Книга: Огненная проповедь
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22

Глава 21

Я захлопнула дверь нашей комнаты, когда Кип только приблизился к лестнице. Он поднялся наверх как раз вовремя, чтобы услышать поворот ключа в замке.
— Касс, мне пришлось! — крикнул он через дверь.
— Этот выбор должен был делать не ты! — не менее громко отозвалась я.
Стоя там, он наверняка слышал, как разбились бутылка вина, чашка, зеркало. Я запустила в дверь лампой — на меня срикошетил металлический каркас, а стекло разлетелось.
— А что мне оставалось?
В ответ я пинком перевернула небольшой столик, стоявший между кроватями.
— Так ты у нас теперь герой? После того, как встрял с признанием, что Зак — мой близнец? Ты не имел права!
— Значит, ты у нас героиня? Промолчать, позволить ему убить Зака и тем самым убить тебя?
Я перешагнула через осколки, отворила дверь и дернула ее на себя так резко, что Кип чуть на меня не упал.
— Ты что, действительно не понимаешь? Нет у него никакого ясновидящего в Уиндхеме. Исповедница слишком хороша. И даже если бы удалось ее одурачить, я бы почувствовала угрозу для Зака, для меня. Ощутила бы надвигающуюся опасность. Он блефовал, иначе зачем, по-твоему, пригласил и тебя?
— А тебе не приходило в голову, что ему может быть на самом деле интересно мое мнение? Я здесь единственный подопытный, на ком твой близнец поставил научный эксперимент и, возможно, имею право знать, что происходит?
В ответ я лишь приподняла бровь.
— Черт! — Кип рухнул на кровать. — Дудочник знал, что я попытаюсь его остановить. — Закрыл глаза. — А на самом деле у него не было возможности добраться до Зака. Но теперь…
Успокоившись, я села рядом.
— Ага.
— И ему не нужны ни шпионы, ни соглядатаи, ни убийцы.
— Нет. Потому что есть я.
Кип прислонился затылком к стене, и я сделала то же самое.
— Ты оставила чашку на подоконнике, — заметил он. — Если хочешь, и ее расколоти.
— Может, позже, — устало улыбнулась я, смежив веки.
Он долго ждал, не добавлю ли я еще что-нибудь.
Позже, собрав стеклянные и глиняные осколки, мы устроились каждый на своей кровати и лежали в полном безмолвии. В щели под дверью мелькали тени ног стражника, который занял пост сразу по нашему возвращению из Ассамблеи. А через стекло я заметила поднимающийся дымок от трубки, которую курил охранник под окном.
Кип окинул меня взглядом:
— Не то чтобы хочу испортить настроение… — Я фыркнула. — Но почему тебя до сих пор не порешили?
— Мне вот тоже интересно.
— Но ведь это хорошо?
— По крайней мере, я довольна, что пока жива, — рассмеялась я.
— Ты поняла, что я имею в виду. То, что Дудочник сразу тебя не убил — хороший знак.
Я повернулась к Кипу и бросила взгляд через маленькую комнатку.
— С каких пор мы стали благодарить судьбу за столь жалкую милость? — Я не отрывала от его лица тревожных усталых глаз. — Но, скорее всего, ты прав. Дудочник, вероятно, решил, что от нас есть польза.
— Ой, вот только не надо тешить мое самолюбие. Ему полезна лишь ты. От меня-то ему какой прок? И тебе тоже, если уж на то пошло?
— Ой, да ладно тебе извиняться.
— Серьезно? Потому что если рассматривать степень моей вины — а я почти приговорил тебя к верной гибели — мне теперь до конца дней придется просить прощения.
Я промолчала.
— Прости. Не вовремя я распустил язык.
Я села:
— Можно я переберусь к тебе?
— Конечно. Только не знаю, чем это заслужил. — Он потеснился, освобождая для меня место.
Я легла на спину, он растянулся в той же позе. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу.
— Мне нравится, когда ты с этой стороны — нравится чувствовать руку там, где ее на самом деле нет, пусть твою, а не свою, — прошептал Кип.
— Я выбрала эту сторону, потому что так тебе сложнее меня лапать.
Мы оба рассмеялись.
— Почему ты на меня не злишься? — спросил Кип через несколько минут.
— Потому что он прав.
— Дудочник? И ты еще защищаешь его, после того как он обвел нас вокруг пальца?
— Ну, пусть прав не во всем, но вот относительно тебя — да.
— Ага, особенно в том, что я идиот.
