Петушки. Садовое кольцо
Постучался – и, вздрагивая от холода, стал ждать, пока мне отворят…
"Странно высокие дома понастроили в Петушках!.. Впрочем, это всегда так, с тяжелого и многодневного похмелья: люди кажутся безобразно сердитыми, улицы – непомерно широкими, дома
– странно большими… Все вырастает с похмелья ровно настолько, насколько все казалось ничтожней обычного, когда ты был пьян… Помнишь лемму этого усатого?"
Я еще раз постучался, чуть громче прежнего:
"Неужели так трудно отворить человеку дверь и впустить его на три минуты погреться? Я этого не понимаю… Они, серьезные, этого не понимают, а я, легковесный, никогда не пойму… Мене, текел, фарес – то есть, как взвешен на весах и найден легковесным, то есть «текел»… Ну и пусть, пусть…
Но есть ли ТАМ весы или нет – все равно – на ТЕХ весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел. Я это знаю тверже, чем вы что-нибудь знаете. Я много прожил, много перепил и продумал
– и знаю, что говорю. Все ваши путеводные звезды катятся к закату, а если и не катятся, то едва мерцают. Я не знаю вас, люди, я вас плохо знаю, я редко обращал на вас внимание, но мне есть дело до вас: меня занимает, в чем теперь ваша душа, чтобы знать наверняка, вновь ли возгорается звезда вифлеема или начинает мерцать, а это самое главное. Потому что все остальные катятся к закату, а если и не катятся, то едва мерцают, а если даже и сияют, то не стоят и двух плевков.
Есть ТАМ весы, нет ли ТАМ весов – т+а+м мы, легковесные, перевесим и одолеем. Я прочнее в это верю, чем вы во что-нибудь верите. Верю, знаю и свидетельствую миру. Но почему же так странно расширили улицы в Петушках?…"
Я отошел от дверей, и тяжелый взгляд свой переводил с дома на дом, с подъезда на подъезд. И пока вползала в меня одна такая тяжелая мысль, которую страшно вымолвить, вместе с тяжелой догадкой, которую вымолвить тоже страшно, – я все шел и шел, и в упор рассматривал каждый дом, и хорошо рассмотреть не мог: от холода или отчего еще мне глаза устилали слезы…
«Не плачь, Ерофеев, не плачь… Ну, зачем? И почему ты так дрожишь? От холода или еще отчего?.. Не надо…»
Если бы у меня было хоть двадцать глотков «кубанской»! Они подошли бы к сердцу, и сердце всегда сумело бы убедить рассудок, что я в Петушках! Но «кубанской» не было: я свернул в переулок, и снова задрожал и заплакал…
И тут – началась история страшнее всех, виденных во сне. В этом самом переулке навстречу мне шли четверо… Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо… Я задрожал сильнее прежнего, я весь превратился в сплошную судорогу…
А они подошли ко мне и меня обступили. Как бы вам объяснить, что у них были за рожи? Да нет, совсем не разбойничьи рожи, скорее даже наоборот, с налетом чего-то классического, но в глазах у всех четверых
– вы знаете? Вы сидели когда-нибудь в туалете на петушинском вокзале? Помните, как там, на громадной глубине, под круглыми отверстиями плещется и сверкает эта жижа карего цвета? – вот такие были глаза у всех четверых. А четвертый был похож… Впрочем, я потом скажу, на кого он был похож.
– Ну, вот ты и попался, – сказал один.
– Как то есть… Попался? – голос мой страшно дрожал, от похмелья и от озноба. Они решили, что от страха.
– А вот так и попался! Больше никуда не поедешь.
– А почему?..
– А потому.
– Слушайте… – голос мой срывался, потому что дрожал каждый мой нерв, а не только голос. Ночью никто не может быть уверен в себе, то есть я имею в виду: холодной ночью. И апостол предал Христа, покуда третий петух не пропел. Я знаю, почему он предал, – потому что дрожал от холода, да. Он еще грелся у костра, вместе с ЭТИМИ. А у меня и костра нет, и я с недельного похмелья. И если бы испытывали теперь меня, я предал бы ЕГО до семижды семидесяти раз, и больше бы предал…"
– слушайте, – говорил я им, как умел, – вы меня пустите… Что я вам?.. Я просто не доехал до девушки… Ехал и не доехал… Я просто проспал, у меня украли чемоданчик, пока я спал… Там пустяки и были, а все-таки жалко… «василек»…
– Какой еще василек? – со злобою спросил один.
– Да конфеты, конфеты «василек».. И орехов двести грамм, я младенцу обещал за то, что он букву хорошо знает… Но это чепуха… Вот только дождаться рассвета, я опять поеду… Правда, без денег, без гостинцев, но они и так примут, и ни слова не скажут… Даже наоборот.
Все четверо смотрели на меня в упор, и все четверо, наверно, думали: «Как этот подонок труслив и элементарен!» О, пусть, пусть себе думают, только бы отпустили!.. Где, в каких газетах, я видел эти рожи?..
– Я хочу опять в Петушки…
– Не поедешь ты ни в какие Петушки?
– Ну.. пусть не поеду, я на Курский вокзал хочу!..
– Не будет тебе никакого вокзала!
– Да почему?..
– Да потому!
Один размахнулся и ударил меня по щеке, другой – кулаком в лицо, остальные двое тоже надвигались – я ничего не понимал. Я все-таки устоял на ногах и отступал от них тихо, тихо, тихо, а они все четверо тихо наступали…
«Беги, Веничка, хоть куда-нибудь, все равно куда!.. Беги на Курский вокзал! Влево или вправо или назад – все равно туда попадешь! Беги, Веничка, беги!..»
Я схватился за голову – и побежал. Они – следом за мной…
