик хранил редкие флакончики темного стекла, ватные бинты и лопатки для горла. Не было даже устрашающих шприцев или скальпелей. Большую часть кабинета занимал рабочий стол с зеленой лампой, одинокое кресло, не менее одинокий венский стул и кушетка для осмотра. На ней и лежал американец, бережно укутанный и подоткнутый одеялом. Голова его лежала на маленькой подушечке, чтобы шея не затекла. Он спал тихо, как младенец, повернувшись на бок от света. Ванзарову виден был его затылок.
Доктор занимался тем, что делают все доктора после тяжкой работы: курил в открытую форточку. Могилевский удостоил гостя взгляда и обратился к облачку дыма, которое утекало в ледяную щель.
– Обманули… – шепотом проговорил он.
Ванзаров оказался рядом тихо и незаметно, как привидение.
– И в мыслях не было, – ответил он.
– Значит, поняли, о чем я, – сказал Могилевский и запустил в форточку мастерскую струю горячего табачного дыма. Конечно, не так мастерски, как умеет великий Лебедев, но для Сестрорецка очень недурно.
– Чтение криминальных романов заточило вашу логику?
– Какая логика, сами заявили…
Гость подтянул к себе венский стул.
– Присутствую тут как частное лицо…
– Тоже занимаетесь благотворительностью? – Ему подмигнули.
– Господин доктор, раз вы такой умный, может, вы знаете больше, чем делаете вид? Может, просветите о подробностях биографии вашего пациента?
– Не имею ни малейшего представления, кто он такой… Да и зачем мне влезать? Мое дело гостей вне сезона встретить.
– Кто же все-таки заплатил за весь этот праздник? – Ванзаров оглянулся на кушетку.
– Я же вам говорил: фонд Семейного добросердечия и дружеской поддержки.
– Чудесная организация, надо будет записаться в ее члены. Что было с мистером Мавериком?
Доктор покосился на полуночного гостя.
– Экая у вас манера с одного на другое перескакивать…
– Что с ним случилось?
– Да как вам сказать… – Могилевский покрутил в пальцах остатки папиросы. – Я ведь больше по нервным болезным.
– Предположим, что с нервами у мистера американца все в порядке.
– Ну, я бы так не сказал. Все-таки что-то привело его в состояние, пограничное с психическим припадком…
– Благодарю, что не верите в призраков.
– Мне по должности не положено, – ответил Могилевский. – Он не был пьян, это я гарантирую, не принимал лекарств, у него их нет, я посмотрел на столик, остается…
– Наркотическое опьянение? – Ванзаров опять оглянулся на кушетку.
– Нет, кокаин тут ни при чем, – ответ был уверенным, не оставлявшим сомнений. – Да и зрачки у него не были расширены…
– Тогда что же остается?
– Я бы сказал, что мистер не до конца владеет собой…
– Все-таки душевнобольной? – Ванзаров бросил взгляд на спящего.
– Я этого не сказал. Вероятно, бурная жизнь в Америке, иначе бы он не нажил такого состояния, незаметно подточила его психику. Он сам может не знать, что тяжело болен. Точнее: догадывается и не показывает вида. Он научился распознавать признаки очередного приступа.
– Отпустил камердинера…
– Вот именно. Такие больные бывают очень хитры и предусмотрительны.
– Хотите сказать… – Ванзаров нащупал догадку. – Что у него в сознании живут две разные личности?
– Сознание разрывается между ними, – поправил доктор. – Каждая из них претендует занять все. Обычно заканчивается беспощадным пожиранием друг друга. Но это в финальной стадии. Наш гость в самом начале пути. У него еще есть годик-другой. Но это будет уже не наш профиль.
– Вы не нашли других ран, кроме тех, какие нанести себе мог он сам?
Доктор кивнул.
– На самом деле, он дрался. Но дрался сам с собой?
И с этим доктор согласился.
Ванзаров тихонько поднялся. Он быстро перебирал варианты. Логика разогналась до скорости паровоза, психологика погоняла. Могилевский залюбовался яростной работой мысли. Какую нечасто теперь встретишь. Ванзаров был величав и красив, как древний грек, открывавший законы человеческого бытия, но при этом безобразно теребил ус.
– Я вас разочаровал, Родион Георгиевич? – спросил доктор.
С некоторым трудом Ванзаров понял, о чем его спрашивают.
– Нет… Совсем нет… Я вам глубоко признателен… – ответил он и резко шагнул к кушетке. Как будто прыгнул.
Могилевский возмущенно зашипел. Но было поздно. Ванзаров приподнял край одеяла. Он видел лицо американца.
– Что вы делаете?! – возмущался доктор. – Я столько сил потратил, чтобы его упокоить, а вы…
– Это что такое? – громко спросил Ванзаров.
И сорвал одеяло.
