К вечеру того же дня Фритьоф Хансен получил от радиста Оленных еще одну радиограмму, повергшую его в окончательное недоумение. Отпустив радиста, старик долго вертел в руках бланк, несколько раз порываясь снять телефонную трубку. Но рука его останавливалась на полпути.

Наконец Хансен решительно взял трубку и вызвал главную рубку.

— Нельзя ли отыскать и прислать ко мне доцента Зуля… Прошу вас, если можно, теперь же… Да, можно разбудить.

Через несколько минут, покручивая привычным движением бородку, в капитанскую кабину входил Зуль. Он шел не спеша, его движения были нарочито спокойны.

Только выпуклые глаза быстрым беспокойным движением могли выдать волнение, но и они прятались за толстыми стеклами очков.

Внимательно следя за каждым движением Зуля, Хансен не мог найти ни одной шероховатости, за которую можно было зацепиться. А зацепиться очень хотелось. Трудно было допустить мысль, что и второе радио, переданное с дрейфующей льдины самим капитаном Билькинс, содержало в заключительной части еще одну ошибку. А там сообщалось, что радист «Наутилуса» Вебстер сошел с ума. Если это обстоятельство и давало ключ к источнику полученной утром радиограммы, то ни в какой мере не служило объяснением ее странного содержания. Напротив, старика это наводило на самые грустные размышления. Ему хотелось найти кончик клубка, чтобы добраться до скрытого за приспущенными тяжелыми веками доцентовых глаз.

— Садитесь, доцент, — мягко сказал старик, — могу вас порадовать: мы имеем радио с точным местоположением ваших спутников — экипажа «Наутилуса». Правда, они находятся, по-видимому, в отчаянном положении и, судя по всему, потерпели много невзгод прежде чем оказаться на дрейфующей льдине, но все же, я думаю, их положение не безнадежно.

Хансен говорил, глядя в иллюминатор. Он умолк, барабаня по столу костяшками худых крепких пальцев.

— Да, конечно, — выдавил из себя Зуль, — положение их не так плохо.

Хансен покосился в сторону доцента.

— Почему вы думаете, доцент?

— Они ведь хорошо снабжены. Подводная лодка — это не самолет и даже не дирижабль.

— В том то и дело, дорогой доцент, что они лишились почти всех запасов и даже теплого платья. Я не знаю подробностей катастрофы, но, по-видимому, она имела место в совершенно исключительных обстоятельствах… Капитан Билькинс не может объяснить, каким образом весь экипаж оказался запертым в подводной лодке…

— Н — да, это бывает, — промычал Зуль, — вероятно какое — нибудь повреждение люка… Во всяком случае все живы и здоровы — это главное…

— Нет: в лодке один сошел с ума, один застрелился и один убит сумасшедшим… Еще один сошел с ума уже на льду… это радист Вебстер.

Как ни мгновенен был взлет тяжелых век, судорожно приоткрывших выпуклые серые глаза доцента, Хансену этого было достаточно. Старик отошел от окна и уселся против доцента.

— Кстати, доцент, вы не знаете этого радиста?

— Постольку, поскольку видел его на лодке.

— Бедняга! Помешаться на каких — то долларах…

На этот раз Зуль внимательно уставился на грустное лицо Хансена. В движении глубоких борозд, перепоясавших лоб и окруживших тяжелыми крыльями времени и невзгод рот исследователя, доцент пытался разгадать содержание этой пустой фразы, столь несвойственной суровому старику. Но на этот раз Зуль оставался ни с чем. Лицо старика было неподдельно спокойно.

— Я хотел с вами посоветоваться, доцент, — медленно проговорил Хансен. — Капитан Билькинс посылает сигналы бедствия и просит о помощи всех, до кого дойдет радио. Он, по-видимому, еще не знает о нашем присутствии в этом районе, но мне кажется, что наша обязанность, независимо от всех наших планов, притти ему на помощь… Как вы думаете, доцент?

Зуль долго молчал, взвешивая все последствия плана, предлагаемого Хансеном. Наконец он сделал протестующий жест рукой.

— Я думаю, херре, это будет ошибкой, — решительно произнес доцент.

Хансен удивленно поднял брови.

— Да, мне кажется именно так, — повторил Зуль. — Принимать меры к спасению Билькинса — дело американцев… И я не сомневаюсь в том, что они эти меры примут. Разве можно сравнить технические средства, которыми располагаем мы, с теми огромными возможностями, какие имеются в распоряжении Соединенных Штатов? Мы должны, доктор, прямо ставить вопрос о том, что едва ли Норвегии собственными силами когда — нибудь удастся впредь снарядить подобную экспедицию, способную обследовать весь сектор недоступности. Мне кажется, наша основная задача должна заключаться в том, чтобы добраться до сектора недоступности и всесторонне исследовать этот район именно с точки зрения наших интересов… Было бы смешно теперь, когда мы уже вот — вот войдем в это белое пятно, поворачивать оглобли… — Зуль на момент приостановился, — … сворачивать с пути ради какой — то филантропии, — закончил он и отвернулся от Хансена, делая вид, что рассматривает раскинувшуюся по переборке карту полярной области.

Хансен подошел и положил ему руку на плечо:

— Даю вам слово, что за многие и многие годы скитания по этим местам мне впервые довелось услышать от неновичка в полярных делах такое… такое… ну, что ли, такое странное и жестокое мнение.

Хансен на минуту задумался.

