Глава 10

В туннелях мы утратили чувство времени. Я знала лишь, что мы довольно давно минули очередную трещину в потолке, из которой пробивался свет, и я уже целую вечность ничего не пила и не ела. Я старалась отвлечься от терзавших меня голода и жажды и сосредоточиться, настроиться на дорогу, чтобы не врезаться в стены и потолок, которые регулярно задевала, отчего на спине и руках оставались ссадины. После нескольких лет в камере выматывала даже такая малость как ходьба. Дыхание сбилось, а в груди стало тесно, как в узком коридоре. Хотя парень утомился сильнее: он постоянно спотыкался. Повезло, что маршрут выдался легким, поскольку мы шли почти постоянно прямо. Пару раз мы притормаживали у развязок, чтобы я выбрала поворот, но всего на несколько минут. Мы как будто часами шли в горку, и когда земля под ногами слегка выровнялась, я предложила немного передохнуть.

— Я бы вздремнул, — кивнул мой спутник.

— Но недолго.

— Не думаю, что у нас получится несколько часов проспать в этих райских удобствах, — съязвил он, расчищая пол от камней. — Замерзла?

— Не очень, — солгала я. По мере продвижения вглубь горы холод усиливался.

Мы лежали близко, но не соприкасаясь.

— Боишься?

Я на минуту задумалась:

— Да, боюсь. Что нас поймают, что мы заблудимся и навсегда тут застрянем. Но это не намного хуже того, что было раньше.

— Но тебя же не в резервуаре держали?

— Нет, в камере. — У меня перед глазами снова мелькнули баки. Мои четыре года в темнице, с подкрадывающимися безумием, клаустрофобией и безнадегой казались детским лепетом по сравнению с тем, что пришлось вынести ему. Некоторое время мы молчали. — А тебе страшно?

— Не могу сказать, что наслаждаюсь всей этой затеей с пещерой, но почему-то не боюсь, хотя, вероятно, должен. Я чувствую себя по-новому — наверное, так можно сказать. Просто потому, что дышу свежим воздухом.

— Но что нам делать дальше, когда выберемся отсюда?

— Понятия не имею. Но тоже не беспокоюсь по этому поводу. Такая своеобразная симметрия — я не представляю, что со мной было раньше, и не знаю, что будет потом.

— Они не перестанут нас искать.

Он вздохнул и перекатился на бок:

— Вряд ли я интересую их больше, чем сам себя.

Мы проспали, наверное, около часа. Я разбудила спасенного и заставила подняться, но он едва держался на ногах. Представить не могу, что на него повлияло больше: нахождение в резервуаре или внезапное освобождение. Его тело еще не привыкло к самому себе; поначалу он передвигался, словно пьяный. «Давай поспим», — повторял он снова и снова каждые несколько часов. В странном безвременье туннеля наш путь стал похож на сон или бред: подъем, ходьба, краткий сон, подъем, ходьба, сон. Когда впереди мелькнул свет, только резь в глазах убедила меня, что я не сплю. Узкий лаз из пещеры зарос кустарником, но не достаточно густым, чтобы солнечные лучи не пробивались внутрь. Но что это был за день, я не знала.

Морщась от солнца, мы вышли на крутой склон, ведущий к широкой и стремительной реке. Сначала я проклинала колючие заросли, через которые нам пришлось продираться, но неприлично большие спелые ягоды быстро примирили меня с царапинами. Я жадно собирала плоды, позабыв про колючки, и уже не различала, чем окрашиваются мои пальцы: кровью или ярким соком. Мой попутчик тоже ел, но затем отвернулся, ухватился рукой за камень и согнулся, извергая содержимое желудка.

— Слишком быстро? — спросила я.

Он вытер рот:

— Извини. Я думал, прошло уже достаточно времени. В смысле, я знаю, что ты довольно давно не ела, но я-то питался через трубку…

Я кивнула:

— Ты не знаешь, как долго там находился?

Он посмотрел на себя сверху вниз: сухощавый, но не оголодавший. Через мое селение в неурожайный год проходили гораздо более изможденные кочующие омеги. Тусклые каштановые волосы юноши достигали плеч, под ярким солнцем кожа белела словно кость. Под сетью сухожилий и дряблых мышц прослеживалась структура скелета.

— Хватило, чтобы сошел загар. Если, конечно, он у меня был.

Мы оставались у входа в пещеру достаточно долго. Парень снова поел ягод — медленнее, — и на этот раз желудок их принял. Чтобы утолить жажду, мы кое-как спустились по склону, продираясь сквозь шипы и колючки, которые цеплялись за и царапали кожу. По крайней мере здесь было теплее, чем в пещере, а на солнце даже жарко.

