Глава 10
Как можно не любить утро, когда город еще не проснулся, улицы укутаны мягким оранжевым светом, в воздухе свежо и так отчаянно приятно, щекоча легкие мятными искорками, пахнет травой, влажной землей, росой на листьях и смесью растущих на обочине цветов?
Ухоженные дома, подстриженные лужайки, облака, бегущие по небу за кронами шелестящих деревьев, над плоскими и треугольными крышами; этим утром Ани впервые решилась выйти на пробежку и теперь вовсю наслаждалась ей. Новыми, пружинистыми и мягкими кроссовками, шуршащей тканью легкой спортивной курточки, хлопающим по спине хвостом и ощущением бодрости во всем теле.
В недрах памяти нового плеера не хранилось записанной музыки, но зато в опциях нашелся щедрый выбор радиостанций, и теперь в наушниках звучал то голос ведущего, то приятная, поднимающая настроение, музыка.
Отличное утро, просто отличное. Конечно, бегать бы лучше не вокруг квартала — не вдоль чужих заборов и домов, но все и так хорошо. В кармане лежит ключ от дома, когда-нибудь найдется и стадион, а пока нужно смотреть по сторонам, чтобы вычислить, где находится ближайший супермаркет — вчера она вычитала прекрасный рецепт булочек с корицей «бон-бон» и страстно желала воплотить его на кухне.
Своей кухне.
Да, Ани потихоньку начала считать ее своей, надо же… Не свой дом, но кухня уже своя; жизнь — странная штука.
Медленная песня в наушниках сменилась ритмичной, и Ани побежала быстрее — квартал длинный, потом можно будет свернуть налево, затем еще раз налево, а при последнем повороте она как раз должна будет вернуться на Пайнтон авеню. По расстоянию — самое оно для пробежки.
Мысли в голове, встряхиваемые движущимися конечностями, то и дело сменяли одна другую. То она думала о странном сне, который видела уже в третий раз — каждую ночь один и тот же, — в котором сидела на холодных камнях в разрушенном здании с винтовкой в руках и боялась выйти наружу, то переключалась на Дэйна. Какой же он, все-таки, милашка. Нет, серьезный, заботливый, внутри строгий, наверное, но такой шутник. Наверное, она действительно могла поддаться на его уговоры о встрече и взять на следующий день такси. Могла оценить наличие чувства юмора, «купиться» на его очаровательную улыбку. Большой, смелый, но мягкий, даже уязвимый внутри, всегда прячется за шутками. Но никогда не забывает главного и не упускает мелочей — вчера, вот, дал денег, и теперь она может сходить в магазин, купить продуктов и порадовать его булочками — сделать в ответ хоть что-то приятное. Может, когда они узнают друг друга лучше, действительно окажется, что он подошел к ней не зря? Ведь они на самом деле неплохо уживались вместе. Совсем даже неплохо. Иногда приятно…
Она потихоньку начала привыкать и к Барту — к псу, который иногда казался ей более знакомым, нежели все остальное. Тот не кидался к ней по утрам с радостным лаем, как делал это всякий раз, стоило Дэйну утром показаться из спальни, не облизывал ладони, не подставлял для поглаживания пузо, но и не рычал.
Косился иногда, как ей чудилось, с подозрением, но еду принимал и даже позволял выводить себя на прогулку в сад. Понимал, когда надо идти домой, внимательно слушал ее голос, даже о чем-то думал — о своем, собачьем. Хороший пес…Никак не уходило ощущение, что она видела его раньше.
А про странный сон надо бы рассказать доктору…
Едва Ани вспомнила про свои вчерашние вопросы и подозрения, про то, что сегодня Стивен принесет диплом, как радость сменилась смущением — зачем она спросила? Помогает ведь? Выписывает нужные лекарства, заботится, следит.
Ладно, что ни делается, все к лучшему…
Смущение, однако, забылось быстро, и все потому, что в поле зрения в конце улицы попал магазин — небольшой, но так и зовущий внутрь, супермаркет. Отлично! Вот сюда она сегодня и направится, как только вернется домой, переоденется, примет душ и составит список нужных продуктов. Еще раз спасибо Дэйну, что дал денег.
