Она достала телефон — нужно было позвонить еще одному человеку, — посмотрела на Игги и едва не расплакалась.

На шее песика красовался нелепый конусообразный воротник, не дававший ему срывать бинты. Взятая в шину правая задняя лапа напоминала деревянную ногу пирата. Больше всего Игги теперь был похож на мультяшного героя студии «Пиксар».

Сбитая с толку, потерявшая голову собака то и дело задевала воротником углы двери и мебель и всеми силами пыталась избавиться от надетых на нее орудий пытки.

— Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, дурачок… — ласково сказала ему хозяйка.

Игги заскулил, разрывая Кристине сердце, и посмотрел на нее с немым укором: «Как ты могла такое со мною вытворить?» Может, попросить Макса выгулять его? «Спокойно, подруга, не горячись. Ты едва знаешь этого типа, не стоит давать ему ключи».

Ветеринар поинтересовался, почему она не забрала своего пса раньше. Женщина пролепетала что-то насчет неурядиц в семье, но он явно не поверил и спросил неприятным тоном: «Как, говорите, это случилось?» Она объяснила тонким, как осенняя паутина, голоском, что Игги сорвался с поводка и попал под машину; врач ответил на это скептическим взглядом, и у нее от стыда запылали щеки.

Кристина еще раз прокрутила в голове свой план. Ничего не оставлять на волю случая… Действовать на опережение… Она посмотрела на клавишу, которую собиралась нажать. А если телефон прослушивают? «Конечно, прослушивают — ЦРУ вкупе с КГБ… ах извините, теперь эта контора называется ФСБ…»

«Ты смешна!» — подумала она, но тут же сказала себе, что смешное не убивает и наивность в подобной ситуации может оказаться куда более опасной. Штайнмайер осознавала, что скатывается к параноидальной логике рассуждений, но кто бы не скатился на ее месте?

Она подошла к окну спальни. Макс вернулся на свой пост, и стаканчик стоял слева от него: путь свободен. На этот раз он не поднял глаз, в точности следуя взятой на себя роли. Видимо, мужчину забавляла их игра, и он радовался, что нашел легкий способ срубить деньжат, а в качестве бонуса получить ежедневный горячий обед.

Кристина надела джинсы, кроссовки, свитер и черную толстовку с капюшоном, нацепила темные очки, вышла из дома и направилась в сторону ближайшей станции метро. Снегопад прекратился, но было холодно, и снег таял только на мостовой под колесами машин.

От света, ярких красок и толпы у журналистки слегка закружилась голова. Она вошла в вагон и вгляделась в лица пассажиров. Молодые, старые, взгляд у большинства отсутствующий… Внимание Кристины привлек мужчина лет тридцати — он уставился на нее, как только она села, но, поняв, что его «засекли», сразу отвернулся.

Женщина вышла на станции «Дворец правосудия». Стоя на эскалаторе, она обернулась, но нахального парня не заметила и облегченно вздохнула. Наверху она быстро перескочила на другой эскалатор и поехала вниз, проверив, не повторил ли кто-нибудь ее маневр, не обнаружила слежки и перевела взгляд на огромный гобелен с единорогом и словами «СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО», написанными огромными буквами. Несколько последних ступеней Кристина преодолела бегом, после чего вскочила в первый же поезд, идущий в обратном направлении, и вышла через три остановки на станции «Жан-Жорес».

На улице Штайнмайер смешалась с толпой туристов, бродивших между сувенирными киосками и тумбой Морриса, обогнула карусель с деревянными лошадками, прошла мимо фонтана, пересекла площадь Вильсона и свернула на улицу Сент-Антуан дю Т. Затем дошла до магазинчика мобильной связи, юркнула в его дверь, откинула капюшон и сняла очки. Через пять минут она покинула магазин с «одноразовым» мобильником и нырнула в дверь ближайшего кафе.

Пройдя между столиками в глубь зала, Штайнмайер снова «проверилась»: никто ее не преследовал. Она набрала нужный номер, поднесла телефон к уху и стала ждать ответа. От человека, которому поклялась никогда больше не звонить.

Пот градом катился с лица и тела Серваса. От прилива молочной кислоты все мышцы горели так сильно, словно он заразился столбняком. В голове мелькнул образ: его бездыханное тело валяется на беговой дорожке тренажера, а голос электронного тренера вопит: «Вставай! Вставай! Не расслабляйся, бездельник!»

Он отключил программу и взял полотенце. Промокшая майка прилипла к телу, легкие свистели на манер кузнечных мехов, но Мартен чувствовал прилив сил и спрашивал себя, почему так долго игнорировал спорт. Видимо, ждал, когда его принудят заняться физическими упражнениями: в заведении, куда он попал, спорт, как и простые ежедневные обязанности, был частью терапии. Сначала сыщик неохотно подчинялся дисциплине, но скоро научился ценить целительную силу обыденных обязанностей и стал получать удовольствие от осознания пользы, приносимой ему этими занятиями.

Другой пансионер — багровое лицо алкоголика со стажем, наждачно-скрипучий голос, вечно мутный взгляд — изнурял себя на гребном тренажере. Сервас кивнул ему и направился в душевую. Выйдя из бывшего амбара, переоборудованного под спортзал, он увидел Элизу, махавшую ему рукой из окна главного корпуса. Он накинул капюшон на влажные волосы и бодрой рысцой преодолел заснеженную лужайку.

Служащая ждала его в холле:

— Вам посылка…

Полицейский посмотрел на пакет и мгновенно вспомнил сон о заснеженной польской чаще. Потом в мозгу его что-то щелкнуло, и он подумал о ключе от гостиничного номера.

— Все хорошо, Мартен? — осторожно спросила Элиза.

