29. Либретто
Сервас устроился в изголовье узкой кровати, включил Малера, убрал звук до минимума, посмотрел в окно на полную луну, вздохнул и взял с тумбочки дневник Милы.
Откинув кожаную обложку с нарисованной розочкой, он подумал о красивой брюнетке и маленьком белокуром мальчике, которые живут вдвоем в большом доме на отшибе. Сын Леонарда Фонтена… Сыщик надеялся, что эти записи помогут ему понять, что именно случилось не только с Милой Болсански, но и с Селией Яблонкой. Возможно, он найдет ответы на все свои вопросы. Что за человек Леонард Фонтен? Как он действует, чтобы подтолкнуть этих женщин к самоубийству или заставить их отгородиться вместе с детьми от мира? Откуда взялся этот оборотень? Мила и Селия — умные сильные личности, но космонавт приворожил их и сломал. Как ему это удалось?
Ночь рисковала затянуться. Мартен не был трусом, но его одолевали дурные предчувствия. Он не забыл дневник Алисы Ферран, который пять лет назад нашел в комнате девушки, там, в горах. Ее слова тогда каленым железом отпечатались у него в мозгу.
Сыщик перевернул две первые пустые страницы и приступил к чтению. Рассказ Милы начинался с описания приезда в Москву.
20 ноября 2007. Прилетели в 8.30 утра, в терминал С нового здания «Шереметьево». Оно совсем не похоже на старый, огромный и мрачный, аэропорт. Долго проходили таможенный досмотр. Я немного нервничала, Лео же был совершенно спокоен. У входа нас ждали руководитель проекта «Андромеда» Геннадий Семенов и ответственный сотрудник Звездного городка Роман Рудин.
Мы сели в новенький автобус — не чета прежнему, где ужасно воняло бензином, миновали Москву и поехали на северо-восток. По обеим сторонам дороги в палисадниках стоят дачные домики — кокетливые кукольные избушки голубого или красного цвета соседствуют с жалкими развалюхами. Судя по всему, москвичи очень привязаны к земле, несмотря на загазованный воздух, подъемные краны, бетон, машины и сотни рекламных щитов, уродующих пейзаж… Здесь, как и повсюду в мире, бал правит унификация, воистину бетон придумал дьявол…
В автобусе я наблюдаю за Лео. Он разговаривает с Романом и Геннадием и не обращает на меня внимания: мне даже кажется, что как-то НАРОЧИТО не обращает… Что происходит? У меня появляется дурное предчувствие, и я вспоминаю вчерашнюю сцену. Не понимаю… Такого раньше не случалось. Мы собирались на вечер, который Национальный центр космических исследований устраивал по случаю нашего отъезда в Москву, я уже оделась и красилась, сидя перед зеркалом. Он подошел, встал у меня за спиной и сказал:
— Хочешь выглядеть как шлюха?
В первый момент я подумала, что ослышалась. Он не мог произнести ТАКОЕ СЛОВО! Невозможно. Немыслимо. Я взглянула на его отражение в зеркале.
— Что ты сказал?
— Ты слышала…
— Господи, Лео, надеюсь, ты пошутил?!
Он положил руки мне на плечи, но жест не был ни нежным, ни дружеским.
— Конечно, пошутил, но ты действительно переборщила…
Я хотела взорваться, возмутиться, но была слишком удивлена, ошарашена. Никогда прежде Лео не вел себя так грубо и… нелепо. Да, он признал, что пошутил, но… я почему-то не поверила. Это не Лео — не тот Лео, которого я знала. Мы вместе три месяца, и он всегда был милым, любящим, предупредительным… Три месяца идиллии, три месяца безоблачных отношений. Ни с одним мужчиной мне не было так хорошо. Я люблю его. Да, люблю этого надежного, сильного и нежного человека.
Он — мужчина моей жизни, я это сразу поняла.
