Дверной колокольчик зазвонил в тот момент, когда Ливви, стоя на стремянке, готовилась вешать гирлянду из омелы, перевитую красной как кровь лентой. Начавшаяся метель заглушила звуки, погрузила мир в тишину, поэтому резкий звонок заставил ее вздрогнуть от неожиданности. Она не ждала никого до самого вечера Рождества.

«Кто бы ты ни был — уходи», — мысленно приказала Ливви. Колокольчик продолжал настойчиво трезвонить, словно кто-то прижал кнопку пальцем и не собирался отпускать.

Ливви надеялась, что непрошеный посетитель не задержится, потому что до приезда гостей у нее непочатый край дел, а помощница Стелла не сможет добраться сюда в метель. Впрочем, если хочешь добиться успеха в бизнесе, нельзя вести себя как примадонна, даже если до Рождества остается четыре дня, а желающих забронировать номер все еще нет. Ливви спустилась с лестницы в состоянии крайнего раздражения, которое мгновенно улетучилось, как только она открыла дверь.

Она не была подготовлена к визиту стоящего на пороге человека. Потребовалось несколько секунд, чтобы узнать мужчину, имеющего известную репутацию в мире конных скачек, к которому она сама когда-то принадлежала. Забыть такую внешность невозможно: черные пронзительные глаза, оливковая кожа, худощавое лицо, орлиный нос. Сильное, тренированное тело говорило о постоянных физических тренировках и дисциплине. Мимо такого не пройдешь не оглянувшись.

Однако не внешность, не явная мужская харизма заставили Ливви изумленно раскрыть глаза, а высокий социальный статус человека, разглядывающего ее без тени улыбки. На пороге стоял не кто иной, как Саладин аль-Мектала — настоящий арабский шейх, король Джазратана — государства в сердце пустыни.

Ливви подумала, что наверняка существует протокол, по которому принято встречать одного из богатейших людей мира, к тому же персону королевских кровей. Раньше ее смутила бы подобная ситуация, но за последние годы Ливви многому научилась, повзрослела и стала сильной. Она гордилась тем, что ни от кого не зависела, даже если в последнее время ее независимость висела на волоске.

— Вам кто-нибудь говорил, что воспитанный человек после первого звонка ждет, чтобы ему открыли дверь, а не трезвонит без остановки? — спросила она, склонив голову набок.

Саладин поднял брови, не скрывая удивления от резкой отповеди. С таким приветствием он не сталкивался даже здесь, в Англии, где протокол соблюдался не так строго, как в его стране. Он привык, что одно только его королевское присутствие вызывало почтение, и хотя жаловался советникам на подобострастие окружающих, но неизменно ожидал этого.

Прищурив глаза, Саладин изучающее смотрел на Ливви.

— Ты знаешь, кто я?

Она засмеялась, и копна густых волос, схваченных на голове резинкой, покачнулась из стороны в сторону, как хвост рыжей кобылы.

— Такой вопрос второстепенные актеры обычно задают охране, когда пытаются пройти в закрытый модный клуб.

Саладина охватило раздражение, смешанное с другим, непонятным чувством. Его предупреждали, что у нее плохой характер — язвительный и упрямый. Эти качества, как правило, предпочитали не демонстрировать при нем, учитывая его репутацию и социальный статус. Еще стоило принять во внимание, что рядом с ним все без исключения женщины начинали таять, как мороженое в пустыне. Саладин уже приготовился резким замечанием поставить ее на место, но сдержался: ему необходимо получить от Ливви Миллер нечто очень важное. Ценой больших усилий он взял себя в руки и перешел на миролюбивый тон.

— Это искренний вопрос. Я — Саладин аль-Мектала.

— Знаю.

— Мои люди пытались связаться с тобой, причем неоднократно.

Она улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз.

— Мне это тоже известно. Они бомбардировали меня имейлами и обрывали телефон всю последнюю неделю. Стоило включить компьютер, как в почту сыпались сообщения из дворца Джазратана.

— Но ты предпочитала игнорировать их?

— Разве я не имею на это права? — Она облокотилась на косяк двери, прикрыв необыкновенные янтарные глаза пологом густых ресниц. — У меня один ответ: предложение меня не интересует. Если люди не готовы принять отказ, это их проблема. Мое решение не изменилось.

Саладин уже с трудом сдерживал раздражение.

— Ты даже не узнала, чего именно хотят от тебя.

— Что-то связанное с лошадьми. Этого достаточно. — Ливви выпрямилась во весь рост, но Саладин все равно возвышался над ней. Он прикинул, что мог бы поднять ее одной рукой. Когда ему сказали, что она может смирить и успокоить самого строптивого коня, он представить не мог, что она такая… миниатюрная.

