Чарльз де Линт
Где-то у меня в голове прячется ящик с красками

Чего ты точно не ожидаешь встретить в лесу – так это ящика с красками. Однако вот же он: лежит себе целехонек в переплетении корней, полуприкрытый листьями папоротника и сухими сосновыми иголками. Позже Лили вспомнила, что такой ящик называется «этюдником», но в ту секунду она просто присела на корточки, изумленная находкой.

Трудно было сказать, сколько он здесь пролежал. Деревянные стенки ничуть не подгнили, но запор покрыла ржавчина, и Лили пришлось немало с ним повозиться. Наконец она откинула крышку и увидела…

Сокровище.

Изнутри в крышку были вложены три деревянные дощечки; на каждой из них красовался рисунок. Несмотря на быстрые, почти небрежные мазки, Лили не составило никакого труда узнать изображенные места. И не только их – сама манера письма показалась ей знакомой.

На первом рисунке был запечатлен водопад. В этом месте ручей словно спотыкался, а затем, нырнув вниз с оврага, снова успокаивался. Некоторые детали добавила память и воображение Лили, но это, без сомнения, был он.

На втором рисунке она увидела давно заброшенную ферму: жестяная крыша провисла, сгнившие стены кое-где обвалились внутрь. Ферма была ничуть не похожа на домик Лилиной тетушки, вечно залитый солнцем и окруженный дикими розами, старыми ульями и яблоневым садом, который они с тетушкой медленно очищали от сорняков. Нет, эта лачужка находилась в сумрачной и сырой лощине, куда солнце заглядывает всего на пару часов в день, даже не успевая высушить росу.

Последний пейзаж мог быть написан где угодно в этом лесу, но Лили решила, что художник вдохновлялся склоном ниже по течению ручья. С дощечки на нее смотрели пожелтевшие березы, буки и сосны. По мере того, как взгляд зрителя двигался вверх, деревья теснились все гуще, пока не начинали напоминать звезды на небе – только сквозь их кроны еще просвечивало солнце.

Рассмотрев рисунки, Лили бережно положила их на землю. Разноцветные разводы на внутренней стороне крышки намекали, что художник задумывал еще одну картину, – но тему ее невозможно было угадать.

Палитру тоже усеивали подсохшие пятна краски, так что она сама напоминала рисунок. Лили вытащила ее и склонилась над нижним отделением. Там лежали тюбики с масляными красками, кисти, мастихин, бутылочка скипидара и тряпка, которую словно обмакнули в радугу.

Лили перевернула палитру и наконец нашла, что искала. Подпись художника. Девушка провела пальцем по буквам, которые складывались в невозможное, немыслимое имя.

– Майло Джонсон, – повторила тетушка, пытаясь понять, чем так взбудоражена племянница. В семнадцать лет неожиданные находки приводили Лили в такой же восторг, что и в детстве. – Я должна его знать?

Лили смерила ее взглядом, в котором красноречиво читалось «Ты меня никогда не слушаешь, да?», и направилась к своей книжной полке. У нее было не так много книг, но имеющиеся она перечитывала бесконечно. На той, которую она положила на кухонный стол, красовалась надпись: «Натуралисты Ньюфорда. Повторяя природу». Лили открыла книгу на биографии первого художника и подчеркнула пальцем имя. Тетушка прочитала его, беззвучно шевеля губами, затем перевела взгляд на черно-белый снимок Джонсона, который предварял биографию.

– Я его видела раз или два, – наконец вспомнила она. – Все бродил по лесам со старым ранцем за спиной. Но это было очень давно.

– Надо думать.

Тетушка прочитала еще пару строк.

– Так он известный художник?

– Еще бы. Он перерисовал все здешние холмы, а его картины висят в галереях по всему миру.

– Подумать только. И ты считаешь, это его ящик?

Лили кивнула.

– Что ж, тогда лучше вернуть его хозяину.

– Не получится, – покачала головой Лили. – Он умер. По крайней мере, так говорят. Как-то раз они с Фрэнком Спейном ушли рисовать в холмы, и больше о них никто не слышал.

Лили принялась листать страницы, пока не добралась до небольшого раздела, посвященного Спейну. Джонсон выделялся среди «натуралистов», как луна среди звезд; его живая, энергичная манера узнавалась с первого взгляда абсолютно всеми – даже теми, кто не слышал его имени. Спейн же входил в группу молодых художников, которых Джонсон и его компания взяли под крыло. Он был не так известен, но уже успел показать себя талантливым живописцем – незадолго до того, как они с Джонсоном отправились в свое последнее роковое путешествие.