Мне нужно сконцентрироваться на работе, только она имеет значение. Это самый важный опыт в моей жизни, а на подготовку вместо двух лет будет всего девять месяцев — короткий срок! Я не имею права дрогнуть, расслабиться, развалиться, ведь нагрузка предстоит чудовищная. Но сегодня утром, в автобусе, по дороге в Звездный городок, на длинной лесной аллее и на посту военной охраны, я не могла не думать о вчерашней сцене и о том, как он меня обозвал. Может, он не произносил того слова? Наверное, мне показалось…
20 ноября, вечер. Звездный городок, город звезд… Неподходящее название для серого города с длинными пустынными проспектами и серыми домами — точь-в-точь французское предместье, переместившееся в глубь русского леса! Здесь есть торговый центр, кинотеатр, школа, почта, дискотека, ну и, само собой разумеется, комплекс для подготовки космонавтов: планетарий, гидролаборатория, учебные аудитории, центрифуга, тренажеры, имитирующие установки и приборы «Союза»… Местечко уродливое, но мне оно кажется прекраснейшим на свете. Здесь работают японские, канадские, американские, немецкие, итальянские космонавты… Нас с Лео поместили в профилакторий, клинику-отель для космонавтов, но скоро мы переедем в Дом 4. К Лео тут относятся как к звезде и всячески ему угождают. Я заняла своими вещами весь шкаф, и Лео пошутил насчет трех чемоданов, которые я с собой притащила. Сейчас в небе над Звездным городком не летают «Аны» и «Илы», как было в прошлый раз: тогда шла война в Чечне и они базировались на военном аэродроме, по другую сторону от железной дороги. Сегодня вечером Лео ушел на встречу с русскими, у него здесь много «старых корешей». Я одна, сижу и смотрю на темную воду озера и простирающийся за ним необъятный лес. Тысячи и тысячи елей и берез в белых «чулочках» переговариваются друг с другом в русской ночи… Славянская половина моей души впадает в меланхолию. Что происходит? Лео изменился. Нагрубил вчера вечером, а сегодня ведет себя холодно, отстраняется от меня…
Я боюсь… Жить и работать здесь очень непросто, и я не выдержу, если он сейчас меня бросит.
21 ноября. Сегодня начались занятия — интенсивный курс русского, по восемь часов каждый день, с перерывом на обед. Мои опасения подтвердились — язык я знаю очень плохо… Лео, в отличие от меня, бегло говорит по-русски и считает его красивейшим из языков. Он, безусловно, прав, но как можно усвоить грамматику, склонения, спряжения, параллельно заучивая все технические термины? Есть от чего прийти в отчаяние!
Приятный момент в столовой: Лео меня представил — очень мило и весело. После занятий мы бегали на лыжах по лесу; лыжня петляла между деревьями, снег был белым, и небо тоже, а вокруг стояла звенящая тишина, которую нарушали скрип лыж, наши крики и шорох отяжелевших веток. Мы смеялись, целовались, играли в снежки, а вернувшись в номер, занялись любовью. Потом долго лежали, обнявшись, и Лео рассказывал мне о своем первом полете на МКС, о том, как смешно новички дрыгают ногами и руками в невесомости и носятся по станции, как марионетки. Он вспомнил смешной случай, когда каждый из четырех космонавтов что-то потерял (один — часы, другой — зубную щетку, третий — наушники, четвертый — что-то еще), и они повсюду искали свои вещи и то и дело сталкивались носами.
Я снова обрела надежду. И веру в будущее. Мой Лео вернулся ко мне: кажется, он начисто забыл о том неприятном инциденте.
28 ноября. Он снова начал. Обвинил меня в том, что я кадрю русских. Мы отправились поужинать небольшой компанией. Сделали исключение из правил, хотя за день все очень устают, а по вечерам готовятся к завтрашним занятиям. Первую рюмку по традиции выпили до дна, и я попросила больше мне не наливать, а Лео и русские еще долго накачивались пивом и крепким алкоголем. В номере, когда я раздевалась, он вдруг спросил — очень зло: «Думаешь, я ничего не заметил?» Его лицо было красным от водки, а глаза метали искры. Я была потрясена:
— О чем ты?
— Не держи меня за дурака! Я все видел!
Я не верила своим ушам:
— Что именно ты видел?
— Что ты вела себя как ШЛЮХА…
Снова это слово. Лучше бы он меня ударил! Я чувствовала себя как боксер, которого послали в нокаут. Оглушили.
Никогда бы не подумала, что он может быть таким ревнивым. Я смотрела на него — и не понимала. Не знала, что сказать. Он пожал плечами и пошел спать.
