ОСТРОВ ДРЕЙФОВ

Мощный "Г-2" с чуть помятым крылом твёрдо стоял на льду, опираясь на обе лыжи. Опасность миновала.

Утомлённые, но счастливые люди собрались у обрывистого края трещины. Даже сейчас, спаянная ледовой перемычкой, она не потеряла своих грандиозных размеров.

Да, это была чертовски трудная работа! Выполнившие её люди безмолвно стояли у края трещины, любуясь трудами своих рук. В мозгу каждого рождались и умирали тысячи мелочей так счастливо завершившихся трёх дней. Теперь было трудно установить, кто именно первый предложил этот выход. Казалось, что к нему пришли одновременно все в тот памятный вечер, когда профессор Бахметьев собирался заживо похоронить себя в этом ледяном гробу. Острая наблюдательность Шевченко раздула погасшую было искру надежды на спасение, и результатом стал небывалый взрыв энтузиазма, сделавший невозможное возможным.

…Самолёт стоял на одной лыже, тяжело опираясь правым крылом на ледяную гору. Под ним змеилась широкая трещина. К тому времени, когда Бесфамильный и Шевченко взялись её тщательно исследовать, вода на дне её покрылась молодым льдом. Впрочем, он уже легко выдерживал на себе тяжесть Шевченко.

Обследование подтвердило правильность решения: через сутки сорокаградусный мороз достаточно укрепит лёд на дне трещины, и можно будет приступить к насыпке перемычки.

Сутки ушли на то, чтобы разбить на мелкие куски окружавшие самолёт ледяные горы. Не жалея себя, люди яростно дробили лёд. Бесфамильный предупредил, что крупные ледяные глыбы создадут неустойчивость перемычки и тяжёлая машина может провалиться.

С утра приступили к делу. По вырубленным в обоих берегах ледяным желобам два человека, вооружённые стальными штангами от палаток, легко спускали в трещину подаваемый остальными колотый лёд. Время от времени Егоров поливал растущую перемычку моментально замерзавшей водой. Сперва эта операция занимала много времени – "бригада Егорова" брезентовыми вёдрами и кастрюлями черпала воду в проруби, вырубленной в дне трещины, и поливала перемычку вручную. Слабый эффект подобного способа работы был очевиден. Скоро Егоров не выдержал и, чертыхаясь, полез наверх. Переговорив о чём-то с Бесфамильным, он вызвал наверх свою "бригаду", и столпившиеся у берегов трещины люди стали очевидцами невиданного зрелища: на полюсе заработал водопровод! Запасная моторная помпа, приводимая в движение моторчиком аварийной рации, прекрасно подавала воду по превращённому в рукав бензиновому шлангу. Егоров с видом заправского московского дворника обильно поливал водой перемычку, быстро сравнивая все её неровности.

Два дня бешеной работы потребовалось для того, чтобы берега трещины прочно спаялись монолитной ледяной перемычкой. Половина дела была сделана: правая лыжа прочно стала на перемычку. Из-под крыла убрана безобразная глыба льда – надобность в ней миновала. Теперь осталась не менее трудная часть задачи – развернуть самолёт влево и передвинуть его вперёд так точно, чтобы костыль прошёл по перемычке и машина не оставила бы свой хвост в предательской трещине. И здесь Бесфамильный показал своё высокое мастерство. Умело пользуясь то правыми, то левыми моторами, он, правда не без труда, но всё же благополучно развернул самолёт и провёл его по перемычке через трещину.

– Как по ниточке! – восхищённо заметил Шевченко, когда остановилась отрулившая в сторону машина. Ему предстояло проделать не менее рискованный эксперимент – перегнать по этой же перемычке свой "ястребок" на левую сторону трещины. И лётчик с честью вышел из тяжёлого испытания.

Теперь волнения остались позади. Стоящие на краю трещины люди, как дети, радовались благополучному концу своей героической работы. Да, теперь главное сделано, самолёт спасён, без посторонней помощи они с честью вернутся из своей опасной экспедиции! Эта мысль наполняла их гордостью.

Дав улечься вполне естественному волнению, Бесфамильный предложил всем собраться в кабине "второй раз рождённого "Г-2".