Обо всем этом Лили прочитала в книге, которую почти выучила наизусть. Она получила ее в подарок от Харлин Уэлч несколько лет назад. С тех пор Лили мечтала стать такой, как «натуралисты» – особенно Джонсон. Необязательно в стиле письма. Нет, ей хотелось научиться тоже привносить в живопись собственный взгляд. Пропустить через себя целый мир своих любимых холмов и лесов – и запечатлеть их так, чтобы другие увидели их ее глазами, поняли ее любовь к ним и захотели бы защитить их, как защищала она.

– Это было двадцать лет назад, – добавила Лили. – Тела до сих пор не нашли.

Двадцать лет. С ума сойти. И все это время ящик пролежал в лесу.

– Никогда не думала, что рисование может быть таким опасным, – заметила тетушка.

– Все может быть опасным, – откликнулась Лили. – Так говорит Бо.

Тетушка кивнула и, перегнувшись через стол, развернула к себе книгу.

– И ты хочешь оставить ящик себе?

– Пожалуй.

– Но у этого Джонсона должны быть наследники. Разве нам не стоит с ними связаться?

Лили покачала головой.

– Джонсон был сиротой, как и я. Так что мы можем только сдать ящик в музей, где его задвинут в какой-нибудь пыльный шкаф.

– Даже рисунки?

– Ну, их, наверное, нет. Но ящик на экспонат точно не тянет…

Лили сгорала от желания испробовать найденные краски и кисточки. У нее никогда не было денег ни на то, ни на другое.

– Что ж, – сказала тетушка. – Полагаю, раз ты его нашла, тебе и решать, что с ним делать.

– Угу.

«Кто нашел, берет себе», гласит старая пословица. Но Лили не могла отделаться от чувства, что ее сокровище – особенно рисунки – принадлежит всем, а не только долговязой рыжей девчонке, которая и наткнулась-то на него случайно, блуждая по лесу.

– Мне нужно об этом подумать, – наконец решила она.

Тетушка кивнула и отправилась ставить чайник.

Следующее утро прошло в обычных хлопотах. Лили покормила цыплят, отложив пару пригоршней зерна для воробьев и других пичуг, которые в нетерпении следили за ней с окрестных деревьев. Затем подоила корову и отлила немного молока в блюдце: стоило ей управиться, как из леса появлялись кошки и начинали мурлыкать и тереться о ее ноги, пока она не ставила блюдце на крыльцо. Когда Лили закончила пропалывать сад, утро уже перевалило за середину.

Девушка собрала ланч и положила его в наплечную сумку – вместе с плотницкими карандашами и стопкой коричневых листов, которые она нарезала из бакалейных пакетов.

– Снова в лес? – поинтересовалась тетушка.

– Я вернусь к обеду.

– А ящик не возьмешь?

Лили заколебалась. Колпачки тюбиков заржавели, но когда она надавила на тонкую металлическую оболочку, та послушно прогнулась. Краски все еще были мягкими; кисточки тоже не пострадали. Но пустить их в дело казалось неправильным. Во всяком случае, пока.

– Не сегодня, – наконец ответила Лили.

Едва переступив порог, она увидела пару псов. Они неслись к ней, взрывая когтями землю. Это были собаки Шафферов. Макс и Кики – один темно-каштановый, другая белая с черными отметинами. Вместе они являли собой настоящий заряд короткошерстного жизнелюбия. Шафферы жили рядом с Уэлчами, чья ферма стояла в самом конце тропинки. Та ответвлялась от проселочной дороги и бежала мимо тетушкиного дома и леса – всего-то час пути, если идти вдоль ручья. Собаки у Шафферов были что надо: не гонялись за коровами, не дурачились сверх меры – и чуть ли не каждый день сопровождали Лили на прогулках.

Псы так и приплясывали вокруг, пока она шла через сад. Возле Яблоневого Человека – так тетушка называла самое старое дерево в саду – Лили остановилась, вытащила припасенное с завтрака печенье и положила его между корней. Эта привычка уже много лет была частью ее ежеутреннего ритуала – наряду с пригоршней зерна для птиц и блюдцем молока для кошек. Тетушка частенько поддразнивала племянницу – дескать, все окрестные мыши и еноты должны на тебя молиться.

– Фу! – одернула она Кики, которая сунула нос к печенью. – Это не для тебя! Потерпи до ланча.

