Глава 10
Она впервые проснулась в плохом настроении и гадким чувством на душе. Долго лежала под темным сводом палатки, слушая, как стучат по провисшим бокам капли — снаружи шел дождь.
Зеркало доставать не стала, за флягой в рюкзак тоже не полезла. Потрогала пальцами складки одеяла, под которым провертелась всю ночь, пытаясь сбежать от преследующих во сне кошмаров, и протяжно вздохнула.
Здравствуй, седьмой день. Здравствуй, Уровень.
Почти неделя. Она здесь уже почти целую неделю.
Впервые за все это время Марика ощутила, что устала.
Сервал, склонив голову на бок, пытался отгрызть резцами от ломтя мяса кусочек поменьше, такой, чтобы пролез в горло. Она смотрела на кота отчужденно. Зачем давать волю чувствам, зачем привыкать, если в конце пути все равно придется оставить его здесь? Вообще не надо было брать с собой и кормить. Нашел бы еду сам.
Сверху капало. Мокли волосы. Перекрикивались, будто дождь вовсе не служил им помехой, в лесу птицы.
Марика апатично смотрела на карту и прихлебывала из котелка кофе — слишком горький на ее вкус.
Сколько осталось до пилона? Измерила глазами расстояние, что уже прошла, и то, которое осталось пройти; выходило, что не очень долго. Если вообще никуда не сворачивать (подумаешь, опять появились новые символы — к черту бы их), то всего пара дней пути. А если поднажать, то и того короче.
Она огляделась. Хвойные иголки в некоторых местах плавали в лужах.
Мда. Поднажать сегодня будет сложно.
Сапоги промокли уже через несколько минут — превратились в хлюпающие чавкающие болотца. К лицу липла морось, шаги давались безрадостно; тропинка петляла.
Арви бежал позади; его шерсть слиплась заостренными клоками и напоминала мех мокрой плюшевой игрушки.
Марика изредка сверялась с картой и тяжело, как-то тучно размышляла обо всем подряд.
О том, что будет, когда она вернется в квартиру — почувствует ли себя одиноко или же обрадуется? Сразу ли выйдет на работу? Завалит ли Арнольд новыми проектами или же придется корпеть над старыми? Что сделать, куда сходить, кому позвонить… Или, может, не звонить никому еще пару дней? Тишина, говорят, помогает разобраться в мыслях.
Размышления не касались лишь одного — семечек и тех желаний, которые она собиралась загадать в конце пути. Дойдет — и будет видно. Раньше было проще, была цельная картина, аккуратно сложенная мозаика из кубиков, а теперь, как если бы удерживающую их рамку повело от землетрясения, кубики осыпались на пол и валялись там беспорядочной кучей. Ни целостности, ни определенности, ни былого азарта. Дойти бы, и уже хорошо.
Да, вчерашняя долина сильно выбила из колеи, и Марика шла вперед, напоминая себе выжатую и вновь набухшую от дождевых капель тряпку.
Это место точно не было обозначено на карте.
Ни символом, ни словом, вообще ничем.
Она вышла к нему час спустя, когда дождь кончился, и теперь стояла, недоуменно глядя на ровную восьмиугольную плиту, врытую в землю посреди очередной опушки.
Деревья здесь расступались, образовывая ровный, почти идеальный круг как раз пригодный для того, чтобы посреди него уместилась эта самая плита и четыре каменных книжных парапета, на каждом из которых лежала раскрытая каменная книга.
Марика осторожно приблизилась к одной из них, стряхнула с серых пыльных страниц паутину и хвойные иголки и попыталась прочитать надписи. Тщетно. Слова разобрать не удавалось: затейливые значки и вязь, и ни одной знакомой буквы.
Под каждой книгой, утопленной в камень, находился отпечаток пятипалой ладони — приложить туда свою она не решилась. Мало ли что случится?
Долго ходила вокруг, смотрела на древние книги, пыталась разгадать значение.
Почему она вышла сюда — очередной ребус? Загадка, которую стоило зачем-то решить? Но как решить, если не можешь ничего прочесть?
Над поляной застыла странная атмосфера умиротворения, далекого нездешнего покоя, струившегося с самого неба. Книги, как она заметила, отличались еще и изображенным вверху левой страницы рисунком: цветком Лотоса, символом Ветра (такой однажды показало Лао), звездочкой и расправленными крыльями.
Странное сочетание.
Какое-то время Марика сидела на краю плиты, пытаясь понять, что она должна здесь сделать, и должна ли?
Не покидало ощущение, что она наткнулась на очередной источник. Погасший. Или, скорее, неактивированный. Наверное, если что-то сделать правильно, он активируется: засияет и раскроет свои тайны, — но разум, сколько она ни напрягала мыслительный процесс, так и не выдал ни единой зацепки.
Пусто.
Тогда она поднялась, в последний раз окинула поляну задумчивым и несколько разочарованным взглядом и зашагала дальше.
Кот тут же прекратил вылизывать мокрую шерсть и засеменил следом.
Настроение не поменялось и к вечеру. Марика пыталась взбодриться и песнями, и мыслями о хорошем, и найти что-то прекрасное в пейзаже, но стрелка с отметки «мне плохо, грустно и одиноко» так и не переползла в режим «мне уже нормально».
День, прошедший ровным счетом безо всяких приключений, близился к вечеру — ни встреч, ни новых загадок, ни испытаний. Зарядивший после обеда дождь продолжал тоскливо истекать из прохудившихся, словно ржавые трубы, низко висящих облаков.
Костер бы. И стоянку, чтобы просушить одежду, да негде. Надо было попросить у Майкла спички, хотя много ли она сумела бы наколдовать с отсыревшими дровами и без бумаги? Вот незадача — куда ни сунься, сплошное разочарование.
Марика в сотый раз за прошедшие несколько часов вздохнула, посмотрела на клубящееся серое небо, затем стерла капли со щек ладонями и отправилась по сырой траве вниз с холма, надеясь, что в очередном леске сможет отыскать более-менее сухое место для стоянки.
Во второй раз накрыла волна сожаления о том, что в Лао не встроено радио.
* * *
Он давно не водил машину.
Нет, не отвык руками или инстинктами, и профессиональные навыки, казалось бы, сохранил, но отвык мозгами. Восприятием.
Долго принюхивался к городскому воздуху: морщился от запаха асфальта и бензина, с сожалением смотрел на ютящиеся на горке земли, вываленной в клумбу, лизалии — как же им тесно в полуметровом пространстве, — провожал взглядом встревоженные лица спешащих куда-то прохожих.
Да, в этом месте сложно быть иным. Думать о высшем среди небоскребов, любоваться небом с бетонных этажей, желать просвещения, бегая по улицам среди многолюдной и безликой толпы.
Поэтому он и ушел. Плавно и естественно съехал и влился в жизнь на Магии, а теперь без устали благодарил судьбу за то, что ему позволили.