Ани снизила темп, выровняла дыхание, вытерла со лба испарину.
Найти бы однажды способ отдать. Пусть он, судя по убранству дома, и богат — она не останется в долгу. Хоть и не помнит свой характер, но не привыкла быть должной, это точно.
Странная, тщедушная и крайне подвижная бабка, выгуливающая мизерную собачку, встретилась ей на обратном пути, на противоположной стороне улицы, уже на самом подходе к особняку.
Ани не стала бы тормозить и вытаскивать из ушей наушники-капельки, если бы кудрявая женщина не замахала руками.
— Вот видите! Я знала, что вы помиритесь. Знала. Я — мисс Летти. — Старушка бодро подбежала к Ани и затрясла той ладонь. — А то, сколько он мог жить один? Ну, сколько? А когда увидела, что вы спите в той машине, а после он начал про вас спрашивать — сразу поняла — вы просто поругались! А теперь живете вместе, ну не молодцы ли?
Ани-Ра опешила. Хотела, было, отступить, выдернуть руку из сухих, но цепких пальцев незнакомки, но подобный жест выглядел бы грубо — пришлось вместо этого улыбнуться. Выдавить что-то непонятное, мол, да, живем вместе, ладим…
О какой машине речь? Ани спала в какой-то машине? Зачем, спрашивается, помоги Создатель? Или бабка попросту сумасшедшая?
— И этот цвет волос идет вам куда больше! А то темный — девочка моя — не надо вам темный!
Ани часто и быстро закивала, не удержалась, вытянула собственную ладонь из старушечьих пальцев, пробормотала извинения, сказала, что должна идти — торопится, мол.
Требовательно тявкнула собачка; старушка посмотрела на нее, поправила сползшие с носа очки и вновь подняла глаза на Ани.
— Вы заходите, если хотите — я ваша соседка, вот, через дом живу. Всех на улице знаю, поболтаем…
— Конечно.
— И не спите больше в машине — гоните его самого из дома в шею, если напортачит! А то мужики, они такие, я-то знаю…
Домой Ани-Ра вернулась в полном замешательстве и с новым приступом головной боли.
— Старая маразматичка. — Именно этим словосочетанием одарил кудрявую старушку Дэйн. — Она из ума выжила. Ходит по улице, кому что рассказывает, ей общения не хватает.
Ани стало жаль мисс Летти — да, наверное, маразматичка, но зато милая, разговорчивая, приятная женщина. Жаль только, бредит. Потому что никогда Ани не ночевала в машине, никогда не красила волосы в темный цвет и никогда бы не позволила мужчине выставить себя из дома. Тем более, они с Дэйном познакомились совсем недавно…
— А у меня что, были темные волосы?
— Когда?
На нее смотрели удивленные, серовато-голубые глаза — наивные, искренние и безоблачные. Такие не могут врать, так?
— Я видел тебя только с такими, как сейчас — соломенными.
— А она сказала, у меня были темные волосы…
— Говорю же, бредит.
Спустя двадцать минут, сообщив, что идет вести занятия и будет отсутствовать до вечера, Дэйн покинул особняк. Барта он забрал с собой.
* * *
Он два часа кряду просматривал отчеты о трех предыдущих днях: статистику потерь среди солдат, количество оставшихся на складе юнитов, информацию о новом поступлении оружия, планировал его раздачу, собрание с командующими отрядов, готовил перепланировку стратегических наступлений. Эти вредные повстанцы крайне быстро учились — кто-то их вдохновил. Интересно, кто? Пришлось на всякий случай отправить десятерых лучших бойцов к порталу, установить на подходе к нему кордон — упаси Создатель, если тот все еще работает. Вдруг Дрейк ошибся, и со дня на день наружу выйдет очередная недовольная жизнью цаца, которая прямым шагом направится прямо к дому Эльконто?