Они вместе вскарабкались на холм и углубились в лес. Лили то и дело замедляла шаг, заметив какой-нибудь любопытный сорняк или соцветие, и тогда собаки принимались носиться возле нее кругами. Они перекусили в паре миль дальше – на валуне, с которого открывался вид на Большой Колодец. На самом деле это был, конечно, не колодец, а котлован в два или три акра шириной и со входом в пещеру на дне.

Горы вокруг тетушкиного дома были буквально изрешечены пещерами всех форм и размеров. Они попадались на каждом шагу – но обычно оканчивались тупиком уже через несколько метров. Правда, поговаривали, что Холмы Кикаха можно пересечь из одного конца в другой не поднимаясь на поверхность – если знаешь дорогу.

Покончив с ланчем, Лили соскользнула с валуна. Рисовать больше не хотелось. Вместо этого она принялась думать про этюдник Джонсона – и про то, как удивительно было найти его в лесу после стольких лет. Отдавшись мыслям, Лили повела собак туда же, где обнаружила вчера ящик. Вдруг там окажется что-нибудь еще? Однако затем по ее спине пробежал холодок: а что, если она найдет и кости художников?

Когда они подошли к месту, собаки совсем разыгрались. Они шутливо кусали ее за рукава, взмывали в воздух, делая вид, будто собираются напасть, колотили хвостами и рычали так яростно, что Лили с трудом сдерживала смех. Наконец Макс боднул ее головой в ногу – как раз в тот момент, когда девушка занесла ее для следующего шага. Лили потеряла равновесие и упала в кучу листвы. Сумка слетела с плеча и откатилась в сторону, рассыпав по земле карандаши и наброски.

Лили поднялась. Уголки губ подрагивали в улыбке, но она постаралась напустить на себя как можно более сердитый вид.

– Двое на одного? Ну давайте, драчуны. Ух, я вам задам!

И она, рванувшись вперед, прижала Кики к земле. Та принялась с восторженным тявканьем извиваться у нее в руках. Макс прыгнул сверху на кучу-малу, и вскоре все трое катались по листве, словно неразумные щенки – которыми псы не были уже очень давно, а Лили так и вовсе никогда. Увлекшись возней, они не сразу услышали крик, – а когда наконец расцепились, увидели перед собой мужчину с палкой в руке.

– А ну брысь от нее! – кричал он, потрясая палкой.

Лили села. Кажется, сейчас в ее волосах и на свитере было больше листьев, чем на облетающих деревьях вокруг. Девушка поспешила ухватить псов за ошейники, но они, как ни странно, даже не попытались залаять или броситься на незнакомца. Обе собаки так и остались сидеть по сторонам от Лили, молча глазея на мужчину.

Несколько долгих секунд Лили занималась тем же. Он был некрупным, но крепко сбитым и носил потертые кожаные ботинки и далеко не новый сюртук из черного сукна, из-под которого выглядывал белый воротничок рубашки. Волосы незнакомца были неровно подстрижены, щеки покрывала щетина. Впрочем, у него оказалось довольно приятное лицо: твердые черты и тонкие морщинки вокруг глаз и губ – такие появляются, если часто смеяться. Лили подумала, что на самом деле он немногим старше нее.

– Все в порядке, – сказала она мужчине. – Мы просто играли.

В нем было что-то смутно знакомое, но она никак не могла понять что.

– Ну конечно, – ответил он, опуская палку. – Какой же я дурак! Ни один зверь в лесу не причинит вреда своей Госпоже, – и он упал на колени. – Прошу простить мою дерзость.

Лили потеряла дар речи. Все это было очень странно – начиная с поведения собак и заканчивая поведением самого мужчины. Пока девушка раздумывала над ответом, в глазах незнакомца что-то переменилось. Еще секунду назад в них читалась потерянность – но и надежда, – а теперь только смирение.

– Ты просто девочка, – сказал он вдруг.

– Вообще-то, мне уже семнадцать, – с обидой ответила Лили. – По меркам здешних краев – почти старая дева.

Незнакомец покачал головой.

– Прошу прощения. У меня и в мыслях не было тебя оскорбить.

Лили немного расслабилась.

– Тогда ладно.

Мужчина потянулся к рассыпанным по земле наброскам и принялся складывать их обратно в сумку, перед этим внимательно просматривая каждый.

– Хорошие, – сказал он. – Даже больше чем хорошие.

На эти несколько секунд – пока он собирал рисунки, разглаживал их, внимательно просматривал и по одному убирал в сумку – выражение его лица снова стало другим. Не таким потерянным. Не таким печальным.

– Спасибо, – ответила Лили.

