Другой

Я валялся на кровати, когда впервые заметил его. Дверь в ванную слегка приоткрылась, и там перед зеркалом – ну или так казалось – стоял человек, и человек этот очень походил на меня.

– ЭЙ! – завопил я. Соскочил с кровати и побежал к ванной. А когда добежал, она была пуста – в смысле, никаких других существ. Будучи с сильного бодуна, я вернулся в постель. На часах в радио читалось 1:32 дня. Я подумал о том, что увидел – или вообразил, будто увидел. Потом выгнал эту мысль из головы. Еще можно успеть и застать несколько заездов на скачках. Я начал одеваться…

Приехал к третьему. Среда, толпа не слишком велика. Поставил в третьем заезде, затем отошел и взял себе сэндвич и кофе.

Мне становилось лучше. Ипподром – место, где я расслабляюсь. Может, оно и дурацкое, но лучше, чтобы развеяться, я ничего не мог придумать. Без ипподрома и выпивки время от времени жизнь стала бы довольно мрачна и бессмысленна.

Я доел, пошел к фонтанчику. Он располагался в дальнем северо-западном углу, под большой трибуной. Пока шел, услышал за спиной шаги. Мне не нравится, когда за мной ходят. Я сменил маршрут, но шаги сзади по-прежнему раздавались. Затем я почувствовал, как кто-то хлопает меня по плечу на ходу.

– Прошу прощения, сэр…

Я остановился и обернулся. Человек спросил:

– Не подскажете, где тут мужская уборная?

– Пройдите мимо окошек тотализатора. Там за ними лестница, направо. По ней и спускайтесь.

– Благодарю вас, – сказал мужчина, повернулся и ушел.

Я стоял и себе не верил. Человек выглядел в точности как я. Нужно было подольше с ним поговорить. Надо было его задержать, побольше разузнать. Теперь он уже почти дошел до лестницы в мужские туалеты. Затем я увидел, как он спускается. Двинул за ним следом.

Толкнул дверь в мужской туалет и зашел. У раковин его не было. Я завернул за угол и проверил писсуары. Там его тоже не было. Наверное, в кабинке. Заняты лишь три – под каждой дверью я видел ноги.

Подожду. Я прислонился к дальней стене и сделал вид, будто читаю «Беговой формуляр». Несколько мгновений спустя из одной кабинки вышел человек. Низенький и черный, в синем спортивном костюме. Заметил, как я на него поглядываю поверх «Формуляра». Он был дружелюбен.

– Жаркая есть в этом забеге? – спросил он.

– Не-а, ничего, – ответил я.

Он подошел к раковине ополоснуться.

Открылась другая дверца. Вышел старик. Бедняга был ужасно скрючен. Едва мог ходить. Но бега ему требовались. Он подсел. Старик добрался до раковины и принялся мыть руки.

Оставалась одна кабинка. Подберусь к этому парню, когда выйдет. Наверняка же он заметил точное сходство между нами? Что он задумал? Почему ни словом не обмолвился? Когда он на меня посмотрел – это ж, должно быть, как в зеркало.

Я увидел, как начинает приоткрываться дверь последней кабинки. Двинулся к ней. Вышел человек. Азиат. А я – белый, уставший белый калифорниец.

– Слушайте, – начал говорить ему я.

– Да, в чем дело? – спросил он.

– Ни в чем, – сказал я.

– ЛОШАДИ У ВОРОТ! – раздался голос комментатора.

Я прыгнул в очередь на ставки. Передо мной стоял другой усталый белый калифорниец, а перед ним – усталый центральноамериканец. У усталого центральноамериканца были сложности с языком. Затем ему удалось совершить свою сделку. Потом усталый белый калифорниец попросил двухдолларовый билет на три первых места на фаворита. Такие вот дрочилы каждый день и засоряют очереди. Потом он отошел.

Я был у окошка. Грохнул о прилавок двадцаткой.

– ДВАДЦАТЬ НА ПОБЕДИТЕЛЯ НА 9-Ю! – завопил я.

– Что? – спросил у меня кассир.

Это он специально. Садист потому что. Треть кооперативных кассиров – садисты.

– ДВАДЦАТЬ НА ПОБЕДИТЕЛЯ НА 9-Ю!

Он начал выстукивать мне билет. Звякнул колокол, машина отключилась, а лошади рванули из ворот.