А потом пикнул телефон. И на экране высветилось сообщение:
«Я пеку булочки J»
Рабочие мысли, будто вороны, вспугнутые выстрелом, тут же захлопали крыльями и разлетелись в стороны.
Дэйн оттолкнулся ногами и отъехал от широкого настенного экрана и от заваленного отчетами пульта. Долго смотрел на буквы, вчитывался в простые слова, переводил взгляд на номер — новый номер Ани, который она с особой тщательностью выбрала из сотни конвертов в магазине — и вновь возвращался к смс.
Ему никто никогда таких прежде не присылал, и на короткое мгновенье, всего лишь на секунду, Эльконто будто раздвоился, почувствовал себя не одиноким главнокомандующим Уровня: Война, а сытым, довольным существованием и удавшейся личной жизнью семьянином. Он на работе, вторая половина печет дома булочки…
Идиллия.
Нет, бред, быть такого не может. Ани не его вторая половина — она сумасшедшая баба, которая пришла лишь за тем, чтобы отомстить, а булочки… булочки, это издержки производства из создавшейся после ситуации.
Но, тот самый хитрый довольный жизнью Эльконто-двойник облизнулся, и Дэйн-оригинал был вынужден признать, что булочки — это хорошо, это вкусно, и уж точно не лишний атрибут хорошего вечера.
Блин, о чем он думает?
Все, телефон на стол, нужно вернуться к работе.
Экран, отложенного в сторону мобильного, погас, вновь зашуршали бумаги.
Наступление повстанцев на город нужно пресечь в восточном и западном районах, потому что путь через разбитый город — самый быстрый путь к нерабочему, о чем они, понятное дело, не знают, порталу. А как хотят наружу, просто ломятся…
Правильно говорил Дрейк — мотиватор — великая вещь.
Широкий экран после нажатия нескольких клавиш на пульте выдал северо-западный регион Уровня. Сегодня в этой области появились сразу четыре новичка. Интересно, как у них дела?
Дэйн внезапно поймал себя на попытавшейся ускользнуть мысли, что никогда ранее не думал о повстанцах, как о людях — до этого момента лишь как о рабочем материале системы. Они станут людьми позже, когда проснутся, а пока…
Теперь же он смотрел на крохотные, красноватые, медленно перемещающиеся по карте огоньки и не мог сдержать любопытства. Наклонился вперед, запросил не трехмерный слой, а фотографический — на карте вместо точек появились бредущие по дороге люди — и всмотрелся в лица.
Двое оказались совсем молодыми парнями, одна — немолодой женщиной и еще один — хромым угрюмым мужиком.
Вспыхнуло раздражение.
Чего им не сиделось дома, чего не жилось нормально? Зачем нужно было морально докатываться до «Войны», загонять себя в ловушку, терять веру во что-то важное? Теперь идите, да, идите… Ищите оружие, пытайтесь выбраться наружу, страдайте от голода, теряйте друзей, учитесь жить заново — не жить даже, выживать. Чтобы проснуться однажды новыми, свежими, повзрослевшими, способными принять нужные решения и способными нести ответственность за них.
Дэйн, — одернул он себя мысленно, — уймись, они всего лишь повстанцы. Просто повстанцы.
Точно — «просто повстанцы».
А это ничего, что один из них теперь печет в его доме булочки?
* * *
Штаб он покинул в половине восьмого вечера. К этому моменту успел выполнить большинство из намеченных дел: накидал новые схемы атак для солдат, пообщался с управляющими стратегическим центром, сообщил заместителю Грину, что завтра тот может взять выходной и даже перекинулся парой слов со Стивом о бабке Летти. Тот в ответ на рассказ лишь пожал плечами.
— Брать ее в оборот не имеет смысла. Куда проще убедить Ани, что твоя соседка сумасшедшая.
В общем, подтвердил мысли самого Дэйна, чем принес последнему немалое облегчение. Не хотелось «тереть» Летти с помощью Халка память — женщина старая, пусть живет, как живет, а риск — он всегда, когда нагорожена куча вранья, существует. Ничего, прорвутся.