Она помедлила, раздумывая, не будет ли грубостью задать мучивший ее вопрос сразу после такого комплимента. Девушка подождала, пока последний набросок не перекочует в сумку, а незнакомец не присядет на землю напротив. При этом его взгляд вновь рассеялся в пустоте.

– Что вы делаете здесь, в лесу? – спросила Лили.

Взгляд мужчины не сразу вернулся к собеседнице. Наконец он закрыл сумку и поставил ее на траву между ними.

– Я принял тебя за другую, – ответил он, как будто это все объясняло. – Та же путаница рыжих волос… И эти листья… Но ты слишком молода, и кожа у тебя не такая бронзовая.

– И что с того? – нахмурилась Лили.

– Я принял тебя за Нее.

Лили услышала, какое ударение он сделал на последнем слове, но это ничуть не прояснило для нее произошедшее.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Девушка принялась вычищать листву из волос. Собаки по-прежнему лежали по бокам от нее, подозрительно спокойные.

– Я принял тебя за Госпожу леса, – сказал мужчина. – Когда мы миновали пещеру между мирами, она вышла из дерева и поприветствовала нас. На ней был плащ из листьев, а в глазах играл лунный свет.

Стоило ему произнести «вышла из дерева», как Лили охватило странное чувство. Она вспомнила сон, который привиделся ей в лихорадке пять лет назад, после укуса змеи. Лили приснилось, будто лесные кошки, пытаясь спасти ей жизнь, превратили ее в котенка. После этого она повстречала Яблоневого Человека, еще одного древесного духа по имени Прародитель Кошек и даже фэйри, которых так долго пыталась найти. Они были похожи на мерцающие силуэты, танцующие над лугом, будто светлячки.

Тот сон казался таким реальным.

Лили поморгала, отгоняя воспоминания, и снова сосредоточилась на незнакомце. Видимо, тот устал сидеть на коленях, потому что устроился по-турецки в паре метров от нее.

– Что значит – «поприветствовала нас»?

Теперь уже мужчина казался сбитым с толку.

– Просто вы так выразились, будто были не один.

Он кивнул.

– Мы были на пленэре с Майло, когда…

При звуке этого имени смутное чувство узнавания наконец соединилось в памяти Лили с фотографией из книги.

– Вы – Фрэнк Спейн! – закричала она.

Мужчина снова кивнул.

– Но это невозможно, – задумалась девушка. – Вы выглядите в точности как на фотографии в моей книге.

– В какой книге?

– О Майло Джонсоне и других ньюфордских «натуралистах».

– О нас есть книга?

– Да вы знаменитости, – усмехнулась Лили. – Там сказано, что вы с мистером Джонсоном исчезли двадцать лет назад, когда отправились рисовать в эти самые холмы.

Фрэнк помотал головой. На лице его читалось потрясение.

– Двадцать… лет? – выговорил он медленно. – Как такое может быть? Прошло всего несколько дней…

– Что с вами случилось? – спросила Лили.

– Уже и не знаю… Мы всю зиму провели взаперти в студии, мечтая поработать на природе. Собирались сидеть тут, пока комары не загонят нас обратно в город, – он покачал головой. – Но потом мы нашли ту пещеру и встретили Госпожу леса…

Он выглядел таким потерянным, что Лили ничего не оставалось, кроме как отвести его на ферму.

Тетушка выслушала их молча, со скептически поднятой бровью. Лили знала, о чем она думает. Сперва ящик с красками, теперь художник. Что дальше?

Но тетушка никогда не закрывала дверь перед гостями прежде и не собиралась начинать сейчас. Так что она позволила Лили показать Фрэнку, где у них можно умыться, и без лишних слов поставила к ужину третью тарелку. И только когда они уселись на крыльце, потягивая чай и любуясь вечерним небом, Фрэнк поделился с ними своей историей. Как они с Майло нашли пещеру и брели в темноте, пока не очутились в другом мире. Как встретили там Госпожу в лиственном плаще, с бронзовой кожей, непроницаемо-темными глазами и волосами рыжими, словно лисий мех.

– Значит, под горами все-таки проложен тайный ход, – хмыкнула тетушка. – Я всегда подозревала, что в этих россказнях есть доля правды.

Фрэнк помотал головой.

– Пещера вывела нас не на другую сторону гор, а в другой мир.

Тетушка улыбнулась.

– И сейчас вы скажете, что были в Стране фей.

– Да ты посмотри на него! – вмешалась Лили и, сбегав в дом за книгой, открыла ее на фотографии Фрэнка Спейна. – Он ничуть не постарел!

– Это называется «хорошая наследственность».

– Не настолько хорошая, – возразила Лили.

