3
ПАВЕЛ положил пятый камень рядом с четырьмя голышами, лежащими ровным рядом на берегу, над водой. Наступило пятое утро этой фантастической жизни — на крошечном клочке суши, на островке, в окружении вод заколдованного озера.
Ежась от холода, Павел осмотрелся по сторонам. Над водой в косых лучах восходящего солнца дрожал розовый туман, ровной полосой закрывавший подножия далеких гор восточного берега. Слева сквозь туман просвечивал — совсем близко! — северный берег. Справа тянулась полоса мелководья, из которой, как пальмы, вздымались мощные стволы гигантских тростников.
— Дьявольская ловушка! — пробормотал сквозь зубы Павел, спускаясь по каменистому обрыву.
Темнела вода, чуть поблескивая тяжелыми, свинцовыми отблесками зари. Стволы тростников уходили в мрачную, непроницаемую черноту. Павел осторожно опустил кончик ботинка в воду.
Кусая губы от злобы, он выждал, пока нога сквозь кожу ботинка не ощутила легкого удара. Тогда резким рывком он выбросил ногу на берег, сморщив лицо гримасой отвращения. В воздухе мелькнуло длинное полупрозрачное тело странного существа и шлепнулось на землю. Павел придавил его ногой, с омерзением разглядывая панцырь утолщенной головы с темными, неподвижными бусинками глаз и длинными серповидными челюстями, впившимися в кожу ботинка. Вытянутое, расчлененное тело извивалось и дергалось, пытаясь освободиться от придавившей ноги.
— Черт тебя возьми, — сказал Павел, растаптывая отвратительное существо с таким ожесточением, словно бы ему привелось уничтожить самого ненавистного врага.
Это был ежедневный ритуал, бессмысленный и бесполезный, — ловля и уничтожение неистребимого противника.
Туман рассеивался. Павел продолжал всматриваться в поверхность воды. Гладь озера застыла в безмолвии и неподвижности. Луч солнца скользнул по зеркалу воды. И сейчас же, словно вспаханная невидимым плугом борозда, по воде пробежала узкая полоса, от которой по сторонам пошли невысокие, тяжелые волны.
Борозда стремительно приближалась.
— Гадина! — пробормотал Павел, смотря на нее исподлобья.
Он нагнулся, поднял камень, швырнул в воду. На солнце блеснул фонтан ослепительных брызг. Полоса изогнулась тупым углом. Из воды мотнулся огромный черный раздвоенный хвост, и пятиметровое тело, внезапно обрисовавшееся силуэтом чудовищной рыбы ушло в глубину.
— Опять забавляешься? — услышал Павел бодрый голос Петренко. — Доброе утро, дружище!
— Ничего доброго не вижу, — отозвался Павел не оборачиваясь. — По–моему здесь не один, а несколько этих крокодилов. Они стали шнырять здесь беспрерывно.
Петренко подходил, с трудом ковыляя. На загорелом лице, припухшем от сна, топорщились рыжеватые, растрепанные усы. Однако, не смотря на легкие гримасы, подергивавшие лицо при каждом шаге, глаза его лучились бодростью и оживлением.
— Необходимо что-то предпринимать, — поднялся Павел ему навстречу. — Как твоя нога, Григорий?
— Немного лучше, — поморщился Петренко. — Но ходить толком все еще не могу.
Павел помолчал, машинально ковыряя каблуком каменистую почву.
— А я все-таки думаю, что надо попробовать прорваться, — сказал он, глядя себе под ноги.
— Как прорваться? Каким путем?
— А тем же, которым нас сюда занесло.
— Вброд?
— Да.
— Ты с ума сошел! Чтобы тебя сожрали эти… чудовища прежде чем ты сделаешь десять шагов?
— Ну, не съели же они нас, пока мы сюда шли!
— Бывает же сумасшедшее счастье… Но рассчитывать на него второй раз и испытывать свою судьба таким бессмысленным образом… нет, этого не будет! Слышишь, Павел? Я говорю тебе это как члену партии. Терять голову нет никаких оснований. Продукты у нас еще есть… Будем ждать.
