Часть вторая. ЦЕПЬ НЕУДАЧ

Короткая севастопольская зима прошла в напряженной работе. В январе были полностью подготовлены лабораторные помещения и аквариумы для экспериментальных исследований. Ежедневно, если драгированию не мешали штормы, "Мечников" привозил для анализа груды водорослей, собранных в различных участках филлофорного моря. Смолин с группой помощников, специалистов по водорослям — альгологов, отбирал растения, различающиеся содержанием золота. Число золотоносных рас, установленных среди бесчисленных вариаций филлофоры, уже достигало двенадцати. Точное исследование строения водорослей позволило различать эти расы не только по интенсивности накопления золота, но и по многим признакам анатомического строения, характеру ветвления, форме слоевища и способу образования органов размножения. Приступить к выращиванию филлофоры в аквариумах решено было, как только наступит сезон наиболее бурного развития водорослей.

Петров принялся за работу со всем пылом нерастраченных сил и юношеского энтузиазма. С раннего утра он забирался в аквариальную, где на длинных стеллажах были расставлены сотни кристаллизаторов с морской водой, предназначенных для проращивания спор и зародышевых клеток — так называемых карпоспор.

В холодные месяцы морские водоросли развиваются очень слабо. С наступлением теплых дней началась горячая пора. Нужно было сначала изменить наследственность филлофоры путем скрещивания различных рас, а затем воспитать гибриды в среде, содержащей растворенное золото. Для ускорения развития применялись различные вещества, вызывающие усиленный рост, — так называемые ростовые вещества. По плану Петрова была введена обработка проростков водорослей ультрафиолетовыми лучами и колхицином. Задача была нелегкая. Надо было точно определять дозировку лучей, безвредную для клеток, но в то же время достаточную, чтобы вызвать ускорение их размножения. Еще большей точности требовало применение колхицина. Это вещество — экстракт из лекарственного растения безвременника — широко использовалось учеными капиталистических стран для получения растений с удвоенными и учетверенными размерами клеток. В советской науке прочно утвердилось отрицательное отношение к использованию этого яда для селекции растений, и опыт его применения был невелик. Не меньшие трудности возникали с введением в среду золота. Золото употреблялось растворенным в воде, где развивались растения. Необходимая концентрация его определялась путем многочисленных опытов. Все это требовало многих часов ежедневного, упорного, кропотливого труда.

Результаты начали определяться только в конце февраля.

Было около четырех часов дня, когда Ольга спустилась в аквариальную, чтобы оторвать Петрова от работы и вести его обедать. Она знала, что если ему не помешать, он просидит до поздней ночи и не вспомнит об обеде.

Новое помещение для аквариумов находилось ниже уровня моря. Лестница была освещена лучами вечернего солнца, проходившими через окна в потолке. Ольга быстро сбежала по ступенькам и вошла в коридор. Здесь было сумрачно и прохладно. Всхлипывала труба водопровода, жужжали моторы, нагнетающие в аквариумы воздух, чуть потрескивало что-то в радиаторах отопления, подогревающих воду для аквариумов.

Ольга распахнула дверь лаборатории и остановилась на пороге, ничего не различая в темном пространстве, кроме синеватого света, мерцающего вдали. Она знала, что Петров сидит у источника этого света, и осторожно направилась туда, протянув вперед руки, чтобы не задеть стоящие посреди комнаты стеллажи.

— Вы скоро кончите, синьор? — спросила она на ходу.

Петров не ответил.

— Послушайте, сэр, девушка обращается к вам с вопросом, — Ольга остановилась, наконец, позади его стула. — Когда вы соблаговолите ей ответить?

— Что такое? — Петров поднял голову и повернул к ней голубое лицо с темными стеклами очков на глазах. — А, Оленька! Приветствую вас.

— Во-первых, не смейте называть меня Оленькой, — сердито ответила она. — А во-вторых, прошу вас кончить ваши эксперименты в темноте. Пора обедать.

— Одну минутку, — заговорил Петров умоляющим тоном.

— Тут еще… десятка два объектов… и я закончу эту серию… Несите, Полина! — обратился он к лаборантке.

В освещенном голубым светом пространстве появились руки, взяли со стола перед Петровым подносик с дюжиной кристаллизаторов и пропали в темноте. Петров протянул руку и втянул под голубой свет новую партию сосудов. Он нагнулся к ним, напряженно всматриваясь через темные очки в каждую чашку.