— Посмотрите сюда, хотя мне странно читать вам такого рода лекцию, но я все же должен напомнить некоторые обстоятельства. Итак взгляните на карту… Вот координаты Билькинса. Вы видите, он дрейфует примерно в области тех же течений, что когда — то несли и меня. Но на этот раз он значительно севернее, и мне кажется, что скорее всего он попал в одну из ветвей течения, несшего, когда — то обломки «Жанетты» или, что тоже возможно, в ветвь течения, таскавшего буй Мельвилль — Брейона… Как вы думаете, доцент, что ждет в этом дрейфе людей, имеющих пищи еще на одни сутки и спящих прямо на снегу?

Зуль молчал.

Наконец он уверенно возразил:

— С северо — американских воздушных баз дирижабль может добраться до Билькинса в несколько суток.

Хансен покачал головой:

— А вы уверены, что американцы захотят до него добираться?

— Почему же им не захотеть?

— Вот теперь, в приложении к американцам, вы почему — то делаетесь склонны к филантропии…

— Ведь это же их экспедиция.

— Подождите. Кто снаряжал «Наутилус»?

— Хармон.

— Кто такой Хармон? Антрацитовый король. Кажется, все ясно само собой… Что же вы думаете, что Хармон зря послал вдогонку «Наутилусу» ваших коллег — геологов? В его планы едва ли входило то, что вместо них на борту «Наутилуса», по недальновидности капитана Билькинса, окажетесь вы — геолог норвежско — английский. Уж будем, дорогой доцент, говорить откровенно… Ну — с и теперь, когда геологи Хармана сидят у нас на борту, когда от «Наутилуса» не осталось даже пузырей, антрацитовый король будет в какой бы то ни было степени обеспокоен судьбой нескольких смельчаков, замерзающих на льдине? Мне почему — то кажется, что он будет рассуждать, примерно, так же, как изволите рассуждать вы… Мне очень жаль, что в нашей беседе не может принять участие старший офицер этого дирижабля, достоуважаемый Литке. Вероятно, он такой именно вывод назвал бы чисто диалектическим… Да, мой друг, как это ни парадоксально, но этот бравый майор в части некоторых своих выводов был большим поклонником большевиков.

— Однако, херре…

— Что однако, доцент? Вы может быть хотите сказать, что именно эти самые большевики, рассудку вопреки, наперекор стихиям, лезут спасать бедствующих путешественников, никакого отношения не имеющих к их собственным интересам? Да, именно это обстоятельства и обнаруживает способность большевиков мыслить диалектически. Поверьте мне, что они и не подумают беспокоиться о судьбе Билькинса, разве пошумят немного, что бы лишний раз лягнуть Хармона. Но только до тех пор, пока эта гнусная акула Хармон не откажется от спасения своих собственных пионеров, ставших бесполезными. Вот тут — то и наступит очередь большевиков. И они проявят вероятно чудеса храбрости и организованности, чтобы спасти нескольких совершенно чужих им американцев… И я ни одной минуты не поручусь, что, если бы мы с вами попали в беду, хотя бы в этот полет, выручать нас пришлось бы не кому — нибудь иному, как именно большевикам.

— Разве только потому, что мы блуждаем в их секторе.

— Нет, меньше всего поэтому. А скорее всего потому, что никто другой не пошевелил бы пальцем для нашего спасения. Поговорили бы и бросили. Исключение составляет, конечно, тот случай, если бы мы с вами сделали какие — нибудь необычайные открытия: нашли бы там, скажем, золотые россыпи, ну тогда охотников спасать нас нашлось бы сколько угодно.

— Я в первый раз постигаю всю глубину вашего пессимизма, доктор… Я бы позволил даже себе назвать это скорее цинизмом.

— Нет, это вовсе не пессимизм и тем менее цинизм. Это только та польза, которую я извлек из моего пребывания в России в гостях у большевиков… Однако, пока мы говорим, Билькинс и его товарищи мерзнут. Давайте все — таки решать. Я стою за то, чтобы немедленно взять курс на их координаты и связаться с ними по радио.

— Это ваше дело, херре.

— Хорошо. Давайте, пригласим для совета еще и Зарсена— ведь он у нас теперь за старшего офицера.

Хансен выглянул в коридор и громко крикнул:

— Алло, Зарсен…

— Есть, херре!

— Загляните — ка скорее ко мне.

— Есть, бегу!

Могучая фигура летчика протиснулась через дверь.

— К вашим услугам, доктор.

— Вы, конечно, знаете содержание радиограммы, полученной от Билькинса?

Зарсен кивнул утвердительно.

— В таком случае, — продолжал Хансен, — скажите мне ваше мнение. Наши, — мое и доцента, — разделились. Он не считает нужным итти на помощь Билькинсу. Как думаете вы, Зарсен?

Задавая этот вопрос, Хансен почти с отеческой нежностью уставился в лицо летчика.

Зарсен почувствовал на себе другой тяжелый взгляд. Повернувшись, встретился с пристально устремленными на него выпуклыми серыми глазами Зуля. Но, отвернувшись с усмешкой, пилот опять спокойно посмотрел на капитана.

— Независимо от соображений доцента, я считаю, что мы должны немедленно итти к Билькинсу, — твердо и раздельно проговорил Зарсен.

Старик порывисто встал и крепко пожал ему руку:

— Я так и думал.

Зуль заговорил. Голос его немного дрожал. Он напрягал все усилия, чтобы подавить волнение и казаться таким же спокойным, как всегда.

— Мне не приходится возражать, доктор. Но от имени интересов нашей родины я ставлю условие помощи Билькинсу. Я считаю необходимым ему телеграфировать: «Граф Цеппелин» в том случае повернет к координатам Билькинса, если находящиеся у нас на борту американские геологи дадут слово не предпринимать никаких исследований на всех островах и землях, какие мы могли бы открыть и посетить»… Этого, повторяю, требуют интересы Норвегии.

Зуль резко повернулся на каблуках и вышел из кабины.