XX
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Когда Джэн Портер поняла, что странное лесное существо, которое спасло ее от когтей обезьяны, несет ее куда-то, как пленницу, она стала делать отчаянные попытки от него вырваться. Но сильные руки только немного крепче прижали ее к себе.

Тогда она отказалась от бесплодных попыток и стала лежать спокойно, разглядывая из-под полуопущенных век лицо того человека, который, неся ее на руках, так легко шагал через запутанные заросли кустарников.

Лицо его было необычайной красоты. Оно являлось идеальным типом мужественности и силы, не искаженным ни беспутной жизнью, ни зверскими и низменными страстями. Хотя Тарзан и был убийцей людей и животных, он убивал бесстрастно, как убивает охотник, за исключением тех редких случаев, когда он убивал из ненависти. Впрочем сама ненависть эта была не той злобной и долго таящейся ненавистью, которая навсегда оставляет страшную печать на чертах ненавидящего.

Тарзан убивал со светлой улыбкой на устах, а улыбка – основание красоты.

В тот миг, когда Тарзан напал на Теркоза, девушку поразила яркая красная полоса на его лбу, идущая от левого глаза до начала волос. Теперь, когда она внимательно рассматривала его черты, она увидела, что эта полоса исчезла, и только узкий, белый шрам отмечал еще место, где она выступала.

Джэн Портер не вырывалась и Тарзан слегка ослабил железное кольцо своих рук.

Раз он взглянул ей в глаза и улыбнулся – и девушке пришлось закрыть свои глаза, чтобы победить чары этого прекрасного лица.

Тарзан поднялся на деревья, и у Джэн Портер, не чувствовавшей никакого страха, от этой необычайной дороги, мелькнула мысль, что во многих отношениях она никогда за всю свою жизнь не была в такой безопасности, как теперь, когда лежала в объятиях этого сильного, дикого существа, которое несло ее, неизвестно куда и неизвестно для чего, через все более глухие заросли первобытного леса.

Иногда она закрывала глаза и со страхом думала о том, что ее ждет. Живое воображение подсказывало ей тогда всевозможные ужасы; но стоило ей поднять веки и взглянуть на прекрасное лицо, низко склоненное над нею, чтобы все опасения рассеивались.

Нет, ей не следует его бояться! В этом она все более и более убеждалась, пытливо разглядывая тонкие черты и честный взгляд, которые свидетельствовали о рыцарстве и благородстве натуры.

Они все глубже и глубже забирались в лес, смыкавшийся вокруг них неприступной, как ей казалось, стеной, но перед лесным богом, словно по волшебству, всякий раз открывался проход, который тотчас же и закрывался за ними.

Редкая ветка слегка касалась ее, – а между тем, и сверху и снизу, и спереди и сзади, глазам представлялась одна сплошная масса тесно сплетенных ветвей и ползучих растений.

Во время этой дороги Тарзан, идя упрямо вперед, был полон многими новыми мыслями. Перед ним встала задача, какой он еще никогда не встречал, и он скорее чувствовал, чем понимал, что должен разрешить ее как человек, а не как обезьяна.

Передвижение по средней террасе, по которой Тарзан прошел большую часть пути, помогло охладить пыл его первой неистовой страсти, так внезапно загоревшейся.

Теперь он стал размышлять об участи, которая выпала бы на долю девушки, если бы он не спас ее от Теркоза.

Он знал, почему тот не убил ее, и стал сравнивать свои намерения с намерениями обезьяны.

Правда, по обычаю джунглей, самец брал себе самку силой. Но может ли Тарзан в этом случае руководствоваться законом зверей? Разве Тарзан не человек? А как поступают в таких случаях люди? Он был в большом затруднении, потому что не знал.

Очень хотелось ему спросить об этом девушку; потом ему пришло в голову, что она уже ответила, сопротивляясь и пытаясь оттолкнуть его…

Наконец, они достигли своего назначения, и Тарзан, обезьяний приемыш, с Джэн Портер в своих сильных объятиях, легко спрыгнул на дерн той арены, где собирались для совета большие обезьяны и где они плясали в диких оргиях Дум-Дум.

Хотя они прошли много миль, день все еще не клонился к вечеру, и амфитеатр был облит полусветом, проникавшим сквозь чащу листвы.

Зеленый дерн казался мягким, прохладным и звал отдохнуть. Мириады шумов джунглей доносились издали и казались далеким звуком прибоя.

Чувство мечтательного спокойствия овладело Джэн Портер, когда она опустилась на дерн и взглянула на большую фигуру Тарзана, стоявшую возле нее. К этому прибавилось еще непонятное ощущение полнейшей безопасности.