У реки мой спутник действовал осторожно: зачерпывал воду ладонью на один глоток и неторопливо отхлебывал Я же, встав на четвереньки, пила прямо из реки.

— Та пещера, из которой мы ушли, находится выше по течению? Они не станут искать нас здесь?

Я покачала головой:

— Это другая река. Приток отходит выше Уиндхема и обегает гору с другой стороны. Мы вроде как прошли сквозь гору.

— Так вот как проявляется твой дар? Не то чтобы я тебе не благодарен, но только это кажется странным. Я думал, ты сможешь прочитать мои мысли, но, похоже, ты специализируешься на географии.

Я усмехнулась вместе с ним, но покачала головой:

— Прости, что разочаровала, но не только на ней. Топографическое ориентирование — самое легкое. Мне проще простого определить местоположение, но обычно приходят видения ощущений, эмоций и событий, которые должны произойти. Нет особой разницы — я просто чувствую то, что вокруг. Если я вижу, что пройдя вниз по течению, мы найдем пещеру, там действительно окажется пещера. Она там была, поэтому я ее чувствовала.

— Но события, которые произойдут, они ведь еще не существуют. Это ведь не то же самое, что река, которая текла тут всегда.

— Знаю. Что касается событий: да, они еще не произошли. Но обязательно произойдут, поэтому я их предчувствую. Это не похоже на видения, скорее на воспоминания. Словно я не в ладах со временем. Помню то, что еще не произошло. Но закономерности нет: иногда я могу предсказать какую-то ерунду, но упустить что-то важное. А иногда наоборот.

— А не можешь ли припомнить, что произойдет с нами дальше? — Он сидел ко мне спиной и болтал ногами в воде.

— Не совсем. Так случается не всегда. Бывает, я даже затрудняюсь сказать, что именно привело меня к решению: логика, удачная идея или видение. Как сейчас: мне кажется, нам нужно идти вниз по воде, плыть по течению. Но, похоже, здесь работает здравый смысл, потому что через кусты трудно продираться. — Я указала на плотные заросли по берегам. — Так мы не заблудимся, и нас не учуют собаки.

Он вздохнул:

— Когда ты вытащила меня из бака, я-то раскатал губу, что в ближайшем будущем плавание мне не грозит.

— Извини.

— И, наверное, поспать мы не успеем?

Я рассмеялась, поднимаясь на ноги:

— У соседа в моей родной деревне была старая овчарка, которая постоянно дремала у порога. Он звал ее Кип. Так я и стану тебя звать — Кип. И нет, не думаю, что мы можем рискнуть и лечь спать. Мы и так здесь слишком задержались.

В отличие от реки у Уиндхема, воды этой несли красно-коричневый торф. Мы ступили в реку вместе. У берега на мелководье было тепло, но едва достигнув глубины, мы задрожали от холода.

— Что думаешь?

Он изогнул бровь:

— Потеплее бы хоть на несколько градусов.

— Нет, я про имя.

Он улыбнулся и лег в потоке на спину, подставляя лицо солнечным лучам. Когда его подхватило течением, он ответил:

— После того как ты вытащила меня из резервуара, можешь называть как угодно.

Мне представлялось, что нас будет нести спокойным течением, но река оказалась не так великодушна. На мелководье нам приходилось барахтаться, задевая ногами каменистое дно, пробираясь через низкие пороги и осклизлую глину. В другие, более глубокие места, где ревели перекаты, мы не осмеливались соваться, поэтому обходили их по крутым берегам, а затем возвращались к руслу, когда течение успокаивалось. Кип дважды падал, прежде чем успевал схватиться за выступающие корни или валуны, до того, как его опять подхватит течением.

Иногда, если берег реки был ровным и поросшим травой, мы выходили из воды и шли пешком, но я всегда следила, чтобы мы чередовали берега и не оставляли четких следов. Кое-где по крутояру рос колючий ягодник, а Кип к тому же заметил грибы на свисавшем над рекой бревне. К тому времени мы так проголодались, что нас не удержал даже их прогорклый вкус.

Ближе к вечеру Кип предложил остановиться:

— Если выйдем сейчас, наша одежда хотя бы успеет высохнуть, пока не зашло солнце.

Я посмотрела ему в лицо. Он с силой сжимал челюсти, чтобы унять дрожь.

— Хорошая мысль.

В реке я уже начала чувствовать себя уязвимой: окрестные заросли становились все реже, высокие берега с кустарником уступали место травянистой равнине, на которой лишь изредка встречались одиночные деревья.