Нордейл, как бывало всякий раз при выходе из портала, встретил полным отсутствием спертого воздуха, гари и дыма, яркими красками и зеленой, а не вечно жухлой и сухой, травой — приятный глазу контраст.
Дэйн вывел с парковки машину, сообщил лежащему на заднем сидении Барту о том, что скоро они будут ужинать, и сосредоточился на вождении.
Приятная машина… Такая модель могла бы выглядеть хорошо и в красном, но в белом, все-таки, лучше.
Пес негромко гавкнул; Эльконто обернулся, увидел мотающийся из стороны в сторону хвост и подбодрил питомца:
— Я знаю, что ты устал. Скоро. Уже едем домой.
* * *
Как раз в тот момент, пока Дэйн наслаждался ездой по трассе, отряд специального назначения, состоящий из восьми человек, проводил генеральную репетицию намеченного на завтрашнее утро действа. Примерялись заказанные специально для этого случая синие штаны с широким поясом, из динамиков, выставленного на стриженый газон Аарона Канна музыкального проигрывателя, лилась протяжная, с непривычной гармонией, музыка — Арейская. Именно она чаще всего использовалась для проведения практик по рукопашной, в стиле Сэн-Бо, борьбе.
— Так, хорошо! — Динамично хлопал в ладоши, подбадривая неторопливо и синхронно двигающуюся на лужайке босую группу Аарон. — Теперь правая нога на шаг в сторону, медленно-медленно, левая рука уходит вбок, четвертый и мизинец согнуты, большой палец прижат к ладони… Теперь полуприсели в коленях, развернули туловище…
Семь обнаженных торсов одновременно развернулись на сто восемьдесят градусов. Несмотря на тяжесть оттачивания техники синхронных движений, никто из присутствующих не роптал — шоу того стоило.
— Дэлл, чуть сильнее доверни. Вот! Теперь все смотрятся одинаково… Порадуем нашего учителя.
Улыбки на лицах проступили более отчетливо. Да, с рассветом лже-группа учеников по борьбе Сэн-Бо собиралась поприветствовать мастера Дэйна в его собственном саду. А как же? Ведь нужно выразить дань уважения за обучение…
Канн, в который раз вообразив эту картину, едва сдержал рвущийся наружу хохот. А затем предложил:
— А, может, после сменим музыку и просто потанцуем? Типа, под ту музыку, которую Бернарда привозила — где бабки поют?
— Под Бурятовских бабушек?
— Бурьяновских…
— Неважно.
Все согласно кивнули; приостановившийся Халк ухмыльнулся:
— Если к этому моменту он не прогонит нас с лужайки кайлом…
— Или винтовкой…
— Или еще чем.
— Зато мы успеем полюбоваться на его рожу.
Стив поправил сползающие с живота штаны, потуже затянул пояс и проворочал:
— И, конечно же, он подумает, что это все моих рук дело.
— Подумаешь, делов-то…
— Ага, я все время за всех отдуваюсь.
— Ладно-ладно, — миролюбиво согласился Халк. — Вали все на меня, пусть приходит — я угощу его пивом.
— Так, — призвал внимание группы Канн, — давайте попробуем еще раз, если все пройдет гладко, то по домам. И встречаемся у него в саду в семь утра. Рен, не забудь магнитофон.
Киллер кивнул.
* * *
Когда на ужин Ани выставила перед ним на стол тарелку с прекрасно прожаренным стейком и овощами, Дэйн обрадовался. Когда она принесла к дивану, на котором он сидел перед телевизором, на подносе гору теплых, покрытых мягкой карамелью, соусом и орехами булочек «бон-бон», воспарил от счастья. Когда добавила к этому открытую бутылку его любимой шипучки, попросту растаял от блаженства. А вот когда села рядом на диван, откуда-то достала бумагу и ручку и ласково улыбнулась, впервые заподозрил неладное.
— Что? Собираешься записывать, сколько штук я съем? Так я сразу говорю — много!
— Кушай, мне не жалко. Зря пекла что ли?
