Глава тридцать третья
Вот что произошло в ночь катастрофы, когда две машины столкнулись. Когда вагонетка «американских горок» со скрежетом рухнула вниз. Когда сахарная вата была почти готова и осталось всего лишь несколько волокон, которые намотаются на палочку после того, как я вам все расскажу.
Вот что случилось в ту ночь, когда умер Боб Салливан.
Шарлотта мне солгала. Я знаю почему, но это не важно. После расставания с Бобом она не могла пойти домой и смириться со своей болью. Ей никак не давали покоя слова. «Да пошла ты». В голове крепко засело подозрение, что именно он изнасиловал ее дочь. Без меня здесь не обошлось, но давайте не забывать и о последствиях шока, наступающего в тот момент, когда вы узнаете правду о своем любовнике. Когда «я люблю тебя» превращается в «да пошла ты», мозг, чтобы утолить боль, делает из бывшего возлюбленного самого гнусного злодея. Пилюля оказалась слишком горькой, и Шарлотта в тот вечер обнаружила, что никак не может ее проглотить.
Она не может утверждать, что не виновна. Как и я сам в случае с коробком спичек, Шарлотта прекрасно знала, что Том в поисках насильника Дженни потерял голову. Что он не спал и почти не ел. Что перестал делать приятные вещи и позабыл, что такое радость. Даже в общении с Лукасом и Дженни. Притворство и хитрость. Его нерешительные аплодисменты во время матча по лакроссу. Улыбки, которыми он приветствовал детей по утрам. Том пребывал в состоянии острого душевного расстройства.
Разработанный мной план его лечения в том и заключался, что если он преодолеет этот внутренний разлад, то родится к жизни новым человеком. Мужчиной, который мирится с существованием демонов, таящихся в его душе. Вот к чему сводится этот процесс. Вот она, та дорога, которая ведет к психологическому комфорту. Теперь, когда Шарлотта порвала с Бобом, по этой стезе предстояло пройти и ей. Но Шарлотте не давала покоя месть, и она решила ее осуществить.
После сеанса она вышла из моего кабинета и направилась домой. На тот момент Фрэн Салливан еще не садилась к ней в машину и не давала прослушать записи, поэтому Шарлотта не знала о том, что Боб невиновен. Она злилась на него и, что намного важнее, подозревала, что именно он изнасиловал Дженни. Она дождалась, когда дети легли спать, и все ему рассказала.
Я ушам своим не поверил. Боба Салливана, моего босса, с которым мы больше трех лет дружим семьями, подозревали в изнасиловании моей дочери! Вы, Алан, вложили мне в голову мысль о новом подозреваемом. Он вполне мог оказаться той причиной, по которой полиция не проявляла интереса к фотографии из школьного альбома. Я попытался выяснить что-нибудь у Парсонса, однако он ничего мне не ответил. Зато рассказала Шарлотта. О девушке, написавшей на Боба заявление много лет назад. Об отсутствии у него алиби, о том, что он лгал полиции. Но поверил я этому, только когда узнал, что Дженни вспомнила голос Боба. Я мог убить его в тот же вечер. Сел на кровать и представил себе, как расправлюсь с ним. Как возьму в гараже бейсбольную биту и проломлю ему череп.
Когда Дженни уснула, я вошел к ней в комнату. Взял ее телефон и прочитал переписку с тем солдатом, с которым она подружилась. Членом вашей группы, прошедшим в Ираке этот злосчастный курс лечения. И в этот момент увидел. Слова. «Думаю, это был он. Я слышу в голове его голос». Подобных текстовых сообщений за последние две недели накопилось несколько десятков. Мне никто ничего не сказал. Теперь я понимаю почему. Знали все, кроме меня, правда? Вы, Дженни, Парсонс, Шарлотта. Все до единого, но только не я.
Весь следующий день в душе Тома клокотала ярость. Больше он терпеть не мог.
Мне было известно, что в тот вечер у него была назначена встреча с клиентом в салоне по продаже «Ягуаров». Я поужинал с семьей. Съел стейк, картошку, зеленую фасоль. Проглотил все, но так и не насытился. Впервые после того, как мою дочь изнасиловали, во мне проснулся аппетит. Я сказал домочадцам, что должен поехать в салон и оформить кое-какие документы. Запечатлел на губах жены долгий поцелуй. Достаточно долгий, чтобы она удивилась. Затем поцеловал в макушки детей и с силой прижал их к себе. Потому как знал, что в последний раз вижу их вот так в нашем доме. Спустился вниз по лестнице, с совершенно ясной, как всегда, головой. Взял биту. Положил ее в машину. И поехал.
Тем вечером в путь отправился не только Том.
С Шоном Логаном я не виделся с тех пор, как он рассказал мне, что чувствует к Бобу Салливану. Как поверил, что Боб изнасиловал Дженни и как стал смотреть на него точно так же, как на своих врагов в Ираке. Боб был террористом, а Дженни Валансией, новобранцем, которого ему полагалось защищать. Его так удручало отсутствие прогресса в нашей работе. Мы застряли у той красной двери, а Шону обязательно нужно было знать, не он ли стал причиной смерти товарища, человека, вверенного его заботам. И ярость, вызванная этой пыткой, теперь была направлена на Боба Салливана.