Мужчина вздрогнул, вынырнул из задумчивости и осознал, что стоит столбом посреди вестибюля.

— Извините…

— Хотите, чтобы я открыла?

— Нет-нет, спасибо, я сам.

Сервас взял пакет и рассмотрел штемпель: отослано из Тулузы, как и в прошлый раз. «Спасибо», — сказал он, давая понять, что хотел бы остаться один. Элиза покачала головой и ушла.

Мартен разорвал обертку и увидел картонную коробочку размером одиннадцать на девять сантиметров, точную копию первой. Он сделал глубокий вдох и снял крышку. Внутри лежала фотография… Сыщик не сразу понял, что на ней изображено. Нечто вроде гигантского «Меккано», плывущего по орбите Земли в холодном синем свете космического пространства… Огромные крылья, составленные из солнечных батарей, белые цилиндры модулей, стыковочные узлы, иллюминаторы: Сервас смотрел на снимок Международной космической станции…

Майор достал фотографию из коробки и увидел, что на дне лежит листок бумаги в клетку, вырванный из обычного блокнота. Он прочел написанную шариковой ручкой фразу:

Мартен вернулся к фотографии. Вспомнил газету, которую перелистывал в кафе, прежде чем отправиться в галерею Шарлен, статью, обведенную синей ручкой. Тулуза — центр космических исследований; возможно, в этом направлении и нужно копать? Но что он должен искать? Сначала его внимание привлекли к сто семнадцатому номеру, где покончила с собой художница Селия Яблонка, теперь недвусмысленно указывают на… космос! Что за ребус, как гостиница связана со станцией на околоземной орбите?!

Сервас сунул снимок в карман и достал телефон:

— Шарлен? Это Мартен…

Его приятельница не отвечала.

— Мне нужно задать тебе еще один вопрос о той художнице, которую ты выставляла… — продолжил полицейский.

— Спрашивай, — отозвалась мадам Эсперандье.

— Селия Яблонка когда-нибудь проявляла интерес к космосу?

Пауза.

— Да. Космос был темой ее предыдущей выставки… А в чем дело? Ты что-то раскопал? — заинтересовалась Шарлен.

Сервас почувствовал холодок охотничьего азарта.

— Она могла кого-нибудь встретить в ходе своих… изысканий?

— Что значит «кого-нибудь встретить»?.. Селия со многими встречалась; она считала себя не только художницей, но и журналисткой.

— Она никогда не говорила о ком-нибудь особенном?

— Нет… я не готовила ту выставку.

Мартен вздохнул и поблагодарил хозяйку галереи.

— Ты уверен, что всё в порядке, Мартен? Голос у тебя какой-то… странный, — заметила та.

— Все хорошо, но спасибо, что спросила.

— Береги себя. Целую, пока.

Сервас снова взглянул на фотографию. Покорение пространства… Сложная область на стыке науки и политики. Сколько жителей Тулузы и окрестностей задействовано — так или иначе — в этой отрасли? Тысячи… А он даже не знает, что ищет.

— Снова снег, поверить не могу! — произнес знакомый голос у него за спиной.

Сервас обернулся и улыбнулся, глядя на молодого человека в мятом плаще «Барберри», который деловито отряхивался, что-то недовольно бурча себе под нос. У него было пухлое толстощекое лицо сладкоежки, светло-каштановые волосы и безалаберный вид подростка, который слишком много времени проводит за компьютером, видеоиграми и комиксами. Лейтенант Венсан Эсперандье в свои тридцать два года имел двоих детей — один из них был крестником Серваса — и красавицу-жену, одну из самых блестящих женщин Тулузы. Ту самую, с которой недавно встречался сыщик, ту самую, которой только что звонил.

— Привет, — сказал Венсан.

Из висевших у него на груди наушников доносилась музыка. «Смахивает на треск сверчка…» — подумал Мартен. Эсперандье вытащил из кармана айфон и ткнул пальцем с обгрызенным до мяса ногтем в кнопку, перекрыв кислород группе Killers, оравшим «All These Things Iʼve Done».

— Шарлен сказала, что ты заходил, интересовался художницей — той, что убила себя в гостинице… — сказал он. — Что происходит? Узнал что-то новое?

Сервас посмотрел на своего заместителя, а потом достал жемчужно-серую коробочку и протянул ему:

— Вот, держи. Может, сумеешь разузнать, где ее сделали и где продали? Внутри есть марка.

Венсан нахмурился:

— Это официальный запрос? Ты ведешь расследование? Решил вернуться?

— Не сейчас…

— Я навел справки. Дело закрыто, Мартен. Это самоубийство.

— Знаю. Как в деле Аллегра.

— Так, да не так. Здесь вскрытие делал Дельмас.

— Это я тоже знаю. Он уверен, что художница покончила с собой.

— Дельмас с тобой говорил? — Эсперандье не сумел скрыть изумления. — Когда?

— Не имеет значения. Мог кто-нибудь подтолкнуть ее к самоубийству?..

— Так ты общался с Дельмасом или нет? — не успокаивался лейтенант. — Чем ты в действительности занят?

— Что, если за всей этой историей кто-нибудь стоит?..

— О чем ты?

— Преследование, манипуляция, насилие…

— У тебя есть доказательства?

— Пока нет…

— Черт возьми, что ты творишь, Мартен?! Ты в отпуске по болезни, не забыл? Тебе запрещено проводить следственные действия.

— А ты явился, чтобы мне об этом напомнить? Мог бы позвонить… Я ничего не расследую — просто уточняю некоторые моменты.

Эсперандье укоризненно покачал головой:

— Спасибо за «теплый» прием, господин майор… Ладно, расскажи, как у тебя дела?