А ведь когда-то был таким же. Тоже желал добиваться непонятных ему самому теперь целей, с радостью набивал карманы деньгами, воевал, дрался, с холодным упоением пользовался оружием. Ходил на тренировки, курсы, пил в барах, тосковал о чем-то несбыточном по ночам.
Спохватившись, что задумался, Майк качнул головой — вышел из транса — и открыл водительскую дверцу черного джипа, припаркованного в самом конце тупичка на Биссонет; сел за руль и пристегнулся. Захлопнул дверцу. Завел мотор — сиденья задрожали.
А разворачиваясь, приметил стоящий у другой стороны дороги сияющий на солнце краской вишневый седан.
Ее или не ее?
Сам не зная чему, улыбнулся и вывернул на дорогу.
Анна напомнила ему цветочный и парфюмерный магазин — два в одном. Протянула руки, прижалась, обдала густым запахов духов и оставила след розовой помады на щеке, при гостях в губы не решилась — этикет.
Он улыбнулся, поприветствовал ее и прошел через дом туда, где собрались остальные — на расположенную перед бассейном и украшенную вазонами с цветами и лентами лужайку. Со скрытой тоской оглядел разряженных кто во что горазд людей, толпившихся кучками от трех до шести человек, ухватил краем глаза струнный оркестр под навесом, приготовленные длинные столы и даже игровую площадку для взрослых.
Да, действо будет бурным и для него утомительным. Придется потерпеть. Что ж, не в первый раз и не в последний.
Майкл подошел к открытому буфету, выбрал у стола со спиртным стакан с бренди — один можно, к ночи выветрится, чтобы вести машину обратно — и, стараясь быть незамеченным, стал протискиваться через гостей к дальнему, затененному деревьями углу лужайки.
Здесь, на собственном Уровне, где должен бы жить, он чувствовал себя бо́льшим чужаком, нежели в лесу. Зажатый между грузной дамой с глубоким вырезом на платье и тощим длинным мужчиной с усиками, Майкл, чтобы не заговаривать с людьми напротив, прикинулся увлеченным содержимым своей тарелки. Вокруг хохотали, громко переговаривались, стучали вилками, ели (кто ел, а кто и жрал) и беспрерывно пили. Вливали во рты шампанское, ликеры, коньяки, пиво или виски. И иногда запивали все это соком.
Он гонял по тарелке кусок какой-то скользкой рыбы, поданной в качестве закуски, и думал о том, почему Анна не выделила ему место ближе с собой — наказывала за длительные отсутствия? Капризничала? Или (реши он спросить) объяснила бы это необходимостью находится отдельно от гостей, чтобы иметь возможность вставать с места и отдавать распоряжения официантам?
Он не знал. Да и не хотел знать. Сидел там, где сидел, и тяготился: ощущал, как внутри медленно копятся забывшиеся уже чувства — тугое недоброе негодование и агрессия. Пока еще в зародыше, в искре, но уже горячая, как уголек.
Майк слишком давно не принуждал себя к тому, чего не хотел, а тут поступился правилами. И теперь вместо того чтобы ловить взгляды именинницы и хозяйки, которая, возможно, на него и не смотрела, думал о том, что сегодня Марика, похоже, останется без костра.
Как прошел ее день? Оклемалась ли после Долины?
Начали дарить подарки.
Этот диалог случился ближе к полуночи у одного из фонтанов, куда вела от бассейна мраморная лестница. Наверху гулко и шумно, а здесь тихо и спокойно. Уже после застолья, после череды бесконечных тостов, где каждый красиво, но неискренне чего-то желал, после передачи презентов — подчеркнуто прозрачных коробок, чтобы каждый мог увидеть, что находится внутри, либо наглухо запечатанных конвертов, чтобы никто ничего не разглядел. А заодно и без подписей, чтобы если внутри окажется мало, не узнать дарителя.
Как лицемерно.
Закончились нудные посиделки над тарелками, хаотичное брожение вдоль лужайки и даже странные игры, в которых пьяная толпа приняла участие с удовольствием: гости косо качались на одной ноге, держались за пиджаки, галстуки и юбки, стараясь не упасть, блестели пьяными незрячими глазами и улыбались желтыми зубами и размазанной помадой.
Кучка идиотов.
Наверное, ему тоже следовало поработать над гордыней. На Магии казалось, что ее уже нет, а тут вдруг проявилась. В виде надменности и нетерпимости, в виде откровенного отвращения.
— Это все?
Анна держала в руках футляр и смотрела на ожерелье с грустью. Не столько с грустью, сколько с застывшим в глазах разочарованием и фальшивой улыбкой в попытке скрыть истинные чувства.
Майкл растерялся. Специально не стал дарить подарок вместе со всеми — хотел порадовать отдельно, а теперь не мог понять, чем она недовольна.
— Ты же просила колье из диадемитов, я тебе его и подарил. Ведь был разговор…
— Да, был.
Она захлопнула коробочку и посмотрела на него с немым упреком: мол, ну, почему вас, дураков, всему приходится учить заново и вслух? Почему не додумаетесь самостоятельно? Почему мы, женщины, как проклятые, всегда должны все делать за вас?
Он опешил.
К ночи посвежело. Пахло подстриженной травой и пробежавшей сквозь долгие километры подземных труб водой. Доносился гул далеких моторов; птицы не пели — наверное, их здесь не было или очень мало…
— А ты сам не подумал, чего еще я могу ждать?
Анна улыбалась так, словно уже подписала ему приговор. И утомленная терпимость в ее глазах напоминала ему выстраданную снисходительность королевы, которую вот уже третьи сутки, стараясь «на полную», не может рассмешить бездарный шут.
Он, наконец, понял — не сразу, но понял, — чего она ожидала.
И сразу же захлопнулся изнутри. Не готов был предложить ей себя. Обещать посвятить ей свое время, любовь, мечты и надежды. Не готов, и все тут; сам бы не смог объяснить почему, да и не пытался. Просто верил чувствам.
— Прости. Другого я не принес.
Ответил тихо и не отвел глаз, несмотря на физически жгущее кожу разочарование в ее взгляде.
— А я от тебя другого и не ожидала.
«От тебя» прозвучало почти брезгливо — внутри Майкла что-то отпало. Осыпалось, как отставшая от стены штукатурка.
Они помолчали.
Отсюда был виден мост, по которому ровно ползли светящиеся точки — фары проезжающих машин. Кто-то наверху разбил о край бассейна бокал. Через секунду раздалось: «Я сейчас все исправлю», смущенное «Ой», а следом плеск грузного тела в воду. Разразился дружный хохот.
— Ты куда, на Магию?
Она не предложила остаться на ночь — списала его со счетов. Он бы не удивился, если бы узнал, что на место сбоку от нее в постели уже нашелся другой претендент.