Ани весело рассмеялась, поправила выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо, поджала под себя одну босую ногу.
Он заметил — она пока так и не воспользовалась косметикой. Не помнила, как ее наносить или не хотела представать перед ним в «смущающем» виде? Боялась спровоцировать что-то ненужное в отношениях? И одевалась очень просто — штаны-футболки, шорты-майки… И ни одной юбки или обтягивающей блузки — почему? Не то, что бы Дэйн разочаровывался, просто любопытствовал, ведь сказал — не тронет, значит, не тронет. Или же причина заключалась в чем-то ином, ему неизвестном?
И откуда у нее лист и ручка — не из его ли кабинета?
Он не стал напрягаться — все равно ничего важного дома не хранил, вместо этого вонзил зубы в нежную пышную мякоть выпечки, восторженно замычал от запаха корицы и с удовольствием облизнул налипший на губы сладкий соус.
— М-м-м! Фкуфнота-то какая! Обалдеть!
Она смотрела на него почти с нежностью. Старалась.
— Мне можешь не оставлять, я отложила себе парочку, подозревала, что тебе понравится и поднос быстро опустеет.
— Хитрюля ты!
— А то!
— Так что у тебя там, на бумаге?
Дэйн быстро покончил с первой булочкой, смачно причмокнул и потянулся за второй — откусил сразу половину, запил газировкой и блаженно прикрыл глаза.
— Я, вот, хотела тебя кое о чем попросить…
— М-м-м?
— Я пытаюсь вспомнить, кто я есть, но мне нужна в этом помощь.
— И какого рода?
Эльконто не стал волноваться — видел, она пока ничего не вспомнила, а если так, все спокойно.
— Я тут составила список… Ты мог бы купить мне журнал мод? Я бы хотела посмотреть, не всколыхнется ли у меня чего при виде одежды? Может, я была модельером?
— У всех женщин при виде нее чего-то колышется. Гарантированно.
Ани не стала спорить, лишь улыбнулась.
— Я бы и сама купила, но пока не знаю где — нашла только продуктовый супермаркет.
— Без проблем, куплю. — У него при озвучивании первой просьбы даже отлегло на сердце. Журнал, надо же, делов-то. — Что там дальше?
— Э-э-э… дальше у меня листы с бухгалтерскими отчетами. Можешь где-нибудь достать парочку?
— Это зачем?
— Чтобы я посмотрела на цифры и операции приходов и расходов. Может, покажутся мне знакомыми?
— Думаешь, могла быть бухгалтером?
— Не знаю.
— Ладно, достану.
— Еще мне нужны ножницы и парик… Или кукла. Хочу посмотреть, не была ли я парикмахером.
— Куплю куклу, лишь бы не на моей косичке…
Третья булка показалась ему не менее вкусной, чем первая и вторая; эта женщина однозначно умела готовить.
— А, мофет, ты была поваром? Ну, такие булофки! Пальфы объижешь…
— Не-е-е! Я уже подумала об этом. Готовка меня расслабляет и настраивает на хороший лад, но это точно не дело моей жизни.
— Тогда какое?
— Ну, я тут думала… Я не могу проверить, была ли я, например, банкиром или психологом, но еще несколько профессий проверить могу.
— Валяй.
— Чтобы узнать, не была ли я архитектором, мне нужно посмотреть на чертежи зданий. Достанешь?
— Непросто, но достану.
— И кусок ткани с иглами — может, я шила?
Следующее «угу» вышло совсем невнятным, так как в этот момент Дэйн запивал «бон-бон» шипучкой.
— И еще альбом с красками — проверю, умею ли рисовать.
— Хорошо.
— А дальше меня нужно будет кое-куда свозить. В ресторан, чтобы я посмотрела на официантов. А вдруг? Завести в какое-нибудь турагенство, чтобы я поняла — мое или нет? В музыкальный магазин — взглянуть на инструменты. И выгулять по парку — хочу посмотреть, не разбираюсь ли случайно в цветах.