Сервас сразу пожалел, что сорвался: Венсан был единственным, кто регулярно навещал его «в заточении».

— Шарлен тебя просветила? — спросил он уже более спокойным тоном.

— Ну… Она сказала, что ты очень неплохо выглядишь.

Майор коротко кивнул:

— Не сердись, Венсан, ты знаешь, как я к тебе отношусь… как ценю, что ты сюда таскаешься — не то что другие…

— У этого заведения не самая лучшая репутация…

— Неужели? Интересно, почему? — съязвил Сервас. — Кормят тут отвратительно, но в остальном жизнь вполне сносная: занимаешься спортом, дышишь свежим воздухом, сгребаешь сухие листья, играешь роли в современных пьесах… Наши коллеги что, боятся заразиться?

Эсперандье кивнул:

— Сорок самоубийств полицейских в год, это настораживает.

Затем он кивнул на коробку:

— Откуда это?

— Получил сегодня по почте. Внутри была фотография, — объяснил Мартен и протянул подчиненному снимок космической станции. — А четыре дня назад мне прислали электронный ключ от гостиничного номера. В точно такой же коробке… От номера, где покончила с собой Селия Яблонка…

Глаза лейтенанта загорелись, как две тысячеваттные лампочки.

— Ты поэтому ввязался в расследование?

— Да…

— Есть идеи насчет личности отправителя?

— Ни одной.

— Если об этом узнают, Мартен…

— Будешь ты мне помогать или нет?

— Говори, что делать…

— Нужно узнать, подавала ли Селия Яблонка куда-нибудь жалобу, заявляла ли, что ее преследуют, угрожают, делилась ли опасениями с кем-нибудь из близких; в деле таких данных нет. Необходимо выяснить, была ли девушка склонна к депрессии, совершала или нет попытки самоубийства. И наведи справки насчет коробки: это ширпотреб или же такие выпускают маленькими партиями, кто их делает…

— Ладно, предположим, я соглашусь помогать тебе; но не суйся, куда вздумается, и не заявляй, что ты при исполнении и ведешь официальное расследование! Рано или поздно это дойдет до ушей начальства.

— Начальства? — Сервас помрачнел. — Думаешь, наши шефы часто здесь бывают? А ведь мы все еще полицейские — насколько мне известно… Члены большой дружной семьи. — Последние слова он произнес с горьким сарказмом. — Как бы ты охарактеризовал эту «семейку»? Она дружная или неблагополучная? Сказать, что я думаю? Большинство легавых, которые обретаются в этом заведении, хоть раз да совали дуло пистолета в рот. Что в такие моменты делали их начальники?

Лицо Венсана потемнело:

— И все равно ты не можешь переть напролом.

— Он прав, патрон.

Майор резко повернул голову и встретился взглядом с уродливой молодой девушкой. «Как же давно мы не виделись, — подумал он. — Так давно, что я успел отвыкнуть от ее внешности». Самира Чен, дочь китайца из Гонконга и франко-марокканки, пришла в его отдел последней, отличалась невероятным талантом и была единственной, кто называл его патроном.

— Я все тут обошла, — сообщила Самира. — Миленько, почти как в доме престарелых… — Она достала платок и шумно высморкалась.

— Почему ты ко мне не приезжала? — поинтересовался Мартен.

Девушка улыбнулась (ее улыбка больше напоминала гримасу) и покраснела.

— Мне сказали, вы не в форме, патрон, — прогнусавила она. — Я не горела желанием видеть вас таким… Для меня вы — воплощение «отцовского начала», если можно так выразиться. Придется поработать с моим эдиповым комплексом, понимаете?

Это была шутка — и ее шеф улыбнулся:

— Неужели я такой старый? Отцовское начало… Надо же…

— Ладно, пусть будет… мастер Йода.

Нос у Самиры был баклажанового цвета, а глаза слезились. Она снова высморкалась.

— Мастер что? — не понял ее майор.

— Это из «Звездных войн», — пояснил Венсан.

Сервас перевел взгляд с лейтенанта на девушку, покачал головой и решил не вдаваться в детали.

— Что это такое? — поинтересовалась Самира, кивнув на снимок в руке лейтенанта.

Эсперандье повторил все, что услышал от майора. Пока он рассказывал, Сервас наблюдал за обоими. Придя в отдел, и Венсан, и Самира подверглись более или менее завуалированным нападкам коллег. Девушку невзлюбили расисты, ненавидевшие арабов или китайцев — или тех и других, вместе взятых. А Эсперандье доставали гомофобы: некоторые старожилы отдела подозревали, что лейтенанта привлекают не только женщины, хотя он и был женат на потрясающей красавице. Все дело было в манере поведения Венсана и его вкусах в одежде. Что же до Самиры, то никто не хотел признавать, что молодая девушка из семьи иммигрантов может быть лучшим сыщиком, чем опытные офицеры.

— Есть идеи насчет этого снимка? — спросил лейтенант, помахивая фотографией, как делают, когда достают оттиск из ванночки с проявителем.

— Ни одной, — признался его шеф.

— А ты случайно не знаешь, была Селия Яблонка как-то связана с космическими исследованиями?

— Шарлен сказала, что предпоследнюю выставку она сделала именно на эту тему.

На лице Эсперандье появилось хорошо знакомое Сервасу выражение: так коллекционер смотрит на заинтересовавший его предмет.

— Я не поняла, патрон, эта девушка убила себя или нет? — спросила Самира, убирая платок.

— Убила. И это так же верно, как то, что у тебя сильнейший насморк, — ответил Мартен.