— Но чего? Чего, — я тебя спрашиваю?
— Самай — умная девушка и альпинистка… И она найдет возможность придти к нам на помощь.
Петренко осторожно опустился на землю, поддерживая больную ногу.
— А эти… гады? — показал он на исполинское насекомое, раздавленное сапогом Павла. — Допустим, ты сумеешь проскользнуть незамеченный рыбами. Но от этой мерзости тебя не спасет ни шум, который ты можешь производить, ни быстрота передвижения. А один укус такой твари — и вот тебе результат.
Петренко похлопал по своей ноге, бережно перекладывая ее в более покойное положение, и прислушался.
— Ну, начинается, — сказал ей, досадливо морща лоб.
Послышался низкий вибрирующий звук жужжания. Через мгновение к нему присоединился другой, третий… Теперь уже весь воздух был наполнен слитым гулом, похожим на трещанье самолетного винта после остановки мотора: фр–р-р–р… фр–р-р–р..
Петренко вытащил из кармана маленький пистолет, взвел курок и, положив рядом с собой на землю, стал свертывать папиросу. Павел молча повторил его движения, внимательно обводя взглядом пространство над озером.
— Пожалуйста, встречайте первого гостя, — сказал он с легким возбуждением в голосе.
Блеснули на солнце тонкие, прозрачные, желтовато–серые крылья, и совсем близко от них повисло в воздухе вытянутое, расчлененное тело гигантской стрекозы с длинными лапками.
— Имей в виду, — сказал Петренко спокойно, — стрекоза бросается на свою жертву при двух условиях: если она находится прямо перед ней и проявляет себя движениями. Так что, когда заметишь, что она обратила к тебе глаза, остерегайся делать резкие движения.
— Словом, я полагаю, что положение атакующего всегда выгоднее, чем положение обороняющегося, — ответил Павел, поднимая пистолет и прицеливаясь — Я стараюсь бить в грудь. Здесь у них самые крупные нервные узлы.
Выстрел взорвал неподвижный воздух, несколько раз повторившись постепенно ослабевающими звуками эхо. Стрекоза метнулась в сторону и, беспорядочно дергая крыльями, стала планировать вниз. Сейчас же из воды метнулся черный силуэт, и насекомое исчезло в пасти исполинской рыбы.
— Карбон! — воскликнул с усмешкой Петренко. — Вот так истребляли друг друга рыбы, амфибии и насекомые в каменноугольную эпоху.
— С той разницей, что это не каменноугольные, а вполне современные гады, — заметил Павел. — Те же рыбы, лягушки, стрекозы, которые населяют нормальный мир, только увеличенные во много раз.
— Полагаю, что пора завтракать, — сказал, приподнимаясь, Петренко. — Сейчас поднимут рев лягушки.
И, словно в ответ на его слова, из воды послышался густой басовый звук неправдоподобного урчанья:
Ур–р-р–р…
Павел махнул рукой.
— Давай есть.
Они расположились на крутом берегу островка спиной к воде. Ели молча, потому что из-за дикого, сверхъестественного рева нельзя было услышать даже собственный голос.
Павел автоматически совал в рот куски сала, сваренных вкрутую яиц, хлеба. Есть не хотелось, и пища казалась безвкусной, как вата. В голове тяжело ворочалась мысль о переправе с острова на близкий берег озера — возникала и гасла, не находя выхода.
В реве лягушек был какой-то порядок: дикая музыка чередовалась с краткими моментами молчания, словно невидимый дирижер руководил этой ошеломляющей стихией звуков. В один из перерывов Павел, встряхнув головой, чтобы освободиться от неприятного ощущения в ушах, обратился к Петренко просительным тоном:
— Попробуем, Григорий…
— Ты все о том же? — поднял на него глаза Петренко.
Павел кивнул головой.
— Немыслимо больше, — сказал он, растирая уши ладонями, — от одного этого рева можно с ума сойти.