Тетушка повернулась к Фрэнку.

– Так во что вы предлагаете нам поверить?

– Ни во что, – ответил он. – Я и сам в это не верю.

Лили вздохнула и протянула ему книгу. Показала год издания, а затем ткнула пальцем в абзац, где описывалось, как они с Майло Джонсоном пропали пятнадцать лет назад.

– Книге пять лет, – пояснила она. – Но, думаю, у нас найдутся газеты месячной давности. Я покажу вам даты.

Фрэнк лишь покачал головой. Читая статью о своем исчезновении, он побелел как мел. Наконец он поднял глаза на тетушку.

– Может, мы и в самом деле были в Стране фей, – пробормотал художник.

Тетушка перевела взгляд с племянницы на него.

– Как такое возможно?

– Сам не знаю.

Он принялся листать страницы, пока не добрался до собственной биографии. Лили знала, что он ищет. Его отец погиб при аварии в шахте, когда Фрэнк был маленьким, но на момент его исчезновения мать еще оставалась в живых. Она умерла пятью годами позже.

– У меня тоже нет родителей, – сказала Лили тихо.

Мужчина кивнул. Его глаза блестели.

Лили покосилась на тетушку, но та молча сидела в кресле, глядя на подступающую темноту. На лице ее застыло неопределенное выражение. Лили подумала, что одно дело – любить сказки, и совсем другое – стать героем одной из них.

Лили понимала это, как никто другой. Может, из-за той истории с лихорадкой. С тех пор прошло пять лет, но она все еще просыпалась от снов, в которых была котенком.

– Почему вы вернулись? – спросила она Фрэнка.

– Я не понимал, что возвращаюсь, – ответил он. – Тот мир…

Он отлистнул страницы к началу и показал им репродукции Джонсона.

– Тот мир выглядит вот так. Не нужно ничего додумывать, просто посмотрите на эти картины. Вы все равно не сможете вообразить, какие там краски, какая сочная палитра у земли и неба, как сжимается сердце, когда ты смотришь на эту красоту… Мы там даже не рисовали. Не было нужды, – и он невесело рассмеялся. – Перед тем как туда уйти, Майло выбросил свой этюдник. А где мой, я и вовсе не представляю.

– Я нашла краски мистера Джонсона, – сказала Лили. – Вчера, неподалеку от того места, где мы с вами встретились.

Фрэнк кивнул – хотя Лили могла поклясться, что он ее не слышит.

– Я бродил по лесу, – начал он. – Искал Госпожу. Мы целый день Ее не видели, и я хотел с Ней поговорить. Расспросить об этом месте. Помнится, я пошел в рощу с буками и сикоморами – мы Ее там встречали раз или два. Я зашел под сень деревьев… солнца не было… А потом оказался в здешних холмах, где все выглядит бледным подобием того мира.

Фрэнк перевел взгляд на тетушку и Лили.

– Мне надо вернуться, – сказал он твердо. – Здесь для меня нет места. Мама умерла, а все, кого я знал, слишком изменились, – он захлопнул книгу. – Как и я – если верить этой статье.

– Но вы же не можете просто взять и все бросить, – сказала тетушка. – Наверняка у вас остались другие родственники, которые по вам скучают.

– Никого. Мы с мамой были последними из Спейнов.

Тетушка кивнула. Лили был знаком этот кивок: он внушал успокоительную иллюзию, будто тетушка с вами согласна – в то время как она лишь выжидала, когда к вам вернется здравый смысл, опасаясь, что от споров вы окончательно потеряете голову и наломаете дров.

– Вам нужно отдохнуть, – наконец заявила она. – Можете ночевать в хлеву. Лили покажет вам, где это. А утром все прояснится.

Фрэнк смерил ее недоверчивым взглядом.

– Разве такое может проясниться?

– Уж поверьте, – ответила тетушка. – Утро вечера мудренее.

И он последовал ее совету – как все люди, которым тетушка говорила, что для них будет лучше.

Лили отвела Фрэнка в хлев и помогла устроить постель на соломе. На миг девушка задумалась, поцелует ли он ее – и что она при этом почувствует, – но ей так и не предоставилось возможности это выяснить.

– Спасибо, – только и сказал он, прежде чем улечься на одеяла.

Когда Лили закрывала дверь хлева, Фрэнк уже посапывал.

А наутро он исчез.

Той ночью Лили снова приснился «сказочный» сон. Но на этот раз она не была котенком. Теперь она просто сидела под деревом Яблоневого Человека – а он вышел из ствола, как пять лет назад. И выглядел он так же, как тогда: чудной оборванец, узловатый и перекрученный, будто ветви своей яблони.