— Да, на Магию, — ответил просто и с удивлением осознал, что не чувствует ни боли, ни сожаления. Только облегчение. — Через пять минут пойду.
— Я провожу.
Правила приличия.
— Не надо. — Он покачал головой. — Я знаю, где выход.
Вот и все. Люди встречаются, люди расходятся. Никогда не знаешь, что к лучшему, а что останется следом и протянется по душе свежим шрамом.
Не в этот раз. Спасибо, что обошлось без боли.
Терзала, несмотря ни на что, легкая грусть. Оттого, что не знаешь, как все сложится; оттого, что вещи меняются. Вот и вновь расстелился под ногами новый путь, а чья-то дорога отошла в сторону — ответвилась и осталась позади, незачем оборачиваться.
Снова один. Снова вперед.
Гул мотора, ночной воздух, влетающий в окно, свет фар на пустынной улице.
Бессменная Изольда не спала, читала мятую газетенку, рядом на столе лежало неоконченное вязание.
— Уже вернулся?
— Ага.
— Думала, до утра тебя не будет.
Майкл не ответил. Администраторша поправила на носу очки.
— Куда тебя?
Он задумался. Почти полночь. Марика, где бы она ни была, уже спит. Так что домой.
— В зимний коттедж.
Она кивнула. Выдвинула пульт и ловко, далеко не по-старушачьи застучала по клавишам.
— Готово. Можешь входить в дверь.
— Спасибо.
— Принеси мне в следующий раз печенья с клубникой, ладно? А то эти охломоны шлют кофейное, оно уже в зубах застревает.
— Хорошо.
Майкл открыл дверь и шагнул на снег. Дождался, пока за спиной стихнет электрический гул — закроется проход, — втянул чистый горный воздух и пошел по дорожке к темневшему невдалеке коттеджу. А на ходу подумал, не раскурить ли одну из сделанных накануне самокруток? Решил, что сегодня можно — особенный день, день прощания с прошлым, — и на душе отлегло.
Над Магией висели крупные, похожие на виноградные гроздья звезды — не сравнить с небом над Нордейлом.
* * *
Она никак не могла понять, правильно ли сделала, поставив палатку в источнике. Но здесь, в отличие от остального леса, не капало, а от сырости уже ломило не только ноги, но и челюсть.
Свет струился из земли — мягкий и желтый; Марика, предварительно накормив сервала, разложила мокрую толстовку на крыше треугольного домика, выставила сапоги у тента, забралась внутрь и укуталась в одеяло.
Сон не шел.
Сегодня она шла особенно долго: никак не могла отыскать подходящую стоянку для ночлега. Остановилась было у прохладного ручейка, вытекающего из каменистого нагромождения, решила, что после заката вперед не пойдет, но через полчаса почему-то снялась с места. Стоянка не казалась «правильной».
А здесь тепло, сухо, спокойно, здесь легче дышалось.
Свет пробивался сквозь палатку, наполняя темноту крохотными золотыми искорками и тихим ощущением чуда. Так блестит в далеких снах воздух, так переливается неподвластное прикосновениям пальцев волшебство.
Сегодня Майкл не пришел.
Марика не стала додумывать ерунду, поняла, что на то, вероятно, были причины. Работа, затянувшееся занятие, возможно, экстренный вызов. В конце концов, мало ли дел у человека?
Несмотря на логику, легкая грустинка все же спряталась в сердце и теперь выглядывала наружу.
Приди Майкл, она рассказала бы ему про свой день, про размышления, спросила бы про этот источник и тот, который нашла ранее. Поделилась бы мыслями.
Она вообще привыкла с ним делиться — не скрываясь и не таясь — всем подряд: и страхами, и жалобами, и радостью. С другими не могла, а с ним — да. Наверное, потому что человек хороший — спокойный, расслабленный, всегда уверенный и гармоничный. С таким хотелось быть рядом и дышать одним и тем же воздухом, чтобы не пропустить заглянувшее на огонек чудо, рядом с таким верилось в свои силы. И не стыдно, что грязная и непричесанная. И без косметики…
В общем, да, она немножко скучала. И всячески пыталась себя убедить, что это нормально. Ведь это естественно — скучать по тому, с кем комфортно? Другу, просто мужчине, человеку?
Расплести клубок запутанных рассуждений Марика уже не смогла: потихоньку, ощущая парение крохотных огоньков сквозь закрытые веки, сползла в сон.
Во сне она увидела себя стоящей на той же поляне, что и днем. У погасшего источника и восьмиугольной плиты. То же время суток, та же морось вокруг, только необычно тихо. Совсем тихо, как не бывает наяву: ни шелеста крон, ни пения птиц, ни дуновения ветерка. Марика вновь обошла плиту по периметру и приблизилась к одному из парапетов с раскрытой книгой. Удивилась и обрадовалась, когда поняла, что непонятные ранее символы теперь превратились в слова, которые можно прочитать. Вгляделась в знак воздушного потока, затаила дыхание и прошептала:
«Соедини эмоции в покой,
Стремления к нулю сведи,
Соединись с собой и успокой,
Все то, что разум бередит».
Вопросов почему-то не возникло. Строчки проникли в разум беспрепятственно и породили там ощущение безмятежности. Нужно просто отпустить эмоции, отпустить вообще все… перестать быть привязанным — вот что там сказано.
Она кивнула самой себе, убрала ладонь с прохладной каменной страницы и отправилась ко второй книге.
Здесь знак звезды и тоже что-то сказано. Рука легла на строчки, зашевелились губы.
«Всем виден свет из темноты,
Его сиянье очевидно,
Но если тени пропадут,
Вдруг станет ничего не видно».
Марика задумалась. О чем пытается сказать эта надпись? Что нет белого без черного? О контрасте, который позволяет различить, что хорошо, а что плохо? О том, что если вокруг все станет хорошо, то пропадет истинная суть вещей — все перестанет восприниматься тем, чем должно?
Любопытно. И загадочно.
Она, словно опасаясь не успеть, быстро зашагала к следующей книге. Нужно узнать, что написано в остальных двух. Обязательно узнать.
На той странице, где сверху лежал знак цветка, обнаружилось следующее послание.
«Где стихнет Ветер, вступит Лотос,
Позволит Путь не потерять,
Глаза откроет спящий Хронос,
И время бег воротит вспять».
Здесь она не поняла ровным счетом ничего. Слова, вроде бы, ясны, а вот смысл ускользал. Ладно, заучит строки, попробует разобраться позже. И, бормоча только что прочитанное четверостишие себе под нос, Марика подошла к четвертой последней книге.
Здесь символ Крыльев. Или же это Врата?
Зашевелились в тишине губы; поползли по строкам пальцы.
«Один прервется. Быстротечно.
