21. Загадка
Прошло несколько дней с тех пор, как Дьяков встретился с Лапиным у дверей его комнаты. Но машинист все не мог забыть глаз охранника, казалось, пронзивших его насквозь. Чтобы не вспугнуть сторожа, Дьяков сделал вид, что оставил его в покое. Он приобрел себе театральный бинокль и тщательно вымыл окна лебедочной; отныне место его работы должно стать обсерваторией наблюдения за Лапиным.
Сменный лебедчик Ганшин нравился Дьякову своим трудолюбием и молчаливостью, и он решил привлечь его к наблюдению. На следующий день, принимая от чернявого Ганшина пульт управления, Дьяков как бы невзначай спросил:
— Как думаешь, Волоха, кто бы мог порешить нашего инженера?
— Банда.
— И я полагаю, банда. А как думаешь, откуда стрелял человек?
— Снайпер.
— И это верно, — одобрительно согласился Дьяков. — А как полагаешь, наводка снайперу от нас?
Ганшин задумался.
— Сдается мне, — продолжал Дьяков, — наводка от нас. И человек у меня есть на примете.
— Лапин?
— Он самый! — воскликнул машинист, обрадовавшись совпадению своих выводов с мыслями помощника.
— Словом, Волоха, за Лапиным смотреть надо.
Ганшин понимающе кивнул.
— Скажем, увидел его, ну и гляди в оба. Я увидел — то же самое. И писульку вести надо — к чему подходил, что трогал, с кем говорил. А то прошел, и запамятовал все. По себе знаю.
Ганшин опять кивнул. И лишь сейчас Дьяков рассказал сменному лебедчику все, что заметил за подозрительным сторожем: как он с непостижимой быстротой оказался за его спиной в коридоре, как тайком осматривал тросы, машины, трансформатор, место, где убили Белова. Оставляя дежурство, Дьяков торжественно передал бинокль Ганшину:
— Если Лапин далеко, гляди сквозь стекла, — сказал он. — Чуть что, зови меня, — и машинист дружески ткнул союзника кулаком в грудь.
Из лебедочной Дьяков направился ко Второй шахте. После случая у дверей Дьяков не мог часто ходить в общежитие № 5, где сторож занимал комнату. Нужен был еще один помощник, который смотрел бы за Лапиным вечерами. Выбор машиниста пал на рабочего Бутова. Он жил в том же коридоре, что и Лапин, имел нрав общительный и располагающий к себе. Бутов любил поволочиться, всегда сидел без денег, нередко возвращался из города с синяками.
Поймав Бутова у парапета вокруг копей, Дьяков кивнул ему:
— Витей, здорово!
— Здравствуйте, — почтительно поклонился Бутов.
— Скажи, Витей, — без обиняков начал Дьяков, — чья работа убитый Белов?
— Империалисты, — не задумываясь, ответил Бутов и поправил упавшие на лоб волосы.
— А наводка империалистам от кого?
— Изнутри.
— Кто?
— Кабы знать.
— А если скажу, кто наводит, тогда что?
Бутов недоверчиво посмотрел на большое лицо Дьякова.
— Я б его во, — и рабочий грубыми мозолистыми руками сдавил горло воображаемого врага.
— Слушай, Витей, что я тебе расскажу, — и лебедчик повторил Бутову то же, что недавно говорил Ганшину.
Так родился союз трех. И теперь за хромым сторожем днем следил Дьяков и Ганшин, вечером Лапин попадал в орбиту внимания Бутова. Выяснилось, что через день сторож ездит в город, где на Сосновской, 30 у него жена. День за днем, час за часом Дьяков отмечал в тетради все действия Лапина в зоне копей. «Лапин дважды обходил склад взрывчатых веществ в километре от Амака», — было записано в тетради со слов молодого горняка. «Лапина особо интересует лебедочная, подъемные машины, промывочные механизмы, приемник кимберлита, дробильный цех, трансформатор и электропитание», — говорилось в дневнике далее. На отдельной странице машинист в деталях описывал привычки охранника: «Рано ложится, на стук в дверь не открывает. Лекций для рабочих не посещает, знакомств не водит. Не курит, в столовой сидит особняком».