— Нет. В том, что ты пойдешь на что угодно, лишь бы меня защитить.
* * *
На следующий день дверь оказалась заперта. Стражник не отзывался на наши требования объяснить, что происходит. После полудня один часовой вошел в комнату, другой остался снаружи.
Кип вскочил, закрывая меня собой.
— Не суетись, — сказала я. — Дудочник не подошлет убийцу, он сделает все сам.
Охранник поставил поднос на столик у двери и вышел, не проронив ни слова.
— Откуда знаешь? — Кип забрал поднос и устроился на моей кровати.
— Он не трус.
— Ага. Убить безоружного пленника — невиданная доблесть.
* * *
После двух дней взаперти я попросила часового передать Дудочнику просьбу хотя бы ненадолго выпустить нас на свежий воздух. Она осталась без ответа, однако под конец четвертых суток четыре стражника сопроводили нас до башни и остались дожидаться у подножия лестницы.
Я стояла у крепостной стены, глядя вниз. Город ничуть не изменился с тех пор, как я разглядывала его в компании Дудочника, но теперь представлялся не убежищем, а тюрьмой.
— Может, это было бы даже лучше, — произнесла я. — Избавившись от меня, они избавятся от Зака. Если мыслить рационально, с логикой не поспоришь.
— Не говори ерунды. Если ты не хочешь умирать, это не значит, что ты нерациональна или эгоистична.
— Это не ерунда. Ведь очевидно, что он действительно в ответе за все то, что произошло с тобой. И с другими. Мы даже не знаем, сколько их — сотни? Тысячи? Выходит, математически ответ прост: моя жизнь против жизней всех тех людей.
— Это не математическая задачка, Касс. Все не так просто.
— Именно это я и сказала недавно Дудочнику. Но если все действительно сводится к цифрам? Вдруг я усложняю лишь потому, что таким образом избегаю трудностей?
— Мне иной раз не верится, что ты на самом деле непревзойденная провидица.
— В смысле?
— В смысле с каких это пор ты избегаешь трудностей? Они тебя никогда не волновали. Ты вызволила меня, разбив бак, вместо того чтобы убраться восвояси, а ведь запросто могла загреметь обратно в камеры сохранения. И потом я всю дорогу тормозил наш побег.
— Но я могу прямо сейчас решить проблему, стоящую перед всем Островом, проблему, из-за которой тебя заперли в резервуаре. — Я указала вниз.
Там, в сорока метрах от нас, в городе кипела жизнь.
— Ты этого не сделаешь. — Кип встал и направился к лестнице. — Думаешь, Дудочник выпустил бы тебя сюда, если бы видел хоть мизерный шанс, что ты бросишься со стены? И тут он не просчитался, хотя причину понял неправильно. Ему кажется, что ты защищаешь себя, и именно поэтому утаивала правду о своем близнеце.
— А ты думаешь по-другому?
— Естественно. — Кип даже не обернулся. — Ты защищаешь Зака, а не себя.
— А разве это не эгоизм в своем роде? — крикнула я ему вслед. — Или трусость?
Он глянул на меня с верхней ступеньки:
— Ты всегда мечтала о мире, где близнецам не приходится друг друга ненавидеть. Неразделенном мире, где нет нужды в Острове. Может, это трусость, а может — своего рода отвага.
* * *
Каждую ночь я просыпалась из-за снов, но сегодня, всякий раз, когда за дверью сменялся караул, мне грезились метательные ножи на поясе Дудочника. Кипу тоже не спалось — он напрягался каждый раз, когда доносились звуки из коридора или со двора у нас под окнами. Когда мы начали целоваться, наши поцелуи совсем не походили на тот, самый первый, совершенный в дымке усталости, или на нежные изыскания следующих недель и радости от новообретенной близости. Теперь мы торопились, опасаясь, что в любой момент все закончится. Ключ в замке, лезвие кинжала. Смерть казалась особенно жестокой сейчас, когда мы с Кипом только-только начали постигать друг друга. Потому что я не перецеловала всю его шею, потому что мне все еще в новинку было запускать пальцы в его шевелюру. «Не стоит горевать о таких мелочах, — твердила я себе, — если принимать во внимание все прожитые годы и то, что стоит на кону». Но в ту ночь они не казались мелочами, и я плакала не из-за страха перед ударом клинка, а боясь, что больше никогда не почувствую, как Кип касается меня, как его щетина трется о мое плечо.