Конец 2010 года. Прием в Зале Великих Людей Капитолия. Один из тех, где непременно следует быть. Длинная галерея, перегруженная позолотой, картинами и лепниной по моде буржуазно-помпезного XIX века. Приглашенных очень много, люди здороваются, раскланиваются, радуются, что попали сюда. Что добились высокого положения, завели нужные связи и их позвали — «отметили». Что они — сливки общества. Разумеется, все — липа. Нет, не так: несколько подлинных деталей и масса подделок — в том числе мраморные колонны. Кристина знала, что подлинные только четыре, другие сделаны из искусственного камня и внутри они полые. Почти как собрание гостей в этот вечер. Несколько дорогих украшений и платьев от великих кутюрье, а все остальные — фальшивый шик, имитация. Так же и с людьми: на фоне бюстов прославленных деятелей прохаживаются настоящие знаменитости и «полузнаменитости», политики и юристы, архитекторы и журналисты, артисты и спортсмены, влиятельные персоны и «паразиты». Штайнмайер прекрасно понимала, что и сама играет привычную роль: радиоведущая, местная знаменитость. Она зовет на эфир самых разных людей, порхает по сюжетам — от серьезного (но не слишком) к легкому и веселому (чаще всего). Медийный мотылек…

В дальнем конце галереи, вокруг мэра, собрался весь цвет европейской космонавтики. Инженеры, исследователи, начальство… В главной роли — космические ковбои. Витрина дома. Обладатели кучи дипломов, мужественные, как голливудские звезды, мечта всех женщин. Кристина, рассматривавшая потолочную роспись, перехватила не один томный взгляд в сторону толпившихся у буфета красавчиков: как только вино будет выпито, свободные дамы (и не только они) накинутся на них, как голодная саранча на посевы. «Этих дамочек можно понять, — подумала журналистка, — мужики, которых катапультируют в космос, придав ускорение в четыреста тонн под задницу, а они при этом и ухом не ведут, безусловно, заслуживают внимания…» Они всю жизнь тренируются, их без конца осматривают, ощупывают, обхлопывают, измеряют, тестируют… Как породистых жеребцов… Они способны выдержать любое давление и продолжают улыбаться даже «на линии огня». Вот о чем думала Кристина, потягивая шампанское, когда незнакомый голос рядом с нею произнес:

— Только не говорите, что они и вас заворожили.

Женщина обернулась и увидела очкарика, который меньше всего был похож на космонавта.

— Мы знакомы? — удивилась она.

— Позвольте представиться: Жеральд Ларше, преподаватель и научный сотрудник Высшего института аэронавтики и космоса.

— Значит, мы с вами похожи, Жеральд, — смотрим на звезды снизу вверх.

Кристина покинула назойливого очкарика. Пожала несколько рук, поцеловала несколько щек, произнесла несколько ничего не значащих реплик — и снова услышала тот же голос:

— Да за кого вы себя принимаете, черт побери!

— Простите?

— Всегда так отделываетесь от людей?

Жеральд выглядел разъяренным. Его глаза за стеклами очков метали молнии. Эти глаза, кстати, были очень даже ничего. Женщина с трудом сдерживала улыбку, но, приглядевшись повнимательней, она поняла, что первое впечатление было ошибочным. Мужчина был высок, мускулист и одет со вкусом — дорогое пальто, серый твидовый пиджак, голубая рубашка… Черты лица приятные, почти красивые.

— Вам нужно сменить очки, — посоветовала ему Штайнмайер.

— Снова грубите?

— Ну что вы, это комплимент!

Так это началось. Час спустя журналистка знала о нем почти все: холостяк, с настоящим чувством юмора (в зале и по этой части было много фальшивок: смех то и дело возникал как по команде). Кристина поняла, что он ей нравится.

Но история на этом не закончилась…

На приеме она познакомилась с Лео — с Леонардом Фонтеном. С настоящим киношным прекрасным принцем, с космическим ковбоем. С самым знаменитым из космических ковбоев, с гвоздем программы, «лицом» Европейского космического агентства. Она сама подошла к Лео. Хотела пригласить его на передачу, для чего ей пришлось пробиваться через толпу обожателей (на 75 % — обожательниц). Кристина думала, что он окажется несносным и самоуверенным, но увидела перед собой… спокойного атлетически сложенного человека с белозубой улыбкой («Хороший у него стоматолог!») и красивым лицом, которому морщины только добавляли обаяния. Пятьдесят пять лет. Архетип «хорошего парня»… «Женат, двое маленьких детей», — добавил внутренний зануда-голосок. Тем не менее радиоведущая почувствовала себя польщенной — и даже более того! — когда он с ходу начал к ней подкатываться.

— Скажите, мадемуазель Штайнмайер, вы когда-нибудь задавались вопросом, почему ночью всегда так темно? — спросил он. — Если Вселенная, как нас уверяют, бесконечна, значит, и звезд в ней без счета, и ночью должно быть светло как днем. И куда бы человек ни посмотрел, в какую бы сторону ни повернулся, он должен был бы увидеть звезду… — Космонавт подвел ее к одному из высоких окон с видом на центральную площадь и декабрьскую ночь. — Там не должно быть ни единого атома ночи — только мириады звезд, то есть света… Это так называемый парадокс Ольберса. В действительности, как вам наверняка известно, у Вселенной было начало: свет большинства звезд не успел дойти до нас, потому что он путешествует со вполне определенной скоростью, а сами звезды давно умерли. Второе объяснение — прямо противоположное: жизнь звезды короче жизни вселенной, звезда тоже умирает. Вы верите в случай, Кристина?

— А вы? — отозвалась женщина.

— Случай царит и правит на уровне атомов — там все возможно, — но не в макрокосмосе.

— А на каком уровне находимся мы?

