7. — Скальпель благодушествует и немного недоумевает. — Встреча со спириллой открывает глаза на загадочный мир. — Николка подслушивает индукцию врача. — Врач ведет самостоятельное исследование и попадает в яму. — Приятели в сальном протоке. — Николка по милости врача становится людоедом. — Хозяин проснулся!.

Первым проснулся врач. Проснулся от острого чувства голода. Вообще же, как это ни странно, он чувствовал себя превосходно. Разве это не он с верным другом Николкой подвергался вчера неоднократно смертельным опасностям, падениям, сотрясениям, ушибам? Конечно, он; но как-то не верилось… Если бы все это происходило в миру больших величин, в нормальном миру, то от таких «американских» трюков несдобровать любой голове, — пускай даже голове наипремированного кинематографического трюкиста… А его голова положительно без одной шишки! То есть, никакого намека… Он бы дал ее на отсечение, если бы какой эксперт нашел на ней самые незначительные следы вчерашних переделок. Что эксперт?! Можно рискнуть на целый консилиум из профессуры всего мира! Пускай ищут! Ха-ха-ха!.. Вот что значит: обладать размерами существа невидимого!..

Скальпель пребывал в благодушнейшем настроении, с любовью поглаживая свою начинающую лысеть голову, с лукавым добродушием поглядывая на диковинный мир. Этот мир, между прочим, сильно смущал его в настоящую минуту. И было чем.

Не говоря о характере почвы и воздуха, о подземных звуках, никак не вмещавшихся в эрудицию Скальпеля, — и вся остальная обстановка была из ряда вон выходящей!..

Например, небо. Где это видано, чтобы небеса зияли четырехугольными провалами, через которые теперь снопами лился синий свет? А само строение их? Ведь они состоят из переплетенных между собой балок (?), эластичных и бесконечных, колеблющихся в такт подземному гулу! И простирается оно, небо, на высоте каких-нибудь десяти-пятнадцати сажен; а если прикинуть на глаз нормального человека, то самое большее на ¹/₂₀ часть сантиметра…

— Поразительно! Изумительно!..

От «небес» недоумевающий врач перевел глаза под ноги. И совсем растерялся…

Нет, это непостижимо!.. Неужели бесконечные падения отразились на его зрении? Или на мозгу? — в лобной части помещаются зрительные центры. Нет. Насколько помнится, лбом ему еще не приходилось преодолевать препятствий. Нужно думать, что зрительные центры в порядке… Вот задача!..

Почва состояла из прозрачных, как бы роговых, многогранных плит, плотно пригнанных друг к другу и обильно смазанных жиром; почти на каждую плиту приходилась одна бамбукообразная былинка, которая, если бы стояла прямо, превосходила бы врача своей длиной в три раза; но все былинки почти лежали на земле, точно ураган пронесся недавно и смял их.

— Ни-че-го не понимаю! — беспрестанно восклицал врач, бредя все дальше и дальше — к тому месту, где столь удачно обрушилось в свое время «небо»; и набрел наконец на раздавленное животное, плавающее в лужах собственной крови.

Новое зрелище породило новую растерянность.

— Ни-че-го не понимаю!..

И лишь когда Скальпель залез случайно в одну из кровавых луж и обнаружил в ней новое животное, похожее на безглавого удава, которое извивалось судорожно в предсмертной агонии, — только тогда внезапное просветление осенило его…

— Ба!.. Да ведь это — спирилла!.. Спирилла, вызывающая у человека возвратный тиф… А так как она может жить только в двух организмах, в человеческом и… вшином, то… враг, преследовавший нас вчера — самая настоящая платяная вошь! И то, что обрушилось на нее, не что иное, как палец! Ха-ха-ха!.. Значит, мы находимся на коже человека!.. Вот дуракус! Не сообразил сразу… Конечно, конечно; теперь все ясно… Подземный гул — это работа сердца, журчание крови в сосудах, деятельность легких… Плитообразность почвы — не что иное, как клетки покровного эпителия; бамбук — пушок, покрывающий кожу; небо — полотняная рубаха… Ха-ха-ха!.. Товарищ Даниленко! Товарищ Даниленко!..

Нужно сказать, что Скальпель свои мысли привык всегда облекать в слова и делать общественным достоянием, т. е. выражать вслух, вне всякой зависимости от наличия слушателей; а Николка, давно проснувшийся и не любивший без острой надобности покидать лежачее положение, наблюдал за ним еще с того момента, когда он благодушно поглаживал лысинку. Страшная обстановка смущала Николку не менее врача, а самое главное — мешала ему снова погрузиться в сладкий сон. Последнее было досадней всего, ибо мягкая и теплая почва, однообразный и ритмичный, как стихотворение старого поэта, гул, отсутствие пыли и ветра действовали как нельзя более усыпляюще… Теперь, когда врач, просветленный встречей со спириллою, просветил невольно и его, можно было закрыть глаза и с чистым сердцем использовать удобный момент, столь редко встречающийся в этом миру.

