В первый вечер той холодной недели, когда окна стали непрозрачными от изморози, а улицы заполнились солдатами, Клиффорд порвал свои карты и записи в клочки и спустил их в унитаз. Карты были свидетельствами его вины. Они, может быть, ничего и не доказывали, но у него, несомненно, были бы неприятности, если бы, к примеру, Люк их нашёл.

Избавиться от радиосканера было не так просто. Он похоронил его под стопками энциклопедий в дальнем углу шкафа в своей комнате — но лишь до тех пор, пока не найдёт лучшего решения.

Его настроение металось между скукой и паникой. В те первые дни после пожара ходили всевозможные слухи. Их пересказывала мама Клиффорда, рассеяно, но в мельчайших подробностях, во время скудных ужинов, на которых, по её настоянию, должен был присутствовать и Клиффорд. (Скоропортящиеся продукты она хранила в снегу на заднем крыльце, потому что холодильник не работал. По большей части на столе был хлеб и сыр, да и тех не так чтобы много.)

Люди видели странные вещи, говорила мама. Кое-кто утверждал, что видел той ночью Бога, или, может быть, то был Дьявол — хотя что тот или другой могли делать в ту ночь на бензоколонке на Бикон-стрит, она не могла даже предположить. По словам мистера Фрейзера несколько солдат погибли при взрыве. По словам ещё кого-то погиб проктор, и Боже помоги нам, если это правда. Мистер Кингсли, живущий по соседству, сказал, что причиной взрыва был какой-то новый эксперимент на военном заводе… но Джо Кингсли был не в своём уме с тех пор, как в августе умерла его жена; это было заметно по тому, что он перестал стирать свою одежду.

И так далее. В пятницу Клиффорд взял свежий выпуск «Глашатая Ту-Риверс» из стопки на углу Бикон и Арбутус. Газета сообщала о «хулиганстве на главной улице», но утверждала, что никто серьёзно не пострадал, и Клиффорд решил ей поверить, хотя тому, что печатали в «Глашатае», веры больше не было. Наложенные на город санкции оказались довольно мягкими, если принять во внимание возможные альтернативы, и количество солдат на улицах через неделю снова уменьшилось; так что, по-видимому, отсутствие жертв всё-таки было правдой. Если бы погиб солдат или проктор, думал Клиффорд, всё было бы гораздо хуже.

Было здорово знать, что он никому не навредил. И всё же он по-прежнему нервничал из-за спрятанного в шкафу сканера. Он потерял сон, думая над этим. Мама даже спросила:

— Клиффи, ты что, заболел? У тебя мешки под глазами.

Вечером в пятницу снова пришёл Люк. Он принёс рис и полфунта жирного говяжьего фарша, плюс неизбежную кварту казарменного виски. Мама приготовила мясо и рис на ужин, всё за один раз. Виски она поставила на дальний край стола за микроволновку, обращаясь с бутылкой так бережно, будто это был кусочек Истинного Креста.

Клиффорд хорошо поел за ужином, хотя разговор за столом не клеился. Как всегда, по-настоящему он начался, когда Клиффорд ушёл в свою комнату. Они всегда отсылали его в свою комнату после ужина. Клиффорд поднимался только до половины лестницы — достаточно близко к кухне, чтобы слышать, что там говорится, и достаточно близко к спальне, чтобы успеть убежать, когда они поднимутся из-за стола. То, что мама говорила Люку и то, что он ей отвечал, иногда ставило его в тупик, а иногда заставляло краснеть. Мама словно становилась другим человеком, незнакомкой с непонятным прошлым и совсем другим лексиконом. Солдат звал её Эле́н. Ему от этого было не по себе. Клиффорд никогда не думал о маме как об «Элен». Когда она пьянела, то начинала ругаться. Она говорила «Вот дерьмище!» и «Да в жопу!» И Клиффорд каждый раз вздрагивал.

Люк тоже пил, а в промежутках рассказывал о работе. Именно эти рассказы Клиффорд и хотел услышать больше всего. Ему казалось, что катастрофа на Бикон-стрит должна была излечить его от привычки подслушивать. Подслуживание с помощью сканера едва его не убило. Но он продолжал слушать рассказы Люка. Это казалось важным. Он не мог сказать, почему.

Сегодня был хороший тому пример. Сегодня Люк рассказывал о бульдозерах, приехавших из Фор-ле-Дюка и о том, что эти бульдозеры делают на окраинах города.

Во вторник был первый день выдачи еды после возобновления подачи электричества, и Клиффорд вызвался сходить за пайками. Мама согласилась. Что было не удивительно. Она редко выходила из дома, если этого можно было избежать. Бывали дни, когда она даже из своей комнаты не выходила.