— Выбирайте на свой вкус…

Штайнмайер вспомнила, что очень удивилась, когда на следующий день Фонтен позвонил ей и сказал, что согласен дать интервью, а потом пригласил ее поужинать. В тот же вечер они переспали. Леонард действовал решительно — и ей это понравилось. Он был хорошим любовником. Изобретательным. Кристина и сегодня немного стыдилась, что спала с Лео, а Жеральда держала на расстоянии, хотя и принимала его ухаживания. Фонтен редко бывал свободен по вечерам — он ведь не собирался бросать семью, так что любви они предавались днем, в номере отеля. Лео ее не обманывал. Во всяком случае, так она считала тогда. Сегодня Кристина назвала бы такое поведение совершенно бесчестным: этот мужчина оправдывал себя, зная, что его партнерша будет жестоко страдать, даже если примет его условия. Он жил в мире с собой и вел игру по своим правилам. Ни одного невыполнимого обещания, никакой ответственности. В самом начале она любила Лео больше, чем Жеральда, но мало-помалу чаша весов стала склоняться в пользу очкарика. Так почему она не порвала с Лео раньше? Почему ждала так долго? Почти два года! Штайнмайер рассталась с любовником всего месяц назад — когда Ларше подарил ей кольцо. Но даже в тот момент она с трудом могла представить, что больше никогда не будет лежать в объятиях астронавта. Лео олицетворял собой приключение, риск и необузданность; он чувствовал потребность жить «на краю», ходить по лезвию ножа. А Жеральд был «землянином». Человеком практического ума с умеренными амбициями. В конце концов, именно это она в нем и полюбила: чувство, что их любовь не угрожает всему остальному, что он не шторм, а твердая суша, пригодная для строительства.

Неужели за всем происходящим стоит Лео? Конечно, нет, она уже задавала себе этот вопрос и сразу дала на него отрицательный ответ. Леонард — самый эгоистичный и одновременно самый уравновешенный человек из всех, кого она знает. Кроме того, он никогда не был в нее влюблен — по-настоящему влюблен, — потому-то она так долго его и не бросала. Надеялась взять реванш: пробить броню, достать до сердца — и лишь тогда нанести удар…

Но этот момент так и не настал.

А что было бы, узнай Жеральд, что в первые два года их романа она изменяла ему с другим мужчиной? Кристина поежилась, на секунду поддавшись панике. Жених уже от нее отдалился… Надолго ли? Она любит его, и именно с ним хочет завести семью. Несмотря на то, что воспоминания о «полуденном отдыхе» до сих пор ее возбуждают.

Журналистка слушала гудки в трубке и готовилась к разговору с человеком, которого всего месяц назад изгнала из своей жизни.

— Кристина? Ты передумала?

В его голосе не было ни горечи, ни удивления. Только добродушное поддразнивание. У Штайнмайер кольнуло сердце: их роман длился два года, они только-только расстались, а он так веселится! Голос все тот же — низкий, бархатный. Наверное, это его способ справиться с переживаниями, пережить разрыв. Он не выставляет свои чувства напоказ, но это не значит, что их у него нет.

— Прости… — Тон Леонарда изменился, стал более серьезным. — Я идиот… Что случилось, бельчонок? Как у тебя дела?

У журналистки закружилась голова: бельчонок. Одно из ласковых прозвищ, которые он ей давал. Прошел месяц, но он не утратил своей власти над ней.

— Мне нужно с тобой увидеться, Лео, это очень важно.

— У тебя странный голос… В чем дело?

— Лучше не по телефону… — ответила Кристина и по наступившей паузе поняла, что ее бывший любовник удивлен.

Она закрыла глаза и попыталась прогнать сомнения: как, какими словами описать то, что с ней случилось за последние дни? Как передать всю меру своего отчаяния? Если кто и способен помочь, так только Фонтен — самый сильный и уверенный в себе мужчина на свете.

— Прошу тебя, — произнесла она бесцветным, угасающим голосом.

— Конечно, успокойся. Все так плохо?

— Я в опасности. В смертельной опасности.

Последовала долгая пауза.

— Где? — спросил наконец космонавт.

— В нашей гостинице, в нашем номере — ты заказываешь… Через час.

— Договорились. И, Кристина…

— Да?

— Я не знаю, что происходит, но мы все уладим, не сомневайся.

Мадемуазель Штайнмайер почувствовала невероятное облегчение. Последние слова Лео вселили в нее надежду. Она правильно сделала, что позвонила… Мягкое прикосновение теплой фланелевой рубашки… Лимонный аромат мужского одеколона… Толчки крови внизу живота… Леонард Фонтен был лекарством — почти таким же опасным, как сама болезнь.

Выйдя из кафе, она надела капюшон и огляделась по сторонам. В воздухе кружились большие, легкие, как пух, снежинки. Кристина направилась к знакомому кинотеатру и выбрала фильм, который вряд ли мог привлечь особое внимание публики — она, во всяком случае, даже названия такого не слышала.

— Сеанс начался тридцать минут назад, — сообщила продавщица билетов.

— Ничего, я уже видела эту картину.

Кассирша пожала плечами, взяла деньги и протянула в окошко билет. Журналистка прошла по устланному ковром и подсвеченному понизу коридору в зал и оказалась в полной темноте. На экране целовались мужчина и женщина. Она устроилась в последнем ряду и посчитала по головам зрителей — человек шесть, не больше. Штайнмайер хватило пары минут, чтобы понять сюжет: грядет конец света, вернее, последний день Земли, и завтра, ровно в 4.44, мир исчезнет, убитый смертоносным солнечным излучением. Люди выкидываются из окон, напиваются до бесчувствия, зажигают свечи, предаются любви… Сиско и Скай — мужчина лет пятидесяти и молодая женщина (его играет Уильям Дефо, ее — какая-то не известная Кристине актриса) — хотят провести последний день вместе. Прощальное любовное свидание. «Какая печальная ирония…» — с горечью думала зрительница, не забывая поглядывать на дверь. Минут через пятнадцать, убедившись, что ее никто не выследил, она встала и пошла к другой двери с надписью «Выход» справа от экрана. Фильм произвел на нее гнетущее впечатление.