Я думала о случившемся весь день. Возможно, Лео прав… возможно, я действительно флиртовала с русскими — о, совершенно неосознанно! — вернее, держалась так, как здесь держаться не принято. Поди узнай… Русские любят красивых женщин и иногда бывают чуточку слишком назойливыми. Я должна следить за собой и не посылать сигналов, которые могут быть неправильно истолкованы. Многие мужчины болезненно ревнивы. Другие очень жестоки. Но Лео не такой. Только не он. Лео — уверенный в себе, обаятельный мужчина. Наверное, он был чем-то расстроен или плохо себя чувствовал, а мне говорить не хотел. Или, может быть, он боится, что постарел, что на этот раз может оказаться не на высоте. Или его нервирует присутствие красивых и гораздо более молодых мужчин, чем он сам.
У него нет причин для ревности. Я люблю его.
Сервас посмотрел на часы: без семи минут полночь. Луна несла дозор в ночном небе, выглядывая из-за туч. Нужно дочитать до конца — во что бы то ни стало. Рассказ Милы обещал неминуемую трагическую развязку — впрочем, все дело может быть в том, что он и так уже знает. Как в Шестой симфонии Малера, где тучи сгущаются с первых нот. Здесь действует та же зловещая сила.
Майор вздрогнул, когда в одной из комнат кто-то вдруг захохотал, как безумный. Потом снова наступила глухая тишина.
Мартен вернулся к чтению.
Игги поднял голову.
Ему показалось, что он услышал какой-то шум. Зрение у пса было монохромное, и залитая лунным светом комната выглядела бледно-серой, а проклятый пластиковый воротник не позволял оглядеться.
Хозяйка спала рядом, тихонько посапывая. На долю секунды песик забыл, почему проснулся, его отвлекла более насущная потребность — голод… Он попал на чужую территорию, места здесь было гораздо меньше, чем дома, и он быстро обнюхал все углы. Хозяйка поставила миску с кормом в ванной. Дверь открыта… Может, там что-нибудь осталось? Хвост Игги пришел в движение, и он решился. Спрыгнул с кровати и заковылял по ковру, подволакивая левую заднюю лапу с лангеткой. Ночью собака видела раз в пять лучше людей, и ей хватало света, проникавшего из окна через шторы.
Когти зацокали по кафельному полу. Вот она, вожделенная миска, прямо под раковиной, на вид пустая, но вдруг на дне есть еда? Игги ткнулся носом в миску и почувствовал горькое разочарование: ничего! Он полакал теплой воды и поплелся назад в комнату, опустив хвост, но на пороге остановился. Что это? Шерсть у песика на загривке встала дыбом. Он оскалился, не решаясь идти дальше. Собака разрывалась между двумя чувствами — страхом перед опасностью и вековым инстинктом защитника. Здесь кто-то есть… Инстинкт кричал: «Чужой, чужой, чужой!» Этот чужой не двигался, и пес не видел его, но слышал размеренное дыхание, а острый нюх подсказывал: там, за шторой справа… Тень. В темноте. Это вполне могло оказаться иллюзией, созданной лунным светом, но иллюзии не пахнут! Игги повел носом. Да, там человек. Но есть еще какой-то запах — непривычный, противный, химический: так пахли лекарства в ветеринарной клинике. Собака зарычала — сначала тихонько (страх никуда не делся!), потом громче. И тут из-за шторы донесся шепот — нежный, ласковый, дружелюбный:
— Хороший песик ИГГИ… хорошая собачка, милый пупсик… проголодался?
Пес весело тявкнул и завилял хвостом. Последнее слово было одним из главных в его собачей жизни.
— Тс-с-с… умная собачка, ИГГИ… не шуми… сейчас я тебя покормлю, договорились?.. — шептал невидимый незнакомец.
Хвост Игги забарабанил по полу. Чужак дважды произнес его имя. Он медленно вышел из укрытия, и пес на всякий случай отступил в ванную. От человека пахло лекарствами, так что… И зачем он прятался? Опасность? Но слово «Проголодался?» победило все остальные чувства, и собака подпустила чужака к себе.