Я вскарабкалась на крутой берег. Местами приходилось подтягиваться, удерживаясь за корни деревьев. Внизу Кип хватался за корни и сыпал проклятиями, но продолжал лезть вверх. Именно он увидел едва протоптанную, но заметную тропинку, бегущую вдоль берега. Замолкнув, мы спустились обратно на пару метров к незаметному сверху каменистому уступу, который укрывали нависшие корни деревьев. Пугала не только мысль о преследователях, но и перспектива столкнуться с любой живой душой после стольких лет одиночества.

Какое-то время мы лежали молча, наслаждаясь вечерним теплом. Я заметила, что за день спина Кипа, и без того испещрённая царапинами и порезами, покраснела под солнцем.

Он поймал мой взгляд на его обнаженные израненные плечи.

— Не думай, что тебе удалось избежать такой же участи. — Он указал на синяки и царапины на моих обгоревших руках. — Мы с тобой оба сейчас хороши.

— Тебе лучше не проводить много времени на солнце.

— Сейчас цвет лица меня совсем не заботит. Поимка, заключение, пытки — вот это да, а загар — нисколько.

— Звучит довольно жизнерадостно для человека, у которого такое на уме. Ты не боишься?

Он улыбнулся:

— Того, что нас вернут? Нет. — Он, все еще улыбаясь, окинул взглядом теснину, расположенную ниже, и реку, омывающую ее подножие. — Потому что я не вернусь. Даже если нас найдут — я лучше спрыгну c утеса.

Несмотря на то, что мы лежали тесно прижавшись друг к другу на узком уступе, сгущающаяся темнота принесла с собой ощущение анонимности, поэтому говорить стало проще. Я поймала себя на том, что рассказываю Кипу о годах в камере сохранения и даже о днях, проведенных в селении, да и о детстве в деревне.

— Извини, я, должно быть, совсем тебя заболтала.

Он шевельнулся рядом — пожал плечами.

— Ну, сам-то я не многое могу тебе поведать.

На самом деле лишенный собственного прошлого, он жадно внимал мне и задавал вопросы, побуждая рассказывать всякие подробности. В частности, о Заке.

— Это, наверное, для тебя самое странное. В смысле, конечно, все странно, но самым странным мне представляется ничего не знать о собственном близнеце.

— Именно. Все остальное, естественно, важно. Но мне кажется, что я вроде как отрывочно представляю, кто я такой, независимо от того, где я жил или чем занимался. Но такой огромный пробел, как полное отсутствие воспоминаний о моем близнеце, оставляет ощущение, что я сам себя до конца не понимаю.

— Даже не представляю, как такое возможно. Словно у тебя отняли половину. Как будто отрезали руку или ногу. — Повисла тишина. — Извини, я не хотела...

Он рассмеялся:

— Я тебя понял. Но не надо слишком уж меня жалеть. Твой близнец — вовсе не небесное благословение.

— Само собой. Но я не в силах представить на его месте кого-то ещё. И если бы он был другим, я бы тоже изменилась. Мечтать о другом близнеце — то же самое, что тебе мечтать о двух руках. Я даже вообразить не могу, что Зака нет.

— Верю. А вот что касается моей близняшки, то даже если мой разум ее позабыл, тело так поступить не сможет. Приведись ей завтра попасть под телегу, не будет никакой разницы, знаю я ее или нет. Мое тело вспомнит чертовски быстро.

Некоторое время мы лежали молча.

— Думаешь, она похожа на твоего близнеца? — спросил он. — Думаешь, это она поместила меня в резервуар?

Забыв, что вокруг темно, я покачала головой:

— Не знаю. Вполне возможно, тебя захотел спрятать кто-то могущественный. Но они же сначала должны были испытать баки? Может, тебе просто не повезло, и ты попался под руку?

— Но тебя не держали в резервуаре. Следует ли из этого, что моя близняшка не так влиятельна и важна?

— А тебе бы хотелось, чтобы так оно и было?

— Не знаю. Предполагаю, это означало бы, что решение принимала не она и все обстоит именно так, как ты говоришь: мне просто не повезло.

— Я тебя понимаю, но, думаю, меня не засунули в бак лишь по одной причине: хотели использовать мой дар.

— Не будь ты ясновидящей, Зак запер бы тебя в резервуаре?

— Он и собирался, — ответила я, с содроганием вспомнив, что мне грезилось в последние дни в камере. — Вскоре. — Я на минуту задумалась. — Не будь я провидицей, все сложилось бы иначе. Нас разделили бы при рождении, и ему не пришлось бы бороться против всех и вся, доказывая, что он альфа. События приняли бы совсем другой оборот, и Зак не встал бы на этот путь.