А утром меня потребовал к себе Дудочник. Стражник так быстро вывел меня из комнаты, что мы с Кипом успели только переглянуться. Меня отконвоировали в зал заседаний, где собралась почти вся Ассамблея. Я разглядела Саймона и еще несколько знакомых лиц. Последнюю пару недель они пялились на меня издали, но не злобно, а с некоторым сочувствием. Теперь же вместо приветствия все замолкли. Даже Саймон не произнес ни слова, сложив на груди все три руки. Я не заметила Дудочника на его обычном месте за столиком у двери. Охранник провел меня до комнатки в другом конце зала. Мелкая ниша, не превышающая размерами чулан, но, судя по картам на стенах и какому-то системному беспорядку, Дудочник обустроил здесь свой кабинет. В углу лежал небрежно скатанный матрас, рядом — одеяло.
— Ты здесь спишь?
— Иногда.
Когда открылась дверь, Дудочник вскочил с табурета. Дал отмашку стражу, сам шагнул через комнату, чтобы закрыть дверь и, развернувшись, жестом велел мне сесть. Ножи так и свисали с его ремня.
— Ведь у кого-кого, а у тебя должна быть нормальная комната. — Я опустилась на табурет, не сводя глаз с матраса в углу. Было что-то трогательное в попытке Дудочника спешно его убрать. — Или хотя бы надлежащая кровать?
Он пожал плечами:
— В моем распоряжении несколько комнат наверху. Но я предпочитаю оставаться здесь — ближе к казармам, да и ко всему вот этому. — Он указал на беспорядок. Некоторые из карт были пришпилены к стене не кнопками, а метательными ножами, воткнутыми в украшавшие комнату богатые гобелены. — Да все равно. Это не важно.
— Хорошо, — пробурчала я.
Дудочник прислонился к двери. Я впервые почувствовала его нервозность и поняла: он вызвал меня сюда не для того, чтобы убить.
— Ты же вызвал меня сюда не про свои апартаменты поговорить?
— Нет, — ответил он, но продолжать не спешил.
— Тогда давай поговорим о моих. О том, что мы с Кипом по-прежнему сидим взаперти с охранником под дверью.
— И под окном, — спокойно уточнил Дудочник.
— Мне должно льстить такое повышенное внимание?
— Думаешь, вы с Кипом хотя бы с одним справитесь? — рассмеялся он, приподняв темную бровь.
— Мы вообще-то добрались сюда, — отрезала я.
Он нетерпеливо вздохнул.
— Охранники приставлены не затем, чтобы вы не сбежали.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить. Я вспомнила взгляды, которыми меня встретили в Ассамблее, и осознала, что они мне напомнили: так же на меня смотрели дети, когда я покидала родную деревню.
— Многим известно, кто мой близнец?
— Пока только членам Ассамблеи. Но не знаю, долго ли это продлится.
— Они желают моей смерти.
— Их можно понять. — В комнате больше не на что было сесть, поэтому Дудочник опустился на скатанный матрас и подался ко мне. — Льюис, мой старейший советник…
— Я знаю, кто такой Льюис. — Благообразный седобородый мужчина, лет пятидесяти, который несколько раз меня допрашивал.
— Его племянница, о которой он заботился с ее рождения, — одна из похищенных. Именно поэтому он так истово интересовался всеми, кого ты видела в резервуарах.
— Я разглядела совсем немногих. — Меня разозлила внезапная ответственность, которую на меня взвалили. — Он же не думает, что я видела всех до одного. Их было очень много.
— Именно, — мгновенно прошептал Дудочник. — Очень много. Заклейменных, похищенных, убитых. Все, кто сейчас в зале, потеряли близких людей из-за Реформатора. Весь Остров знает, что он нас ищет. Прислушайся к детским играм. Выходи играть, выходи играть…
— Он идет тебя забрать, — не задумываясь, закончила я. Эта считалочка постоянно доносилась с улиц и дворов, где собиралась ребятня.
Дудочник кивнул:
— Это они про него, про Реформатора. Есть и другие советники, продвигающие законопроекты против омег, Воительница, например, но подобных ему больше нет. Дети кричат по ночам, потому что видят его в кошмарах.
Я чуть не рассмеялась: Зак совсем не вязался у меня с человеком, о котором можно видеть кошмары. Зак, который плакал, когда обжегся о раскаленную сковороду. Зак, который спрятался за папиными ногами, когда через рыночную площадь повели быка. Но смех застрял у меня в горле. Откуда-то я знала, что природа детских страхов Зака и ужаса, который слышался в считалочке, одинакова. Одни произрастали из других.