— Я больше не работаю с лошадьми, — мрачно закончила она.

Переведя взгляд с тоненькой фигурки на глаза цвета меда, Саладин коротко спросил:

— Почему же?

Ливви насмешливо фыркнула, на лице промелькнула и сразу исчезла тень сожаления.

— Это никого не касается, — заявила она, упрямо подняв подбородок. — Я не обязана давать отчет, особенно людям, которые без предупреждения возникают у меня на пороге в самую горячую пору.

Саладин почувствовал первую волну азарта. Ему брошен вызов. Он не привык к сопротивлению. В его мире он получал все, чего хотел. Щелчка пальцев и холодного взгляда хватало, чтобы ему предоставили желаемое. Саладин впервые столкнулся с отказом, тем более от женщины, а ведь представительницы прекрасного пола мечтали подчиниться его воле, а не идти против. Желание добиться цели только возросло. Более того, он вдруг почувствовал горячий прилив сексуального возбуждения и удивился: по слухам, Оливия Миллер творила чудеса с лошадьми, но ее внешность не отличалась гламуром.

Саладин скривил губы, решив, что она относилась к типу девиц, больше похожих на мальчиков, чего он никак не одобрял. Женщина должна оставаться женщиной, не так ли? Каштановые волосы Ливви отсвечивали рыжиной. Такой достаточно редкий оттенок принято называть тициановым в честь великого итальянского художника. Однако Ливви предпочла убрать локоны в хвостик. На веснушчатом лице не заметно ни следа косметики. Даже ее джинсы не выполняли единственную достойную задачу — они мешковато сидели на ней вместо того, чтобы облегать ягодицы как вторая кожа. Наблюдения никак не объясняли неожиданного прилива вожделения. Как можно считать привлекательным создание, всеми силами скрывающее женскую сексуальность?

Саладин нахмурился:

— Ты понимаешь, что твое поведение граничит с оскорблением? Вряд ли прилично говорить с королем Джазратана в таком тоне.

Ливви снова вскинула подбородок. Вероятно, она не понимала, поднимая к нему лицо, что напрашивалась на поцелуй.

— У меня и в мыслях не было намерения оскорбить, — сказала она, хотя выражение глаз предполагало обратное. — Просто констатировала факты. Никого не касается, как я распоряжаюсь своей жизнью, и тем более не обязана отчитываться вам. Я не подданная вашего королевства.

— По крайней мере, могла бы снизойти до того, чтобы выслушать, — едко заметил Саладин. — Или понятие гостеприимства тебе незнакомо? Я проделал долгий путь в эту чудовищную погоду, чтобы встретиться с тобой.

Ливви оглянулась на гирлянду омелы на полу и подумала о множестве других вещей, которые должна успеть сделать до гостей. Она собиралась испечь пирог, чтобы наполнить дом уютным запахом свежей выпечки, поскорее разжечь камины в спальных комнатах. Список неотложных дел был длинною в ее руку, а этот красивый и немного устрашающий незнакомец отнимал драгоценное время.

— Для визита нужно выбирать более удобное время, чем канун Рождества.

— Не знаю, о каком удобном времени идет речь, но тебя невозможно застать на месте, — не согласился Саладин.

— Большинство людей уже бы поняли намек и перестали утруждать себя.

— Я — король и не играю в намеки, — холодно парировал он.

Ливви колебалась. Его поведение полностью подтверждало то, что говорили о нем. В конных кругах он славился высокомерным нравом. У Ливви было сильное желание послать его подальше. Однако она должна подумать о своем бизнесе. Если продолжать сердить Саладина аль-Мектала, он может обронить несколько нелестных слов среди местной публики. Ему ничего не стоит подлить яду в ее пошатнувшуюся репутацию. Недоброжелательная пресса грозит смертельным ударом, если вы работаете в гостиничном бизнесе.

За спиной Саладина стеной валил снег: метель не прекращалась с самого утра. Толстые снежинки, как в замедленном кино, пролетали мимо бесконечной чередой. Пушистый белый ковер укрыл лужайки. Если так будет продолжаться, дороги станут непроходимыми, и тогда не удастся избавиться от посетителя. А ей совершенно необходимо, чтобы он ушел. Возвышаясь в дверях, он просто-таки излучал тестостерон, заставляя ее думать о вещах, которые она постаралась оставить в прошлом. Ливви не нравилась собственная реакция на незнакомца.

Поодаль за воротами стоял черный внедорожник. Она представила, что кто-то ждет его там, дрожа от холода.