– Сегодня – девятнадцатое мая, – начал он, когда все собрались, – нам дорог каждый день. Не сегодня-завтра вскроется бухта Тихая, и нам некуда будет садиться. Нам нужно ещё раз напрячь все силы, товарищи, чтобы вырваться из этой ловушки. Нам надо построить аэродром. Шевченко доложит свои соображения.

Все взгляды устремились на лётчика. Он встал со своего уютного кресла и, опираясь ладонью о столик, рассказал о результатах своих разведок.

– Невдалеке от нас есть несколько подходящих льдин. Они отделены от самолётов невысоким ледяным барьером шириной всего восемьдесят метров. Дальше идёт занесённая снегом ровная площадка длиной, примерно, сто пятьдесят – двести метров. Потом – опять тридцатипятиметровый барьер, увенчанный вон тем красивым айсбергом, – Шевченко показал рукой в сторону видневшейся невдалеке ледяной горы. – Площадку за айсбергом я не измерял. Мы с Бесфамильным прикинули на глаз и думаем, что для подъёма тяжёлой машины хватит. Ведь так, товарищ командир?

Бесфамильный утвердительно кивнул головой.

– Значит, опять ледово-горные работы?

– Да тебе-то, Слабогрудов, чего беспокоиться? У тебя опыт есть, – ответил на вопрос радиста Егоров.

Все поняли намёк. По кабине рассыпался смех. Было очевидно, что предложение Шевченко ни у кого не вызвало пессимистических настроений. Поблагодарив взглядом Егорова за уместную шутку, Бесфамильный изложил план работ. По его расчётам выходило, что в общей сложности надо очистить от ропаков около тысячи квадратных метров льда.

– При хорошей погоде, – закончил он, – нам хватит работы до двадцать четвёртого – двадцать пятого мая. Это как раз крайние сроки нашего пребывания на полюсе.

– Сделаем! – уверенно заявил Байер.

Его поддержали остальные. Подъём был настолько велик, что Бесфамильному стоило больших трудов усадить за обед рвавшихся к работе людей.

Наскоро покончив с обедом, вооружившиеся кирками и ломами люди отправились на работу. Как заправские прорабы, Шевченко и Слабогрудов рулеткой отмерили ширину будущей взлётной полосы и отметили сажей её границы. Получился большой прямоугольник, вытянутый в сторону облегчающих взлёт господствующих ветров.

Работали дружно. Кирками и ломами раскалывали крепкие льдины на мелкие куски и на руках относили их за проведённую сажей черту.

– Э-эх, взяли! Ещё раз, взяли!

Крики оживили всех. Оказалось, что Егорову надоело таскать, "как котят", маленькие льдинки на пару с Слабогрудовым, и он свалил подрубленный со всех сторон огромный ропак. Набросив верёвку, товарищи пытались оттащить льдину в сторону по расчищенной на льду дорожке. Льдина не поддавалась.

– Что, кишка тонка? – спросил Бесфамильный, наваливаясь на льдину плечом.

– Пошла!.. Пошла-а!.. – радостно закричал в ответ Егоров.

Почин друзей был сразу же подхвачен всеми.

Работа быстро подвигалась. Через шесть часов, когда командир звена объявил перерыв, только узкая гряда битого льда отделяла самолёт от первой площадки. "Прорабы" доложили:

– Очищена площадь в двести семьдесят квадратных метров.

– На первый день хватит, – с удовлетворением отметил Бесфамильный. – Пошли отдыхать, товарищи!

Говоря по совести, ему жалко было отрывать людей от весёлой работы. Но и на этот раз командир остался верен себе. "На одном энтузиазме далеко не уйдёшь, – рассуждал он. – Надо беречь силы людей. Впереди предстоит немало лишений".

– Давайте, товарищи, рационально организуем нашу работу, – предложил за ужином Егоров. – Надо спешить. Мне кажется, что лучше всего нам подойдёт двенадцатичасовой аврал в сутки: шесть часов работы – шесть часов отдыха и т.д. Благо освещение у нас круглые сутки что надо!

– Поддерживаю, – закричал, размахивая куском, Байер. – Дело хорошее. Если так будем работать, перекроем осторожные сроки командира и вылетим двадцать третьего мая.

– Да, если в дело не ввяжутся незваные помощники – шторм или пурга.