Я забрал свою двадцатку и пошел смотреть заезд. Он был на милю. К тому времени, как я добрался до поля, 9-я на полтора корпуса опережала на дальнем отрезке и бежала легко. На последнем повороте оторвалась на три корпуса. На середине отрезка было уже четыре. Затем она стала немного уставать. На нее набросились четыре или пять лошадей. Жокей работал хлыстом жестко, и у 9-й перед финишем по-прежнему оставался корпус форы.

Я пошел за кофе. А когда вернулся к своему месту, цена поднялась. 9-я оплачивалась 18,70 доллара. Этот ебаный садист стоил мне 167 долларов.

Я задержался на бегах. Походил вокруг, поискал того человека. Видел много уродов, несколько придурков, убийцу-другого, но он больше не попадался. После восьмого заезда я ушел и поехал домой…

Поставил машину и пошел к своему двору. Отпер дверь и вошел. Там была моя подруга, Кэрин. Милая Кэрин с невинными карими глазами, этими ее тонкими губами, толстыми икрами. Она сидела на тахте и смотрела телевизор. У нее был свой ключ. Она подняла голову.

– Я думала, ты за водкой пошел. Где водка?

– Ты о чем это, нахер?

– Ты ж сам сказал, что пошел за водкой, когда пошел.

– Куда пошел?

– Отсюда пошел. Минут двадцать назад.

– Меня тут не было двадцать минут назад. Я весь день был на скачках.

– Это шутки у тебя такие? – спросила Кэрин. – Ты что, не помнишь, как здорово мы занимались любовью?

– Какой еще любовью?

– Сегодня днем, бутуз. И ты был хорош, очень хорош – для разнообразия.

Я зашел на кухню и налил полстакана виски, дернул, открыл бутылку пива и вышел, сел с пивом и виски. Я сидел в кресле напротив Кэрин.

– Так я, значит, на самом деле хорошо любовью позанимался, а?

– Да еще как! Сама не знаю, что в тебя вселилось.

– Так, Кэрин, послушай, посмотри на меня. Я был вот так вот одет, когда ты меня видела последний раз?

– Вообще-то нет, если вдуматься… Когда ты пошел за водкой, на тебе была белая рубашка, темно-синие брюки и черные ботинки. А теперь рубашка у тебя желтая, штаны рыжие, ботинки коричневые. Странно… Ты где-то переоделся?

– Нет.

– Что ж тогда ты делал?

– Ничего я не делал. Тот парень, с которым ты в постель ложилась, был не я.

– Ой, да ладно! – Кэрин рассмеялась. – Если не ты, кто ж тогда?

– Не знаю.

Я допил виски и глотнул пива.

Кэрин встала.

– Я пошла отсюда. Мне не нравится, как ты себя ведешь. Когда наконец одумаешься – позвонишь.

– Ладно, Кэрин.

И она ушла, за дверь.

Может, я и впрямь схожу с ума. Но я ж был днем на скачках. Я не мог быть дома. Может, меня пополам раскололо? Может, я оказался в двух местах одновременно? А помню только про одно?

Мне требовалась помощь. Но я не знал, куда обратиться. Никто бы не поверил мне.

Я пошел в единственное место, куда мог: на кухню, еще выпить.

И по пути вспомнил, как был одет мужчина на ипподроме: белая рубашка, темно-синие брюки, черные ботинки…

Прошло несколько недель, а других подобных случаев не было. Я даже начал вновь видеться с Кэрин.

Жизнь продолжалась в своем обычном тусклом и унылом ключе. О недавнем прошлом я прикинул так: я просто временно помешался и все это себе навоображал. Чтобы избавить себя от как можно большего числа мыслительных процессов, я начал пить и играть по-тяжелой. Две главные штуки в жизни, в конце концов, – избегать боли и хорошо спать по ночам. Правда же?

Все трюхало себе до того отдельно взятого дня. Опять среда – нет, четверг, и у меня на скачках выпал ничего себе денек. Я направлялся обратно на трассу, когда заметил этого мужика в бледно-зеленой машине последней модели; он довольно плотно висел у меня на хвосте. Я поймал его в зеркальце. Он ехал до чертиков близко к моему бамперу. Я дал по газам, чтобы набрать скорости, но он двигался вместе со мной, прилепился мне к бамперу. Ну, у людей полно бывает разнообразных ненавистей; их жизни выходят не так, как они рассчитывали, а шоссе – такое место, где они могут слить свой гнев.

Я сменил полосу, чтоб этот парень слез у меня с жопы, но он подрезал кого-то вместе со мной и снова висел у меня на бампере. Ко мне притянуло какого-то чертова психа.

Я снова поменял полосу движения, стукнул по радио и, к счастью, наткнулся на Малера. Мне еще может повезти. Я снова глянул в зеркальце заднего вида. Сукин сын повернул и опять ко мне прицепился.

