Книга: Властелин молний
Назад: XXI. Двенадцатый этюд Скрябина
Дальше: XXIII. Догадка

XXII. Светофильтры и фото

Я никак не ожидала, что Грохотов, потом, при случайной встрече, спросит меня:
– Вы серьезно надеетесь, что мы будем посылать в тундру грузы шаровых на аэроплане?
Я сделала вид, что не понимаю. Пожав плечами, постаралась придать лицу наивное выражение. Мне не нравилось, что Грохотов так обращается со мной.
Впрочем, он понял и в тот день был чрезвычайно любезен. Даже предложил билет на концерт, от которого я отказалась.
Однажды я случайно зашла в кабинет Грохотова и увидела на столике около окна новый макет. Это было точное изображение прошлогодней грохотовской станции в степи. Художники очень похоже сделали не только рельеф местности, но и рощу, и бугор, окраину поселка с садом, с моей хатой и омшаником, где, бывало, я мечтала. Изгиб степной речки из стекла блестел под кабинетной люстрой, как настоящая вода на солнце. За рощей, на бугре, была воспроизведена миниатюрная модель станции с антенной и домиками на грузовиках.
От дверей меня в этот момент окликнул голос Грохотова:
– Вас просит к себе Симон!
Это был замаскированный приказ выйти из кабинета.
Я сообразила это потом, когда оказалось, что Симон совершенно не нуждается в разговоре со мной.
Впрочем, в тот же день я нашла предлог снова зайти к Грохотову. Макет на столе у окна был прикрыт большим картонным футляром.
Позднее мне не раз приходилось видеть через приоткрытую дверь, как Леонид подолгу стоял около этого макета, рассматривая его. Иногда подходили Симон и Грохотов. Велись длинные разговоры. Если они замечали, что дверь приоткрыта, ее захлопывали.
Только раз мне удалось услышать обрывок разговора:
– Получится заколдованный круг?
– Проверим, но в более сложных условиях…
В лаборатории при мне произошел странный разговор.
– Где ты возьмешь шаровую? – бурчал Грохотов. – Я не дам тебе музейного аппарата. Это собственность института.
– Придется перевезти мегалотрон в поле, – невозмутимо отозвался Леонид.
Удивленно смотрел Грохотов на Леонида, будто хотел спросить, зачем тот насмехается над ним. Любой лаборантке ясно: мегалотрон громоздок, возить его нельзя.
Симон сохранял непроницаемое молчание, делая вид, что всецело занят проверкой прочности припоя.
В это время стеколевая пробирка выскользнула из рук Грохотова и покатилась со звоном. Грохотов выругался.
А Леонид улыбнулся:
– Ты, Степан, стал нервничать. И пошутить нельзя. Береги драгоценную пленницу. Как-нибудь обойдемся и без мегалотрона.
– Опять выдумываешь, Леонид, – уже мягче произнес Грохотов.
Стоял ранний март. Знакомые остроконечные антенны вонзились в глубокую синь неба. Влажная земля чавкала под ногами, когда приходилось ходить по низинам степи.
Впрочем, это не была степь, только пологая долина, похожая на старый, заброшенный полигон.
Ионизаторы «Р-2» были расставлены в одну линию.
Они как бы составляли радиус, исходящий из центра, где возвышалась антенна. «Р-2» представляли собой метровые пирамиды из пластмассы. В вершинах их были впаяны излучатели, работавшие от аккумуляторов. Так объяснил Симон.
Около антенны помещался знакомый домик на колесах.
В нем располагалась аппаратура, на которую Леонид, видимо, возлагал какие-то особые надежды.
– Попробуем направить разряд в нужном направлении, – строго сказал Леонид, посмотрев метеорологические сводки.
Ночью ждали грозы. Но это, кажется, не должно было мешать эксперименту.
Мой пост был расположен на опушке леса точно в одном километре от группы «Р-2» и в шести километрах от станции. Я должна была наблюдать за работой ионизаторов и заснять на ленте световые эффекты, если они будут ночью в моем секторе.
Ночь выдалась холодная. Гроза прошла стороной. Закутавшись в теплую кофту, я с нетерпением всматривалась в светящийся циферблат ручных часов, ожидая назначенной минуты. Ровно в 0.15 Леонид должен был приступить к опыту передачи искусственной молнии в заранее заданном направлении – вдоль ионизаторов «Р-2».
Время наступило. Но не произошло ничего особенного. По-прежнему высоко в небе мигали тусклые звезды. А вокруг расстилалась серая туманная мгла.
Начало опыта могло задержаться. На этот случай было предусмотрено запасное время – ровно 0.30.
Я напряженно вглядываюсь в серую мглу. Но в моем секторе все было спокойно. Вот и полчаса первого.
Вдруг из темноты ко мне донесся слабый крик. Я вздрогнула. Неожиданно застрекотал мой фотоаппарат. Вероятно, я нечаянно задела спусковой рычаг.
А вокруг лежала прежняя мгла. Она показалась мне еще более густой и жуткой. Я выключила фотоаппарат.
Вскоре на востоке стало светлеть. Я сильно продрогла, мысли были только о теплой постели, о стакане горячего сладкого кофе с ванильными сухарями.
Подъехал наш институтский маленький грузовик. Мы с Олей принялись складывать ионизаторы, чтобы отправить их обратно на станцию. Таково было распоряжение Леонида в записке, которую вручил мне шофер.