Она следила за ним из-под полуопущенных век, пока Тарзан переходил через маленькую круглую полянку, направляясь к деревьям у дальнего края. Она отметила изящную величавость его походки, совершенную симметрию его величественной фигуры и гордую посадку его прекрасной головы на широких плечах.

Что за изумительное создание! Ни жестокость, ни низость не могут таиться под этой богоподобной внешностью. Никогда еще, думала она, подобное совершенство не попирало ногами землю.

Тарзан вскочил одним прыжком на дерево и исчез. Джэн Портер недоумевала: зачем он ушел? Неужели он оставил ее здесь, покинув ее судьбе в пустынных джунглях?

Она нервно оглянулась. Каждый стебель, каждый куст казались ей засадой какого-нибудь огромного и ужасного зверя, подстерегающего ее и только ждущего мгновения, чтобы вонзить блестящие клыки в ее нежное тело. Каждый звук превращала она в своем воображении в скрытое, незаметное приближение гибкого и злобного существа.

Какая разница во всем с тех пор, как он ее оставил!

Она сидела четыре или пять минут, показавшихся ей часами, с напряжением ожидая прыжка притаившегося животного, который положил бы конец ее муке.

Она почти молила о жестоких клыках, которые принесли бы ей смерть и отвратили бы эту агонию страха.

Услыхав вновь легкий шорох позади себя, она с криком вскочила на ноги и обернулась лицом к ждущему ее концу.

Перед ней стоял Тарзан, и в руках у него была целая груда роскошных спелых плодов.

Джэн Портер пошатнулась и упала бы, если бы Тарзан, бросив свою ношу, не удержал ее в своих объятиях. Она не потеряла сознания, но крепко прижалась к нему, вздрагивая и дрожа, как испуганная лань.

Тарзан, приемыш обезьян, тихо гладил ее шелковистые волосы и старался успокоить и утешить ее, как это делала Кала с ним, когда, маленькой обезьянкой, он пугался змеи Хисты или львицы Сабор.

Раз он слегка приник к ее лбу, и она не шелохнулась, только вздохнула и закрыла глаза.

Джэн никак не могла понять, что с ней делается.

Джэн чувствовала себя в безопасности в этих сильных объятиях, и ей этого было достаточно. О будущем не хотелось думать, и она покорялась судьбе. За несколько истекших часов, она вдруг стала доверять этому загадочному существу лесов, как доверяла бы лишь очень немногим знакомым ей мужчинам. Ей пришло в голову, что все это очень странно, и вдруг в ее душе родилась догадка, что это необыкновенное состояние может быть ничем иным, как настоящей любовью… Ее первой любовью! Она вспыхнула и улыбнулась. Джэн Портер слегка отодвинулась от Тарзана и, глядя на него с полуулыбающимся и полунасмешливым выражением, придававшим ее лицу полнейшую обворожительность, она указала на плоды в траве и села на край земляного барабана антропоидов, так как голод давал себя знать.

Тарзан быстро собрал плоды и, принеся их, положил к ее ногам; а затем и он тоже сел на барабан, рядом с нею, и стал ножом разрезать и приготовлять для нее пищу.

Они ели вместе и молчали, время от времени украдкой бросая друг на друга лукавые взгляды, пока, наконец, Джэн Портер не разразилась веселым смехом, к которому присоединился и Тарзан.

– Как жаль, что вы не говорите по-английски, – сказала девушка.

Тарзан покачал головой, и выражение трогательной и жадной пытливости омрачило его смеющиеся глаза.

Тогда Джэн Портер пыталась заговорить с ним по-французски, а потом по-немецки, но сама рассмеялась над своими ошибками при попытке говорить на последнем языке.

– Во всяком случае, – сказала она ему по-английски, – вы понимаете мой немецкий язык так же хорошо, как меня понимали в Берлине!

Тарзан давно уже пришел к решению относительно того, каким должен быть его дальнейший образ действий. Он имел время вспомнить все прочитанное им в книгах об обращении мужчин и женщин. И он поступит так, как он воображал, что поступили бы мужчины, если бы были на его месте.

Он снова встал и пошел к деревьям, но сначала попытался объяснить знаками, что скоро вернется, и так хорошо сделал это, что Джэн Портер поняла и не испугалась, когда он ушел.

Только чувство одиночества охватило ее, и она нетерпеливо смотрела на то место, где он исчез, ожидая его возвращения. Как и прежде, она была извещена о его присутствии легким шорохом за своей спиной и, обернувшись, увидела его, идущего по дерну с огромной ношей веток.