— Где же ваши телохранители? Сидят в машине? — Ливви окинула глазами сад. — Прячутся за кустами? Готовы спрыгнуть с дерева?

— Я приехал без охраны.

Значит, они здесь одни.

Беспокойство Ливви усилилось. Внушительная фигура мужчины, его мрачное лицо вызывали странное возбуждение и тревожные предчувствия. Впервые она пожалела, что у нее нет собаки, которая бы лаяла на незнакомца. Какой толк от капризной, избалованной кошки по кличке Пеппа, пушистым комочком свернувшейся у камина в гостиной?

Однако Ливви не позволит запугать себя. А если так, ничто не мешает поговорить с ним. Может, она сумеет объяснить, что ее решение окончательное и бесповоротное. Если раз за разом повторять отказ, он поверит и оставит ее в покое.

— Заходите, пожалуйста, — пригласила она, вздрогнув от ледяного порыва ветра, швырнувшего за порог пригоршню снега. — Могу уделить вам полчаса, но не больше. На Рождество я жду гостей, и много еще надо сделать.

Ливви заметила легкое выражение триумфа на его лице, когда он вступил внутрь. Она закрыла дверь, и просторная прихожая сразу как будто сжалась. Ливви вынуждена была признать, что Саладин просто-таки олицетворяет мужественность, привлекая и одновременно пугая ее. Ливви сделала глубокий вздох, чтобы унять частый стук сердца. Она представила, что перед ней просто очередной гость: включила дежурную улыбку и профессиональное гостеприимство.

— Прошу вас пройти в гостиную, — вежливо сказала она. — У камина вам будет тепло.

Он кивнул, обведя глазами комнату с высоким потолком и резной деревянной лестницей на второй этаж.

— Какой красивый старинный дом, — заметил он с явным одобрением.

— Спасибо, — улыбнулась она, автоматически переходя на роль гида. — Сохранилась часть постройки двенадцатого века. Теперь так уже не строят, что к лучшему, принимая во внимание, сколько стоит содержание и ремонт.

Собственно говоря, именно древняя история привлекала туристов, готовых приехать в такую глушь, чтобы снять здесь комнату: элегантные старые особняки обладали определенным очарованием и магнетизмом. Дела шли неплохо, пока поблизости не появилось несколько отелей, составивших Ливви заметную конкуренцию.

Тем не менее Ливви не могла скрыть удовольствия, пригласив шейха в просторную гостиную немного обветшалого семейного дома.

В большом камине горели яблоневые ветки, распространяя душистый аромат. Рождественская елка, почти касавшаяся балок высокого потолка, стояла голая. Ливви еще предстояло залезть на пыльный чердак, достать коробку с украшениями, хранившимися в семье с незапамятных времен, и нарядить красавицу. Тогда пышные ветки засияют огоньками, а на верхушке будет красоваться ангел, которого Ливви в детстве смастерила вместе с мамой. И снова произойдет немного грустное рождественское чудо соединения прошлого и настоящего.

Ливви подняла голову и увидела, что Саладин аль-Мектала пристально изучает ее. Она снова почувствовала необъяснимое беспокойство, мигом вытеснившее из головы ностальгические воспоминания. Она, в свою очередь, пригляделась к нему.

Он не был одет как шейх: ни развевающихся длинных одежд, ни традиционного головного убора короля пустыни. Саладин, не дожидаясь приглашения, как раз снимал темное кашемировое пальто, надетое поверх черных брюк и серого свитера, свободно облегавшего мускулистый торс. Ливви отметила его современный облик в сочетании с тревожной диковатой аурой от холодных, темных, с острым блеском глаз. Он повесил пальто на спинку стула и подошел ближе к камину. На блестящих черных волосах сверкали капли тающего снега.

— Ну, что же, — сказала она. — Вероятно, вам действительно очень сильно чего-то хочется, если вы лично явились за этим в глушь Дербишира.

— Угадала, — промурлыкал Саладин. — Я хочу тебя.

Игривая интонация неожиданно пробудила в Ливви эмоции, которых она не ощущала с незапамятных времен. На долю секунды она представила, каково это быть объектом сексуального желания такого мужчины, как Саладин аль-Мектала. Смягчится ли взгляд пронзительных глаз перед тем, как он поцелует? Чувствует ли женщина себя слабой и беспомощной в объятиях его сильных рук?

Ливви удивилась столь неожиданному повороту мысли, поскольку никогда не испытывала вожделения к незнакомым мужчинам. По правде говоря, она вообще никогда не испытывала вожделения. Единственным оправданием служил сам провокационный тон Саладина, рассчитанный, вероятно, на то, чтобы шокировать ее.