— Думаешь, могла быть садовником?
— Да кто ж меня знает. — Худенькие плечи передернулись, и Дэйн подумал, что ей самой не помешало бы съесть пару сладких и липких «бон-бонов» — прибавить пару сантиметров на бедрах.
— Еще бы в фотостудию заехать, чтобы я посмотрела на аппаратуру.
— Понял. Это все?
Развалившийся у ног Эльконто Барт слушал человеческую речь, прикрыв веки; лохматые уши изредка подрагивали — он уже умял свою порцию собачьих лакомств и теперь откровенно наслаждался ленью и мягким ворсом ковра. Не пес, а весь в хозяина — увалень.
— Ну-у-у… есть еще кое-что… Но тут нужна твоя помощь. Совсем… помощь.
Ани-Ра замялась и даже покраснела.
— Э-э-э… я не буду проверять, не работала ли ты путаной и как хорошо…
— Фу, на тебя! Я же не об этом!
— А о чем?
— Ты… потанцуешь со мной? Один танец? Может, я была танцовщицей?
— Но я точно не был! Поэтому, какой тебе от меня прок?
— Вдруг тело что-то вспомнит? Какие-то движения?
— А в одиночку?
— Ну, пожалуйста!
Она глазела на него с такой наивностью и умилением, что он сдался.
— Хорошо. Один танец. Но я из танцоров, кому мешают не только яйца, но и все остальное. У меня как будто три ноги и отсутствует контроль баланса тела. Я отдавлю тебе все ноги.
Ани не удержалась и рассмеялась; Дэйн притворно нахмурился:
— Это все?
— Нет, еще одно…
— Что?
— Ты… прыгнешь со мной с парашютом?
— Что??? Нет!
— Ну, вдруг я была спортсменкой…
— Нет!
— Ну, пожалуйста-а-а! Вдруг у меня проснется память из-за адреналина или что-то покажется знакомым?…
— В третий раз повторяю — нет!
Соседка по дивану по-девчачьи надула губы и вздохнула — совсем, как ему показалось, не обиженно.
* * *
«…Алина долго не могла решиться на этот шаг — почти три месяца. А эта скидка, черт бы ее подрал, превратила ее сестру в настоящего нытика.
— Алька… ну, займи денег? Ведь у тебя есть? Тебе еще долго копить, а мне осталось всего чуть-чуть…
Машка и раньше постоянно канючила — мол, жалко тебе, для единственной сестры-то? Жалко? Да нет, не жалко, наверное, но ведь и Алина собирала в заветную баночку каждую монетку, откладывала каждый, потом и упорным трудом заработанный, медяк, а теперь все взять и вот так отдать? За час? Всего лишь за час — жалкий, короткий или самый лучший час?
И ведь не для чужого человека… Для сестры.
Она решилась тогда, когда до окончания действия скидки остались одни сутки — последние двадцать четыре часа. Ушла с работы пораньше, приехала домой и даже не пошла в душ. Как была в провонявшей жареной рыбой одежде, так и отправилась прямиком в спальню. Стянула с полки заветную банку, села на кровать и долго, поджимая губы, гладила прохладную гладкую поверхность пальцем. Господь, ей ведь не жалко? Нет в ее душе такого греха? Да, монетки такие красивые на вид, такие маленькие, чудесные и лежат плотными рядами, но ей ведь не жалко? Машка поделится потом впечатлениями, и они разделят эту радость на двоих. А потом еще долгие годы будут смаковать ее, вспоминая каждый момент, каждую минуту прожитого сестрой счастья.
Эх, Машка… Не понизь тебя в должности и не случись этой скидки, не видать бы тебе денег. А так…
Так пусть будет подарок.
Алина в последний раз погладила стеклянную поверхность, не стала отвинчивать крышку, чтобы еще хотя бы разок подержать на ладони горсть меди и серебра, а просто нашла пакет и замотала в него копилку. Жди сестра — она едет. Пусть будет тебе Счастье…»
В этот раз Дэйн не стал дожидаться, пока она смущенно попросит его продолжить — просто зашел в комнату, сел в кресло, раскрыл книгу и принялся читать.