– Ну, уж это нам лучше знать, – обиделся Байер и пообещал хорошую погоду.

Ему поверили и, утвердив предложение Егорова, улеглись спать. Дежурить вызвался Бесфамильный.

Сменив раскалившийся примус под обогреваемым мотором, командир обошёл очищенный участок. Ни одной трещинки! Перед ним расстилалась гладкая снежно-ледяная поверхность. "Почище Ходынки!" – с удовлетворением отметил он.

Довольный осмотром, Бесфамильный направился в радиорубку самолёта и скоро связался с начальником экспедиции. Беляйкин давно уже ждал его на своей рации. Он сообщил тревожную новость: прошедшие сутки изменили скорость и направление дрейфа базы Иванова. Теперь она дрейфует почти строго на юг.

– Вы понимаете, что это значит? – закончил своё невесёлое сообщение Беляйкин. – Группа Блинова не сможет достигнуть базы. Вам надо спешить с отлётом, чтобы Иванов успел вовремя оказать ей помощь. Ускорьте темпы подготовки аэродрома.

– Мы принимаем все меры, – ответил Бесфамильный и рассказал об итогах прошедшего дня.

– Ребята работают, как львы, – с гордостью заметил он. – Я давно не видал такого подъёма.

– Двести семьдесят квадратных метров? – не слушая его, перебил Беляйкин. – Да, это говорит о многом. Приложите все усилия к тому, чтобы закрепить взятые темпы.

– Не подкачаем, товарищ начальник!

На этом разговор кончился.

Шесть часов пролетели быстро. Утомлённые люди спали как убитые. И тем не менее два раза будить никого не пришлось. Когда пришёл срок, Бесфамильный завёл патефон и поставил любимую всем экипажем пластинку "По долинам и по взгорьям". Этого оказалось достаточно. Бодрые звуки любимой песни разбудили всех. Через несколько минут улыбающиеся люди сидели за завтраком.

– Нажимайте на масло, – шутил Бесфамильный. – Не везти же его обратно!

Он не спал эту ночь, но со стороны казалось, что он хорошо отдохнул. Сказывалась длительная тренировка. Если ночные полёты не могли сломить этого человека, то что значило это пустяковое, по сравнению с беспокойным ночным полётом, напряжение?

За завтраком командир звена сообщил экипажу о своём разговоре с Беляйкиным.

– Ну, что я вам говорил? – торжествующе воскликнул Бахметьев.

Все подняли головы, не понимая, что этим хотел сказать профессор. Поймав недоуменные взгляды, он поспешил разъяснить:

– Я же вам говорил, что этот дрейф ещё раз блестяще подтверждает нашу теорию. Базу понесло на юг. Иванов повторяет дрейф нансеновского "Фрама". Какие ещё нужны доказательства к тому, что где-то между нами и лагерем Иванова, несколько к западу от этой линии, имеется грандиозный барьер? "Земля дрейфов" существует, и ничто не в силах поколебать моей уверенности в этом!

Профессор принялся снова излагать свою теорию, но Бесфамильный вернул его к действительности:

– Профессор, вас ждут кирка и лопата. Без их помощи мы никогда не увидим вашей "Земли дрейфов".

Бахметьев улыбнулся, махнул рукой и, схватив лопату, побежал догонять товарищей.

Начался второй аврал…

Второй барьер взять оказалось труднее. Сказывались и шесть дней, считая сооружение перемычки, непрерывной работы на морозе; сказывалось и то, что ропаки здесь были значительно крупнее. Пользуясь тем, что до самолётов было почти двести метров, попробовали особенно упорную глыбу подорвать аммоналом. От небольшого заряда она разлетелась весёлыми брызгами. Но дело не обошлось без жертв. Одна из ледяных "брызг", весом этак килограмма в полтора, легонько стукнула Бахметьева по голове. У профессора пошли круги перед глазами, но он быстро справился с собой и, натянув поглубже свою шапку-ушанку, продолжал работу.

