Месяц прошел в напряженной работе. Ольга ощущала бешеный темп исследований Смолина по количеству растений, поступавших к ней в лабораторию для анализа. Сначала шел бесконечный поток филлофор, ежедневно привозимых с моря, — Ольга понимала, что Смолин ищет наиболее богатые золотом формы. Но это длилось не больше недели. В свое время эта работа уже была проведена Петровым при выборе исходного материала для полиплоидной расы. Было обследовано несколько тысяч растений, и выбор самых золотоносных не представлял больших трудностей, так как Петров уже установил внешние признаки, сопутствующие богатому содержанию золота. Затем стали поступать проростки — сначала десятками, потом сотнями, наконец, тысячами, и поток с каждым днем увеличивался. Смолин работал с яростным напором, как одержимый.

У него уже не оставалось времени для бесед с сотрудниками. Они были знакомы со стилем работы и не беспокоили преждевременным любопытством. Было хорошо известно: когда определится результат, он немедленно станет достоянием всего коллектива.

Настроение у Ольги было сумрачным. Ослепительное июньское солнце, проникающее в окна сквозь раздуваемые ветром шелковые занавески, не радовало, а раздражало Ольгу своим ненужным блеском. Работа шла автоматически — вместе с Ольгой, под ее присмотром, в лаборатории стояли у приборов шесть лаборантов, но поспевать за Смолиным становилось все труднее и труднее.

Когда на анализ поступали взрослые растения, определять содержание золота было легко: метод Калашника позволял с достаточной точностью улавливать золото в золе, полученной от единичного экземпляра. Но с первыми же определениями золота в проростках возникли затруднения — и, как Ольге казалось по неопытности, непреодолимые. Каждый проросток весил не более грамма, после сжигания оставалось 5–6 миллиграммов золы. При всей тонкости метода Калашника определить в таком ничтожном количестве вещества уже сверхничтожное количество золота казалось невозможным.

Сначала Ольга выходила из затруднения первым пришедшим ей в голову способом: массовым анализом сотен проростков, сожженных вместе. Средняя цифра получалась такая высокая, что Смолин не возражал против этого способа. Но уже на третьей неделе, когда он стал выводить второе поколение водорослей, не дожидаясь завершения роста первого, перед Ольгой встала задача — определять содержание золота в каждом отдельном проростке.

Они поступали в химическую лабораторию во множестве. И каждую новую партию сопровождала записка Смолина, нацарапанная торопливым, корявым почерком: "Индивид, анализ. Обязат!" Эти записки бросали Ольгу в жар. Она отдавала уточнению метода все силы. Кое-как, с допущением возможности огромной ошибки, ей удавалось определять золото в крупных — тяжелее грамма — проростках. Ошибка была не очень заметна, так как содержание золота в третьем и четвертом поколениях возрастало совершенно фантастически. Смолин со свойственным ему в научных исследованиях азартом беспрерывно повышал концентрацию золота в аквариумах. Но, когда он начал добиваться от Ольги точности определения в сотых долях процента, ей пришлось сознаться в своем бессилии.

Утром Ольга спустилась в подвальный этаж, где работали Смолин и Петров, раздраженная неудачами, расстроенная неудовольствием Смолина и злая на себя за свою растерянность. В голубом полумраке сияли два ярких кружка осветителей. Два снопа света падали из-под невидимых абажуров настольных ламп на развернутые около микроскопов тетради с записями и освещали два профиля высокий лоб, орлиный нос, короткие усы и энергичный подбородок Смолина и по-детски круглый лоб, светлые волосы и мягкие, пухлые губы Петрова.

— В чем дело, Ольга Федоровна? — спросил Смолин таким тоном, что у девушки екнуло сердце.

— Не выходит, — ответила Ольга сердито.

— Понимаю, что не выходит, — спокойно сказал Смолин, — но почему?

— А потому, что нельзя нашим способом определять гаммы золота в миллиграммах вещества. — Ольга уже не скрывала раздражения. — Ведь после сжигания от вашего проростка остается не больше тридцати, а то и двадцати миллиграммов.

— Ах, вот оно что… Что же вы мне раньше об этом не сказали?

— Думала, что сумею, — мрачно ответила Ольга.

Петров сочувственно улыбнулся ей, ожидая сердитой реплики Смолина.