Увереннее голоса двоих,
Но чтобы звук прошел три мира,
Прошенье нужно…»
Тут она запнулась, не в силах разобрать последний символ — «от живых»? Там сказано «от живых»? Нет-нет, что-то другое… Марика зажмурилась, напряглась, пытаясь ухватить расползающийся в сознании ответ — правильный ответ, — и едва не застонала, чувствуя, что не выходит. Ну, давай же, сложись последнее слово! Пальцы застыли над знаками; ладонь дрожала.
— Четверых. Там сказано «четверых»! — выдохнула она секунду спустя с триумфом. — «Прошенье нужно четверых».
Стоило ей сложить текст со всех четырех книг воедино, как плита в центре засветилась; от нее вверх начали струиться лучи.
— Это же… — Зрачки непроизвольно расширились, а сердце перешло на галоп. От нахлынувшего вдруг осознания Марика вдруг начала дрожать, как осиновый лист, и все никак не могла закончить фразу. — Это же Источник Здоровья!
Прозвучавшая в воздухе фраза губительным образом повлияла на сон — окружение завращалось и принялось рассыпаться, тонуть в бурой пыли.
— Нет, только не это… еще не сейчас… я ведь не успела…
Марика попыталась задержать разрушающуюся на глазах картину, бросилась в центр воронки, но обо что-то запнулась и начала медленно падать — сползать в ничто, кружа посреди осколков восьмигранной плиты.
А затем вздрогнула и проснулась. Сжала пальцами край стеганого одеяла, повернулась на пружинистой кровати, посмотрела на бордовую в белый цветочек занавеску, сквозь которую светит луна и… застыла.
Создатель помоги ей!
Она проснулась не там. Не в палатке, где должна была, где спит сейчас.
Марика распахнула глаза, резко приняла вертикальное положение, свесила ноги на деревянный пол и от волнения почти полностью перестала соображать. Каким-то образом она знала (не предполагала, но зналасовершенно точно), что продолжает спать в палатке, там, на поляне в источнике, но почему-то одновременно пребывает здесь, у Майкла в коттедже, где ее по умолчанию не должно быть!
Все ощущалось до тошноты реальным: стены, пол, коттедж, темнота, которую можно потрогать, штаны на собственных ногах, край простыни, и вместо страха ее вдруг накрыл восторг — восторг призрака, вторгнувшегося в чужие владения сквозь стену.
Вот это да-а-а-а…
Чувствуя себя незваным гостем — не то волшебником, не то шпионом, — она встала с постели, подошла к двери и выглянула наружу, в безмолвный коридор. Осторожно, ожидая в любую минуту встретить хозяина дома, спустилась по ступеням, вышла в гостиную и замерла посреди комнаты, глядя на погасший камин.
Она в коттедже. Нет, спит в палатке. И в коттедже. Она пребывает одновременно в двух местах. Как такое может быть?
Наверное, что-то пошло не так… Начались погружения по слоям, путаница, раздвоение личности?
Надо проснуться. Надо срочно проснуться.
Марика сжала голову руками и напряглась.
Она должна проснуться!
И проснулась. В своей собственной постели, в спальне.
В квартире на восемнадцатом этаже.
Ощущая себя в полубреду, вновь выбралась из-под одеяла как была — в кофте и штанах — и долго смотрела на знакомые, но успевшие уже подзабыться стены.
Здесь она когда-то пила. Здесь часто кружила по комнате, продумывая сценарии. Здесь засыпала, мечтая о премиях и о том, чтобы что-то изменилось. Что-то глобальное, правильное. Здесь же легла спать перед тем, как отправиться утром на Биссонет, а после шагнуть в распахнутую бабкой дверь и очутиться на Магии.
И здесь ее тоже не должно быть.
Сон во сне. Очередной уровень погружения. Явная чушь.
Марика долго смотрела на собственные ноги в носках — в дырявых на пальцах носках — и на пушистый белый ковер под ними. Его она купила на аукционе — привезли с островов. Отдала, помнится, баснословную сумму, а теперь топчет его пыльными, износившимися носками, которых никогда не надевала в этой квартире.
Сознание плыло и двоилось.
Где-то там осталась палатка и ее лежащее под тонким одеялом тело. Дышащее тело.
С трудом соображая, что нужно делать, Марика поднялась, сделала несколько шагов и толкнула дверь в центральную комнату; остановилась на пороге.
Ноутбук на столе был включен. На экране светилась незнакомая заставка.
Она подошла ближе.
Из-под ярлыков программ и документов выглядывало изображение восьмиугольной, заросшей травой плиты, по периметру которой тянулась надпись «Нашедший Источник может активировать его лишь однажды».
Каменных книг вокруг не было.
Марика протянула руку, нажала на кнопку «Выключить», захлопнула крышку монитора и какое-то время стояла у стола. Затем медленно развернулась, вошла в спальню и, как была в кофте, штанах и дырявых носках, забралась в кровать. Накрылась одеялом с головой, зажмурилась и прошептала:
— Я должна проснуться. Я должна вернуться в палатку. Должна!
Сознание, отвечая на просьбу, тут же провалилось куда-то вниз, принялось тяжело и медленно опускаться сквозь невидимую толщу воды.
В третий раз за эту ночь Марика проснулась на тонком матрасе, на земле. Под сводом палатки, сквозь которую ползли вверх переливающиеся искорки.
Чувствуя, что к горлу подкатывают неконтролируемые спазмы рвущегося наружу плача, а тело сотрясает озноб, она закрыла лицо руками.
Снаружи встревожено и вопросительно, будто интересуясь, все ли в порядке, мяукнул Арви.
* * *
Она поверить не могла: Майкл ругался на нее, да еще и с самого утра.
— Я что, не говорил, что в Источниках спать нельзя?!
— Нет.
— И не говорил вам держаться от них подальше?
— С чего я должна держаться от них подальше, если они обозначены на моей карте?
Морэн сжал зубы, качнул головой, будто желая сказать: «Тьфу на вас всех безмозглых», — и перестал ходить по поляне. Посмотрел на нее в упор и, как ей показалось, с нескрываемой тревогой.
— Вы спрашиваете, как называется то, что с вами произошло? Это называется осознанный сон. А случился он потому, что из-за Источника вам хватило на него энергии.
Марика исподлобья наблюдала за непривычным поведением проводника — слишком нервным. Он так и не объяснил, почему пожаловал на рассвете и нашел ее — дрожащую, полностью продрогшую в руках с котелком, об который она пыталась греться, заказывая разнообразные блюда. В палатке с момента последнего пробуждения сидеть опасалась — боялась вновь задремать и проснуться неизвестно где.
— Но я же сумела выйти…
— А многие не умеют! Используют специальные мысленные якоря, привязки, ключи, чтобы случайно не остаться там, в другой реальности.
— Вы шутите.
— Да если бы!
Она ему не верила. Люди не могут остаться во сне, не должны, ведь сон это сон, а реальность — это реальность, так?