«И почему б Лапину не отпереть дверь, если стучат?$1 — все чаще задумывался Дьяков и решил проверить, чем занят сторож ночами.
В тот же день около десяти вечера Дьяков, Ганшин и Бутов собрались у общежития №5. Жужжали назойливые комары, пахли табачки. Было душно. По разработанному заранее плану Бутов сел у входа в коридор и стал незаметно караулить дверь Лапина. Открыв калитку в заборе, Ганшин и Дьяков вошли в сад позади дома и двинулись к окну охранника.
Хитрый сторож, однако, предвидел осаду и со стороны сада: земля у подоконника была взрыхлена и посыпана песком, так что на ней ясно отпечатывался даже самый незначительный след. «Страховая полоса, — подумал про себя Дьяков, — как на границе». Все же он и Ганшин ступили на песок. Машинист уже хотел забраться на подоконник, как вдруг из-за дерева выскользнула чья-то бесшумная тень. Это был Бутов. По уговору он должен был вызвать Лапина и пригласить его поиграть в карты.
— Стучал, стучал, — шепотом заговорил Бутов, — кожу с пальцев слупил. Не открывает.
— Ступай обратно, — распорядился Дьяков, — и карауль дверь! Чуть что, сигай сюда!
Бутов ушел, и лебедчик вновь стоял у окна. С помощью сильных рук Ганшина машинист уже начал было взбираться на подоконник, как вдруг в комнате сторожа загорелся свет. Оба рабочих едва успели выскочить из его яркого косого квадрата.
— Ведь дома сатана, — выругался Дьяков, — а открыть не хочет.
Внезапно свет погас. Все же Дьяков успел заметить, что несмотря на жару, форточка в окне наглухо закрыта. Ганшин видел, что его товарища по вылазке все больше охватывает азарт преследования, и он прошептал на ухо лебедчику:
— Переждать надо. Не то нарвемся.
Прошло полчаса, час. Где-то застрекотали ночные жуки; выпала роса. Дьяков решил, что пора действовать. Уже в третий раз за этот вечер он подошел к окну, с трудом забрался на узкий подоконник и заглянул внутрь комнаты поверх занавески. Глазам его предстала сплошная темнота. Постепенно, однако, глаза привыкли к мраку, и с помощью бинокля он увидел, что кровать сторожа пуста.
— В комнате ни души, — не удержался от восклицания Дьяков, почувствовав одновременно, что подпиравшие его снизу руки чуть дрогнули.
— Может под кроватью? — тихо спросил Ганшин.
Но комната была совершенно пуста: ни за столом, ни на кровати, ни на стульях не было видно никого. И неожиданно для себя машинист постучал в окно:
— Вылезай, Лапин! Чего испугался. Тебя же зовут.
Но комната все так же молчала, и вдруг опять неожиданно вспыхнул свет. Пораженный Дьяков едва не свалился на Ганшина. Придя в себя, он решил идти напролом, и не спрыгнув на землю, еще громче постучал в стекло:
— Лапин, тебя зовут поиграть в карты!
В то же время он запоминал убранство небольшой комнатки сторожа: несмятое покрывало на кровати, голубая скатерть на столе, хлебница из желтой пластмассы. Прямо против окна у самой двери чернел выключатель, и лебедчик понимал, что свет зажегся без выключателя, каким-то не известным ему способом. Иначе бы он заметил сторожа, будь он даже быстрее стрижа. Не успел Дьяков закончить осмотр, как невидимая рука, не прикасаясь к выключателю, погасила свет. На этот раз лебедчик был настолько поражен, что медленно сполз с подоконника, прямо на своего помощника. Придя в себя и быстро заровняв следы на песке, Дьяков кинулся к Бутову. Молодой рабочий сидел на крыльце и, напевая себе что-то под нос, стерег выход из коридора.
— Витей, — едва переводя дыхание, спросил его машинист, — не выходил?
— Не–е.
— И в комнате его уже нет!
Бутов недоверчиво посмотрел на бледное лицо Дьякова и свистнул.
До полуночи все трое порознь обходили клуб, сад, дорожки, общежитие и зону копей, но сторож бесследно исчез, хотя вахтер проходной и заверял, что ни Лапин, и ни кто другой в этот вечер не оставляли Амака.