Ему нравилось наблюдать за слушающей Ани: стоило словам зазвучать, щека сразу же подпиралась ладошкой, взгляд устремлялся вдаль, а разум принимался бродить по незнакомым местам, жить в них, чувствовать, переживать. Ани-Ра оказалась не просто хорошей — идеальной слушательницей. И перебила она к этому моменту только один раз, когда он дошел до слова «сестра».
— Это кто такая? Еще одна родственница?
Про «маму» он уже объяснил — рассказал, что в описанном мире рождаются, стареют и умирают люди. Каждая женщина, родившая ребенка, называется «мама», а ее ребенок, в зависимости от пола, зовется «сыном» или «дочкой». Беспокойная и пытливая Ани тут же спросила: «А рождается тот же ребенок? Тот же, который умер?»
Нет, ответил он, другой, и она надолго замолчала. Куда девается «тот» он пояснять не стал — сам не знал.
— «Сестра» — это девочка, родившаяся от той же мамы. То есть, если бы твоя мама родила еще одну дочку, кроме тебя, то она бы стала тебе сестрой.
Ани-Ра кивнула. Затем задумчиво добавила:
— Маму я бы, наверное, хотела. А вот сестру…
Дэйн несколько секунд смотрел на нее, затем уткнулся взглядом в книгу и перелистнул страницу.
«— Это мне? Правда, мне? — В сотый раз вопрошала Машка, глядя на банку выпуклыми, блестящими от радости, глазами. — Аленька, я отдам, когда-нибудь отдам. Обещаю, отдам!
Нет, наверное, не отдаст.
— Ты только поделись. Расскажи, как это было, ладно?
Пусть кому-то будет радостно, пусть будет хорошо, и, может, это когда-нибудь, где-нибудь зачтется — там, на небе. А, может, и нет — Господь решит.
Свернутый в мятый шуршащий комок, пустой пакет из-под сокровищницы отправился в карман куртки. Банку она не стала забирать — та как-то вмиг потеряла ценность, стала „не своей“. Она найдет другую — новую банку, красивую. Может, не банку даже, а коробку из-под дорогого чая или пластиковый бокс из-под печенья с выдавленными на крышке цветами, и тогда начнет собирать вновь. По одной, по две, иногда по три медяшки, иногда по полсеребрушки.
Ночь на выходе из подъезда встретила Алину хрустом тонкого льда застывших луж, холодным сквозняком и грустью оттого, что денег не осталось даже на проезд домой.
Что ж, не в первой… Придется пешком»
— А ты бы дал, Дэйн? Дал ей денег?
— Не знаю.
Он задумывался об этом и раньше, когда читал этот рассказ впервые. Заслужил ли подарок тот, кто к нему не готов, кто не сумеет его удержать? Стоит ли поощрять человека деньгами, не им самим заработанными?
— Слушай дальше, там сама решишь.
И взгляд зеленоватых глаз Ани вновь растворился где-то в глубине строчек, рассказывающих о чужом мире.
«…- Как ты могла так бездарно все профукать? Как!? Так по-дурацки… Я ведь не за этим давала!
Она нашла ее не дома с бутылкой шампанского, не на работе среди улыбающихся коллег, не в кафе среди разноцветных шаров, а в парке, сидящей на одинокой скамейке у покрытого рябью холодного пруда — всю в слезах, в потеках туши, с красными опухшими глазами.
— Ты, что же, вообще ничего не почувствовала? Ни секунды восторга, ни радости, ни хорошего настроения? Как такое может быть?
Машка огрызалась, как обезумевший пес — отчаянно и зло:
— Ты не понимаешь! Всего час — всего какой-то засранский час, а я все ждала, что сейчас что-то вот-вот произойдет — что-то чудесное, сногсшибательное, замечательное! А еще помнила о том, что совсем скоро все закончится, понимаешь? Ни на секунду не могла забыть об этом, ни на миг! Знала, что вот, стрелки пошли, и, значит, скоро конец…
— А о хорошем ты думать не могла? По сторонам смотреть?