— Так… хорошо… — бормотал он сквозь зубы.

Глаза Ольги уже приспособились к освещению и различили над столом большой осветитель конической формы, обращенный раструбом вниз; из него и шел слабый, мерцающий, голубой свет. Рука Петрова придвинула справа из темноты стержень с укрепленной на нем темной коробкой. Ольга знала, что это новейшая конструкция ультрафиолетовой лампы. Левой рукой Петров включил метроном. В тишине подвала резко защелкали секунды, отбиваемые маятником.

— Так, — сказал Петров, — внимание! — Он повернул кремальеру, спустил аппарат ниже и подвел под его вытянутый хобот один из кристаллизаторов. — Раз!

Голубой свет погас. Сквозь резкие удары метронома слышалось ровное гудение аппарата.

— … Пять, шесть, семь, восемь! — отсчитал Петров.

Снова вспыхнул голубой свет. Руки Петрова повторили те же движения. Опять Ольга увидела мерцающий мрак. Метроном продолжал отбивать секунды… Петров облучил второй, третий, четвертый объект… Наконец, все кристаллизаторы были переставлены налево.

— Несите, Полина! — сказал Петров, и потянулся за следующей партией.

Но Ольга властно положила руку ему на плечо.

— Довольно!

— Еще немножко, — попытался сопротивляться Петров.

— Я вам говорю, довольно! — повторила Ольга, тряся его за плечо. Поднимайтесь, и идемте! Вы тут совсем изведетесь.

Петров покорно вздохнул и встал.

— Как дела? — спросил он, словно очнувшись от сна.

— Мои дела в полном порядке, а вот вы, я вижу, работаете без учета возможностей своего организма. Поймите вы, наконец, несчастный ученый червяк, что так нельзя! В Москве вы хоть в теннис играли!.. А тут?.. Пошли!..

Петров снял очки, положил их на стол и медленно начал расстегивать пуговицы халата. Его губы, под голубыми лучами совсем черные, растянулись в смущенной улыбке.

— Итак, Ольга Федоровна, — сказал он мечтательно, — мы на пороге успеха.

— Что такое? — заинтересовалась Ольга.

— О результатах нашей работы здесь вы знаете. А сегодня от Николая Карловича получено известие о новом открытии.

— Да что вы! Что же он пишет?

— Сами услышите от Евгения Николаевича.

Он кинул халат на спинку стула и повел Ольгу к двери.

— Вы, ведь, тоже еще не обедали, Полина? — обратился он к лаборантке. — Ступайте домой.

— Вечером приходить? — спросила девушка. Петров колебался, что ответить.

— Нет, не нужно, — резко сказала Ольга. Сегодня он будет отдыхать. Надо же, наконец, посмотреть на свет, Аркадий Петрович. Вы в вашем подземелье обратитесь, в конце концов, в протея и отвыкнете от солнечного…

Она оборвала на полуслове и прислушалась. В коридоре раздавались голоса и шаги.

Дверь приоткрылась. Из коридора гулко прозвучал громкий голос Смолина:

— Аркадий Петрович, вы здесь? Можно вас попросить для демонстрации ваших успехов?

Смолин сделал шаг назад, пропуская из дверей Ольгу и Аркадия.

— Вот, Григорий Харитонович, позвольте вам представить моих учеников, — сказал Смолин.

Из-за его спины показалась знакомая коренастая фигура с лохматой гривой на большой голове. Грива приветственно затряслась.

— Как же, как же, — услышала Ольга знакомый грохочущий бас. — С девицей мы немного знакомы. Разрешите напомнить себя — Григорий Калашник. Ну, как дела с применением моего метода?

— Хорошо, — ответила Ольга, краснея и сдвинув брови.

— Нет, видно не очень хорошо, — возразил Калашник, удерживая ее руку в своей широкой ладони. — Иначе бы вы не обращались за помощью к протоплазме.

— Вы смущаете девушку, Григорий Харитонович, — мягко остановил его Смолин. — Сейчас вы сами увидите эту помощь. Ну, Аркадий Петрович, показывайте.

Петров пошел впереди по гулкому коридору. Калашник следовал за ним, ведя Ольгу под локоть.