— Товарищ Даниленко! Даниленко, э-гой!.. Знаете, где мы находимся?..

Еще бы не знать! Николка превосходно знал это, но не любил два раза выслушивать одно и то же.

Не получив никакого отклика, врач, однако, не расхолодился, а с прежним исследовательским пылом направил свои стопы в другую сторону, туда, где почва круто поднималась, увенчанная, как казалось, бором тысячелетней давности.

— Это, конечно, кожная растительность, — сказал он и тем не менее решил ее исследовать, имея тайную надежду найти там что-нибудь съедобное.

В одном месте, у подошвы бора, на холме «небо» почти соприкасалось с «землею». Этот пункт мог послужить хорошим окном в потусторонний мир. Врач скоро достиг его. Не стоило больших трудов подтянуться на руках и пролезть в четырехугольный провал.

Собственно, ничего нового и интересного в «заоблачном» мире не оказалось: та же падающая пыль, буреносный ветер и сине-фиолетовое небо. Но врач имел способность в старом отыскивать новое и везде находить материал для просветительной деятельности. И здесь он нашел его: над «небом», иначе, над рубашкой, воздух искрился мелкими прозрачными шариками; это был туман, сырость, характеризующие плохо вентилируемую комнату.

«Вот где гигиена плачет», — с профессиональной скорбью подумал врач, прыгая вниз в твердом намерении немедля призвать друга к «окну» и прочесть ему утреннюю лекцию.

Лекция, однако, не состоялась.

Слишком резко повернувшись в ту сторону, где остался Николка, и в просветительном энтузиазме не заметив рядом большой ямы с обрывистыми жирными краями, Скальпель скатился вниз, как на лыжах, бережно храня на устах улыбку, предназначенную для друга. Все-таки он успел что-то крикнуть. В этом было его счастье.

Николка вовремя проснулся, как раз в тот момент, когда врач, взмахнув руками, скрылся из его поля зрения.

То была крайне неприятная минута для пробудившегося ленивца: потерять врача значило потерять не только хорошего товарища. Навсегда утратить надежду на прекращение «физиологического опыта», а следовательно, и на возвращение в нормальное состояние — вот что это значило.

Немудрено, что Николка понесся, урагану подобный, на предательский холм…

Здесь ему преградила дорогу яма. Она была настолько широка, что прыгать через нее не рискнул бы лучший прыгун. Николку больше интересовала глубина ее; но как это узнать, когда края ямы походили на гладко отполированный лед?.. Заглянуть внутрь представлялось делом невыполнимым. Оставалось одно: зычно окликнуть друга…

Последовал ответ, из которого явствовало прежде всего, что обладатель голоса пребывал в полном здравии, хотя и находился отменно глубоко. Ответ радушно приглашал спуститься вниз…

— Но как спуститься?!

Из тьмы долетело:

— Сядьте, друг мой, у края и оттолкнитесь. Остальное предоставьте инерции…

Сильное желание лицезреть невозмутимо-благодушную физиономию ученого друга недолго боролось с опасением разбиться при падении.

«В конце концов, есть у него голова на плечах! — резонно подумал Николка. — Он знает, куда приглашает!»

Через три-четыре секунды приятели имели удовольствие обняться, что и сделали с большим чувством, как после многолетней разлуки.

Николка не разбился и даже не ушибся: дно ямы заполнял теплый, упругий жир. Упав на него, он раза три подскочил вверх, прежде чем окончательно занял позицию подле Скальпеля. Жир облепил его с головы до пят.

— Не трудитесь, друг мой, чиститься, — посоветовал врач, держа перед собой прозрачный шар, похожий на круглый бычачий пузырь, и с чавканьем высасывая из него какую-то жидкость.

Действительно, Николке удалось очистить только самые необходимые для жизни органы: рот, нос и глаза. На всей остальной поверхности тела толстым слоем остался лежать жировой налет.

— Знаете, где мы находимся? — не утерпел доктор.

— Знаю, знаю, доктор, — неприятно разочаровал его Николка, желудок которого поднял беспокойную возню. — Вот скажите-ка, что это вы кушаете?

— Вы знаете?!.. Впрочем… соловья баснями не кормят. Хотите закусить? — Он предупредительно запустил руку под себя, в толщу жидкого жира, и извлек оттуда второй прозрачный шар.

— Вот, пожалуйста. Прорвите оболочку и пейте… Здесь можно хорошо поправиться…

Николка подозрительно повертел шар в руках, проткнул его пальцем и понюхал.

— Гадость, доктор! Что это такое?..

— Физиологию читали? — спросил врач, не прерывая своего занятия.

— Ну!.. И вы…?!

— Да. Это человеческое сало, если хотите. Но что поделаешь, голод — не тетка!..

— Я не буду есть этой дряни!.. — Николка сердито отшвырнул шар. — Что я: людоед, что ли, какой?..