Я постучал по тормозам. Он постучал по своим. Мне в бампер тюкнуло. Он меня задел, очень легонько. Я ощутил теплый прилив крови; она взбежала мне по загривку и обогнула уши. Я злился. Нужно много, чтобы меня разозлить, но я злился. Злиться мне не нравится, потому что, когда злюсь, я остаюсь злым долго. Мне на людей обычно наплевать, но, если они меня не трогают, я их тоже не трогаю. А теперь вот я злился.

Я проверил правое зеркальце и заднее, затем быстро взял правее. Вклинился между пикапом и «кэдди». Гад слез у меня с бампера. Но я по-прежнему злился. Он теперь ехал немного впереди и левее. Я уловил свой шанс, взял левей и пристроился к его бамперу. Теперь ебалá у меня в руках. Я рассмотрел его номер: 6ДВЛ666.

Он снова поменял полосу правее от меня. Я не отставал.

Затем он метнулся к следующему выезду с трассы. Шел за ним как приклеенный.

Я видел, как он поглядывает в заднее зеркальце. Глаза его казались испуганными. Поделом. Когда я злюсь, я, блядь, тигр. Далеко не один человек испытал это на себе.

Он съехал вправо на бульвар, и я следовал за ним, бампер к бамперу. Он полетел к светофору – перед ним машин не было. Сигнал поменялся на красный, и он газанул. Я ехал с ним вместе. Какой-то мужик на другой стороне прыгнул на красный. Когда мы проезжали, его машина целила в мою. Он дал по тормозам, но вписался мне в зад. Я пошел юзом, но выправился и вновь рванул за своим другом. Он пытался оторваться. У моей машины кишка была почему-то что надо, и я снова пристроился к его бамперу.

Я доеду за этим гадом до преисподней. Я закину его в преисподнюю. У меня случилось с перебором дурных браков, с перебором дурных работ, с перебором всего дурного – так еще за таким ублюдком говно жрать?

Следующий светофор был красным. Он остановился и стал ждать. Мой бампер был в аккурат у его бампера. Какой-то миг я думал выскочить из машины и попробовать его прищучить. Но у него подняты все окна и, несомненно, заперто. Ладно, найду другой способ.

Светофор мигнул, и я поехал за ним. Он сдвинулся на внутреннюю полосу. Я ехал следом. Это как смерть. Его смерть.

Как вдруг он свернул в переулок. Я за ним, не отставая. И тут он допустил ошибку: заехал за какой-то угол, а там тупик. Он мне попался.

Он подъехал к погрузочной рампе перед закрытым складом. Перед его машины ткнулся в нее. Я подъехал к нему сзади, прижался бампером. Его заперло.

Он сидел в машине. Все окна по-прежнему задраены. Очень неподвижно сидел. Очевидно, в машине у него телефона не было, чтобы звать на помощь.

Я тоже сидел в машине, думал, что делать.

Можно выпустить воздух из его ебаных колес. Можно раскурочить ему машину – окна, корпус. Но мне нужен был он сам. Я хотел раскурочить его.

По радио у меня по-прежнему играл Малер. Когда симфония закончится, выйду и что-нибудь сделаю; время у меня есть. Много времени. Никакие жаркие киски меня дома не ждут.

Так мы оба и сидели. Интересно, о чем он думает? Уж точно никогда больше не станет кататься ни у кого на бампере.

Малер играл, мы оба ждали. Затем, перед самым окончанием Малера он распахнул свою дверцу и вышел из машины.

Неожиданно. Меня несколько сбило с толку. Он принимал мой вызов. Показывал, что и у него кишка не тонка. Вызывал ставку. Хорошо. Хорошо. Хорошо блядь хорошо.

Я вышел из машины. И тут увидел его отчетливо. Это был, конечно, он.

Я двинулся к нему.

Он не отступил. За ним еще оставалось шесть или восемь шагов, но он не отступил.

Я дошел, остановился шагах в трех от него.

– Ладно, ебалá, выкладывай.

– Что выкладывать?

– Ты зачем со мной играешь? Чего тебе надо? Ты вообще кто?

– Это мое дело.

– Говорливый ты для парня, которому сейчас будут драть жопу отсюда и до Гонолулу.

– Это мы еще посмотрим.

– Вот как?

– Вот так.

– Ты слишком далеко зашел, когда мою девушку выеб.

– Славная девушка, – ухмыльнулся он. – Славная тугая пизда.

Я кинулся вперед, замахнулся правой. Он поднырнул, выпрямился.