К еще большему удивлению Марики Майкл подошел к бревну, на котором она сидела, опустился на корточки и заглянул ей в глаза.
— Ради Создателя, обещайте мне, что вы больше не будете спать в Источниках. Хорошо? Обещайте.
«Какие красивые у него глаза, — подумалось ей некстати. — Таким серым иногда бывает небо над Магией. Глубокие глаза и… заботливые».
Последнее выбивало из колеи больше всего остального.
— Обещаю.
Подумаешь, не поспит в фонтане, сама понимала — целее будет.
— Осознанный сон — сложная вещь, его изучают годами, десятилетиями. Там происходит сплетение миров, где любые ваши действия — правильные или нет — способны повлиять на физическую реальность. Понимаете? Нельзя рисковать. Нельзя, пока вы не научитесь с этим работать; а еще лучше — никогда.
Он хотел что-то добавить, но похожий на рацию предмет, прикрепленный к поясу, запищал; Майкл опустил голову и недовольно зарычал:
— Черт… Я должен идти.
— Это эвакуация?
— Да. Кто-то ее так не вовремя запросил.
А бывает вовремя? Для кого-то эвакуация бывает вовремя?
Задать этот вопрос вслух она не решилась.
— Я пойду, извините.
— Конечно.
Держа в руках электронную карту, он скрылся в кустах.
Марика растерянно посмотрела на давно остывший котелок, вокруг которого сцепила ладони.
А ведь она так и не успела рассказать ему про Источник Здоровья: едва упомянула, что проснулась в его коттедже, а потом в квартире, как начались «крики».
Она хмыкнула. Разбушевавшийся Майкл — то еще зрелище. Оно почему-то смешило и умиляло одновременно. Интересно, так же ли сильно он ругался бы, услышав про восьмиугольную плиту и надписи, которые она разгадала? Может, вообще извергся бы вулканом и запретил ей туда ходить?
Ответить было некому. К этому времени проводник исчез с опушки.
День выдался серым и душным; такое бывает, когда сверху нависает плотная подушка из облаков, а не успевшая остыть за ночь земля продолжает испарять влагу. Повязанная вокруг талии толстовка казалась пропитанной цементной пылью, по спине тек пот.
Хорошо, что шагать сегодня под уклон — тропка вела вниз с пологой горы и поворачивать не спешила. Светлая зелень кустов, густая зелень деревьев, сырость в воздухе — не лучшая, но и не худшая для ходьбы погода; Марика приготовилась к долгой монотонной прогулке. Но скука, прерываемая размышлениями на тему «как можно активировать Источник Здоровья для себя?», длилась недолго: спустя несколько минут бежавший впереди Арви вдруг замер на тропе и навострил уши.
Марика тоже сделала несколько шагов и остановилась; оттуда, где тропинка резко ныряла вниз, чуть ниже по склону раздавались голоса — и голоса, как она почувствовала сразу же, раздраженные и злые. Она прислушалась.
— Да я задолжал тебе что ли? Переть его на себе? У меня на карте еще два препятствия, я что, с ним на хребте буду их проходить?
— Совести у тебя нет! Тут до пилона осталось всего ничего!
— Вот и неси его сама! А то только и делаешь, что указываешь! Пристала, как банный лист, с этим своим дедом!
Кто-то зло сплюнул на землю.
Тэрри. Она не сразу идентифицировала голос. Да, Тэрри. Второй, женский, принадлежал Лизи. Марика малодушно подумала, не свернуть ли прямо здесь, чтобы миновать участников конфликта, но в этот момент кто-то застонал.
— Да, лежи ты лежи… Куда встаешь? Нельзя тебе.
Рон.
Значит, там все или почти все. И снова что-то случилось с дедом. Вопреки здравому смыслу, твердящему, что она должна просто сделать небольшой крюк и спокойно шагать дальше — без бед и приключений, — Марика, ворча на себя любимую, решительно направилась вперед.
Бледный Бенджамин лежал на земле с неестественно выгнутым коленом, узкое лицо Тэрри рдело от злости, Рон смотрел в сторону, а Лизи казалась зеленоватой от того, что ее опять не слушали.
— И ты тут… — язвительно изрек узколицый, стоило Марике приблизиться.
— Привет, — поздоровался Рон.
Лизи промолчала, дед тоже. Он вообще уже мысленно пребывал не здесь, а, видимо, на полпути домой. Устал, еще больше исхудал и снова плакал, вытирая щеки морщинистыми ладонями.
«Настоящая проверка для совести, — раздраженно подумала Марика, — вечное проклятье для всех, кто его видит».
— Послушайте, ребята, ну, давайте попробуем еще разок, — Лизи предприняла новую попытку воззвать к доброте остальных, — донесем, тут осталось-то…
— Я пас, — категорично процедил Тэрри. Рон промолчал. Наверное, он согласился бы, хоть и не хотел.
— Ну, у нас тут только девочки! — Эта бабища в платке опять моментально приплела ее в коллектив — Марика недовольно фыркнула. Лизи действительно умела изводить за секунду. — Ведь нам тогда самим придется его тащить!
— Вот и тащите!
— Сволочь ты!
— А ты мне еще по указывай! И так уже задолбала, глаза б мои тебя не видели…
Не прислушиваясь к перепалке, Марика в упор смотрела на Бенджамина. Мысли работали, как полный угля котел разогнавшегося паровоза. Кусочки мозаики, подхваченные вихрем, быстро становились на свои места.
Ну, конечно… Конечно. Не всегда то, что находишь, находишь для себя, иногда это относится к кому-то еще.
Стало весело и немного грустно.
А она еще думала, можно ли активировать для себя? Нет, конечно, нет. А тут их как раз четверо…
Она видела то, чего не видели другие: как дед потянулся к рюкзаку и достал плашку с кнопкой эвакуации, как почти нажал на нее.
— Нет! — Марика подскочила к Бенджамину, вырвала дощечку из слабых пальцев и отложила в сторону. — Погоди еще, дед, ладно? Не сдавайся.
Остальные за ее спиной притихли. Марика поднялась с коленей, повернулась к ним — грустному и растерянному Рону, ощетинившейся Лизи и непробиваемому Тэрри — и сжала челюсти. А затем заговорила с такой сталью в голове, что стоящие напротив люди чуть просели в коленях, сделались ниже.
— Сейчас вы двое — Рон и Тэрри — возьмете деда и понесете, куда я скажу. Это место находится ближе, чем пилон, и там мы сможем ему помочь.
— Да что ты говоришь! Нашлась новая командирша! Хочешь тащить, потащишь его сама.
— Ты возьмешь и потащишь, — невозмутимо, но жестко отозвалась Марика. — Ты мужик и поэтому потащишь. Туда пойдут все.
Тэрри скрипнул зубами.
— Что это за место?
— Увидишь.
Начни она сейчас объяснять, и все откажутся. Засомневаются, найдут причины и отговорки. Нет уж.