Во второй половине аврала к экипажу присоединился Бесфамильный. В пылу работы он не заметил, как порвал свою меховую рукавицу и обморозил палец на правой руке. Сразу он не придал этому никакого значения. Потом, воспользовавшись обычным после каждого часа работы десятиминутным отдыхом, он попробовал растереть его снегом. Это не помогало: палец потерял чувствительность. Стиснув зубы, Бесфамильный продолжал работать. Он заметил, что его товарищи теряют силы…

Вечером профессор еле-еле стянул с головы шапку – запёкшаяся кровь покрывала всю лысину. После перевязки он, отказавшись от ужина, улёгся спать. Отмороженный палец причинял Бесфамильному также немало страданий, но он превозмогал их, стараясь быть весёлым и бодрым.

Все находились в тревожном состоянии, всех беспокоила одна мысль: "Работа подходит к концу, но удастся ли взлететь? Уж очень узенькую площадку отметили эти прорабы". Но никто не выразил своих тревог.

Постепенно площадка выравнивалась. В центре её оставался лишь указанный Шевченко высокий айсберг. Принялись подрубать его кирками. В ночь на 22 мая айсберг рухнул и рассыпался на мелкие куски.

Работая из последних сил, принялись за переброску осколков айсберга за границы площадки.

Студёный ветер крепчал, пронизывая до костей. Мороз обжигал лёгкие. Уставшим людям уже не удавалось согреться работой, но они упорно трудились, не сдавая темпов, взятых в первый аврал. К беспокойству за своё положение теперь прибавилось беспокойство за судьбу товарищей. У них всё-таки есть самолёты и почти готовая площадка, "блиновцы" же совсем беспомощны перед злобными силами Арктики…

Все работали молча. Шесть часов высокого напряжения – и остатки громадного айсберга покоятся за чертой. Площадка очищена.

План выполнен раньше срока.

Разве придумаешь награду больше и радостней?

В двенадцать часов ночи 22 мая Бесфамильный доложил начальнику экспедиции:

– Аэродром готов!

– Как погода?

– Ветер крепчает, но Байер уверен в том, что это ничем не грозит.

– Мои наблюдения сходятся с вашими. Даю двенадцать часов на отдых. Вы должны без всяких приключений долететь до Тихой, поэтому категорически приказываю вам лично, лётчику Шевченко и всему экипажу эти двенадцать часов только отдыхать. Прекратите всякие работы. Вылет назначаю двадцать третьего мая в четырнадцать часов.

– Есть…

Узкий прямоугольник ровной площадки вытянулся по направлению господствующих ветров. Ограниченный справа и слева зубчатой грядой побеждённых ледяных барьеров, он был похож на ровный коридор. Экономя силы людей и надеясь на своё высокое лётное искусство, Бесфамильный решил взлететь, не расширяя площадки. Расчёт строился на возможно коротком пробеге. Этому должен был помочь ни на минуту не прекращающийся ровный свежий ветер.

"Г-2" с трудом вырулил на взлётную полосу. Его широкие крылья то и дело натыкались на высокие глыбы льда, щедро разбросанные штормом по случайной стоянке. Несмотря на осторожность, с которой была проделана эта операция, концы крыльев гигантского самолёта всё же обезобразились массой царапин и небольших вмятин.

Шевченко прилетел на полюс с комфортом – на широкой спине "Г-2". Возвращаться же ему приходилось самостоятельно. Готовясь к полёту, он заправил свой "ястребок" горючим из вместительных баков большого самолёта, сразу облегчив его килограммов на двести.

Ещё раз осмотрев и без того до последнего сантиметра знакомую площадку, командир звена в последний раз перед отлётом лично проверил все помещения своего самолёта, стараясь максимально облегчить его.

– Это что? – спрашивал он, указывая на несколько поставленных друг на друга аккуратных ящиков.

– Запасные аккумуляторы.

– Установите их как дополнительное питание к автоматическим приборам Бахметьева, которые мы оставляем здесь.

– Есть.

– А за каким чортом вам понадобилось это железо? – спрашивал он, указывая на груду кирок, лопат и прочего инструмента. – Выбросить!

– Есть.

– Что это за чехлы?

– Комплекты металлических штанг для палаток.

– Оставить. Сегодня мы будем ночевать в домах…

В общем, задача – максимально облегчить самолёты – была выполнена. Даже Бахметьев и Байер взяли с собою только самые ценные приборы, показания которых можно расшифровать лишь в научном бюро Беляйкина. Остальные приборы они установили на льду полюса. Смонтированные с автоматической рацией, также оставляемой на полюсе, они могли регулярно давать в эфир свои показания в течение года. Конечно если штормы раньше не превратят их в груду обломков…

Взлёт был самым поразительным зрелищем, которое когда-либо приходилось видеть единственному зрителю этого "цирка" – Шевченко. И видавший виды лётчик был потрясён искусством и храбростью Бесфамильного, ухитрившегося провести взлёт почти по геометрической прямой.