Он принес затем большое количество мягких трав и папоротников. Еще два раза уходил он, пока у него не оказалась под руками целая груда материалов. Тогда он разостлал папоротники и траву на земле в виде мягкой, ровной постели, а над нею соорудил шалаш из веток в несколько футов высоты. Ветки образовали как бы двухскатную кровлю, поставленную прямо на землю. На них он положил толстый слой огромных листьев слонового уха и накрыл ветвями и листьями один конец маленького убежища.

Они снова уселись вместе на край барабана и попытались разговаривать знаками.

Великолепный бриллиантовый медальон, висевший на шее Тарзана, оказался для Джэн Портер источником величайшего изумления. Она указала на него, и Тарзан снял хорошенькую безделушку и передал ей.

Джэн увидела, что оправа – работы искусного ювелира и что бриллианты прекрасной игры, но по гранению камней было видно, что работа несовременная.

Она заметила также, что медальон открывается, нажала скрытую пружину, и обе половины отпрянули. В каждой створке оказалось по миниатюре на слоновой кости.

На одной было изображение молодой красавицы, а другая представляла почти точный портрет сидевшего рядом с ней Тарзана, за исключением едва уловимой разницы в выражении.

Она посмотрела на Тарзана и увидела, что, склонившись к ней, он с удивлением устремил глаза на миниатюры. Протянув руку за медальоном, он отнял его у нее и принялся рассматривать миниатюры с очевидными признаками изумления и интереса. Его манеры ясно указывали, что он никогда до того не видел их и не думал, что медальон открывается.

Этот факт вызвал Джэн Портер на дальнейшие размышления, и воображение ее стало рисовать ей, как это прекрасное украшение попало в собственность дикого и непросвещенного существа неисследованных джунглей Африки.

Но еще более удивительно было то обстоятельство, что в медальоне оказалось изображение человека, который мог бы быть братом или, вернее, отцом этого лесного полубога.

Тарзан все еще пристально рассматривал оба изображения. Вдруг он снял с плеча колчан и, высыпав стрелы на землю, достал со дна мешкообразного вместилища плоский предмет, завернутый в несколько слоев мягких листьев и перевязанный длинными травами.

Осторожно развернул он листья, слой за слоем, пока, наконец, в его руках не очутилась фотография. Указывая на миниатюру мужчины в медальоне, он передал фотографию Джэн Портер.

Фотография привела девушку в еще большее удивление, так как она, очевидно, была лишь другим изображением того же самого мужчины, миниатюра которого находилась в медальоне рядом с миниатюрой молодой женщины.

Тарзан смотрел на нее с выражением недоумевающей растерянности в глазах, когда она взглянула на него. Казалось, на губах его шевелился какой-то вопрос.

Девушка указала на фотографию, потом на миниатюру и потом на него, как бы желая сообщить, что она думает, что это его изображение. Но он только покачал головой, и затем пожав своими могучими плечами, взял у нее фотографию и, заботливо завернув ее, опять спрятал на дно колчана.

Несколько минут он сидел молча, устремя глаза в землю, в то время как Джэн Портер, держа маленький медальон в руке, рассматривала его со всех сторон, стараясь отыскать какое-нибудь указание, которое могло бы привести к установлению подлинности первоначального его собственника. Наконец, ей в голову пришло простое объяснение. Медальон принадлежал лорду Грейстоку и миниатюры были его самого и леди Элис.

Это дикое существо просто нашло медальон в хижине на берегу. Как глупо было с ее стороны сразу не подумать об этом!

Но объяснить странное сходство лорда Грейстока с лесным богом – это было выше ее сил. Естественно, чего она не могла и представить себе, что этот голый дикарь в действительности сын лорда.

Наконец, Тарзан взглянул на девушку, рассматривавшую медальон. Он не мог проникнуть в значение миниатюр, но мог прочесть интерес и восхищение на лице живого молодого существа рядом с ним.

Она заметила, что он следит за ней, и, подумав, не желает ли он получить обратно свое украшение, протянула его ему. Он взял медальон и надел его ей на шею, улыбаясь выражению ее изумления при неожиданном подарке.

Джэн Портер горячо потрясла головой в знак отказа и попыталась снять золотые звенья со своей шеи, но Тарзан не допустил этого. Он взял ее руки в свои и, когда она стала настаивать на своем, он крепко держал их, чтобы помешать ей.

Наконец, она согласилась, с легким смехом поднесла медальон к губам и, встав, сделала Тарзану маленький реверанс.

Тарзан не знал точно, что она хочет этим сказать, но правильно догадался – это ее способ выразить признательность за подарок. Итак, он тоже встал и, взяв медальон в руки, склонился с важностью старинного придворного и прижал свои губы к тому месту, которого коснулись ее губы.