Теперь я понимаю, что взял свой гнев и перенес его на другого человека, на иную ситуацию, которую было в моих силах воспроизвести. Я не сумел уберечь Валансию. Но защитить Дженни было в моих силах. Я почувствовал себя лучше. Помните, как на меня накатила волна любви к сыну благодаря моей внутренней силе, позволившей помочь Дженни? Вы дали мне это понять. Но из-за Салливана моя сила превратилась в пылающий костер. Эта мысль зрела в моей душе не один день. Внутри меня произошел взрыв. Я не ходил на занятия группы, потому что знал – вы прочтете все по моим глазам и попытаетесь меня остановить. Единственное, чего мне хотелось, это прекратить агонию, мою и Дженни. Так или иначе, но этому нужно было положить конец. Я зарядил пистолет. Написал жене записку и положил ее на самое дно шкафа в надежде, что она рано или поздно ее найдет. Лишь бы не в тот вечер. Весь день я следил и наблюдал за Бобом, пока не стемнело. Провел в ожидании много часов, не спуская глаз с автосалона.
Том остановил машину в нескольких кварталах от магазина.
Сердце бешено колотилось. Я думал, оно если и не лопнет, то, по крайней мере, выпрыгнет из грудной клетки. Дыхание было учащенным, воздух проникал в легкие, но я его совершенно не чувствовал. Я задыхался. Меня одолевали мысли. Давай, не тяни! Крики, плач. Образы моей девочки в том лесу. Картина Боба, трахающего на капоте юную девчушку. Все смешалось в одну кучу. Но я не двигался с места. В голове зазвучали голоса говоривших обо мне родителей. И сразу за ними, в унисон, слова жены. «Он этого не сделает. У него не хватит храбрости… Не каждому дано быть солдатом… Каждый из нас должен смириться с пределами своих возможностей…»
Шон увидел, как клиент уехал. Когда его автомобиль скрылся из виду, а габаритные огни угасли в ночи, он вышел из машины, снял пистолет с предохранителя и уверенно двинулся к автосалону.
Первое видение вспыхнуло в голове, когда ноги коснулись земли. Оно было четким, как белый день. Улица. Старик с трубкой. Трое ребят с мячом, неподвижно уставившихся на меня. Все вокруг замерло. Никто не двигался и никуда не бежал. Я видел их. И не только потому, что вы мне об этом читали. Я увидел и много другого, что было в тот день. На той улице с красной дверью. Я остановился и попытался стряхнуть с себя оцепенение. Посмотрел на залитый светом автосалон. Сначала я планировал устроить на него засаду. Но потом увидел, как можно попасть внутрь. Служебный вход был открыт. Вполне возможно, дверь забыл за собой закрыть какой-нибудь механик. Я сосредоточился на стоявшей передо мной задаче.
Шон вспомнил. Волнение, пистолет в руке, концентрация внимания на выполняемой миссии, намерение убить человека – мы не могли воссоздать подобные факторы во время наших сеансов. Но в тот момент, вспыхнув у него в голове, воспоминания вернули его к тому дню, к той боевой задаче.
Пока Шон двигался вперед, Том попытался тронуться с места. Включил скорость и выехал обратно на проезжую часть. Проехал еще квартал и опять остановился.
Ярость, которую я в тот момент ощутил в душе, не поддается никакому описанию. Слышать голоса родителей, отзывающихся обо мне пренебрежительно и называющих трусом, потому что я превратился в неподвижную статую. Я собирался убить человека! Думаю, что и трепет, и нерешительность в данном случае вполне оправданы. Я брошу детей на произвол судьбы. Лишу их средств к существованию. У них больше не будет отца. И ради чего? Дженни ведь все равно как была жертвой, так ею и останется. Если я убью негодяя, который над ней надругался, это все равно ничего не изменит. Воспоминания к ней не вернутся, а без них она не сможет полностью прийти в себя. Убийство Салливана не восстановит ее память. Потом я подумал о справедливом наказании, к которому стремился с такой одержимостью. Истории других жертв и то, как свершившееся правосудие помогло им полностью выздороветь. Если я остановлюсь, насильник так и не понесет наказания. Мы отняли у Дженни такую возможность. Я уставился на приборную доску и немного успокоился.
Пока Шон медленно, шаг за шагом, приближался к открытой двери, к нему сполохами молний продолжали возвращаться воспоминания.