Воздух на улице был сырой и холодный. Бледного полуденного солнца едва хватило на то, чтобы растопить слой свежевыпавшего снега и наполнить стоки ледяной водой. Во время долгого пути к пункту раздачи пайков Клиффорд развлекался тем, что пытался оставить чёткие следы в ломкой снежной корочке. Когда он опускал ногу строго вертикально, ботинок оставлял чёткий отпечаток, похожий на печеньку.

Он нёс пустую сумку, которую должен был наполнить продуктами, и пластиковый пакет, в который положил коробку с радиосканером. Он крепко прижимал пакет со сканером к телу и надеялся, что никто не обратит внимания.

В пункте выдачи он забрал полагающиеся на семью хлеб и сыр. После этого он перешёл на другую сторону улицы под навес у лавки подержанных вещей и смотрел, как продвигается очередь за пайками. Люди в очереди были недовольны и худы. Некоторые из них больны. Мама рассказывала, что многие плохо перенесли холодную неделю. Он вгляделся в лица стоящих в очереди мужчин. Сможет он узнать того, кого ищет? Он надеялся, что да. Но ждать было тяжело. Пальцы ног в ботинках занемели, а от холодного воздуха потекло из носа.

Очередь увеличивалась, пока не стала двадцать человек длиной; потом она начала укорачиваться, а тени — наоборот, удлиняться. Солдаты, раздающие продукты, устали. Они пробивали отметки в пайковых карточках, не глядя на них и прерывались, чтобы снять перчатки и подуть на пальцы. Разочарованный, Клиффорд уже собрался было возвращаться домой, когда увидел человека, которого искал.

Тот выглядел ещё более тощим, чем запомнилось Клиффорду — а он и в самом начале был худой — но это, несомненно, был тот самый человек. Он встал в очередь с ничего не выражающим лицом. Добравшись до её начала, он предъявил пайковую карточку для отметки, затем открыл грязную полотняную сумку и сложил в неё хлеб и сыр. Потом развернулся и пошёл прочь, наклонив голову, чтобы защитить лицо от ветра.

Клиффорд схватил свою собственную продуктовую сумку одной рукой и пакет со сканером другой и последовал за ним на запад к Коммёршиал и Ривер.

Попетляв среди деревянных домов западной части города, человек подошёл к одному неухоженному дому. Клиффорд задержался на тротуаре. Облака сгустились и закрыли заходящее солнце, и талая вода снова замерзала в сточных канавах. Пустая мостовая покрылась плёнкой льда.

Он подошёл к двери в дом и постучал.

Говард Пул открыл дверь и с явным удивлением на лице уставился на него из полутёмного коридора. Его дыхание повисло в воздухе, словно пучок перьев.

Чтобы окончательно убедиться, Клиффорд сказал:

— Вы ведь тот человек с холма возле военного завода? Говард.

Тот медленно кивнул.

— А ты Клиффорд. Я помню. — Он оглядел засыпанный снегом двор. — Зайдёшь?

Клиффорд сказал, что да, зайдёт.

— Но ты ведь один, верно?

— Да.

— Тебе что-то нужно? Какая-то помощь?

— Нет, — ответил Клиффорд. — Я принёс вам кое-что.

— Ну ладно, заходи.

В едва тёплой кухне Клиффорд достал радиосканер из пакета и поставил его на стол. Он объяснил Говарду, как он работает и как ему удалось услышать разговоры солдат на канале морской пехоты. Он не упомянул то, что произошло на бензоколонке. Ему не хотелось, чтобы об этом знал даже Говард.

Говард с серьёзным лицом принял подарок. Он сказал, что сканер, вероятно, будет полезен, хотя он пока не знает, каким образом.

— Клиффорд, хочешь чего-нибудь попить? У меня есть сухое молоко. Даже немного порошкового шоколада. Я бы, наверное, смог приготовить какао.

Это было очень соблазнительно, но Клиффорд покачал головой.

— Мне надо домой. Но вот ещё что. Помните, я рассказывал про Люка?

— Люка?..

— Солдата, который приходит к моей маме.

— О. Да, я помню.

— Он рассказывал о том, чем они занимаются. Сказал, что прокторы привезли из Фор-ле-Дюка землеройную технику. А ещё цепные пилы и корчеватели. Они работают вокруг города вдоль линии, где, вы понимаете, наша территория встречается с их — по всей окружности. Они валят деревья и роют землю. Это большой проект. От моего дома можно услышать, как они шумят на Колдуотер-роуд.

Говард вдруг сделался очень серьёзным. Глаза округлились за линзами перемотанных изолентой очков.

— Клиффорд, а Люк не говорил, зачем они это делают?

— Он сказал, что не знает, а прокторы об этом не говорят… но похоже на то, что они устраивают противопожарную полосу.

Мальчишка ушёл в ветреные сумерки. Говарду хотелось поделиться информацией о прокторах с Дексом, но комендантский час близился, и в любом случае идти к нему могло быть опасно. Он закрыл дверь. Может быть, завтра.