Петренко развел руками и вдруг застыл в этой позе, точно пораженный молнией. Его темное лицо стало серым. Глаза с напряжением остановились на чем-то позади Павла.
— Спокойно, — прошептал он едва слышно, медленно опуская руку и шаря по земле около себя.
Павел быстро обернулся и почувствовал, как волосы зашевелились на его голове.
Прямо перед своим лицом он увидел огромную морду нового, еще не виданного им чудовища.
Гладкая блестящая зеленоватая кожа покрывала круглую, слегка вытянутую голову, разрезанную линией закрытой пасти. Выпуклые глаза блестели золотом ободков вокруг черных зрачков, устремленных прямо на Павла. Под пастью свисала мощная складка кожи, колеблемая мерными движениями; через широкие ноздри входил и выходил с легким свистом воздух.
Голова медленно надвигалась на Павла, словно гипнотизируя его неподвижными бессмысленными глазами. Павел поднял руку, защищая лицо. И в этот же миг неуловимо быстрым движением голова прянула вперед, и Павел почувствовал на куртке у плеча удар сомкнувшихся челюстей чудовища.
— Стреляй! — крикнул он отчаянным голосом.
В возбуждении он не услышал звука выстрела. Но челюсти разжались, Павел вскочил на ноги, и второй выстрел Петренко был воспринят его сознанием.
Животное медленно пятилось по крутому обрыву, осыпаемое пулями из пистолета Петренко. Стоя во весь рост, Павел, все еще не приходя в себя от пережитого возбуждения, смотрел на вытянутое тело чудовища сползающее по камням в воду, короткие кривые лапы с длинными пальцами, хвост, трепещущий тонкой перепонкой… И только когда тело на половину погрузилось в воду, Павел очнулся от оцепенения. Он поднял свой пистолет, прицелился… Петренко положил ему руку на плечо.
— Довольно! — сказал он спокойным голосом. — Не надо зря расходовать патроны. Чудовище уже больше не полезет на наш островок. А, кстати, что это такое?
Павел нервно передернул плечами, смотря, как круги по воде расходились от места где скрылось животное.
— А черт его знает! Я же ботаник. По–моему — тритон, увеличенный до размеров крокодила. Но с уверенностью определить не берусь.
— Оно не повредило тебе руку?
Павел потер плечо, вспомнив о хватке чудовища.
— Да, кажется, ничего. Укуса я не почувствовал, только сжатие. Очевидно, оно схватило меня за рукав.
— Да… — в раздумье сказал Петренко, опускаясь на землю. — Боюсь, что мы познакомились еще не со всем населением этого зверинца.
Лицо его помрачнело.
— А время идет… Ты знаешь, Павел, о чем я думаю?
Павел посмотрел на него вопросительно.
— Как бы нам не опоздать, — сказал Петренко с досадой. — В самом деле, оставаться здесь еще несколько дней — значит рисковать всей целью нашей экспедиции. Необходимо как-то выбираться. А как — в голову ничего не приходит.
— Вброд, — решительно сказал Павел.
Петренко отмахнулся:
— А, брось. Ты пойми сам, речь идет об опасности для нас с тобой. Полагаю, что мы сумеем держать себя достойно при всех обстоятельствах. Но, рискуя своей жизнью, мы тем самым ставим под угрозу наше дело.
— А, по–моему, особого риска нет, — настойчиво ответил Павел.
Петренко засмеялся:
— Ты чудак… или просто притворяешься, что не понимаешь. Однажды, по собственной неосмотрительности, мы сделали этот переход. И вот один из нас уже не может ходить. Ну, допустим, мы решаемся идти. Вдвоем — быстро нельзя, так как я едва ковыляю, следовательно, шансы подвергнуться нападению во много раз увеличиваются… А ты один…
— А одного тебя я здесь не оставлю, ни за что, — быстро возразил Павел.
— Так вот, значит, совершенно ясно, что этот способ отпадает. Необходимо придумать что-то другое. А ничего не приходит в голову.