В большой аквариальной было светло. Лучи солнца падали в огромные аквариумы сверху через застекленный потолок. Пройдя сквозь воду, свет неясными расплывающимися зеленовато-голубыми и красными пятнами падал на кафельный пол и на стены аквариальной. Воздух был горяч и влажен. Жаром тянуло от калориферов, уходящих в глубину воды через бетонные основания аквариумов.

Калашник резко остановился у зеркального стекла и устремил внимательный взгляд в прозрачную голубую воду. Только здесь он отпустил руку Ольги.

Куда ни проникал взгляд — всюду тянулись длинными, ветвящимися лентами причудливо и густо переплетенные ветви. Их основания тонкие короткие стволы — упирались на дне аквариума в плотную, уложенную на камне, площадку грунта. Узкие листовые пластинки светились всеми оттенками красного цвета от темнобагрового и до нежно-розового, — смягченного нежной голубизной воды.

— Это и есть ваша… филлофора? — неопределенно хмыкнув, спросил Калашник.

— Да, это выведенная Петровым новая форма филлофоры, — ответил Смолин.

— Ну, и что же в ней замечательного?

— В ней все необычно, — объяснил Смолин. — Размеры. Форма. Скорость роста. А главное — повышение интенсивности тех процессов, которые для нас более всего интересны.

— А именно?

— Процессы, ведущие к накоплению золота в протоплазме.

Калашник встряхнул лохматой головой и опять устремил взгляд в глубину аквариума.

— Ну, и… какова же эта повышенная вами способность к накоплению золота? — спросил он саркастически.

— Вам известно, в каких количествах встречается золото в растительных организмах?

— Ну… более или менее… Словом, известно, что обнаружены следы…

— "Следы" — это термин науки прошлого столетия. Разработанные вами методы позволяют точно учесть количество золота не только в растворе, но и в протоплазме животных и растений. Правда, золото относят к ультрамикроэлементам: его содержание в объекте не превышает стотысячных долей процента. Но в морской воде золото измеряется не стотысячными, а десятимиллионными долями процента. Так что даже то, что вы называете "следами" в протоплазме, это результат повышения концентрации в сто раз. Такая способность есть почти у всех морских растений. Филлофора не составляет исключения.

— Сколько же золота содержит зола филлофоры? — пренебрежительно спросил Калашник.

— Около грамма на три тонны золы.

Калашник расхохотался.

— Извините меня, Евгений Николаевич… Ха-ха!.. Но любой металлург… посмеется, над вами, если узнает, каких трудов стоит получить эти три тонны золы!.. Ведь это же добрая сотня тонн сырой водоросли!

— Именно, поэтому мы и приступили к опытам с разными воздействиями на зародышевые клетки филлофоры, чтобы заставить ее работать интенсивнее. Ну, скажите этому скептику, Аркадий Петрович, чего мы добились?

— Эта раса, — кивнул Петров на аквариум, — накапливает уже втрое больше грамм на одну тонну золы. Здесь золото на границе перехода из ультрамикроэлементов в группу микроэлементов.

— То-есть ее содержание в протоплазме измеряется уже десятитысячными долями процента, — пояснил Смолин.

— Ну, это еще далеко за пределами практического использования, Калашник пожал плечами.

— Подождите, — сказал Смолин, — это не все. Если принять во внимание интенсивность роста нашей расы, то ваш интерес к ней, я полагаю, возрастет… Аркадий Петрович, когда вы пустили зародыши филлофоры в этот бассейн?

— Девять дней назад, Евгений Николаевич, 15 февраля, — ответил Петров.

— Ну-с, что вы на это скажете? — торжествующе обратился Смолин к Калашнику. — В этом бассейне не меньше пяти килограммов водоросли, то есть граммов сто золы. Значит, протоплазма филлофоры в аквариуме объемом десять тысяч литров за девять дней роста сконцентрировала из морской воды одну десятую миллиграмма золота… Это — немного, но все же вполне измеримое количество. Я полагаю, что в этой сборной группе водорослей, измененных действием ультрафиолетовых лучей и колхицина, можно будет найти более энергично работающие экземпляры. И с ними мы будем экспериментировать дальше.

Наступило молчание. Ольга вопросительно взглянула на Петрова. Он подмигнул ей и спросил:

— Вы обедали, Евгений Николаевич?

— Сейчас, пойдем вместе… — рассеянно отозвался Смолин. — Что же вы молчите, Григорий Харитонович? Как ваше мнение?..