В тот же день в институте Леонид расспрашивал меня, как прошло ночное дежурство. Я узнала, что станция свертывается. Значит, из опыта ничего не вышло? Заикнулась об этом. Леонид утвердительно кивнул головой.
– Думаете, в науке все должно идти гладко, без сучка, без задоринки, как по писаному?
Я смолчала. Леонид по телефону вызвал Симона. Тот явился со свежепроявленной пленкой.
– Что вы хотели заснять? – строго спросил меня Леонид. – Почему пустили аппарат в ход?
– Я уже докладывала, что это произошло нечаянно, – ответила я. – Мне послышался крик. Я вздрогнула. Рука моя лежала на рычажке…
– Странно, – мягко сказал Леонид. – А теперь посмотрим, что получилось. Покажите, Симон.
На развернутых фотокадрах, которые проявил Симон, можно было заметить, что какая-то точка двигалась справа налево параллельно линии ионизаторов, но по направлению к станции.
– Значит, движение этой точки противоположно направлению, по которому должна была двигаться наша молния, – строго произнес Леонид, глядя в упор на меня. Что это такое, по-вашему? – спросил он.
– Не знаю, – ответила я, недовольная подобным экзаменом, а еще более настороженным тоном Леонида.
– Тогда думайте! Если даже придет в голову что-нибудь необыкновенное, скажите мне.
Я сочла это за окончание разговора и приподнялась со стула.
– Нет, пожалуйста, не уходите, – попросил Леонид. – Вы должны остаться. Хочу дать вам пищу для размышлений.
И Леонид обратился к Симону:
– Ну как, Симон, вы сможете выполнить работу, о которой я вам говорил?
– Разумеется. Я уже получил светофильтры.
– Ах, уже получили? Тогда, значит, можно сделать и…
Леонид взял трубку телефона, и я услыхала его разговор с Грохотовым:
– Степан, ты? Будь добр, пришли мне сейчас с Олей тетрадки, о которых я говорил вчера… Зачем? А меня интересуют некоторые цифры. Не могу их вспомнить…
Через несколько минут Леонид медленно перелистывал тетради моего отца. Вот он показал страницу, где больше половины строк было зачеркнуто.
– Вся надежда на вас, – обратился Леонид к Симону. – Здесь ничего нельзя разобрать. Требуется ваше искусство…
Симон взял тетрадь. Долго рассматривал строки. Смотрел страницу на свет. Потом вооружился лупой.
– Замазано очень основательно, – усмехнулся Симон. – Кто-то постарался, только не сумел. Замазано разными чернилами. Если подберу светофильтр, может быть, и удастся.
* * *
Через несколько дней мы снова встретились втроем. Симон положил на стол несколько больших фотографий.
– По вашему предложению, Леонид Михайлович, я применил фотографическую экспертизу. Это наилучший способ исследовать документы. Посмотрите. Вот здесь текст дневника был залит чернилами. В подлиннике разобрать ничего нельзя, сплошное черное пятно. – Я применил цветоделительное фотографирование, светофильтры в зависимости от цвета чернил… Леонид взял в руки фото.
– Спасибо, дорогой Симон. Вы – гений фотография. Не будем пока искать, кто зачеркнул строки в записях Ильи Акимовича. Главное вами сделано, Симон, – восстановлен текст.
– Что же там написано? – воскликнула я.
Леонид всматривался в фото и говорил:
– Ваш отец, Таня, приводил расчеты для использования атмосферного электричества и пишет о своей машине. Его машина должна была состоять из остроконечных гребенок, между которыми вращается тонкозубчатый вал. Он учитывал разницу потенциала в высоких слоях атмосферы и на поверхности Земли. Эта разница достигает почти полутора тысяч вольт. Вот Илья Акимович и ожидал, что вал придет во вращательное движение. Свой уловитель атмосферного электричества он сделал из легкой металлической кисти и поднимал его на змее в воздух. От кисти шел тонкий изолированный провод, вплетенный в бечевку для запускания змея. На земле конец провода прикрепляется к вводной клемме модели. По расчетам Ильи Акимовича, ток, раньше чем уйти по специальному заземлителю, должен был пробежать по зубцам гребенки. А они рассчитаны были у него так, что соответствующие зубцы на валу никогда не могли поставить его на «мертвую точку».
Мы просмотрели целую серию фотографий, в которых искусный Симон восстановил текст рукописи моего отца.
– Самое интересное, друзья мои, – сказал Леонид, – это одна фраза в записках Ильи Акимовича. Он пишет, как настоящий провидец: «Шаровая молния – не молния, а совсем другое».
– Но что же? – задала вопрос я.
– Чтобы узнать, мы должны работать. Я еще не нашел ответа на многие интересующие меня вопросы, – задумчиво сказал Леонид. – Какие опыты производил Илья Акимович в лесу? Может быть, он работал там со своей собственной «громовою машиной»? Был убит молнией, как самоотверженный служитель науки?
При этих словах у меня навернулись слезы на глазах.
Я представила себе отца, когда он спускался по ступенькам крыльца, быстро вскакивал на лошадь и приветливо махал рукой. Вспомнилось, как охотники привезли его из лесу мертвым.
– Еще у меня вопрос, на который ищу ответ, – очень тихо говорил Леонид. – Зачем Илья Акимович зачеркнул в своих записях самые важные строки?
* * *
Через несколько дней вышло распоряжение, чтобы наша лаборатория в полном составе выехала в Саялы.
Назад: XXI. Двенадцатый этюд Скрябина
Дальше: XXIII. Догадка