Все, что я о нем помнила — как бережно он промывал мой ожог после клеймения, как плакал, когда умирал отец, — теперь было глубоко похоронено. Я верила во все хорошее в брате, но так же, годами сидя в камере, я верила, что снаружи есть небо. Я знала, что Зак сделал, потому что видела своими глазами неопровержимые доказательства: сталь и стекло резервуаров, кости на дне грота. Разве хоть кто-нибудь в силах понять ту нежность и страх, что двигали Реформатором? И совершенно точно никто не станет отрицать этого яростнее, чем он сам. Зак создал Реформатора. Что в нем сохранилось от того мальчика, который сжимал мою руку подле сарая, где умирала Алиса, и умолял помочь? В камерах сохранения я лелеяла веру в небеса и, оказавшись на свободе, поняла, что они меня ждали и ничуть не изменились. Но прячется ли под маской Реформатора тот самый испуганный мальчик, мой брат? И можно ли мне продолжать в него верить, не предавая тем самым Дудочника и Остров?
Я встретилась взглядом с Дудочником:
— Ты пытаешься найти причины, чтобы меня убить?
Он подался вперед и прошипел скороговоркой:
— Я хочу, чтобы ты аргументированно доказала, что тебе надо сохранить жизнь. Дай мне причины, которыми я смогу поделиться с Ассамблеей, Саймоном, Льюисом и другими, чтобы объяснить, почему ты до сих пор жива.
Опять на меня навалилась усталость. Казалось, будто я размываюсь, стачиваюсь, как каменный берег Острова под напором волн.
— Я думала, Остров — то место, где мы не должны доказывать свое право на существование.
— Не читай мне нотаций об Острове. Моя работа — его защищать.
— Но если ты меня убьешь или посадишь под замок, он станет другим. Просто еще одной камерой сохранения с видом на море. Ассамблея превратится в Синедрион. А ты — в Зака.
— Я несу ответственность перед людьми. — Он отвернулся.
— Но не передо мной.
— Ты одна. А их — множество.
— Я сказала Кипу то же самое. А он возразил, что все не так просто и это не вопрос математики.
— Ну еще бы. У него же нет моих обязанностей.
Я посмотрела мимо Дудочника на карты на стенах. На всех виднелись черные отметки, указывающие гарнизоны Синедриона и убежища, а также деревни, поселения и конспиративные дома — сеть Сопротивления, помогающая переправлять людей на Остров. Людей, которые полагались на Дудочника.
— Если такова твоя работа, почему ты все еще меня не убил?
— Хочу, чтобы ты изменила расклад. Дай мне повод сохранить тебе жизнь.
— Я поведала все, что знаю об Уиндхеме, об Исповеднице. Именно я предупредила вас о планах Зака поместить омег в резервуары, — спокойно произнесла я.
— Должно быть что-то еще. Например, о поисках Острова.
Я покачала головой:
— Разве это новость? Ты знаешь, что они его ищут, и знаешь, что найдут. Это всего лишь вопрос времени.
Он схватил меня за запястье:
— Тогда скажи, когда. Поделись подробностями.
Я высвободила руку:
— Мне нечего больше сказать. Я же говорила, мне недоступны конкретные даты или карты. Мои видения не пришпилишь к стене. Они расплывчаты: иногда я могу сказать, что грядет, иногда — нет.
— Но нас-то, Остров, ты отыскала. — Он помолчал и продолжил, понизив голос: — Как насчет того, что располагается дальше?
Я покачала головой:
— Ты о чем? Там же ничего нет. Весь мир находится на востоке.
— Мир, о котором мы знаем, но ведь не всегда было так. А вдруг там, западнее, что-то есть? Или даже на востоке, за мертвыми землями?
— Ты имеешь в виду Далекий край? Но это всего лишь легенда. Никто его не нашел, потому что нечего искать.
— Большинство людей с материка так же думают про Остров. — Дудочник выглядел вполне серьезно.
— Ты знаешь что-нибудь о Далеком крае? Отыскал те места?
— Нет, но надеюсь на твою помощь.
Он снял со стены карту и разложил ее на полу. Часть ее была мне знакома. Я узнала береговую линию, что мне показывала Исповедница и которая обозначалась и на других картах, что я видела на Острове. Я разглядела сам Остров — крошечную точку сантиметрах в семи западнее от побережья. Но эта карта отличалась от всех виденных ранее: материк на ней был в основном отрезан от правого края. За исключением береговой линии тут изображалось по большей части море. На карту были нанесены течения, рифы и пунктирные линии, изображающие маршруты, идущие далеко на запад от Острова.