1 декабря. 6 часов утра, еще темно, и я совсем без сил, но заснуть не могу — думаю о вчерашних словах Лео. Восемь часов лекций, два часа гимнастики ежедневно плюс сеансы на крутящемся табурете. На самом деле это кресло, где человека превращают в живую юлу! Тебе на лоб приклеивают электроды и вертят все быстрее и быстрее, а вокруг стоят люди в белых халатах и дают указания: голову вперед, назад, налево, направо… Пока ты не обольешься холодным потом и не потеряешь сознание.
Русские врачи удивились моей выносливости и сказали, что я справляюсь лучше большинства мужчин. Я обрадовалась и вечером похвасталась Лео (у нас разное расписание, ведь он не занимается русским). Он посмотрел так холодно и угрюмо, что у меня упало сердце, а потом улыбнулся и сказал: «Все русские — ужасные бабники. Ты должна следить за своим поведением и не провоцировать их…»
3 декабря. Снег валит, не переставая. На затихший город снизошли мир и покой, которого, увы, нет в моей душе. Лео ведет себя все более странно. Он с каждым днем отдаляется от меня, говорит обидные вещи, отпускает грубые замечания. Сегодня у меня был первый сеанс в центрифуге. Она установлена в большом здании цилиндрической формы. Гигантская восемнадцатиметровая «рука» прикреплена к центральной оси и заканчивается кабиной в форме каски. Трехсоттонный тренажер. Дверь закрывается. Пуск. «Рука» начинает двигаться по кругу, набирает скорость. Центрифуга может достичь ускорения в 30 G, но на тренировках не превышает 8 G, то есть нагрузки, привычной для летчиков-истребителей, в том числе и для Лео. Но я чувствую себя в ней глиной, которую разминает пальцами великан; сердце у меня колотится в горле, грозя выскочить наружу. И даже в центрифуге я думаю о Лео.
О том, во что превращается наша любовь…
Мужчина, прятавшийся за шторой, переместился в ванную. Он стоял на пороге совершенно неподвижно и как будто никуда не торопился. Лунный свет падал на расслабленное лицо неизвестного, и исходившее от него спокойствие разливалось по комнате, как ледяной ручеек по галечному руслу.
Мужчина смотрел на спящую женщину и ощущал восторг и возбуждение римского триумфатора. Кровь стучала в висках, дыхание перехватывало. Всю одежду он снял в ванной и остался в одних трусах, после чего натянул резиновые перчатки и снова надел часы.
Войти в номер оказалось очень легко. Тип, продавший ему оборудование, объяснил, что электронный замок, закодированный на 32 бита, обеспечивал более чем относительную безопасность. Программируемый микроконтроллер марки «Ардюино» плюс штепсельный разъем — и дело в шляпе. В гостиницу он пришел с чемоданчиком и снял номер — все честь по чести.
Мужчина посветил фонариком на голые плечи и спину спящей Кристины, обвел взглядом изгиб бедер под ночной рубашкой, залюбовался длинными ногами и почувствовал возбуждение. С сожалением оторвавшись от соблазнительного зрелища, он прошел босиком к мини-бару, открыл его, и свет из холодильника отразился в его черных зрачках. Он взял маленькую бутылочку водки, скрутил пробку, поднес горлышко к губам и выпил в три глотка. Любимый прохладный напиток. Затем мужчина поставил пустую бутылочку на стол — «Не забыть забрать с собой» — и вытер горлышко. Мало ли что…
1.45.
Он вытряхнул содержимое сумки мадемуазель Штайнмайер на журнальный столик и методично изучил каждый предмет, светя себе фонариком: банковская карта, удостоверение личности, кошелек, пачка жвачки, ключи, ручки, мобильный телефон… Его пустой безжизненный взгляд остановился на фотографии с загнутыми уголками. Улыбающаяся Кристина сидит на замшелой стенке, а внизу видна небольшая гавань. Кто ее снял? Где? Незнакомец сдвинул все в сторону, расстегнул молнию на плотном целлофановом чехле, вынул шприц, каттер, две ампулы кетамина по 50 миллилитров и уродливую резиновую маску, после чего разбил ампулу и профессионально точным движением набрал препарат в шприц.
Покончив с этим делом, он потянулся, достал вторую бутылочку водки и выпил. Рыгнув, сходил помочиться. Он улыбался, чувствуя себя сильным, ловким и готовым к действию… Воду он спустит потом.