— Хотелось бы знать конкретнее, что вам надо от меня?

Выражение его лица сразу изменилось, словно узкое, хищное лицо накрыла тень.

— У меня беда, — сдержанно произнес он. — Жеребец — мой любимец — получил травму.

Его очевидное горе тронуло Ливви. Иначе и быть не могло. Но разве у нее недостаточно своих проблем?

— Мне очень жаль, — сказала она. — Но будучи королем и очень богатым человеком, не сомневаюсь, вы наймете лучших ветеринаров. Они найдут эффективный способ вылечить его.

— Они бессильны.

— Неужели? — Ливви сцепила пальцы. — В чем проблема?

— Поддерживающая связка отошла от кости.

— Плохо, — нахмурилась Ливви.

— Сам знаю, — скрипнул зубами Саладин. — Иначе зачем бы я приехал?

Ливви проигнорировала грубость.

— Сейчас разработаны революционные методы лечения, — миролюбиво заметила она, — инъекции стволовых клеток или шоковая волновая терапия. Говорят, действует очень эффективно.

— Думаешь, я уже не перепробовал все средства? Лучшие специалисты мира прилетали, чтобы осмотреть его. Все напрасно. Они не могут помочь. — Его голос опустился до шепота. — В один голос заявили, что надежды нет.

Ливви снова почувствовала сострадание. Она, как никто, понимала, какая тесная связь возникает между человеком и лошадью, особенно если человек занимает высокое положение и часто больше доверяет животному, чем людям. Однако Ливви знала, что в жизни приходится принимать вещи такими, как есть, а не такими, как хотелось бы. При всем желании, природу победить нельзя, и деньги ничего не решают.

Во взгляде Саладина появился стальной блеск, говорящий о решимости не сдаваться. Неужели статус короля влияет на человека, и он начинает верить, что может изменить мир по своему желанию? Ливви вздохнула.

— Мне правда очень жаль, но если вам сказали, что надежды нет, чего вы ждете от меня? Ничем не могу помочь.

— Можешь, Ливви, — твердо сказал он. — Знаешь, что можешь.

Уверенность Саладина поразила ее не меньше, чем неожиданное обращение по имени.

— Нет. — Она покачала головой. — Я уже много лет не имею дела с лошадьми. Эта страница моей жизни закрыта, и если кто-то считает иначе, то глубоко заблуждается.

После паузы он спросил:

— Можно мне сесть?

Насторожившись, Ливви указала на одно из выцветших парчовых кресел у жарко горящего камина. Неожиданная смена тактики застала ее врасплох. Но если честно, ей невероятно польстило желание шейха продлить визит и просьба позволить ему присесть. На мгновение она подумала, не даст ли он разрешение упомянуть его визит на сайте ее гостевого дома. «Шейх Джазратана любит отдыхать перед старинным камином». Встретив его ледяной взгляд, она отказалась от этой мысли.

— Если вам угодно. — Она зажгла лампу, разгоняя вечерний сумрак. Ее пульс предательски зачастил, когда Саладин опустил гибкое мускулистое тело в кресло и вытянул бесконечно длинные ноги к огню. Он напоминал пантеру в редкий момент покоя, когда из дикой чащи она забрела в укрытие, не давая забыть, что в мягких подушечках лап спрятаны смертельные когти. Не по этой ли причине ее кошка вдруг открыла глаза, вскочила, зашипела на Саладина и вышла из комнаты, подняв трубой хвост. Слишком поздно Ливви пожалела, что не отправила его в обратный путь до того, как сгустились сумерки.

— Так что же? — Она кинула взгляд на часы. — Я предупредила, что у меня много дел. Может, не будем тянуть, перейдем сразу в галоп?

— Образно сказано, — сухо заметил Саладин. — Ты нарочно? В любом случае жеребец вряд ли будет когда-нибудь скакать. А ведь он выигрывал почти все призовые скачки. Мой ветеринар сказал, что боли очень сильные: жестоко заставлять коня мучиться дальше… — Его голос прервался.

— И что?

Саладин откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза, сверкнувшие на мгновение в сполохах огня в камине.

— Ливви, у тебя дар исцелять лошадей. Редкий дар. Ты можешь вылечить коня.

— Кто это сказал?

— Тренер. Он рассказал мне о женщине, которая лучше всех на свете понимала лошадей. Легкая, как перышко, но при этом выносливая, как вол, она могла успокоить самого свирепого коня. Она творила чудеса, не поддающиеся логике и поражавшие ветеринаров. — Голос Саладина стал глуше. Он не спускал с нее глаз. — Ее называли заклинательницей лошадей.