В доме царил мрак. После того, как он так долго здесь прятался, Говард до сих пор неохотно включал свет. Но немного света — это хорошо. Целую неделю дом Кантвеллов был холоден и тёмен и даже более заброшен, чем казалось осенью: странный берег, на который его вынесло океаном. Он и сейчас чувствовал себя здесь чужаком.

Он поднялся по лестнице в кабинет Пола Кантвелла и загрузил последние пятьдесят страниц телефонного справочника округов Бьюкенен и Байярд в компьютер «Hewlett-Packard». Эта работа была прервана неделей тьмы, а сегодня ему пришлось идти получать паёк. И вот сейчас, когда он её завершил, он испытывал скорее ужас, чем возбуждение. Эксперимент, ради которого он стольким рисковал — своей жизнью, жизнью своего друга Декса — мог оказаться пустышкой, как Декс и предсказывал. Он построил пышный дворец на одном предположении, и эта хрупкая конструкция могла сейчас развалиться под весом реальности.

Телефонного номера, который дал ему Стерн, не обнаружилось на первых ста страницах телефонной книги — если только оптический сканер не ошибся при его сканировании или программа, которой он пользовался для распознавания, не прочитала его неверно. Но это было маловероятно. Скорее, он просто ещё не дошёл до этого номера… либо его вообще не было в книге.

Говард завершил загрузку страниц и велел компьютеру начать поиск нужного номера. Жёсткий диск тихо зачирикал.

Поиск занял совсем немного времени. Машина объявила о его успешном завершении так же прозаично, как раньше докладывала о провале. Номер просто подсветился синим цветом; имя и адрес были указаны справа от него.

Меньше трёх кварталов отсюда.

Он провёл бессонную ночь, думая о Стерне; в голове роились сотни воспоминаний и один образ: Стерн, в полном соответствии со своей фамилией — чудовищно умный, с тёмными глазами и кривящимися в глубинах кудрявой бороды губами. Доброжелательный, но окутанный тайной. Говард за свою жизнь множество раз разговаривал с Аланом Стерном, и каждый такой разговор был бесценен, однако что он знает о самом этом человеке, а не о его идеях? Лишь несколько намёков, оброненных матерью. Стерн загадочный, Стерн, пытающийся, как его мать однажды выразилась, «отделиться от человеческого рода».

Говард отправился на Хэлтон-роуд утром, испытывая тошнотворную смесь предвкушения и ужаса.

Сам дом не представлял собой ничего особенного: старый, двухэтажный, покрытый розовым алюминиевым сайдингом. Крошечная лужайка и узенькая подъездная дорожка засыпаны снегом; из снега торчит жестяной мусорный контейнер. К входной двери, извиваясь, ведёт тропинка. В окне первого этажа свет.

Горард нажал кнопку дверного звонка и услышал доносящееся изнутри жужжание.

Дверь открыла женщина. На вид за пятьдесят, решил Говард; подтянутая, некрупная, длинные седые волосы распущены. Она с опаской посмотрела на него, но сейчас так смотрят на всех незнакомцев.

— Вы Р. Винтермейер? — спросил он.

— Рут. «Р» только для налоговых деклараций. — Она прищурилась. — Ваше лицо мне как будто знакомо. Но только чуть-чуть.

— Я Говард Пул. Я племянник Алана Стерна.

Её глаза округлились, и она отступила на шаг назад.

— О Боже. И впрямь. Вы даже выглядите как он. Он, конечно, рассказывал о вас, но я думала…

— Что?

— Ну, вы понимаете. Я думала, что вы погибли в лаборатории.

— Нет. Меня там не было. Они не нашли для меня жилья, так что я ночевал в городе. — Он посмотрел мимо неё внутрь дома.

— Ну, заходите тогда, — сказала она.

Тёплый воздух окутал его. Он пытался сдержать своё любопытство, но глаза принялись искать признаки Стерна. Мебель в гостиной — диван, приставной столик, книжные полки — была разношёрстная, но чистая. На кресле лежит раскрытая книга обложкой вверх, но он не смог прочесть название.

— Мой дядя здесь? — спросил Говард.

Рут окинула его долгим взглядом, прежде чем ответить.

— Так вот о чём вы думали…

— Он дал мне номер телефона, но не дал адреса. Мне понадобилось много времени, чтобы вас найти.

— Говард… ваш дядя мёртв. Он погиб в лаборатории в ту ночь вместе со всеми остальными. Простите. Я думала, что вы предположили… то есть, он и правда ночевал здесь, но тогда что-то происходило, какая-то важная работа… Вы правда считали, что всё это время он мог быть здесь?

У Говарда перехватило дыхание.

— Я был уверен в этом.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Было такое чувство.

Она снова посмотрела на него, ещё более долгим взглядом. Потом сказала:

— У меня тоже было такое чувство. Сядьте, пожалуйста. Хотите кофе? Нам о многом нужно поговорить.