Рядом с унитазом лежало тельце Игги. Шея над воротником-воронкой была перерезана каттером — так глубоко, что в зияющей ране виднелась трахея. Кровь из-за положения головы песика стекала внутрь воронки, окрасившейся в цвет коралла. Глаза собачки были закрыты, язык вывалился из пасти, и густая темная кровь растеклась по плиткам.
Мужчина взглянул на часы — пора было начинать. Он натянул на лицо маску красного демона с длинным носом, острыми клыками и рогами, постарался сделать так, чтобы она не мешала дышать, и повернулся к Кристине.
7 декабря. Дача. Красивейший дом с красными резными узорами, белыми наличниками окон и мансардной крышей, как у американских амбаров. Он стоит в самом сердце леса, на заснеженной поляне, и похож на сказочное жилище фей.
Я посмотрела на Лео. Меня одолевали смешанные чувства — удивление и беспокойство. Волшебное зрелище должно было очаровать меня, но я могла думать об одном: он хочет отгородить нас от остальных. Мы в лесу, в нескольких сотнях метров от Звездного городка, но это ничего не меняет.
Вполне закономерно, что Лео предоставили не четырехкомнатную квартиру, а целый дом: он один из самых знаменитых французских космонавтов и у него много связей в России. Кроме того, за наше пребывание в Звездном городке платит Франция. Дачи начали строить несколько лет назад, первыми «новоселами» были американцы.
Лео не поинтересовался моим мнением, не спросил: «Тебе нравится?» Эту стадию мы давно миновали. Наше общение сошло практически на нет. Возможно, я не сумела показать, как сильно к нему привязана, недостаточно часто повторяла «я люблю тебя»… А может, он считает, что я его использую, сплю с ним ради карьеры… Не знаю, что и думать.
Ситуация повторяется, а я чувствую себя одинокой, опустошенной, отупевшей. Кому я могу довериться здесь? Я никого не знаю, а Лео делает все возможное, чтобы это не изменилось. Дача — очередное тому доказательство… Во Франции я радовалась, что мы с Лео вместе полетим на МКС и переживем потрясающее космическое приключение, а сейчас мечтаю жить отдельно от него. Осмелюсь ли я сказать ему об этом? Лео меня пугает.
— Знаешь, чего я хочу, прямо сейчас? — спросил он, войдя в дом.
Я подняла глаза. Его взгляд выражал вожделение. Это НОВЫЙ взгляд. Лео смотрит на меня как на вещь. На игрушку. Он хватает мою руку и заворачивает ее за спину. Я прошу: «Нет, Лео, остановись», но он не слушает. Слишком сильно его желание. Лео делает мне больно, прижимает к подоконнику, стаскивает с меня джинсы вместе с трусами. Я не сопротивляюсь — это бесполезно. Скорей бы все кончилось.
Лео лижет мне щеку и ухо, крутит сосок через лифчик; в его жестах нет ни нежности, ни ласки.
Вот и всё. Он отходит, а я плачу, глядя сквозь запотевшее от моего дыхания стекло на ледяные слезы сосулек.
9 декабря. Наконец-то начинается вторая фаза подготовки к полету.
Тренировки на борту тренажера-симулятора: проверка корабельных систем после выхода в атмосферу, контроль связи, контроль температурного режима, измерение уровня кислорода и углекислого газа на борту, определение высоты в системе орбитальных координат. Мы четыре часа, снова и снова, выполняем стандартные процедуры и пробуем решать технические проблемы, которые могут возникнуть во время полета. У меня теперь есть дублер, молодой русский пилот Сергей. Лео все время спрашивает, как прошел мой день, требует подробного отчета: что делали, о чем говорили. Это ужасно изматывает. Мне все труднее запоминать все, что необходимо выучить назубок, тем более что преподавание ведется на русском и записывать ничего нельзя.
А Лео и дела нет. Прошлой ночью я открыла глаза и увидела, что он стоит в изножье кровати. В темноте. Не знаю, сколько времени он там проторчал. Я спросила: «Что ты делаешь?», но он не ответил.