Гигантская птица мчалась по узкой площадке, ограниченной высокими льдинами.

"Незначительная ошибка и – гроб!.." пронеслось в мозгу Шевченко.

Но нет! Этого не может быть. Бесфамильный так же точен в своей работе, как точны его расчёты. Секунда, две – и Шевченко видит, как максимально облегчённую машину принял в свои объятия встречный ветер. После рекордно короткого разбега "Г-2" взмыл ввысь…

Быстро набирая высоту, Бесфамильный пошёл на круг. Прощальный круг над полюсом, где проведено тридцать дней – месяц напряжённой работы и ежеминутной угрозы неожиданных опасностей!

Сделав круг, "Г-2" взял направление на юг, неуклюже переваливаясь с крыла на крыло. Это был знак: "У меня всё в порядке, поднимайся".

– Пора, – сказал сам себе Шевченко, закрывая верхнюю крышку своего лимузина. Для его крохотной по сравнению с "Г-2" машины взлёт был менее сложным, но человеку непосвящённому он показался бы верхом лётного искусства.

Обладавший значительно большей скоростью "ястребок" быстро догнал тяжёлую машину. Заработала рация.

– Замечательный взлёт! – не утерпел Шевченко.

– Вырвались из плена, – буркнул в ответ тот и сейчас же прибавил тоном приказа: – Далеко не уходи. Держись всё время так, чтобы я тебя видел.

Через несколько минут на Земле Франца-Иосифа стало известно об этом событии. Уткин по "своей" рации немедленно передал восторженную телеграмму на Большую землю.

В это время самолёты звена Бесфамильного, следуя по 15-му меридиану восточной долготы, пересекали 89-й градус северной широты. Первая сотня километров осталась позади. Моторы, как всегда, работали прекрасно. Погода не оставляла желать ничего лучшего. Сводки сулили радужные надежды. Словом, сегодня, 23 мая, Арктика была на редкость гостеприимной.

Привыкший к постоянной тревоге Бесфамильный поражался этому внезапно наступившему спокойствию. Управление самолётом почти не отнимало времени, и у командира была только одна забота: как-то удастся снабдить бензином Шевченко?

Самолёты обладали различными скоростями. Шевченко постоянно приходилось возвращаться или кружить на месте, чтобы не упускать из виду большую машину. Ещё на полюсе он рассчитал, что своих запасов горючего до Тихой ему не хватит. Бесфамильному не хотелось садиться на базе, и тогда же было решено, что "ястребок" в воздухе заправится из баков тяжёлой машины.

"В-45" должен был подойти под самолёт "Г-2". Увидев его внизу, Егоров выпустит из люка резиновый шланг. Конец этого шланга, при помощи особого приспособления, ловит Шевченко и соединяет с баками своего самолёта. Вся эта операция, по расчётам, должна была отнять всего десять-пятнадцать минут.

Эта операция была несложной и за последнее время сравнительно часто применялась в Советском союзе. Бесфамильный же решил воспользоваться ею впервые, и его беспокоил исход. "А вдруг не выйдет. Что тогда? – спрашивал он себя. – Сесть в базе? Значит, нужно попробовать до базы, иначе будет поздно". Но Бесфамильному не удалось проделать этот опыт, как хотелось, немедленно.

Профессор Бахметьев сидел у правого окна самолёта. Мысленно прощаясь с Арктикой, он жадно всматривался в пробегающие под самолётом картины. Десятикратный бинокль приближал к его глазам ледовую пустыню. Ни одного живого существа не встретил он вплоть до 87-го градуса северной широты. С этой параллели профессор стал изредка различать тёмные точки у разводий. Это были тюлени. Но зоология мало увлекала профессора. Его специальностью были погода Арктики, льды, море.