Я посмотрела на Дудочника:
— Ты посылаешь корабли за запад. Ищешь Далекий край.
— Не я. По крайней мере, не я один. Это началось задолго до меня. Но да, мы пытаемся его отыскать уже около пяти лет. Сейчас два наших крупнейших корабля отправились в поисковую экспедицию. В следующее полнолуние будет месяц, как они отчалили.
— И ты действительно веришь, что они что-то обнаружат?
Дудочник старался сдерживаться, но я чувствовала его гнев.
— Думаешь, я пошел бы на такой риск, если бы не верил? Ведь несколько кораблей не вернулись.
Я уставилась на карту, избегая его взгляда.
— Помоги нам, Касс. Если удастся что-то нащупать — хоть самую малость — это сможет все изменить.
Я поймала себя на том, что прижала ладонь к карте, как будто это помогло бы мысленно прощупать бесконечный океан. Закрыла глаза в попытке исследовать огромное пространство. Сосредоточилась до стука в левом виске, но увидела лишь неумолимые серые воды по всем сторонам, покуда хватало взгляда.
— Слишком далеко. — Я оторвала руку от карты и подалась назад. — Такие расстояния преодолевали лишь во времена До. На больших быстрых кораблях.
Он схватил меня за руку и опять прижал ее к карте:
— Попробуй еще раз.
Я подчинилась. Напрягла все резервы, как тогда в лодке, когда пыталась отыскать путь между скалами. Представила риф, затем открытое море за его пределами, попробовала пробиться на запад. Мое тело застыло. Когда Дудочник наконец отпустил мою ладонь, на карте остался влажный отпечаток. Но я ничего не смогла увидеть.
— Прости. Возможно, для меня просто слишком далеко, я не могу почувствовать на таком расстоянии.
— И ты прости. — Несмотря на то, что Дудочник только что держал меня за руку, он показался мне очень далеким. — Если бы ты смогла помочь, это бы все упростило. — Он посмотрел на дверь, недовольный гомон за которой становился все громче. — Они жаждут вывести Реформатора из игры и ради этого готовы пожертвовать твоей жизнью. Для них все просто.
— Но не для тебя?
— Мне кажется, твоя смерть — слишком высокая цена. Ты нам нужна. Ты и твои видения могут все изменить.
— Но ты нас не отпустишь. — Я отнюдь не спрашивала.
— Не могу, но могу вас защитить.
— Мне следует сказать спасибо за то, что ты собираешься держать меня в качестве заложника, чтобы остановить Зака от нападения?
— Были такие мысли, — спокойно согласился он. — Но если Реформатору вдруг станет известно, что ты у нас и мы пытаемся им манипулировать, есть все шансы, что собственные соратники от него избавятся. Он не возглавляет Синедрион — по крайней мере, пока. Любой намек, что он находится под влиянием, и альфы сами его убьют. Мы, конечно, избавимся от него, но на его место придет другой. И ведь ты тоже умрешь.
— Да. Какая жалость!
Он посмотрел на меня:
— Действительно, жалость.
Дудочник проводил меня обратно через зал, а затем обернулся, чтобы посмотреть на внезапно онемевших членов Ассамблеи. Положил мне ладонь на плечо, лавируя между уставившимися на меня мужчинами и женщинами, но я стряхнула его руку.
Рядом оказался Саймон — самый надежный советник Дудочника.
— Я бы на твоем месте не отвергал его покровительство столько резко. Он единственный стоит между тобой и смертью.
Рядом раздался смех. Повернувшись, я увидела коренастого чернобородого человека с костылем под мышкой, который произнес:
— Верно. Будь моя воля, давно бы прикончил тебя и твоего близнеца.
— Мой близнец заключил меня в камеры сохранения, чтобы до него не добрались, используя его омегу. Убьете меня и подтвердите миф альф о том, что мы — обуза и угроза их жизни, и чтобы защититься, следует поместить нас в резервуары, — тихо произнесла я. Все молча на меня смотрели. — Хочешь меня убить? Почему бы не быть последовательным и не перебить всех альф? Конечно, при этом ты отправишь на тот свет и всех омег, но ведь оно того стоит, верно? — все громче кричала я, пока Дудочник тащил меня прочь из зала.
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22