Калашник засопел, поскреб рукой подбородок, пропуская сквозь пальцы жесткую бороду, передернул плечами, словно ему стал неловок пиджак.

— Что ж… могу только пожелать успеха, — сказал он, наконец, сверкнув из-под бровей колючим взглядом. — Я не биолог, я — химик. И, как вы знаете, больше верю в химию. А такие штучки, — он тряхнул головой в сторону аквариума, — были больше к лицу Парацельсу… Алхимия. — Он помрачнел еще больше и стал прощаться. — Хотя, может быть, я и ошибаюсь, — пробормотал он, пожимая руку Смолину. — Сообщают, что даже Симпсон соблазнился вашими методами.

— А как ваши дела, Григорий Харитонович? — спросил Смолин, удерживая его руку.

— Приезжайте ко мне в лабораторию, посмотрите. Пока особыми успехами похвастаться мы не можем. Нам протоплазма не, помогает…

— А где ваша лаборатория? — робко спросила Ольга.

— В Феодосии… То самое помещение, которое занимали в прошлом году вы. Условия пока еще неважные. Работать можно только в дневные часы. Вечером, когда зажигают свет, энергии не хватает. Включаем наши вибраторы и во всем городе лампы меркнут. Ну, желаю успеха.

Он нахлобучил шляпу, отворил дверь и вышел. Смолин с улыбкой смотрел ему вслед.

— Ну, Ольга Федоровна, — сказал он весело. — Наш Николай Карлович тоже, наконец, рапортует о достижениях!

Ольга вопросительно смотрела на Смолина.

Она давно не видела его таким бодрым и довольным.

— Имеем известия о каких-то неслыханных успехах, — сообщил Смолин. Прошу вас взглянуть!

Ольга взяла в руки листок бумаги. "Батуми, 5 марта", — разобрала она первую строчку телеграммы. Взглянула на подпись — "Крушинский". С удивлением прочитала текст: "Ошеломляющее открытие. Жду вашего приезда".

Смолин не сводил с нее глаз, наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Каков! — воскликнул он. — Вот не ожидал, что Николай Карлович сможет нас чем-то удивить! — Усы его зашевелились в усмешке. — Но, признаюсь, не могу даже себе представить, какое открытие мог он сделать. Да еще ошеломляющее! — Смолин покачал головой, перечитывая телеграмму. — Что же, надо ехать!..

— Завтра поедете? — спросила Ольга.

— Да нет, сегодня же и отправлюсь. Эта телеграмма меня заинтриговала… Аркадий Петрович, закажите пожалуйста билет на ближайший экспресс.

— Есть заказать билет! — весело отозвался Петров.

Он отворил дверь и посторонился, чтобы пропустить Ольгу, но Смолин жестом предложил девушке остаться в комнате. Когда Петров вышел, профессор спросил Ольгу своим обычным небрежно-ласковым тоном:

— Как дела?

— Все в порядке. Ничего нового нет… Ведь вы там не задержитесь?

— Как знать, как знать. Здесь работа идет нормально, а там "открытие" Николая Карловича. Может быть, оно задержит надолго.

Он посмотрел на нее в упор, чувствуя во взгляде Ольги какой-то вопрос. Она отвела глаза. Наступило неловкое молчание.

— Евгений Николаевич! — вдруг прогудел сверху отчаянный крик Петрова.

У Ольги екнуло сердце. Петров с грохотом ворвался в аквариальную.

— Что случилось, Аркадий? — спросил Смолин.

— Несчастье, Евгений Николаевич, несчастье! — Петров задыхался от возбуждения. — Несчастье с Крушинским!

— Что такое?

— Телефонограмма из Батуми… Крушинский утонул. Просят вас немедленно приехать…

Лицо Смолина окаменело. Он смотрел на Петрова, словно не понимая смысла его слов.

— Сейчас же — на пристань! — сказал он, наконец. — Если глиссер-экспресс не ушел, задержите отход, объясните капитану, в чем дело. Я буду через минуту.

Петров снова бросился вверх по лестнице.

— Какое несчастье! — вырвалось у Ольги. — Бедный Николай Карлович!

— Несчастье? — переспросил Смолин машинально. — Да, да это большое несчастье… если только это действительно — несчастье.

— А что же?

Смолин ничего не ответил.