Завтракала в «Питер Джонс» и купила для Генри новую лампу. Очень чопорный завтрак, одни женщины. Ни одного мужчины. Как будто ты в полку. Даже спокойней стало. Потом пошла в новое кино на Пикадилли, смотрела развалины в Нормандии и как приехал какой-то американский политик. Нечего делать до семи, когда Генри вернется. Выпила одна немножко. Это зря. Неужели я еще и сопьюсь? Но если я откажусь от всего, как мне жить? Я любила Мориса, нравилась мужчинам, любила капельку выпить. Вот это и называлось «я». Если Ты все это забрал, что от меня осталось? Пришел Генри, очень довольный. Он явно хотел, чтобы я спросила, чем он доволен, но я не спросила. Тогда он сказал сам: «Меня представили к четвертой степени».

Я спросила «А что это такое?»

Он чуть не обиделся, что я не знаю, и объяснил, что это — Орден Британской империи. Через год-другой, когда он возглавит отдел, дадут 2-ю степень, а когда выйдет в отставку — 1-ю.

— Совсем запуталась, — сказала я. — Ты не объяснишь?

— Хочешь быть леди Майлз? — сказал Генри, а я сердито подумала, что я хочу только одного — быть миссис Бендрикс, а этого не будет никогда. Леди Майлз не пьет, ни с кем не спит, только говорит о пенсиях с сэром Уильямом. Где же буду я?

Ночью я смотрела на Генри. Пока я, по закону — «виновная сторона», я могу смотреть на него нежно, как будто он ребенок, и я должна его беречь. А теперь я «невинна» и просто вынести его не могу. У него есть секретарша, она иногда звонит сюда. Она говорит: «Миссис Майлз, а Г. М. дома?» Все секретарши так говорят, это просто ужас какой-то, не по-дружески, а развязно. Я смотрела, как он спит, и думала: «Г. М., Господи Милостивый…» Иногда он улыбался во сне так быстро, скромно, словно говорил: «Да, очень мило, а теперь вернемся к делам».

Как-то я сказала ему:

— У тебя был роман с какой-нибудь секретаршей?

— Роман?

— Ну, любовная связь.

— Что ты! Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Я просто спросила.

— Я никого другого не любил, — сказал он и уткнулся в газету. А я все гадала, неужели мой муж такой неинтересный, что ни одна женщина на него не польстилась? Кроме меня, конечно. На что-то он был мне нужен, но я забыла, и я была слишком молода, не знала, что делаю. Это нечестно. Пока я любила Мориса, я любила Генри, а теперь, когда я «хорошая», я не люблю никого. А Тебя — меньше всех.