— Я смотрела!
Они орали друг на друга, как неродные.
— И что? Совсем ничего не произошло? Ты никого не увидела? С тобой никто не заговорил?
— Заговорил. А при чем здесь это?
Дура. Ее сестра полная и беспросветная дура; пряча написанное на лице негодование, Алина отвернулась и стала смотреть на воду — серую, ершистую, некрасивую. У берегов плавали веточки, листья, сдутый ветром мусор.
— Подходила какая-то бабка, просила показать дорогу… Парень спрашивал время… Мне звонил с работы Дэн, но зачем мне этот прыщавый, вечно смеющийся невпопад, Дэн, объясни? Зачем сейчас, в мой заветный час, когда времени так мало? Он, поди, потерял бумагу для ксерокса, а я помоги ему найти? Зачем я буду тратить время на такую ерунду!
А, может, бабка подходила вовсе не затем, чтобы ей показали дорогу, а для проверки? Так делают ангелы в фильмах — всегда притворяются обычными людьми, просят на первый взгляд обычные вещи — тестируют, смотрят, и лишь потом принимают решение, достоин человек большего или нет….
И действительно ли тому парню хотелось узнать время?
„Машка, почему же ты не обратила на него внимания? — Хотелось кричать одетой в тонкую синюю курточку продрогшей сестре. — Может, не время ему нужно было, может, он судьбой твоей был?“
Нет же, пропустила. Недостойно для чуда. А звонок с работы? Действительно ли Дэну нужна была пачка бумаги для ксерокса? Или же его, чтобы не отвлекаться самому, попросил позвонить Машкин начальник — вдруг ее хотели вновь повысить в должности?
„Дура ты. Дура. Дура“ — беспрестанно крутилось в мыслях. А новую куртку Алина теперь уже не купит до весны — не на что.
— Ты, что?… — Машка все прочитала по лицу. — Думаешь, раз дала мне денег, то можешь упрекать? Думаешь, я теперь задолжала тебе на всю жизнь? Мало того, что я разочаровалась по полной — заплатила ни за что, так еще и тебе с такой рожей стоять позволено?! Уходи отсюда, вали! Пошла вон!
Алина вздрогнула; ей хотелось немногого — услышать пару радостных слов, почувствовать щедро разбрызганные в воздухе эмоции, взглянуть в счастливые глаза, впитать такую редкую, для Машкиного лица, улыбку…
А получилось совсем не так, получилось паршиво.
Она не стала пытаться никого успокоить, не стала сыпать гадостями и выплескивать на родного, пусть и злого в этот момент, человека горечь. Просто сунула руки в карман, втянула голову в плечи и зашагала по сырой от начавшегося дождя траве прочь.
Машка хотела счастья. Алина хотела унести от него в зажатой ладошке отголосок.
Но несчастными в итоге сделались они обе.
* * *
Может, чтобы почувствовать купленное счастье, нужно обладать особыми качествами? Уметь услышать его, увидеть в малом, почувствовать?…»
— Вот так я и думала, что не надо было Алине давать денег! Вот, как знала!
— Так, милочка, если будешь так бурно выражать эмоции, то не заснешь этой ночью.
— Засну!
— Лучше отложить продолжение до завтра.
— Не-е-е! — Знакомое лицо исказило капризное выражение. — Ну, еще чуть-чуть!
— Завтра. — С непреклонным видом отрезал Эльконто и захлопнул книгу. Затем поднялся с кресла, вытянул вперед руки, разминая их, и покачался на стопах. — Ты таблетки выпила?
— Выпила.
— Все?
— Все.
— Тогда спи.
— Но я пока не хочу.
— Зато я хочу.
Он погасил ночник, направился к выходу, но прежде чем успел переступить порог, услышал:
— А ты прыгнешь со мной с парашютом?
Вот ведь неугомонная!
Хмыкнул, покачал головой и запер за собой дверь спальни, так и не ответив.