Величавый и любезный поклон его был исполнен с грацией и достоинством полнейшей бессознательности. Это была печать его происхождения, естественное проявление утонченного воспитания многих поколений и наследственный инстинкт приветливости, которых не смогли искоренить грубое воспитание и дикая среда.

Становилось уже темно, и они снова принялись за плоды, которые были для них одновременно и пищей, и питьем. Потом Тарзан встал и повел Джэн Портер к маленькому убежищу, сооруженному им, попросив ее знаком войти в него.

В первый раз после нескольких часов ощущение страха вновь охватило Джэн, и Тарзан почувствовал, что она пятится назад, как будто опасаясь его.

Часы, проведенные с этой девушкой, сделали Тарзана совершенно иным, чем он был утром. Теперь в каждом фибре его существа наследственность говорила громче, чем воспитание.

Он, конечно, не переродился в одно мгновение из дикой обезьяны в утонченного джентльмена, но инстинкт последнего стал преобладать; он весь горел желанием понравиться женщине, которую он любил, и не уронить себя в ее глазах!

Итак, Тарзан, обезьяний приемыш, сделал единственную вещь, которая могла убедить Джэн Портер в ее безопасности. Он вынул из ножен свой нож и передал его ей рукояткою вперед снова указывая знаком войти в убежище.

Девушка поняла и, взяв длинный нож, вошла в шалаш и улеглась на мягкие травы, в то время как Тарзан растянулся на земле поперек входа.

Так застало их восходящее утро.

Когда Джэн Портер проснулась, она не сразу припомнила удивительные происшествия минувшего дня, и потому изумилась, увидав странную обстановку, окружающую ее: маленький лиственный шалаш, мягкие травы ее постели и незнакомый вид кругом из отверстия в шалаше.

Медленно восстановляла она все обстоятельства ее теперешнего положения. И тогда огромное изумление родилось в ее сердце и ее охватила могучая волна благодарности за то, что, хотя она и подверглась ужасной опасности, но осталась невредимой.

Она двинулась к выходу из своего шалаша, чтобы взглянуть, где Тарзан. Его не было; но на этот раз страх не напал на нее: она была уверена, что он вернется!

На траве, у входа в беседку, она увидела отпечаток его тела в том месте, где он лежал всю ночь, охраняя ее. Она знала, что именно его присутствие здесь позволило ей спать в такой мирной безопасности.

Имея его вблизи, кто бы мог бояться? Она сомневалась, чтобы был еще другой человек на земле, с которым девушка могла чувствовать себя вне всякой опасности в диких африканских джунглях. Даже львы и пантеры ей теперь не страшны.

Она взглянула вверх и увидела, как его гибкая фигура легко спрыгнула с близ стоящего дерева. Когда он поймал ее глаза на нем, лицо его озарилось той открытой, сияющей улыбкой, которая накануне завоевала ее доверие.

Он подошел – и сердце Джэн Портер забилось сильнее и глаза ее заблестели, как никогда не блестели прежде, когда к ней приближался мужчина.

Он опять собрал плодов и сложил их у входа в шалаш. Еще раз уселись они, чтобы вместе поесть.

Джэн Портер стала раздумывать, какие же у него планы? Доставит ли он ее назад на берег, или будет держать здесь? И вдруг она осознала, что это обстоятельство, по-видимому, не очень ее тревожит. Неужели возможно, что ей это все равно?

Она начала также понимать, что, сидя здесь, рядом с улыбающимся гигантом, и кушая восхитительные плоды в лесном раю, скрытом в отдаленных глубинах африканских джунглей – она была и довольна, и очень счастлива.

Она никак не могла уразуметь этого. Казалось бы, что она должна быть измучена разными страхами, что должна бы впасть в уныние от мрачных предчувствий, а вместо всего этого сердце в груди ее ныло, и она улыбалась человеку, сидевшему рядом и отвечавшему ей улыбкой!

Когда они кончили завтрак, Тарзан вошел в ее шалаш и взял оттуда свой нож. Девушка совсем и забыла о нем! Она поняла, что это случилось потому, что она забыла страх, побудивший ее взять этот нож.

Сделав ей знак следовать за ним, Тарзан направился к деревьям на краю арены и, охватив ее сильной рукой, вспрыгнул на верхние ветки.

Девушка знала, что он несет ее к родным местам, и не могла понять внезапного чувства одиночества и печали, охватившего ее.

Несколько часов они медленно двигались вперед. Тарзан не спешил. Он пытался как можно дольше продлить сладостное удовольствие этого путешествия, в котором дорогие ему руки обвивали его шею, и потому он уклонился далеко к югу от прямого пути к берегу.