– Ты, – только и сказала девушка и отвернулась.

– Не слишком теплый прием для старого друга.

– Ты мне не друг. Друзья не живут в деревьях – и не заставляют чувствовать себя психом, когда один раз показываются, а потом исчезают до конца жизни.

– И все же я помог тебе, когда ты была котенком.

– Во сне, где мне привиделось, будто я была котенком.

Яблоневый Человек подошел ближе и уселся напротив Лили, вытянув долговязые ноги. Лохмотья вместо одежды, волосы, похожие на воронье гнездо, лицо, сморщенное, как высохшее яблоко.

– Тебе было лучше думать, что это сон, – вздохнул он.

– Выходит, мне это не приснилось? – воскликнула Лили, не сумев скрыть дрожь в голосе. – Ты настоящий? И Прародитель Кошек? И те фэйри в полях?

– Мы все где-то – настоящие.

Лили смерила его долгим взглядом, затем кивнула. Выражение счастья, озарившее было ее лицо, сменилось разочарованием.

– Значит, сейчас я тоже сплю?

– Да. Но события вчерашнего дня реальны.

Лили принялась ковырять пальцем землю, упрямо не глядя на Яблоневого Человека.

– Почему мне было лучше думать, что это сон?

– Нашим мирам не положено смешиваться – по крайней мере, теперь. Они уже слишком отдалились. Проводя здесь чересчур много времени, ты рискуешь уподобиться своему другу-художнику – вечно потерянному и лишенному надежды на счастье в собственном мире. Вместо того чтобы жить своей жизнью, он обречен вечно блуждать среди снов и иллюзий.

– Может, для некоторых сны и иллюзии лучше реальности.

– Может, – кивнул Яблоневый Человек, но Лили знала, что он с ней не согласен. – А для тебя?

– Нет, – признала она. – Но я по-прежнему не понимаю, почему мне подарили одну ночь в волшебном мире, а потом убедили, что это сон.

Лили подняла взгляд. Темные глаза духа были теплыми и добрыми, но еще в них читалась тайна – что-то древнее и укрощенное, чего она даже не могла понять. А может, и не должна была понимать.

– То, что ты делаешь, важно, – сказал он после паузы, как будто это все объясняло.

Лили рассмеялась.

– А что я делаю? Не делаю я ничего важного.

– Сейчас – возможно, нет. Но начнешь, если продолжишь свои занятия рисованием.

Лили покачала головой.

– Я не так хорошо рисую.

– Правда?

Девушка открыла было рот – но вдруг припомнила, что сказал Фрэнк Спейн о ее набросках.

Затем она вспомнила, что в те несколько секунд, когда он просматривал ее рисунки, глубокая тень печали на его лице ненадолго рассеялась.

– Но я рисую только леса, – возразила Лили. – Только то, что вижу, – а не всякие чудеса и фей.

Яблоневый Человек кивнул.

– Иногда людям нужны чудеса и феи, чтобы начать ценить то, что они имеют. Но порой картины реального мира справляются с этой задачей еще лучше.

– Ты поэтому сегодня пришел? – спросила Лили. – Чтобы попросить меня продолжать делать то, что я и так собиралась продолжать делать?

Он покачал головой.

– Тогда зачем?

– Я хочу попросить тебя не искать ту пещеру. И не заходить в нее. Иначе то, что ты найдешь внутри, может завладеть твоими мыслями навеки.

Во сне эти слова казались исполненными смысла. Но когда Лили проснулась и обнаружила, что Фрэнк Спейн исчез, наставления Яблоневого Человека тут же вылетели у нее из головы. Однажды ей уже позволили заглянуть за грань реального мира – и теперь она хотела большего.

– Порядочные люди так не делают, – заметила тетушка, когда Лили вернулась из хлева. – Не клянчат еду и кров, чтобы потом пропасть без единого слова.

– Не думаю, что он нам врал.

Тетушка лишь пожала плечами.

– Но он выглядел точь-в-точь как на фотографии в моей книге!

– Простое совпадение, – ответила тетушка. – Согласись, в его историю трудновато поверить.

– Хорошо, и как ты тогда все объяснишь?

Тетушка секунду подумала, затем покачала головой.

– Не знаю, – сдалась она.

– Думаю, он ушел искать пещеру. Он хочет вернуться в тот мир.

– А ты хочешь пойти искать его.

Лили кивнула.

– Он тебе так понравился? – спросила тетушка.

– Дело не в этом!

