10. ВСЕ КАК ПО ПИСАНОМУ
Хансен оглядел собеседников.
— Вы видите, господа, все как по — писаному, Я не помню, с кем именно, но я говорил еще на блаженной памяти «Графе Цеппелине» о том, что если бы с нами что — нибудь стряслось, то выручил бы нас не кто — нибудь иной, а именно большевики.
— Ничего себе выручка, — скептически заметил Билькинс.
— А мне так нравится, и даже очень — задумчиво бросил Литке.
Хансен еще раз обежал глазами всех сидящих в каюте.
— А почему не показывается Зарсен?
Билькинс недоуменно пожал плечами:
— Сидит у себя, как бирюк. Все что — то подсчитывает и чертит.
Литке смущенно кашлянул:
— Я боюсь, что здесь виноват я; по-видимому я чем — нибудь задел господина Зарсена. Он упорно избегает не только со мной разговаривать или встречаться, но даже не смотрит в мою сторону… Я вот только никак не могу припомнить, чем я его задел. У меня стала такая отвратительная память.
Литке даже потер виски пальцами и досадливо сморщил нос.
— А что касается ваших слов, Хансен, то опять — таки я должен вернуться к тому, что говорил. Ну, вот опять… Я забыл, с кем это я говорил… Нет не помню… ну, это все равно. Я считаю то, что случилось, почти в порядке вещей.
Билькинс фыркнул и передернул плечами.
— Не удивляйтесь, мистер Билькинс, тому, что я говорю, — заметил жест Билькинса Литке. — Поверьте, что я предпочел бы говорить обратное. Но я привык смотреть на факты со всех сторон. Их нужно рассматривать так, чтобы ни одна деталь не осталась в тени, и тогда для вас станет ясна самая суть, самая природа факта. Я думаю, что именно такой здоровый анализ фактов в самой природе русских. Посмотрите — ка. Вот образец ходульности: римляне когда — то говорили: de mortui ant bene aut nihil. И мы теперь, как попугаи, повторяем эту пословицу. Хотя очень часто она приносит явный вред. Да, именно вред. Когда приходится разбирать ошибки политиков, мыслителей, мы из какого — то ложного стыда отметаем в сторону здоровый анализ. А из — за этого все то, что внешне приемлемо для нас, приобретает и совершенно другую цену и другой смысл. Иногда это делается догматом только потому, что дано без нароста ошибок, которые мы отбросили все по тому же принципу: о мертвых хорошо или ничего. А вот русский народ очень давно дал другую пословицу: «Мертвые сраму не имут». Это дает им право гораздо более объективно разобрать по косточкам всякое литературное, философское и политическое наследство. Они могут говорить все, что угодно, никто их не упрекает, как ханжа: ах, тише, ради бога, тише, стыдитесь так говорить о покойнике. Это много выгоднее. И я думаю, херр Хансен…
Литке не договорил. В дверях каюты появился буфетчик:
— Командир велел звать к обеду.
Хансен поднялся и раздельно ответил:
— Скажите командиру спасибо. Мы сейчас придем.
Он повернулся к спутникам:
— Я уже пользовался когда — то гостеприимством Советов. Могу вас заверить, что плохо мы себя здесь чувствовать не будем.
— И будем кушать «шти мит кашша», — засмеялся Литке.
— Ну, вы подождите, Литке, шутить насчет каши. Сам я, правда, не питаю пристрастия к этой «тшорная кашша», но покойник Зуль ее просто обожал. Может быть она и вам придется по вкусу, — шутливо заметил Хансен.
— Тем более, что все русское, кажется, начинает приходиться по вкусу господину майору, — подал реплику Билькинс.
— Если каша большевиков понравится мне хотя бы на одну десятую того, как нравятся некоторые большевистские мысли, то я боюсь, что не смогу от нее оторваться, — зло отозвался Литке.
— Ну, ладно, ладно, господа, давайте — ка лучше не будем задерживать хозяев. Пойдем в кают — компанию.
Хансен вышел из каюты. За ним нерешительно потянулись остальные.