Много раз они останавливались для короткого отдыха, в котором Тарзан совсем не нуждался, а в полдень они остановились на целый час у небольшого ручья, где поели и утолили свою жажду.

Таким образом солнце было уже близко к закату, когда они подошли к поляне и Тарзан, спрыгнув на землю у большого дерева, раздвинул высокую траву и указал ей на маленькую хижину.

Она взяла его за руку, чтобы отвести туда и рассказать отцу, что этот человек спас ее от смерти и ужаса худшего, чем смерть, и что он охранял ее нежно и бережно, как мать.

Но на Тарзана, приемыша обезьян, опять нахлынула робость дикого существа перед человеческим жильем. Он покачал головой и отступил.

Девушка подошла к нему близко и смотрела ему в лицо просящими глазами. Ей почему-то была невыносима мысль, что он вернется один в ужасные джунгли.

Но он продолжал качать головой и, наконец, нежно привлек ее к себе и наклонился, чтобы поцеловать ее, но раньше посмотрел ей в глаза, чтобы узнать, будет ли ей это угодно, или она оттолкнет его.

Одно лишь мгновение колебалась девушка, затем порывисто обвила его шею руками, привлекла его лицо к своему и смело поцеловала его.

– Я люблю вас, люблю вас, – шепнула она.

Издали донесся слабый звук многих ружейных выстрелов. Тарзан и Джэн Портер подняли головы. Из хижины вышли м-р Филандер и Эсмеральда.

С того места, где находились Тарзан и девушка, они не могли видеть обоих судов, стоящих в бухте на якоре.

Тарзан указал по направлению к звукам, коснулся рукой своей груди и снова указал в том же направлении. Она поняла. Он уходил, и почему-то ей стало ясно, что он это делает, думая, что люди ее народа в опасности.

Он опять поцеловал ее.

– Возвращайтесь ко мне, – шепнула она. – Я буду ждать вас, ждать всегда.

Тарзан исчез – и, обернувшись Джэн Портер пошла через поляну к хижине.

М-р Филандер первый увидел ее. Было темно, а м-р Филандер был очень близорук.

– Скорей Эсмеральда! – крикнул он. – Бегите в хижину. Это львица! господи! господи!

Эсмеральда не стала ломать себе голову над проверкой сказанного м-ром Филандером. Его тона было достаточно. Она мигом очутилась в хижине и заперла за собою дверь раньше, чем он кончил произносить ее имя. Его «господи, господи» – было вызвано тем, что Эсмеральда в излишней торопливости заперлась, оставив снаружи как его, так и быстро приближающуюся львицу.

Он яростно забарабанил по тяжелой двери.

– Эсмеральда! – вопил он. – Эсмеральда! Впустите! Лев уже почти съел меня!

Эсмеральда поняла, что шум у двери производит львица, и, по своему обычаю, упала в обморок.

М-р Филандер бросил назад испуганный взгляд. Ужас! Зверь был совсем близко. М-р Филандер попытался вскарабкаться по стене хижины и ему удалось ухватиться за легкий выступ тростниковой крыши. С минуту он висел, цепляясь, как кошка, на веревке, натянутой для просушки белья. Но вдруг кусок тростниковой крыши рухнул, и м-р Филандер стремительно свалился на спину.

В то мгновение, когда он падал, в его уме блеснуло замечательное сведение из естественной истории. Если верить изменчивой памяти м-ра Филандера, львы и львицы никогда не тронут человека, притворившегося мертвым.

Итак, м-р Филандер продолжал лежать там, где упал, леденея от страха. Так как его руки в момент падения были вытянуты кверху, то эта поза смерти не была слишком убедительной.

Джэн Портер следила на всеми его выходками с кротким удивлением. Теперь же она засмеялась легким, заглушенным смехом; но этого было достаточно. М-р Филандер повернулся набок и осмотрелся кругом. Наконец, он разглядел ее.

– Джэн! – крикнул он. – Джэн Портер! господи, помилуй! Он вскочил на ноги и бросился к ней. Ему не верилось, что это она и что она жива.

– Помилуй, господи! Откуда вы? Где же вы были? Как?..

– Смилуйтесь, м-р Филандер, – прервала его девушка. – Мне не разобраться в такой куче вопросов!

– Хорошо, хорошо, – сказал м-р Филандер. – Господи, помилуй! Я так исполнен удивления и безграничного восторга видеть вас невредимой и здравой, что, верите ли, едва сам понимаю, что говорю. Но идите скорее, расскажите все, что с вами случилось!