– Не могу тебя винить. Он довольно приятный молодой человек.

– Я просто за него беспокоюсь, – сказала Лили. – Он выпал из своего времени, потерял всю семью…

– Хорошо, допустим, ты его найдешь. Что тогда?

Предостережение Яблоневого Человека и очевидно неодобрительный тон тетушки боролись в сознании Лили со страстным желанием отыскать пещеру – и своими глазами увидеть, куда она ведет.

– Я хотя бы с ним попрощаюсь.

Ну вот. Это не совсем ложь. Может, она не рассказала все, что следовало бы, но и не соврала.

Тетушка смерила ее долгим взглядом.

– Просто будь осторожна, – сказала она. – Покорми цыплят, подои корову – а сад прополешь, когда вернешься.

Лили улыбнулась и, чмокнув тетушку в щеку, побежала собирать ланч. Она уже стояла на пороге, когда вдруг метнулась обратно и вытащила из-под кровати ящик Майло Джонсона.

– Все-таки решила попробовать краски? – спросила тетушка.

– Пожалуй, да.

Так она и поступила – хотя результат оказался весьма далек от ее ожиданий.

Утро начиналось отлично. Впрочем, лес всегда излечивает от любых недугов – особенно если они гнездятся в голове или сердце. На этот раз за Лили не увязались собаки Шафферов, но она не расстроилась. Гулять в одиночку ей тоже нравилось.

Она сразу направилась в ту часть леса, где нашла сперва ящик с красками, а потом Фрэнка, – но там никого не было. Художник либо уже отыскал дорогу в Страну фей, либо просто не откликался на ее зов. В конце концов Лили устала аукать и решила поискать пещеру самостоятельно – но в лесу их были десятки, и ни одна не выглядела… нет, не ощущалась той самой.

Перекусив, девушка уселась на траву и открыла ящик с красками. Рисунок, который она набросала на обороте одной из картинок Джонсона, получился неплохо, хотя карандашу и было непривычно скрипеть по дереву. В итоге она увидела что хотела: широко раскинутые ветви бука, крепкий гладкий ствол, густой кустарник внизу и лес на заднем плане. Проблемы начались с красками. Они делали что угодно, только не то, что требовалось Лили. Сперва она чуть не ободрала пальцы, пытаясь открыть тюбики – так туго они были завинчены, – а когда все-таки выдавила несколько цветов на палитру, те мигом показали свой непростой характер.

Краски были чудесные – чистые пигменты, которые будто светились изнутри. Но стоило Лили начать их смешивать, как они превратились в грязь. Вместо ярких, насыщенных тонов девушка раз за разом получала какую-то кашу – причем с каждой попыткой становилось только хуже.

Наконец она вздохнула, отчистила палитру и дощечку, вымыла кисти в бутылочке со скипидаром и насухо вытерла щетину тряпкой. Попутно Лили разглядывала рисунки Джонсона, пытаясь понять, как он добился таких цветов. В конце концов, это был его этюдник. И все краски, которыми он написал эти потрясающие картины, лежали здесь же, в ящике. Тогда что она делает не так?

Может быть, живопись сродни поиску фей – или пещеры, которая ведет в волшебную страну. Просто некоторым это не дано.

И то, и другое было пронизано магией. Живопись, феи… Как еще объяснить, что Джонсону удалось распахнуть окно в настоящий лес, используя всего пару красок и плоскую деревяшку?

Надо больше тренироваться, подумала Лили. Когда она только начала рисовать карандашом, у нее тоже получалось ужасно. Но девушка не была уверена, что даже в будущем сможет испытать такое… вдохновение, которое чувствовалось в картинах Джонсона.

Она еще раз осмотрела внутреннюю сторону крышки. Даже абстрактные узоры, которыми художник, вероятно, просто расписывал кисть, пульсировали жизнью и страстью. Лили наклонилась ближе к цветным разводам – и вдруг вспомнила книгу о «натуралистах».

«Дело не только в том, чтобы писать по следам живой природы, как учили нас импрессионисты, – цитировал автор книги Майло Джонсона. – Не менее важно погрузиться в природу в собственных мыслях. Я множество раз уходил на пленэр с единственным этюдником, спрятанным у меня в голове. Необязательно быть художником, чтобы поделиться с миром частицей своего внутреннего леса. Мои лучшие картины не висят в галереях. Нет, они развешаны у меня между ушами – бесконечная личная выставка, которой я лишь пытаюсь поделиться с окружающими при помощи более зримых средств».