В другой день Лео вернулся около двух ночи и принес с собой целый «букет ароматов»: водка, пиво, табак и ЖЕНЩИНЫ… Он не лег спать и не набросился на меня, как голодный, а усадил на стул в центре комнаты и начал допрашивать. Это длилось всю ночь. Вопросы о тренировках с Сергеем, о преподавателях, о мужчинах, с которыми мне приходится работать… На самом деле Лео пытался выяснить, трахаюсь я с другими или нет, такая ли я чокнутая шлюха, какой он меня считает, подстилка, готовая лечь под первого встречного… но обзывать не обзывал. Лео был в странном состоянии: я уверена, он что-то принял, иначе не впал бы в такое возбуждение… Потом мне пришлось выслушать нескончаемые объяснения. Он оправдывался, говорил, что ему и самому не нравится то, как он со мною обращается, что я должна подумать над его словами, что он «не такой» и что это я (!) довожу его своим поведением, но он изменится, будет стараться… В какой-то момент мне показалось, что Лео сейчас разрыдается, забьется в истерике, как капризный ребенок перед матерью. Так прошла вся ночь, а на завтра у меня назначена очень важная тренировка.
Я плохо сплю: вздрагиваю от малейшего шороха. Мне снятся кошмары — я их не помню, но по утрам чувствую необъяснимый страх и ужасную слабость. Я начинаю ненавидеть это место. И Лео…
13 декабря. Какой потрясающий опыт! Моя первая имитация выхода в космическое пространство… Это происходит в Гидролаборатории, в круглом бассейне водоизмещением пять тысяч тонн. Освещение такое яркое, что вода становится практически невидимой. На глубине двенадцати метров установлен макет отсека МКС в натуральную величину. Я надеваю комбинезон, и меня опускают в бассейн на длинной лебедке — как марионетку в окружении пловцов — и запирают в темноте. Открыв люк, я пережила уникальный момент, хорошо знакомый всем космонавтам, которые совершают выход в открытый космос. Меня ослепил белый «солнечный» свет, ныряльщики гнали волны, имитируя инерцию безвоздушного пространства, а я пыталась завинчивать гайки руками в огромных перчатках… Мне все удалось — несмотря на усталость и сомнения, — и я воспрянула духом. У меня получится. Я выдержу. Моя мечта исполнится — чего бы это ни стоило…
18 декабря. Не могу поверить: Лео меня ударил. Я снова и снова повторяю эти слова: ЛЕО МЕНЯ УДАРИЛ…
Невозможно. Немыслимо.
Это чистый кошмар.
Вчера вечером, когда я вернулась домой, позвонил Сергей — он хотел обсудить завтрашнюю программу. Лео переменился в лице и, как только я закончила разговор, отобрал у меня телефон, чтобы прочесть сообщения. Я воспротивилась. Тогда он сказал: «Хочешь всех заарканить? Всех этих молодых русских самцов… Скучаешь со мною? Предпочла бы быть там, с ними, чтобы любой оказался на расстоянии протянутой руки… совсем близко от твоей ЩЕЛКИ!» Не веря своим ушам, я ответила пощечиной. Он выпучил глаза, тронул себя за щеку, а через мгновение ударил меня кулаком. В живот.
Я задохнулась, согнулась пополам и получила второй удар — по затылку, упала, а Лео наподдал мне ногой:
— Мерзавка, грязная ШЛЮХА! Соска многоразовая! В следующий раз я тебя убью!
Лео швырнул мой сотовый через всю комнату и вышел, хлопнув дверью.
Я долго плакала, лежа на полу. У меня просто не было сил подняться. Не знаю, где ночевал Лео. У меня жутко болят ребра, живот и шея. Не знаю, как переживу этот день…
Мрак. Ее что-то разбудило. Кристина рывком садится на кровати. В комнате… темно! Совсем темно! Ледяная дрожь, ощущение падения… Она протягивает руку к ночнику. Нащупывает выключатель. Свет не зажигается…
Темнота. Кто-то задернул шторы и погасил свет в ванной. Ей трудно дышать. Рот, ноздри, глазные впадины заполняет тьма. Так вода заливается во все отверстия в теле утопленника. Кристина задыхается, вдыхает тьму, глотает ее. Страх обострил все чувства, подсознание уловило нечто, чего она пока не видит…
Темнота. Сердце бешено колотится. Она кричит:
— Кто здесь?!
Идиотский вопрос! На другом конце комнаты внезапно зажигается свет, луч слепит ее, она моргает, заслоняет глаза рукой.
— Это… это вы? — произносит Кристина еле слышным голосом.