– Придется еще немного постараться.

– Я и постараюсь. Я возьму тебя за жопу.

– Валяй.

Я двинул вперед, сделал ложный выпад правой и поймал его левой за правым ухом. Он встряхнул головой, вроде бы оглушило, а потом заехал мне правой так, что она сверкнула о мой лоб с огромной силой. Это он неплохо. Но я ощущал, что он у меня в руках. Я кинулся вперед, молотя обоими кулаками, по-уличному. Он дал в ответ. Мне перепало несколько хороших. Но я чувствовал, что начинаю одолевать, его удары слабели, и я видел лучше и метил точней. Провел хук левой ему в живот, затем выписал ему апперкот правой. Он рухнул и перекатился. Я не стал его пинать. Стоял и выжидал, когда поднимется. Я собирался прописать ему старомодную медленную, легкую и жестокую трепку, которую он будет помнить не только наяву, но и во сне.

Он встал, тряхнул головой, побрел к своей машине.

– Не выйдет, детка, – сказал ему я. – Я тебя прикончу.

Он нагнулся над передним сиденьем. Потом отошел.

В руке он держал аккуратный на вид черный пистолетик – да и не такой уж маленький. На меня оружие и раньше направляли, поэтому давайте я секретом поделюсь. Первым делом в пистолете замечаешь дырочку в конце ствола. Дырочка эта завораживает. Оттуда все и вылетит. Дырочка – как змеиный глаз, уставленный на птицу, кролика, кем бы ни была жертва. Все слишком уж предельно.

– Ладно, дружок, – сказал он, – садись в машину, сдавай отсюда задним ходом, и я поехал.

– Никуда я не сдам.

– Умереть хочешь?

– Нет.

– Тогда сдай назад.

– Я хочу знать, зачем ты ебешь мне мозги. Что это тебе? Что это значит? Почему ты похож на меня больше, чем я сам?

– Ты не в том положении, чтоб задавать вопросы.

– Тогда жми на спуск, засранец; я сейчас тебе устрою.

Я пошел на него…

Когда я пришел в себя, его не было. Машина моя стояла рядом. Я чувствовал ссадину на лбу. Он двинул меня пистолетом. На макушке порез. Ручейком бежала кровь. Я вынул платок. Подержал там немного. Дошел до машины. Ее передвинули. Он вытащил ключи у меня из кармана. Я открыл дверцу. Ключи торчали из замка. Я сел, сдал оттуда задним ходом, выехал снова на шоссе.

Нажал на кнопку радио. Получил Моцарта – «Реквием в ре-миноре». Уместно….

Когда я доехал до себя, Кэрин сидела на тахте и смотрела телевизор. Она сказала:

– Что это? Я думала, ты просто за водкой пошел. Где водка?

– Святый клятый сратый, – сказал я.

– Ох, ты опять пьяный, – сказала Кэрин. – Я пошла.

Я сидел за столиком в китайском кафе и ждал. Мой контактер опаздывал на десять минут. Может, и не появится. Мне его выбрал надежный источник.

Я подозвал официанта, чтобы принес еще пива.

– А еще порцию чау-мейна. С креветками.

Он ушел и вскоре вернулся с пивом. Я хорошенько хлебнул. Я никогда не пью из стаканов. Из бутылки вкус лучше.

Открылась дальняя дверь, вошел человек. Довольно приятного вида. Отчего-то я ждал более матерого типа. Но, может, это не он? Мужчина шел ко мне. За средним столиком между нами сидел еще кто-то. Человек подошел к моему, выдвинул стул, сел.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Ага, – сказал я, – откуда вы знаете, что это я?

– Знаем, – ответил он.

Явился официант.

– Горячего чаю, – сказал он официанту. Тот ушел.

Я чуть подался к нему.

– Что это будет мне стоить? – тихо спросил я.

Он тихо же ответил.

– Что у вас на счету в банке?

– Десять тысяч.

– Двадцать.

– Откуда вы знаете?

– Знаем.

– Это много денег.

– Такова цена. Хотите или нет?

– Хочу. Банковский чек будет у вас, когда закончится.

– Только наличка. Все сотнями. Немаркированными.

– Будет трудно.

– Справитесь.

– Как мне вам передать?

– Сообщим.

– Аванс не хотите?

– Нет, возьмем целиком – и потом. Тем временем завтра снимете со счета, чтоб уж точно. Поняли?

– Да.

Пришел официант с чаем.

– Благодарю вас, – сказал он официанту, – но будьте добры, принесите еще и лимону.

Официант ушел.