— Я тоже не пойду. — Обиженная Лизи отошла и села у края тропы. Отвернулась. — Раз мужики пойдут, мне незачем.
— Есть зачем. Там нужны четверо. И это не обсуждается!
— Пусть сами все делают. И ты тоже. А то я все для всех стараюсь, а на меня только срут с высокой горки.
Марика, распространяя вокруг себя ауру генерала, прошагала мимо притихших парней и опустилась на корточки. Заглянула в глаза той, что малодушно смотрела в сторону.
— Лизи, ты все это время хотела помочь Бенджамину. Ведь так?
Нет ответа. Только развевались от ветра, как крылья бабочки, на затылке завязки косынки.
— Вот и помоги ему тогда, когда действительно можешь!
— Слушай, ты точно знаешь, что ему там станет легче? — вступил Рон.
— Я однажды доверилась тебе и не проиграла. Вот и ты доверься мне в этот раз.
— Слушайте, ну не подперся я его таскать… Мне вся эта затея…
Марика выпрямилась и перебила раскрывшего рот Тэрри так жестко, что тот осекся.
— Вы все еще не понимаете? Нет? Вы все! Неужели, правда, еще не поняли? Мы должны однажды объединиться — в этом и состоит очередное испытание. Несмотря на разногласия, ДОЛЖНЫ хотя бы раз стать командой. Понимаете? Всасываете? Или объяснить еще раз?
Больше никто не роптал.
Пыхтели сзади, как перегруженные тягачи, Тэрри и Рон, стонал обвисший на их плечах Бенджамин, молча шагала сбоку хмурая Лизи.
Марика в оба глаза следила за пятнистой шкурой сервала, которому наказала вывести их к источнику кратчайшей дорогой. Кот кивнул. Понял.
И не соврал.
Уже через полчаса тяжелого хода показалась впереди опушка с каменными книгами и плитой, на которую Марика приказала положить деда. Остальным раздала указания встать рядом с парапетами и приложить ладони к углублениям. Встала к одному из них сама, вытерла со лба пот и повернулась к остальным.
— А теперь самое сложное, — ее голос разнесся над поляной дрожащим приказом новобранца, выбранным за главного, — вы должны успокоиться. Все. Отпустить все, что вас тяготит, очистить разум, унять мысли. Это важно. А потом попросить о здоровье Бенджамина. Только просить надо искренне, со всей душой, это понятно? Честно просить.
Они не ответили. Обернувшись, она видела, как Рон и Лизи закрыли глаза — у парнишки задвигались губы, — как сел на ветку сосны белоголовый орел, как пытался прочитать надписи на усыпанной хвоей странице Тэрри.
— Поехали! Все вместе.
И закрыла глаза сама.
Расслабление давалось тяжело. Она всячески гнала от себя тревогу — а что, если не получится? Что, если все, что она увидела во сне, лишь вымысел беспокойной фантазии?
Над поляной повисла тишина, почти как та, ночью, когда Марика читала четверостишия. Воздух замер, перестали шевелиться сосны. Надо постараться. Надо… надо еще лучше!
В какой-то момент у нее получилось: вдруг отпустила тоска, разжались стальные обручи волнения, успокоился мятежный разум и тогда сразу же, чтобы не упустить момент, Марика мысленно зашептала:
«Уважаемый Источник! Пожалуйста, помоги нам. Мы четверо просим о здоровье Бенджамина. Возможно, он нам не друг, но и не враг, и мы не желаем ему страданий, хотим видеть его исцелившимся. Пожалуйста, услышь нашу молитву, что идет от сердца. И, пожалуйста, помоги».
Каменное углубление под пальцами нагрелось. Марике показалось, что часть ее тепла — душевного и физического, — передалась камню; вспыхнули перед глазами строчки книги. Работает! Работает? Сейчас начнется?
Но почему так тихо?
Она не удержалась. Обернулась. Увидела, как светятся строчки еще двух книг — Рона и Лизи, как те стоят рядом с ними с закрытыми глазами, ждут. И почти сразу же наткнулась на недоверчивый взгляд Тэрри.
«Делай, что я говорю! — Зыркнула на него требовательно. — Разве не видишь, что работает? Делай!!!»
Тэрри уловил мысленный посыл, тяжело вздохнул и закрыл веки. Нахмурился, тоже что-то зашептал. А через несколько секунд засветилось и четвертое, последнее четверостишие.
Мгновением позже что-то случилось — свет залил всю поляну. Залил так ярко, что потерялись в сиянии собственные пальцы, исчезли страницы, пропал из поля зрения лес. Марика едва успела подумать об исчезнувших тенях и «станет ничего видно», когда сзади — наполовину болезненно, наполовину восхищенно — простонал дед.
— А теперь мне! Активируй его мне! — орал Тэрри и тряс ее за грудки. — У меня тоже кашель не проходит, я тоже хочу, как Бенджамин — встал, и здоровый! Давай сделаем, слышишь?!
Голова гудела и плыла, видимо, ритуал отнял часть сил, — Марика кое-как разлепила веки. На краю плиты, свесив ноги, сидел дед, выбивающиеся из-под шапки волосы потемнели, или ей показалось? Напротив застыло жадной гримасой лицо прыщавого попутчика.
— Нашедший может активировать Источник лишь единожды, — хрипло процитировала она прочитанные во сне строки и брезгливо сбросила с кофты мужские пальцы, — так что отвали от меня.
Они все пребывали в прострации. И все хотя бы раз подумали о том, как здорово было бы запустить Источник еще раз. Ведь они люди, все люди. И если Тэрри в этот момент горевал и даже негодовал, то Марика откровенно радовалась: ей удалось увидеть во сне нужную информацию, осознать ее, вышло запомнить правильную последовательность действий. А у них всех получилось вылечить деда.
И какая разница, что немножко не хватило на себя. Конечно, когда на твоих глазах совершается чудо, хочется, чтобы направлено оно было именно на тебя, но это жадность. Жадность и зависть. А от этих вещей, как говорил Майкл, придется избавляться.
У него действительно потемнели волосы, и Бенджамин впервые на ее памяти снял шапку. Он стоял перед Марикой, глядя не мутными, как раньше, а ясными, как осеннее небо в хорошую погоду, глазами. Зрячими глазами.
— Возьми. — На его ладони лежала семечка. Единственная, что у него была.
— Ты что, дед? — Теперь его и «дедом» называть не пристало. Скорее, пожилым мужчиной. От смущения она невесело хохотнула и сделала шаг назад. — Оставь себе, пригодится.
— Я хотел попросить зрение. А теперь оно у меня есть. Возьми.
— Не возьму. — Марика уперлась, внутри клокотала странная смесь из чувств, в которой преобладала благодарность. Благодарность небу за то, что все получилось так, как получилось. С ветки, крикнув, впорхнул орел; наверное, досмотрел то действо, что хотел увидеть. Она проводила его взглядом и помотала головой. Хотелось плакать. — Твое дело предложить — мое отказаться. Так будет правильно.