Ощущение было такое, будто я схожу с ума. Мне никак не удавалось сосредоточиться на стоявшей передо мной задаче. Я вновь остановился и постарался стряхнуть с себя эти воспоминания, как надоедливых комаров. На этот раз у меня все получится. Я поднял ногу, подался вперед, но тут же поставил ее обратно. Прямо передо мной вдруг вырос Валансия. Я сделал шаг и оглянулся назад, но его там не было, он шел впереди! В окне мелькнула тень Салливана. Я поднял вторую ногу и потащился вперед. «Вот дерьмо, да, приятель?» Это были мои слова. «Хреновы наши дела. Хреновы!» Мои слова! Валансия упорно шагал впереди меня. По его запыленному лицу струились слезы, прокладывая на коже извилистые дорожки. Страх! Ему всегда было так страшно. Вот черт! Что он делает?! «Я не боюсь!» Думаю, он произнес именно эти слова! Я вспомнил их, когда шел убивать Боба Салливана! Вспомнил!
Когда Том остановился на обочине дороги, мимо него на бешеной скорости пронеслась машина. Потом он о ней вспомнит, хотя в тот момент не обратил на автомобиль никакого внимания.
Что такое быть мужчиной? Что означает быть сильным? Вот какие вопросы проносились в моей голове. Стал бы я сильнее, если бы справился с гневом и следовал правилам? Или же мне нужно было сделать все, чтобы дочь почувствовала себя лучше? Вы не поверите, но на сорок пятом году жизни я по-прежнему этого не знал. И понятия не имел о том, что такое быть мужчиной.
Шон упал на колени. Не специально, просто теперь им управляли эмоции.
Маленький глупый дурачок. Я почувствовал, как коленные чашечки коснулись тротуарных плит. Я положил пистолет рядом и схватился за голову. Закрыл глаза. Мне хотелось, чтобы память вернулась. Вся, без остатка, раз и навсегда. Он отвернулся и опрометью ринулся к красной двери. Я схватил его за руку, но он вырвался. Люди замерли в неподвижности. Они знали, что сейчас произойдет. И что за этой красной дверью, тоже знали. Я побежал за ним. «Не делай этого, салага! Остановись!» Я почти добежал. Я был уже у двери. Но тут замер как вкопанный.
Тишину ночи прорезал крик Шона. Я подумал, услышал ли его Боб Салливан и не насторожил ли он его. Это единственный вопрос, на который мы уже никогда не получим ответа.
Я открыл глаза. Поднял пистолет, бросился обратно к машине и поехал домой к семье. Я не мог этого сделать. Точно так же, как не мог послать Валансию на верную смерть. Понимаете, док? Я не делал этого. Он не шел за мной во время выполнения той самоубийственной миссии. Это я шел за ним. Я!
Том поехал дальше. Он свое решение принял. И больше не останавливался. Полагаю, они с Шоном разминулись самую малость.
Я подумал, что, по меньшей мере, поеду туда, встану с ним лицом к лицу и заставлю во всем признаться. Это был компромисс. Я так и сказал себе. Подъехал к автосалону. В окнах служебного помещения горел свет. Биту я оставил в машине. Не верил себе. Может, я идиот. Может, не способен на убийство. А может, у меня не было никакого желания докапываться до истины. Я открыл дверь и вошел внутрь. По дороге в салон я все прокручивал в голове слова, которые собирался сказать. А потом услышал тот звук. Мужской плач.
Я обогнул угол, точно так же, как в ту ночь, когда Боб был с Лайлой. Но то, что я увидел… О боже.
Машина, промчавшаяся мимо Тома, принадлежала отцу той девушки, с которой Боб Салливан был в тот вечер, когда изнасиловали Дженни Крамер. Лайлы, секретарши из автосалона. Ее родитель играл с Бобом в гольф. Он и был тот человек, которого Том увидел на полу магазина рядом с окровавленным телом Боба Салливана.
В руке он сжимал лом. Боб лежал на капоте серебристого «XK», из его черепа текла кровь. «Моя девочка!» – всхлипывал мужчина. Я подбежал к Бобу, стащил его на землю и пощупал пульс. Он хоть и слабо, но прощупывался. Но через рану на его голове сочилось мозговое вещество. На свете нет слов, чтобы описать, в состоянии какого потрясения я находился. Все казалось каким-то нереальным. Я сумел вытащить телефон и набрать 911. Сказал, где мы, сообщил, что человека ударили по голове и он умер.
– Том, – спросил я, – а почему вы не сказали им, что у него прощупывался пульс?
Я отнюдь не горжусь этим поступком. А может, и горжусь. Не знаю. Я даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти Боба Салливана. Положил на пол и спокойно смотрел, как он истекает кровью. Сел рядом с отцом Лайлы. Он снова и снова повторял, что Боб изнасиловал его девочку. В тот момент я понятия не имел, кто он такой. Об алиби Салливана мне известно не было. Но эти слова превращали этого человека в мое второе «я», в того Тома, который хотел убить Боба, тем самым свершить правосудие. Я обнял отца Лайлы, плакавшего от отчаяния, и стал его качать. В объяснение могу лишь сказать, что он плакал моими слезами. И что я чувствовал его правоту.
Вот так. Катастрофа произошла. Это было нечто, правда? Но на том история еще не закончилась.