Ливви давно не слышала прозвища, когда-то преследовавшего ее. В мире скачек ее считали чуть ли не ведьмой. Такая репутация не льстила. Ливви хотела, чтобы ее оставили в покое и позволили жить своей жизнью.

Она наклонилась за очередным поленом, пряча от Саладина лицо, а когда выпрямилась, уже достаточно владела собой и спокойно встретила испытующий взгляд.

— Оставим суеверия невеждам, готовым верить всяким небылицам, — твердо сказала Ливви. — Мне просто везло. По теории вероятностей, лошади, которых я вылечила, поправились бы и без моего участия.

— Мне известны случаи, когда природа опровергала теорию вероятностей, — мягко возразил Саладин. — Разве один из ваших великих поэтов не утверждал то же самое?

— Не читаю стихов, — отмахнулась Ливви.

— Может, стоило бы.

— А еще не принимаю советов от посторонних, — криво усмехнулась она.

Глаза Саладина блеснули.

— Если согласишься работать на меня, мы не будем посторонними.

Резким движением Ливви подбросила полено в огонь, взметнув целый сноп искр. Он нарочно сменил тактику и решил очаровать ее. Его репутация была хорошо известна Ливви, но и без этого одного взгляда хватало, чтобы понять: ни одна женщина не устоит против искушения подчиниться ему, точно так же, как самая строптивая лошадь не удержится от соблазна взять с ладони кусочек сахара.

— Послушайте, — постаралась смягчить резкость Ливви, полагая, что таким образом сумеет убедить привыкшего к женской покорности шейха. — Мне жаль, что не могу помочь вам. У меня нет волшебной палочки, чтобы вылечить лошадь. Не скрою, мне польстило то, что вы вспомнили обо мне, но ваше предложение меня не интересует.

Саладин был близок к отчаянию. Ливви вовсе не выглядела польщенной. Как подступиться к ней? Разве она не понимает, что получит за работу крупное вознаграждение, не говоря уж о публичном признании, как человек, удостоившийся чести работать на королевский дом аль-Мектала?

Он провел тщательное расследование. Саладин знал, что унаследованный от родителей старинный особняк, превращенный Ливви в частный пансион, упоминался во всех туристических справочниках как историческая достопримечательность. Однако дом заметно обветшал — это видно невооруженным глазом. Содержание памятника архитектуры требовало огромных денег. Очевидно, что у Ливви нет таких средств. Пружина обитого парчой кресла, на котором он сидел, впивалась в ягодицы, а штукатурка на стене у камина дала трещину. Неужели не понятно, что он дает ей шанс заработать достаточно, чтобы полностью отремонтировать особняк?

О чем думает эта женщина с мальчишеской фигурой и веснушчатым лицом? Она повернулась спиной к миру скачек, когда-то составлявшего смысл ее жизни, спряталась в дикой глуши, чтобы стоять у плиты и готовить завтрак редким постояльцам. Какую судьбу выбрала она в свои почти тридцать лет? В его стране к двадцати пяти годам женщина уже имеет как минимум двоих детей, потому что по традиции девушки рано выходят замуж. Он вспомнил Алию, крушение всех надежд, и его охватило горькое чувство вины. Сердце пронзила острая боль. Саладин с усилием отогнал мрачные мысли и взглянул в упрямое лицо Оливии Миллер.

— Может, у тебя нет волшебной палочки, но я прошу тебя попробовать. Как говорится, кто не рискует, тот не выигрывает. Кроме того, тебе и не снилось вознаграждение, которое я готов предложить. — Он изогнул губы в короткой улыбке. — Дареному коню в зубы не смотрят, не так ли?

Ливви никак не отреагировала на попытку юмора. Она продолжала глядеть на него янтарными глазами, но только теперь во взгляде читалось явное раздражение. Саладин вновь почувствовал прилив вожделения, потому что женщины никогда не осмеливались так смотреть, а непокорность Ливви, как ни странно, возбуждала его. Прежде он никогда не знал отказа.

— Сколько мне повторять «нет», чтобы вы поверили мне?

— Сколько времени потребуется, чтобы ты поняла: я упрям и все равно получу то, что хочу?

— Будьте уверены, я не изменю решения.

Саладин решился прибегнуть к аргументу, который приберег для крайнего случая, который, по его мнению, как раз наступил. Он откинулся назад, не сводя взгляда с ее лица.

— Вот, значит, как ты решила провести остаток своих дней, Ливви? — тихо спросил он. — Спрятавшись в глуши, пренебрегая данным от бога талантом, только потому, что какой-то негодяй бросил тебя перед алтарем?