Он не стал спорить. Вместо этого подошел и обнял ее за плечи. Держал долго, говорил спасибо. Она чувствовала.
Расходились молча, как незнакомцы.
Сдержанно и отстраненно кивнула Лизи, скрылась в кустах — мелькнул меж веток светло-голубой платок. Похлопал, прежде чем уйти, на прощанье по плечу Рон. Улыбнулся, Марика улыбнулась ему в ответ. После Тэрри остался на поляне лишь след от дымящей сигареты и грустного разочарования.
Деда покинула она сама.
Попрощалась, пожелала доброго пути, подозвала сервала и вернулась на тропу.
А после долго сидела на камне, у ручья — наполовину выжатая, наполовину счастливая — и смотрела на помятый прямоугольник карты, с которой пять минут назад исчезли прежние символы испытаний, а взамен возникли два новых — изображение листа (такие неопытные художники рисуют на осенних деревьях) и бабочки.
Всего лишь лист и бабочка. А дальше пилон.
Вот и все. Почти все.
Майкл пришел еще до заката с зажатым в руке воздушным шариком. Ярким, красным, праздничным.
— Это вам! — Широко улыбнулся.
— Правда? Спасибо.
— Поздравляю!
— С чем?
Прежде чем ответить, он долго смотрел на нее — радостный, даже восхищенный.
— Вы набрали тридцать баллов. Представляете? Тридцать!
— Где набрала? О чем вы?
Марика пребывала в откровенном замешательстве.
— Вы разве не знаете? Ну да, конечно… я иногда забываю, что этот планшет только у меня. Вот, посмотрите.
Проводник достал из наплечной сумки электронный планшет, нажал несколько кнопок — высветилось ее имя, а напротив не то сводка, не то статистика с колонкой цифр:
…
+2
+1
+10
+2
+10
---
Итог: 30
Марика с удивлением смотрела на итоговую сумму; качался на тонкой ниточке, пытаясь улизнуть вслед за ветром, привязанный шарик.
— Что это значит?
Майкл поднял на нее ясные серые глаза.
— Каждый, кто проходит испытания, получает от Уровня некоторый набор очков — показатель того, сколько человек понял, сколькому сумел научиться, где смог преодолеть себя. И поверьте, каждый балл добыть очень сложно, я знаю, о чем говорю. Конечно, никто не уходит с нулем, все что-то для себя приобретают, но тридцать… Тридцать — это максимум, после которого испытания исчезают и после которого человека ждет прямой путь до Пилона.
Ей бы, наверное, радоваться, но она вдруг почему-то загрустила, почти запаниковала. Вдруг захотелось вцепиться в лес невидимыми руками, прижаться к земле, раствориться между деревьями, чтобы подольше. Подольше…
— Так вот, я знаю, что предыдущие десять баллов вы получили за прохождение Долины Страхов. Но за что новые? Что такого вы сделали сегодня? Расскажете?
Марика несколько секунд смотрела ему в глаза, а затем отвернулась.
— Вы не хотите? Не хотите мне рассказать?
«Дело не в том, — хотелось ответить ей, — не в том, что я не хочу рассказать. Просто понимаете, я не сделала ничего особенного. Просто сделала то, что должна была».
Они сидели на берегу маленькой речушки; медленно опускалось на верхушки сосен солнце; у ног, обутых в потертые, почти развалившиеся сапоги, дремал Арви.
— Я просто нашла Источник, который не был обозначен на карте. И сумела его активировать. Сделала это не для себя, а для другого человека. Так было… правильно.
Не хотелось кричать: «Какая я молодец! Я вылечила человека, я сумела объединить команду, я сумела все понять и привести в действие!»
Бравада здесь ощущалась столь же чуждой, как пьяный хохот в городской библиотеке. Не нужно. Ей хватило того, что чудо свершилось на ее глазах и что-то изменило внутри. Раскрыло перья, как сияющая небесная птица, и сказало: «Я есть. Теперь ты видишь? Веришь?»
И она верила. От начала и до конца. И будет верить всегда — Марика знала это совершенно точно, — даже в мрачные дни, когда на душе безрадостно, а за окном темно, она будет верить в чудо. Потому что видела его, потому что теперь знает.
От мелкой гальки, что она перебирала рукой, на пальцах оставался песок — мокрый и прохладный.
— Так поступил бы каждый, я думаю.
— Вы не правы. — Голос Майкла мягко вплетался в журчание маленькой реки. Вечерний воздух казался прозрачным; по-волшебному красиво застыл над перекатами чистый мерцающий оранжево-розоватым свет. — Вы ведь могли уйти сегодня, так? Могли этого не сделать.
— Да, но приняла решение сделать. И оно далось мне легко, так что ничего особенного.
— Так только кажется. Человек не помнит, сколько труда вложил, чтобы стать таким, каким стал. Не помнит сомнений, цепочку мыслей и выводов, не помнит собственных метаний. Он помнит себя только на данный момент, и, кажется, что то, что ты совершил сегодня, это легко. Что так сделал бы каждый. Но, поверьте, каждый не сделал бы.
«Почему нет? — думалось ей. — Если не можешь активировать источник для себя, вылечи другого. Что в этом такого?»
Хотя… Тэрри ведь тряс за грудки. И почему-то, не сказав ни слова, удалилась Лизи, о которой Марика до сих пор ровным счетом ничего не знала. Почему так дистанцировалась, даже обиделась? На что?
Да, чужая душа — потемки.
Какое-то время над речкой висела тишина. Люди молчали; сопел кот. Медленно меняли положение пробивающиеся сквозь густые ветви лучи.
— У меня сейчас занятие, я скоро пойду.
Марика вздохнула и постаралась сделать это неслышно; одной оставаться не хотелось. Уже не так много времени осталось, провести бы его не в одиночку. Разделить с кем-то радость, поделиться мыслями, даже просто помолчать.
Она ответит: «Да, конечно. Я понимаю», — ответит, потому что так нужно, а не потому что хочется. Постарается не грустить, погладит кота, найдет стоянку, поговорит с Лао. Все как обычно.
— А знаете, — вдруг произнес Майкл и повернулся к ней. В зубах он держал травинку. — Пойдемте со мной. Посидите тихо, послушаете. Может быть, вам будет интересно?
— А мне можно? — оживилась Марика. — Я не буду мешать? Все-таки там люди занимаются давно, привыкли, наверное, делать это без свидетелей.
— Вы не помешаете. Просто послушаете. Тема будет интересной, может, что-то почерпнете.
— Да я только за!
Грусть тут же трансформировалась в радость, в трепетное предвкушение чего-то интересного, завораживающего.