— Так значит, во всем виновата ты? Потому что родилась провидицей?

— Я не это имела в виду. Все слишком сложно. — Я откатилась. — Давай спать.

Во сне я увидела Исповедницу и тут же с криком пробудилась. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где я. Вокруг темнота. Лежащий за спиной Кип старается меня угомонить. А по низине река эхом разносит его тихий шепот.

— Извини. Дурной сон.

— Все в порядке. Ты в порядке.

Я кивнула в темноте. Дыхание выравнивалось.

Он продолжил:

— Я имею в виду, ты в бегах от своего злобного близнеца, и, несомненно, армия его прихлебателей следует за тобой по пятам, а рядом с тобой над рекой на скале полуголый незнакомец с амнезией. Но больше никаких проблем.

Я рассмеялась:

— Спасибо, от сердца отлегло.

— Обращайся, — сказал он и перевернулся на спину.

Я тоже легла лицом вверх. Над нами свисали корни деревьев, образуя полог, через который проглядывало темное небо, слегка освещенное звездной россыпью. А над всем этим я ощутила разум Исповедницы, который в поисках меня прочесывал пространство. И мне показалось, что само небо давит на меня ее пристальным вниманием.

— С тех пор как мы сбежали, меня не оставляют сны об Исповеднице. Когда я думала о ней, пока сидела в камере сохранения, меня охватывал ужас. Сейчас же я чувствую ее постоянно.

— Думаешь, она тебя ищет?

— Уверена! И могу осязать ее сознание, которое нас ищет.

Кип приподнялся на локте:

— Что ей известно? Она знает, где мы сейчас?

— Нет, не думаю. Но она ищет. Постоянно, неотрывно.

Перед глазами снова возникло воспоминание, как я проникла в разум Исповедницы во время последнего допроса. Большая комната с проводами. Исповедница старалась ее скрыть, так же, как я заблокировала Остров в своем сознании. Ее гнев свидетельствовал, что эта комната — нечто значимое. Но вот что? И почему Исповедница столь яростно старалась ее оградить?

Он сел рядом со мной.

— Не пойми меня неправильно: я благодарен твоему дару, но тебе не завидую.

Никто бы не позавидовал провидцам. Альфы нас презирали, другие омеги боялись. Но тяжелее всего сами видения. Мне всегда являлись осколки прошлого или будущего, что пронзали мои дни и ночи, заставляя сомневаться в собственном месте во времени. Кто бы позавидовал нашим искореженным мозгам? Я снова подумала о безумном ярмарочном провидце из Хавена и его нескончаемом бормотании.

— А тебе что-нибудь снилось в резервуаре?

— Вообще ничего. Даже странно. По обрывкам воспоминаний, сидя в баке, я хотел, чтобы это было сном, чтобы я поскорее проснулся. Там я постоянно терял сознание. И видел сны о резервуаре, а когда просыпался, оказывалось, что я все еще там, внутри. Не сон, но как будто сон. . — Кип помолчал. — А теперь мне ничего не снится. И это здорово. Может, отведенные для меня сны закончились?

— Почему ты думаешь, что единственный, кто не спал? В резервуарах, я имею в виду.

— Не знаю. Как я говорил, я не все время бодрствовал. А когда бодрствовал, это было что-то другое, как будто не на самом деле. Я не мог двигаться, а если и мог, то еле-еле. Я даже ничего не видел, за исключением случаев, когда горел свет. Временами, если удавалось подплыть поближе к стенке, я вроде как различал другие баки, а иногда других людей в них. — Где-то рядом закурлыкал голубь. — Ты меня напугала, когда проснулась от собственного крика, — выдал он под конец. — Полагаю, это и есть оборотная сторона ясновидения — ты не можешь выбирать, что видеть.

— Не могу. Но ты меня тоже напугал, когда я тебя впервые увидела. В смысле вся конструкция выглядела ужасающе, но когда ты открыл глаза, я чуть не заорала.

— Да какая разница. Думаю, ты и так достаточно нашумела, когда разбила бак.

Я улыбнулась и повернулась на бок к нему лицом. Над скалой напротив, разгоняя тьму, начал заявлять о себе рассвет.

— Засыпай. — Кип потянулся, убрал с моего глаза локон, а потом улегся ко мне спиной. Я закрыла глаза. После заключения в одиночной камере мне нравилось слушать, как он дышит немного не в такт со мной.