Расчет журналистки оказался верным: пройдя по коридору и спустившись на несколько ступенек, она оказалась на соседней улочке. Слава богу, никого! Только темнеют вдалеке присыпанные снегом мусорные баки.

Она дошла до конца улицы, остановилась и обвела взглядом площадь, а затем сунула руки в карманы, быстрым шагом пересекла сквер, обогнула замерзший фонтан и направилась в сторону «Гранд-Отеля Томас Вильсон». Толкнув крутящуюся дверь, женщина откинула капюшон, но доверия у служащих гостиницы не вызвала — они проводили ее взглядом до лифтов. Двери открылись на втором этаже. В коридоре было тихо и пусто, ковровая дорожка приглушала шум шагов.

Она остановилась перед темной дверью и осторожно постучала. Ей сразу открыли, и мадемуазель Штайнмайер шагнула в комнату под номером 117.

Знакомый узкий коридор, отделанные панелями стены, багажная сетка, два белых махровых халата на плечиках, слева — приоткрытая дверь в ванную… Привычный запах чистоты и цветочной отдушки. Лео закрыл дверь, повернул гостью к себе за плечи и поцеловал. Кристина ответила на поцелуй, но сразу отстранилась:

— Не нужно…

Она прошла в комнату. Огромная кровать, телевизор с плазменным экраном, бюро с черной кожаной столешницей, кофемашина, мини-бар, плетеное серебристое изголовье кровати, красные подушки… Маленькие хромированные лампы освещают стены цвета черного дерева…

Сколько раз они сюда приходили? Тридцать? Сорок? Не реже раза в неделю в течение двух лет. Вычтем отпускное время, и получится… сто свиданий…

Сто раз она входила в этот номер — образец безвкусной роскоши, сто раз он стягивал с нее джинсы прямо на пороге, и они предавались страсти на столе, на полу, в кресле, у стены, в ванной… А иногда просто лежали обнявшись и часами разговаривали — делились маленькими секретами — и пили шампанское. Как бы отреагировал Жеральд, если бы узнал? От этой мысли Кристине стало нехорошо.

Фонтен подошел к столу, на котором стоял поднос с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Мне не наливай, — сказала журналистка.

— Уверена? — переспросил мужчина. — Черт, до чего же все это странно…

Ее удивили нежность и раскаяние, прозвучавшие в голосе Лео: он был не из тех, кто оглядывается назад. Они встретились взглядом, и в его глазах Штайнмайер угадала ту же нежность. Леонард вытащил бутылку из ведерка, и женщина заметила, что он успел выпить, пока ждал ее.

— Я не за этим пришла, — напомнила она ему.

— Расслабься, Кристина. Мы поговорим, и ты объяснишь, что происходит. Здесь тебе ничто не угрожает.

Космонавт взял бокал и присел на край кровати. На нем была голубая джинсовая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутым на загорелой груди воротом. На шее на цепочке висел зуб акулы. Лео рассказывал, как занимался сёрфингом у побережья Южной Африки и на гребне волны на него напала белая акула; удар был как от столкновения с автобусом, челюсти хищницы сомкнулись на его левой ноге, и она потащила его под воду. Фонтен сумел ухватиться за камни и отбиться от акулы. Его погрузили в вертолет и отправили в больницу. На правой икре остался огромный шрам: Кристина часто гладила его узловатую поверхность кончиками пальцев, и у нее возникало странное, возбуждающее чувство. Зуб-кулон был одним из тех, что хирурги вытащили из его ноги… Ростом Леонард был ниже Жеральда, а сложением — крепче и намного мускулистей. Он показывал подруге фотографии, на которых был снят голым по пояс, с прикрепленными к груди электродами и в окружении целой своры вооруженных инструментами врачей. На других снимках он лежал, привязанный ремнями к качающейся доске, которую используют для контроля прилива крови к голове, или сидел во вращающемся с бешеной скоростью кресле. Так проходили «пыточные» сеансы в Звездном городке в России, недалеко от Москвы. Тело Лео было идеально отлаженной и прекрасно функционирующей машиной. Как и его не ведающий страха мозг… Возможно, именно поэтому он был не способен испытывать обычные человеческие чувства, а журналистка сегодня нуждалась именно в этом. Кристине требовался рыцарь, бесстрашный герой из детских сказок или из приключенческих романов для подростков. Она взяла стул, поставила его перед астронавтом и села. Он нахмурился:

— Рассказывай. По телефону у тебя был совершенно «перевернутый» голос. И выглядишь ты сейчас не лучше. Начинай, мы никуда не торопимся…

— Знаешь, я, пожалуй, выпью; налей мне полбокала.

Леонард встал, и Штайнмайер заговорила ему в спину — медленно и спокойно, стараясь быть максимально честной и по возможности объективной. Он слушал молча, а когда она закончила, присвистнул. Взгляд у него был задумчивый, обращенный внутрь себя — так выглядят люди, пытающиеся припомнить аналогичные случаи из собственной жизни.

— Похоже, дело серьезное, — сказал мужчина наконец, и Кристина поняла, что услышанное его всерьез обеспокоило.