— Когда идти, сейчас? — Она стряхнула с пальцев песок; солнце скрылось за деревьями, над речкой пополз белесый, прозрачный, как тюль, туман. — Я готова.
— Тогда лучше тронемся сейчас, чтобы не опоздать. И вы помните, что в горах холодно?
Майкл легко поднялся с земли и протянул ей теплую ладонь.
Скрипнули под подошвами камушки; недовольно зевнул и посмотрел на неугомонных людей, которые опять куда-то собрались, прищуренными глазами проснувшийся Арви.
* * *
— Итак, существует два вида сознания: обычное и измененное. Как вы думаете, в каком вы пребываете большую часть времени? Когда занимаетесь делами, ходите по улицам, общаетесь, строите планы?
— В обычном?
Агнес сидела на бревне, спрятав руки в карманы белой спортивной курточки; Марика наблюдала за ней с любопытством. Том — понятно — фрик, ботаник, человек не от мира сего, с застывшим в темных глазах выражением вечного полета. Но Агнес? Что привлекло молодую девчонку на Магию? Зачем ей поиск Знания? Верткая, симпатичная — не страшненькая, но и не красавица, — коротко стриженная, любопытная — зачем ей это? Попроще, чем Том, не такая умная, но и не глупа — почему-то так казалось.
Майкл, сидя на бревне справа от них, выглядел настоящим учителем. Не седобородым старцем, не занудным консервативным педантом, не скучным ментором, но учителем. Распространялась вокруг него мягкая сила — кокон, смешавший в себе тайну и мудрость. В его душу, как в колодец, хотелось заглянуть: что же там, на дне, какие секреты?
А этот плавный, тихий, спокойный голос, как она уже заметила раньше, хотелось слушать часами. Местами ровный, местами вкрадчивый, но неизменно мягкий и завораживающий.
Марике вспомнилось, как она наткнулась на Морэна в первый же день, у костра с сосисками. Как поругалась с ним тогда же. Каким обманчивым может быть первое впечатление.
— Давайте подумаем о том, что же такое измененное сознание. Что им может называться?
В диалог вступил Том, тряхнул длинной челкой и сбивчиво, будто стараясь изложить выбивающиеся в узкую дырку по трое мысли, заговорил:
— Вот когда я перестаю думать, знаете, просто перестаю и оказываюсь в настоящем моменте, внутри меня будто открываются дополнительные уши и глаза. Я очень тонко вижу и чувствую происходящее вокруг, наблюдаю за ним вблизи и будто издалека. Это оно?
Майкл чуть наклонил голову и улыбнулся.
— То, о чем ты говоришь, называется расширенным восприятием. Но является ли оно частью обычного сознания или же измененного? Давайте вместо того, чтобы сразу делать выводы, выполним одну практику. Итак, задание номер один: отыщите для себя удобное положение и погрузитесь в состояние полного покоя. Ни мыслей, ни чувств, ни колебаний, ни движения. Полный покой. Вы — слившаяся в гармонии со Вселенной форма энергии, сбалансированная, идеальная, завершенная…
Они сидели, закрыв глаза, посреди заснеженной поляны и воображали себя тем, о чем просил Учитель. И Марика тоже воображала. Несмотря на то, что ей говорили просто слушать, не примерять на себя, в тени соснового ствола, на маленьком пеньке, она тоже воображала себя гармоничной частью Вселенной и в тайне, краешком сознания, надеялась, что Майкл не увидит и не заворчит.
Баланс, тишина, покой. Является ли подобная форма сознания измененной? Казалось, что да. Ведь обычно не так.
— А теперь, — раздался спокойный приказ, — сохраняя состояние полной гармонии, почувствуйте себя готовым решать проблемы, задачи, справляться со всем, что встанет на пути. Почувствуйте гармонию и решимость. Вы можете, сохраняя баланс, справиться с любым препятствием, возникнет оно ожидаемо или неожиданно. Почувствуйте, что, не теряя баланса, вы ко всему готовы. Ничего не предпринимая, просто внутренне готовы.
Глаза учеников не открывались, их лица были расслабленны и спокойны.
Марика пыталась одновременно наблюдать и впитывать. Зачем такая практика? Что именно она дает? Любопытство ширилось и росло.
Прошла еще минута.
— А теперь из состояния пассивной готовности вы переходите в состояние полной готовности справиться со всем, с чем вам предстоит справиться. Легко, гармонично, сохранив покой внутри, вы чувствуете себя полными сил и умения свободно и легко, не напрягаясь, существовать в физическом мире, комфортно взаимодействовать с ним, правильно реагировать на сложившиеся ситуации, легко принимать верные решения. Вы — человек, связанный с тонким миром, но живущий здесь, в физическом. Вы сохраняете умение чувствовать оба мира, вы умеете действовать, не теряя баланс. Вы ощущаете, что готовы ко всему. Готовы, не колеблясь и сохраняя равновесие, действовать при любой необходимости.
Майкл дал ученикам еще немного времени, после чего произнес:
— А сейчас мягко и плавно возвращаемся сюда, на поляну, в физическое тело, чтобы завершить занятие.
Агнес протяжно выдохнула, Том, прежде чем открыть глаза, едва заметно тряхнул головой. А Марика, как мелкий суетный магазинный воришка прячет конфеты в карман, рассовала услышанное по разным уголкам памяти — сохранит и подумает позже, когда будет минутка.
— Сейчас, — между тем говорил Майкл, — мы делали практику, название которой я скажу вам позже, и пребывали в одном из состояний сознания. Вашей задачей будет определить, являлось ли в течение нее ваше сознание измененным. Кажется, что вопрос простой, но это не так. Не торопитесь, хорошенько подумайте. Ответ я хочу услышать послезавтра… На сегодня это все.
Зашуршали куртки, заскрипели по снегу подошвы.
Дождавшись, когда уйдут ученики, Марика поднялась с пенька, размяла затекшие озябшие ноги, вышла из тени и улыбнулась.
— Мне было очень интересно, правда. Хоть я и не все поняла.
— Они тоже пока не все понимают, это нормально.
Майкл посмотрел на нее тепло, и сразу же показалось, что вокруг праздник. Новый год. Не хватает только звездочек и гирлянд, а настроение праздничное. Марика выдохнула облачко пара и улыбнулась шире.
Ей совсем не хотелось уходить.
— А знаете, я забыла вам кое-что показать.
Сердце заколотилось с волнением.
— Что?
— У меня на карте появились новые значки.
— Правда?
— Да, хотите посмотреть?
Она заманивала его, как влюбленная первокурсница молодого преподавателя в пустую аудиторию. Не могла сдержаться, хотела, чтобы он взял за руку и пошел следом. Еще хоть полчаса вместе, хоть чуть-чуть, ведь так тепло на душе.
— Хочу. Конечно.
Зная, что делает, он взял невидимую руку. Согласился.
Марика едва не зажмурилась от удовольствия.