– Откуда вы знаете, что я вам заплачу? – спросил я.

– Заплатите – и когда мы скажем.

Тут повисло молчание. Он просто сидел и смотрел на меня.

Все время мы разговаривали тихо. Мне отчего-то казалось, что мы в кино, дешевом таком.

– Мне нравится чай с лимоном пить, – сказал он, – а вам?

– Нет. Слушайте, у меня есть только номер его машины. Как же вы его найдете?

– Найдем. Напишите номер вот на этой салфетке и подвиньте мне.

Ручка у меня была. Я записал номер и подвинул.

– Спасибо, – сказал он.

Явился официант с его лимоном.

– Спасибо, – сказал он официанту.

Когда официант отходил, я заговорил.

– Знаете, этот мужик очень похож на меня.

– Знаем.

– Откуда мне знать, что вы не потемните меня, а не его?

– Нам не нравится слово «потемнить».

– А каким словом мне пользоваться? Каким термином?

– Никаким не пользуйтесь.

– Боитесь, что на мне жучок?

– Мы не боимся. И знаем, что на вас нет жучка.

Он выжал лимон в чай, затем сделал глоток. Поставил чашку, после чего взглянул на меня снова. Мне стало интересно, есть ли у него семья.

– Сколько это займет? – спросил я.

– Со всем будет покончено за пять дней.

Официант явился с моим чау-мейном, потом ушел.

– Еда здесь скверная, – сказал человек.

– Я не о еде сейчас думаю. Слушайте, а как я узнаю, что вы все сделали? И что вы на самом деле все сделали.

– Получите улики. У нас репутация.

– Я не понимаю, как вы отыщете этого мужика с тем, что у вас есть. Это чертовски немаленький город. Может, его тут больше и нет.

– Найдем. Все будет завершено за пять дней.

– Неужели никто никогда не болтает?

– Болтает?

– В смысле – клиент.

– Клиент никогда не болтает.

Я посмотрел в свой чау-мейн.

– Даже не знаю, хочу ли я это делать.

– Нас устраивает. Не хотите – это вам стоит пять тысяч. Хотите – двадцать.

Тут настало молчание. На добрые три минуты.

Человек заговорил.

– Так хотите или нет? Решайте сейчас.

– Хорошо, делайте.

– Хорошо, – сказал человек, – с вами свяжутся.

Он встал. Посмотрел на меня сверху вниз.

– Черт, знаете, дождей, по-моему, не было шесть или семь месяцев. Должно быть, парниковый эффект, как считаете?

– Да, я уверен, из-за них нашей стратосфере пиздец.

– Сволочи, – сказал человек. Затем повернулся, дошел до двери, открыл ее и пропал, не оглянувшись.

Чау-мейн выглядел скверно. Я допил пиво, кивнул официанту, чтобы подошел. Попросил счет.

В это место я решил не возвращаться. Какое-то не очень славное оно, похоже.

Четыре дня спустя, около 7 вечера у себя под дверью я обнаружил конверт. Я его вскрыл. Там были фотографии. Снимки его. Мертвого. Он поник на мягком стуле. Сидел прямо, но слегка клонился вправо. Изо рта его торчал кончик языка. И во лбу у него была крупная дыра. У меня закружилась голова. Я глубоко вдохнул, и в голове прояснилось. Там было восемь или девять снимков, сделанных под разными углами. И записка. Набранная буквами, вырезанными из газеты и наклеенными на бумагу.

Я подошел к очагу и вытянул руку с этой дрянью, поджег все это зажигалкой. Выронил, посмотрел, как горит. Стало вонять. Наверное, от фотографий.

Прах к праху.

Он умер.

Я зашел в спальню и сел на край кровати.

Зазвонил телефон.

– Алло? – спросил я.

– У вас деньги там? – раздалось из трубки.

– Да. Как мне их вам передать?

– Об этом не волнуйтесь. Просто сидите тихо, пока с вами не свяжутся.

Он повесил трубку.

Я положил свою на рычаг и растянулся на кровати.

У меня возникло ощущение, как будто я весь во мху, или слизи, или еще чем-то. Язык пересох, мне было странно.

Не стоило этого делать. Я б с этим свыкся. А теперь, кажется, хуже. И я так и не выяснил, чего же другой хотел, отчего все это началось.

Дверь в ванную была приоткрыта, и там горел свет. И тут я увидел. Или нет? Похоже, я сам стоял там и смотрел в зеркало.

Я вскочил и вбежал в ванную. Там никого не было. Там не было ничего.

Тут я услышал стук в дверь. Повернулся и пошел к ней.