Она знала, что в устах Лео слово «серьезный» означает «тяжелый» или «тревожный», то есть «драматичный». Наверное, именно это слово он употребил, когда работал с двумя русскими космонавтами на станции «Мир» и у них вышел из строя и загорелся запал-нагреватель генератора кислорода. По официальным данным, пожар продлился девяносто секунд; в действительности же они боролись с огнем целых четырнадцать минут и надышались ядовитыми парами этиленгликоля. Когда на изношенной станции впервые отключилось все электричество и она погрузилась в темноту, Фонтен сказал: «На сей раз все серьезно, парни». Кристина воображала, как он произносит эту фразу — совершенно спокойно, «без нервов», а неуправляемая станция готовится навсегда отчалить в темные глубины космоса.

— Ты абсолютно уверена, что все произошло именно так? — уточнил ее собеседник.

Такая постановка вопроса женщине не понравилась, но она не взорвалась — не осталось сил.

— На что ты намекаешь? — вздохнула она в ответ. — Считаешь меня мифоманкой?

— Ты даже не догадываешься, кто за всем этим стоит? — спросил Лео, проигнорировав ее замечание.

Кристина ответила с секундной задержкой:

— В какой-то момент я подумала на тебя…

Астронавт вздернул бровь.

— На меня?

— Н-н-ну… Я бросила тебя месяц назад, сказала, что между нами все кончено, и вдруг кто-то принимается портить мне жизнь…

— Надеюсь, ты шутишь?

В голосе Фонтена прозвучал гнев, и журналистка, несмотря на драматизм момента, подумала, что ей все-таки удалось пробить его защитную броню.

— Я ничего не понимаю, Лео… Корделия не может действовать одна, ее интересуют только деньги, — попыталась объяснить она.

— Не важно, все слишком далеко зашло, нужно предупредить полицию.

— А ты не забыл, как они отреагировали, когда я принесла им письмо?

— Я все помню, но иного выхода нет. Если хочешь, я пойду с тобой.

Кристина покачала головой. Что подумают легавые, если она заявится в комиссариат в сопровождении женатого мужчины, которого через секунду все узнают в лицо?

— Не самая удачная идея… — покачала она головой.

Космонавт посмотрел ей в глаза.

— Ты должна пойти в полицию, Кристина. Время уже упущено. Ты потеряла работу! А то, что случилось с Игги, вообще ни в какие ворота не лезет… Это не просто преследование… Кто-то хочет причинить тебе вред. Он проник в твою квартиру. Покалечил собаку.

Мадемуазель Штайнмайер болезненно сощурилась. А то она не знает… Страх ледяной рукой скрутил ее внутренности. Она отчаянно ищет выход, просит о помощи, а он предлагает обратиться к служителям закона! Если даже Лео не видит иного выхода, что остается ей, слабой женщине?

Фонтен почувствовал смятение бывшей подруги и накрыл рукой ее ладонь.

— Не расстраивайся. Мы найдем решение… Действовать нужно методично. Для начала тебе следует на какое-то время переехать из дома в гостиницу.

— А куда девать Игги?

— Возьми псину с собой. Или поручи кому-нибудь о нем позаботиться — родителям или друзьям.

«Каким друзьям?» — едва не сорвалось с губ Кристины.

— Может, поживешь у меня несколько дней? — спросила она. — Скажешь жене, что у тебя деловая поездка.

Журналистка знала, какая насыщенная у Лео жизнь: придя в эфир на «Радио 5», он подробно рассказал, как привыкал к «гражданке», когда перестал летать в космос. Некоторое время руководил тренировочным центром в Кёльне и работал консультантом над проектом АСД — беспилотного грузового корабля, предназначенного для доставки свежих запасов для экипажа МКС. Потом основал свое дело — GoSpace, филиал Национального центра космических исследований, который организует научные полеты по параболической траектории на борту «Аэробуса А300 ZERO-G» (штаб-квартира находится в промышленной зоне аэропорта Тулуза-Бланьяк). Кроме того, Лео Фонтен стал одним из главных разъездных представителей ЕКА — Европейского космического агентства. Его основной обязанностью было пропагандировать пилотируемые полеты и покорение человеком космического пространства, выступать перед широкой публикой, депутатами, преподавателями и студентами университетов.

Космонавт бросил на нее раздраженный взгляд.

— Это невозможно. Но мы должны что-то предпринять… Хорошо, что ты мне рассказала. Кто еще в курсе?

Кристина вспомнила Макса, сидящего на диване у нее в гостиной — в грязном пальто, со спутанными волосами и длинной бородой.

— Никто… — ответила она. — Жеральд на нынешней стадии наших отношений вряд ли мне поверит.

Леонард бросил на нее еще один взгляд, на сей раз — понимающий.

— Он ведь не знал о нас, я прав?

Женщина покачала головой.

— Вот как мы поступим: ты отправишься в полицию, а я наведу справки, — заключил Лео.

— Наведешь справки?

— У меня есть связи в Общественной безопасности. Попробую узнать, не было ли в Тулузе и окрестностях подобных случаев, подавали ли женщины заявления о преследовании, расследовали эти случаи как положено или нет. Существует ли список потенциальных подозреваемых…

Фонтен подошел к столу, взял листок бумаги с логотипом отеля, ручку и вернулся к Кристине:

— Для начала составим список людей, с которыми ты встречалась в последние месяцы, и тех, с кем у тебя были разногласия. Называй даже тех, кто вызывает хоть малейшее подозрение. Посмотрим, что удастся раскопать.

— Как ты собираешься это сделать? — недоверчиво прищурилась Штайнмайер.

Космонавт одарил ее загадочной улыбкой:

— Ну, я человек со связями…

Несколько имен сразу пришли журналистке в голову: Бекер, мачист-придурок, глава информационной службы «Радио 5», соседка Мишель, Дениза… Еще люди… Неприятно вдруг осознать, что врагов у тебя больше, чем друзей. Однако парадокс: чем длиннее становился список, тем легче становилось у нее на душе. Этот мерзавец наверняка один из тех, кого она перечислила.