— Напрасно, — пожурил врач, — больше вы ничего здесь не найдете… А жирок, уверяю вас, вкусный.

Не кончив первого шара, Скальпель полез за вторым: ему на самом деле нравилось новое кушанье.

— Знаете, ведь человеческий жир — идеальный продукт: он не требует над собой работы желудка; целиком всасывается и откладывается в организме… Бросьте ломаться, кушайте…

Николка поднял шар, осмотрел его со всех сторон и снова бросил с тяжелым вздохом:

— Нет, убейте — не могу!

И насупился, так как его желудок держался противного мнения.

— Хотите, повторим маленький кусочек из физиологии? — невинно предложил врач, словно не замечая всей трагедии друга, а в то же время от полной души желая ему победы над предвзятым отвращением.

— Хотите, повторим?..

Николка понял, что врач хочет дать ему время оправиться, и быстро согласился:

— Хочу.

— Мы находимся сейчас с вами в отверстии сального канала или протока, как его еще называют. Таких отверстий на коже человека имеется бесчисленное множество; они разбросаны по всей ее поверхности, за исключением ладоней и подошв ног. Там их нет… Каждый, проток идет глубоко внутрь, впрочем, дальше границ кожи не заходит, и оканчивается сальной или жировой железой, которая, как показывает ее название, вырабатывает жир. Этот жир сначала выходит из железы в виде вот этих шариков, так называемых жировых клеток. Поднимаясь вверх, клетки постепенно растут и наконец, достигнув известного уровня, лопаются. Из них вытекает жидкий жир. Его назначение — смазывать кожу в целях предохранения ее от растрескивания и для придания ей эластичности…

Николка между тем снова поднял противный его сердцу шар и с пристальным вниманием рассматривал его.

— Обыкновенно сальные протоки выходят на поверхность кожи вместе с волосками или с пухом. Каждое отверстие имеет в себе один волосок. Вот, между прочим, и в нашем протоке растет такой… (Врач указал на короткое и острое бревнышко, находящееся у периферии ямы. Николка посмотрел туда и в то же время незаметно поднес шар ко рту, как бы нюхая его)… Там, внизу, где мы повстречались с тем страшным животным… Вы знаете, кто это был?..

— Угу… — Николка не успел проглотить и сконфузился. Врач немедленно отвернулся.

— Да. Это была вошь… Так вот. Внизу кожа покрыта пушком, который едва заметен для глаза нормального человека, а нам представляется в виде длинных сабель. Вы видели, что вокруг каждой такой сабли имеется круглое отверстие; это — тоже сальный проток; наш — значительно больше его, и это потому, что он открывается вместе с настоящим волосом, а не с пухом…

— А на какой части тела мы находимся? — спросил Николка, уже значительно подкрепившийся и восстановивший поэтому интерес к внешнему миру.

— Мы находимся на груди. На груди человека, который, по всей вероятности, спит, лежа на спине… Теперь вы хотите спросить, как я это узнал?.. (Николка совсем не имел такого намерения, ибо, запустив руку под себя, тянул второй шар). А вот как. Прежде всего, этот подземный гул производят легкие и сердце. Как вам известно, их лучше всего выслушивать — у больного, к примеру, человека — спереди, т. е. на груди. И затем: если бы мы были на спине, то не сидели бы подле такого волоса; на спине имеется лишь пушок… Вот…

Николка залпом выпил содержимое второй клетки, сморщился и невольно произнес:

— Ну и гадость!..

Врач не выдержал роли и прыснул:

— Ха-ха-ха! Вот и вы приобщились к людоедству!.. Ха-ха-ха!..

Николка не отставал: раз дело сделано, можно и похохотать. «Идеальная» пища и крепко набитые желудки сказались в припадке неудержимого смеха. Необычайность обстановки и засаленный вид приятелей только подливали масло в огонь. Их хохот увеличивался при взгляде друг на друга…

Сальный проток никогда не видал такого веселья. Оно плескалось через края ямы и на целый сантиметр разливалось кругом…

В самый разгар буйного веселья, когда ему оставалось весьма немного, чтобы перейти норму, когда Скальпель катался мячом по яме, захлебываясь и от смеха, и от жира, а Николка дико выплясывал неизвестно что, — оглушительный их хохот вдруг покрылся в тысячу раз более оглушительным ревом… Одновременно поднялась такая канонада («от сокращения мышц», — пояснил перепуганный врач), что уши никакого микроскопического существа не выдержали бы, если бы их не закупоривал жир. Все тело заколебалось… Жировые клетки сорвались и запрыгали, как бешеные.

— Хозяин проснулся, — догадались приятели и поспешили обвязать себя вокруг пояса старым, надежным волокном. Они приготовились не напрасно.

«Хозяин» принял сидячее положение, мощно потянулся, и «гости» бомбой вылетели из сального протока, атакованные по всем направлениям жировыми клетками.