— Значит, гаммы золота на миллиграммы золы? — переспросил он, прищурясь и глядя на Ольгу рассеянно, словно не видя ее. — Ну, что же, подумаем, как быть дальше. Будем думать, и вы и я.

Ольга вернулась к себе недовольная, злая, в подавленном настроении. Стояла у приборов, машинально крутя рычаги и безнадежно всматриваясь в растворы.

Смолин зашел к ней под вечер, когда она заканчивала работу, уже выбившись из сил от бесплодных попыток получить в анализе сотые доли процента. Лаборанты давно разошлись. Спускалось солнце, окрашивая в розовый цвет шелковые занавески и белые косяки окон.

Еще издали Ольга увидела в руке у Смолина длинный блекло-сиреневый конверт. Подходя, профессор небрежно сунул его в нагрудный кармашек халата, — и в те немногие минуты, пока Смолин говорил с Ольгой, ее раздражал и томил этот торчащий уголок конверта.

— Итак, значит гаммы в миллиграммах? — начал Смолин вопросом, не требующим ответа.

Ольга утвердительно кивнула головой. Смолин продолжал тем же рассеянным тоном:

— Так, так… Плохо… Что же делать?

— Не знаю. Ничего не выходит…

Смолин подошел к окну, отдернул занавеску и, заложив руки за голову, загляделся на чудесную панораму. Потом улыбаясь повернулся к Ольге.

— Значит, нужно осваивать другие методы… Хочу съездить в Москву, Смолин покосился на конверт, высунувшийся из кармашка, и небрежным щелчком осадил его вниз.

— А я?

— А вы будете продолжать совершенствовать ваш метод, пока не отработаете пригодный для нашей работы вариант.

После ухода Смолина Ольга долго стояла у окна, предаваясь невеселым мыслям. Начинало смеркаться, когда из подъезда лабораторного здания вышел Смолин — весь в белом, элегантный, изящный, несмотря на высокий рост и широко развернутые плечи. Ольга не сводила с него глаз. Смолин перешел улицу, остановился на набережной и, видимо, задумался, положив руки на перила решетки. Но вот в его руках появился знакомый Ольге конверт. Смолин медленно, аккуратно разорвал его надвое, потом еще надвое, потом еще и еще, — и клочки письма стайкой снежинок, трепеща в воздухе, закружились над заливом.

На другой день Смолин уехал в Москву. Потянулись скучные будни. Ольга продолжала работу, принимаясь за каждую новую модификацию метода с таким ожесточенным упорством, словно только от ее усилий и зависело повышение содержания золота в растениях.

Начатые Смолиным опыты выведения золотоносных водорослей из разрушенных тканей продолжал Петров. После неудачи с полиплоидами интерес к колхицину у него угас. Но загадочное открытие Крушинского по-прежнему не давало ему покоя.

Каждое утро, пробегая к себе на второй этаж, Ольга заглядывала в лабораторию Петрова и удивлялась, что ей никогда не приходилось опередить Аркадия, словно он и не покидал на ночь своего рабочего места. С утра он возился с проростками, развивающимися в сотнях аквариумов с растертыми водорослями, добросовестно осуществляя план, оставленный ему профессором. Но после короткого обеденного перерыва он с головой уходил в бесконечные попытки воспроизвести "ошеломляющее открытие" несчастного Николая Карловича. Теперь Петров увлекся мыслью получить проростки из растертых тканей золотой водоросли, подобно тому как были получены проростки филлофоры в аквариумах Ольги. Ежедневно он предпринимал новые и новые попытки: менял состав воды, понижал и повышал ее температуру, вводил в растворы различные количества золота. Все было безуспешно.

Профессор приехал через неделю — так же неожиданно, как и уехал. С ним прибыл груз в двух тяжелых ящиках, немедленно доставленный в лабораторию. Едва поздоровавшись с сотрудниками, Смолин спустился в подвальный этаж и принялся вместе с Петровым за распаковку. Ольга сгорала от любопытства, но, встретившись с Петровым за обедом, сумела удержаться от вопросов. Аркадий смотрел на нее смеющимися глазами, видимо, раздираемый желанием рассказать обо всем, что узнал от профессора, но, пересиливая себя, говорил о незначительных, неинтересных вещах. Так прошло три дня. Утром на четвертый день на станции появился гость с далекого севера "Панин.