— Да уж, — сказал Лео, когда они закончили, — умеешь ты заводить друзей… Голову даю на отсечение — твой мучитель в этом списке.

Он был прав. И как она сама не додумалась! Нужно было действовать и рассуждать логически…

— Повторяю свой вопрос: как ты собираешься действовать? Я хочу знать, — потребовала ответа Штайнмайер.

Леонард снова хитро улыбнулся.

— Есть один частный детектив… Мой должник. Несколько лет назад он затеял нелегальное расследование, хотел покопаться в деятельности моей компании: чистой воды промышленный шпионаж… Его наняла заграничная конкурирующая фирма. Я поймал голубчика с поличным, но в полицию не сдал, а предложил сделку: я не подаю жалобу, а он сворачивает свою бурную деятельность и будет должен мне услугу. Я собирался использовать его для расследования, скажем так, коммерческих, а не частных вопросов… но это уже не важно.

Детектив, друзья-сыщики… Да, она не ошиблась, позвонив Лео. Он не из тех, кто опускает руки… По поверхности сознания скользнула мысль: «А что на его месте сделал бы Жеральд?», но женщина от нее отмахнулась. Ее душу заливала благодарность к бывшему любовнику.

— Расслабься, — мягко повторил тот. — Все будет хорошо.

Он долил шампанского в бокал Кристины, обошел стул и положил руки ей на плечи:

— Позволь помочь тебе.

— Лео…

— Да?

— Спасибо.

Сильные нежные пальцы Фонтена разминали ее плечи — он всегда так делал, если она не могла справиться с напряжением, массировал ей трапециевидную мышцу и шейные позвонки. Журналистка закрыла глаза. Она чувствовала, как разогревается и оживает ее тело, как уходит боль из затылка. Глоток шампанского… Как вкусно! Пузырьки золотистого вина веселили мозг.

— Помнишь ту гостиницу в Невшателе, на озере? — спросил космонавт. — Мы жили в роскошном номере на сваях и по утрам любовались парусами, птицами и горами на горизонте…

Еще бы она не помнила один из редких уик-эндов, который они провели вместе… Солнечные блики на озерной глади, похожие на отблески слюды, белизна парусов и чаек, стол, накрытый к завтраку над тихо плетущейся водой, — и гора вдалеке. Они прожили там два дня, а ей хотелось остаться на месяц, на год…

— Налей мне еще, — попросила женщина.

Ей вдруг захотелось напиться. Она сделала большой глоток, чувствуя, как веселеет у нее на душе.

— Мне тебя не хватало, — сказал Лео.

Он поцеловал ее в шею. Кристина вздрогнула, и следующий поцелуй пришелся в уголок ее рта. Тогда она повернула голову и приоткрыла губы. Их дыхание смешалось, Леонард стянул с нее джинсы и трусики и начал ласкать, едва касаясь кончиками пальцев. Она застонала. Они занимались любовью, как первобытные люди, ведомые только инстинктом и силой желания. Штайнмайер вдыхала знакомый запах кожи и волос космонавта, прижималась к его мускулистому телу… Эту «территорию» она долго считала своим королевством, хотя и делила ее с другой женщиной. Но другая была не важна: как и в королевскую эпоху, официальная супруга не могла соперничать с фавориткой. Кристина задохнулась и провела ладонями по телу Фонтена — от лопаток к бедрам и ягодицам. Звуки городской жизни — голоса людей, гуденье машин — аккомпанировали их страсти, контрапунктом ворковал голубь. Потолочные лампы светили, как маленькие таинственные луны. Журналистка закрыла глаза, подалась навстречу Лео и приняла в себя его сок.

В то самое мгновение, когда он оторвался от нее и лег рядом, Кристина почувствовала раскаяние: собственное тело предало ее. Она вскочила и кинулась в ванную, чтобы стереть постыдные свидетельства проявленной слабости, а потом вернулась в комнату и начала быстро одеваться.

— Куда ты? — удивился ее друг.

— Ухожу, нам не следовало этого делать.

— Что?!

Женщина не знала, как теперь попрощаться с любовником, и даже не поцеловала его на прощание.

— Пойди в полицию! — сказал он ей в спину. — Слышишь, Кристина? Пойди в полицию!

Она не ответила.

В коридоре никого не было.

Штайнмайер быстро шла мимо дверей, переходя из тени в свет, и думала о том, сколько еще пар предаются сейчас похоти в гостиничных номерах, сколько мужей и жен изменяют своим благоверным. Она тоже изменила? Жеральд решил на время отстраниться, но освобождает ли это ее от обязательств? Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что его невеста уже через два часа после ссоры прыгнула в постель к другому мужчине?

А сам Жеральд чем сейчас занят? Трахает Денизу?

В лифте Кристину накрыла волна чудовищного, первобытного страха. Страха все потерять… Она чувствовала себя глубоко несчастной. Нужно было принять душ, избавиться от присутствия Лео внутри своего тела…

Двери открылись, и журналистка выскочила из кабины, толкнув стоявшего на пороге мужчину.

Он был на редкость маленького роста, даже ниже нее, с бритым черепом и странным — женственным — лицом, но на ногах стоял крепко, так что женщину едва не отбросило назад.

— Из… извините, — пробормотала она — скорее с гневом, чем с сожалением. — Мне очень жаль!

Человечек улыбнулся и отодвинулся. Кристина заметила боковым зрением татуировку у него на шее. Богоматерь с нимбом, как на русских иконах. «Странно…» — подумала она. Необычный образ запечатлелся в мозгу, как увиденный перед самым пробуждением сон.

Штайнмайер пробежала через холл, толкнула дверь-вертушку и шагнула в снегопад.