Она прекрасно знает, что это ОН. Кто же еще? Свет движется. Медленно огибает кровать, не переставая слепить ее. Женщина моргает, как сова, хочет закричать, но крик застревает у нее в горле. Она зажмуривается, отказываясь признать реальность: в ее комнате мужчина. Тот, кто уже много дней преследует ее. Он здесь, рядом… Нет, нет, нет — она не желает этого признавать!
Все это дурной сон…
Она жмурится из последних сил, морщит брови.
— Открой глаза, — произносит голос.
— Нет!
— ОТКРОЙ ГЛАЗА, или я убью твоего пса.
Игги! Где он? Она его не слышит… Кристина открывает глаза и едва не теряет сознание. Ужас кидается ей на грудь, жестокий спазм перехватывает горло: в нескольких сантиметрах от ее лица маячит отвратительная гротескная маска. Красная резиновая маска. Длинный толстый нос-клюв вот-вот коснется ее носа. А улыбка — чистая жуть! Толстые губы, острые желтые зубы! Женщина судорожно сучит ногами, пытаясь отодвинуться как можно дальше, прижимается лопатками и затылком к стене, как будто надеется вжаться в нее.
Она отворачивается от маски, ее лицо перекашивается от страха, губы дрожат:
— Прошу вас… умоляю… не делайте мне больно… пожалуйста…
Все тело в поту, ее трясет. Боже, боже, боже, сердце не выдержит, взорвется! А мужчина молчит, смотрит на нее, и она решается спросить:
— Зачем вы это делаете? Что вам нужно? Чего вы добиваетесь? Почему пытаетесь свести меня с ума?
Вопросы, вопросы… Она не может остановиться.
— Потому что меня об этом попросили, — отвечает незнакомец.
Она умолкает. Ей трудно дышать, как будто из комнаты выкачали весь кислород.
— Потому что мне за это платят… И я должен закончить работу…
Голос звучит спокойно, бесстрастно. Закончить работу… Формулировка пугает Кристину до икоты. Она хочет кинуться на него, поколотить, лягнуть, как взбрыкнувшая лошадь, выцарапать глаза, побежать к двери, но ее руки и ноги стали ватными, силы покинули тело. Кажется, что ее приклеили к кровати и стене, а мозг замер, отключился. Фраза закончить работу… закончить работу… закончить работу… висит в воздухе, эхом отзываясь в голове.
— О, нет-нет-нет-нет, — ничего другого она произнести не может.
— А вот и да.
— Пожалуйста… нет…
Мужчина вдруг кладет руку в резиновой перчатке ей на бедро, и она смотрит на него — не на маску — маска слишком страшная! — ниже, и видит хрупкое бледное тело. Сплошь покрытое татуировками. Он возбудился. Рука в перчатке ползет дальше, и она может разглядеть другие татуировки, даже на пальцах. Корделия… У Корделии тоже татуировки. Мозг Кристины твердит, как заведенный: «Нет-нет-нет-нет!..», но из ее разинутого рта не вылетает ни звука. Она дышит часто, со всхлипами.
Мужчина хватает обеими руками полы ее ночной рубашки, заворачивает наверх и гладит ее грудь. Долго. Щупает. Взвешивает. Бормочет: «Мне нравится твоя грудь, и соски тоже, у тебя чертовски сладкое тело, вот уж я полакомлюсь…» Он хочет раздвинуть ей ноги, и она из последних сил сжимает колени в последней попытке оказать сопротивление, плачет, умоляет:
— Нет, нет, нет… Не делайте этого… Ну пожалуйста…
Она видит его плоские глаза в прорезях маски. Пустые глаза. Он отодвигается, кладет фонарик на тумбочку, берет что-то другое.
Это… шприц!
Она вскрикивает, когда ОН зажимает ей рот, втыкает иглу в плечо и говорит:
— Сейчас улетишь, детка. Это супер К, настоящий ке, чистый как слеза. Самый лучший.
Он нажимает на поршень, и Кристина с ужасом чувствует — у нее фобия на шприцы и иглы, — как тончайшая иголка впивается в тело. Сейчас она потеряет сознание.
— Начнем с пятидесяти миллиграмм «кет-ката» внутримышечно. Поглядим, что выйдет. А потом по пятьдесят каждый час. Готов спорить, это будет твой первый «приход»…