Самолёты со скоростью в двести пятьдесят километров в час мчались на юг, к базе Иванова. Однообразие расстилавшейся внизу картины порядком наскучило профессору, и он уже рассеянно глядел в окно, опустив бинокль. Но то, что показалось почти сразу после того, как самолёт оставил позади 87-ю параллель, заставило Бахметьева вздрогнуть. Он протёр бинокль и, не веря своим глазам, снова взглянул на запад…

Вспыхнула зелёным светом сигнальная лампочка, и профессор схватил наушники внутреннего телефона.

– Алло, профессор… Видите?

– Да это же, чорт возьми, остров!

– Что же делать?..

– Скорее гоните машины к острову! Ведь это…

– Остров дрейфов?

– Он, он!..

Бесфамильный изменил курс и полетел прямо на остров. Видимая на горизонте чёрная полоска земли увеличивалась с каждой минутой.

Приказав Канину и Слабогрудову приготовиться к фотосъёмке острова с воздуха и определению его координат, Бесфамильный соединился с начальником экспедиции.

– На западе показалась большая земля, – волнуясь, передавал он свои наблюдения Беляйкину. – Это не маленький островок, а именно земля. Мы идём к ней. Произведём съемку. Обследуем детально.

– Только без посадки, – предупредил начальник экспедиции. – Торопитесь. У нас оттепель. Боюсь, что скоро начнётся выход льдов из бухты и вам некуда будет садиться.

Бесфамильный замолк на несколько минут. Забыв обо всём, он впился глазами в развернувшуюся внизу картину. Под самолётом уже громоздились занесённые снегом высокие горы. Беспокойный треск в телефонах на секунду отвлёк его, и он вспомнил, что в Тихой с нетерпением ждут его сообщений.

– Проходим над узкой северной оконечностью острова, – начал он и поправился: – над мысом академика Беляйкина…

– Бросьте шутки, Бесфамильный! Сообщайте о видимом, фотографируйте непрестанно. Идите к югу вдоль барьера, – приказал Беляйкин.

– Мы идём на высоте тысячи двухсот метров. Внизу высокие скалы, заснеженные с севера. На глаз ширина острова доходит до пятидесяти километров. Помимо съёмки автоматом профессор работает ручной кинамо с телеобъективом.

– Прекрасно, продолжайте.

– По всему протяжению земли, – продолжал Бесфамильный, – тянется барьер гор. Горный хребет изогнут дугой, напоминающей подкову. Огромная впадина забита горами льда.

– Пройдите землю до конца. Непрестанно фотографируйте. Не прекращайте разговора.

Двадцать минут шла тяжёлая машина над неизвестным островом. И в эти двадцать минут были поставлены на голову все существовавшие до тех пор теории, касающиеся Арктики. Зато на незыблемый фундамент стала наиболее смелая гипотеза Беляйкина – Бесфамильного. "Остров дрейфов" из категории предположений перешёл в категорию неопровержимых фактов. Он твёрдо занял принадлежащее ему место на географической карте, – место, где до сих пор властвовало невыразительное белое пятно.

Под самолётом живые очертания земли сменились надоевшими нагромождениями мёртвых льдов. С чувством сожаления Бесфамильный изменил курс. Самолёт пошёл на юго-юго-восток, на базу Иванова.

"Какое счастье, какое неожиданное счастье! Как в сказке – все до одной мечты сбылись. Но почему же эту землю не видел Амундсен?" размышлял Бесфамильный, забывая, что исследователь Арктики летел значительно западнее.

Сбросив с себя лирическое настроение, навеянное открытием "Земли дрейфов", Бесфамильный вспомнил о Шевченко и приказал ему взять бензин. Операция заправки "ястребка" горючим в воздухе была тщательно разработана ещё на земле. И теперь, как и следовало ожидать, она кончилась блестяще и как раз своевременно: на горизонте показались чёрные клубы дыма.

– Приближаемся к базе Иванова, – сообщил Бесфамильный начальнику экспедиции.

– Если хватит бензина, то не делайте посадки.

– Бензин ещё останется.

Через два часа, подняв фонтаны брызг, самолёты Бесфамильного опустились в бухте Тихой. Снег таял. С ледников со звоном падали льдины. На льду стояли лужи. Голубое бездонное небо Арктики отражалось в них.

В бухте звено встретили весёлая весна и сумрачные люди. Всех мучила неизвестность, мучило беспокойство за группу Блинова.