Наверное, поэтому он и выбросил этюдник. Единственные краски, которые могли понадобиться ему в Стране фей, хранились у него в голове. Лили вздохнула. Сможет ли она когда-нибудь такому научиться?

Девушка уже собиралась уходить, когда до нее донесся отголосок мелодии. Похожее впечатление возникает, когда слушаешь лесных воронов – их грубые, гортанные вскрики удивительно напоминают человеческий язык. И хотя это просто карканье, пару мгновений тебе кажется, что еще немного – и ты разберешь отдельные слова.

Лили вскинула голову и огляделась. Нет, это были не вороны. И ни один из привычных ей лесных звуков, хоть он и казался знакомым. А еще – слабым, но настойчивым. Почти музыка ветра или далекий перезвон колокольчиков, но не совсем. Почти соловьиное пение, полное переливчатых трелей, но не совсем. Почти старая скрипичная мелодия, сыгранная на флейте или свирели – ритм лохматится, совершая странные повороты и неожиданные прыжки, как в традиционных напевах индейцев кикаха… Но не совсем.

Лили закрыла ящик, поднялась на ноги и медленно повернулась по кругу. Звук казался громче на западе – за ручьем, в глубине леса. Земля слева резко ныряла в овраг, и Лили пошла вдоль него, пробираясь через пышные заросли рододендронов. Склоны оврага были скрыты под плотным ковром болиголова, багряника, магнолии и кизила.

Почти-музыка вела ее на невидимом аркане – ближе, дальше, ближе, дальше, словно радиосигнал, который никак не получается поймать. Наконец Лили вышла на небольшую поляну, к гранитной стене, посреди которой темнел вход в пещеру.

Лили сразу поняла, что это та самая пещера, которую искал Фрэнк – и которая на двадцать лет похитила его у мира людей. Почти-музыка теперь звучала совершенно отчетливо, но Лили убедила даже не она, а каменный барельеф, высеченный над входом. Он изображал Госпожу леса. Волосы ее были усыпаны листьями, и листья же стекали изо рта на подбородок, словно борода.

Лили подошла ближе, и в памяти у нее сразу воскресли предостережения тетушки и Яблоневого Человека. Девушка протянула руку к барельефу – но стоило ей до него дотронуться, как почти-музыка стихла.

Лили отдернула руку, будто от раскаленной печи, и бросила вокруг нервный взгляд. Теперь, когда мелодия смолкла, она стояла в кольце жутковатой тишины. Лес словно приглушил все звуки. Лили по-прежнему слышала пение птиц и стрекот насекомых, но они доносились откуда-то издалека, словно сквозь стену.

Девушка с тревогой повернулась ко входу в пещеру. В голове у нее ясно звучал голос Яблоневого Человека: «Не ходи».

Раз уж она здесь оказалась, как можно не заглянуть внутрь хоть одним глазком?

Лили нагнулась, потому что вход доставал ей только до плеча, и шагнула на порог. В пещере оказалось темно, как ночью. Сперва она не могла ничего разобрать, но потом глаза привыкли к тусклому свету.

Тогда-то она и заметила рисунки.

Они напоминали ее собственные первые наброски – грубые, угловатые фигуры, которые она чертила на бумаге или стенах сарая палкой с обугленным концом. Но если ее почеркушки были схематичными, потому что лучше она не умела, эти рисунки казались нарочито стилизованными. Ее наброски были лишь обещанием будущих картин – а эти заключали в себе потаенную силу. Краска лежала мощными, продуманными мазками. Ничего лишнего. Сложные образы были очищены до своей первоначальной сущности.

Рогатый человек. Черепаха. Медведь с солнцем на груди, от которого во все стороны расходятся волнистые лучи. Олень в прыжке. Какая-то птица с огромными крыльями. Женщина в лиственном плаще. Деревья всевозможных видов и размеров. Молнии. Жаба. Спираль с женским лицом посередине. Лиса с большим полосатым хвостом. Заяц с опущенными ушами и маленькими оленьими рожками.

Десятки. Сотни. Некоторые рисунки узнавались легко, другие представляли собой не более чем геометрические фигуры, за которыми, тем не менее, угадывалась целая книга историй.

Лили разглядывала стены со все возрастающим изумлением и восхищением. Она еще никогда не видела таких больших пещер – в ней могло бы уместиться три или четыре тетушкиных дома. Рисунки покрывали каждый метр, но некоторые было трудно различить, потому что они терялись в тени. Лили пожалела, что не прихватила свечу или фонарь – от входа падала лишь бледная полоска света. Девушке страшно хотелось зайти подальше, но она никак не решалась переступить запретную черту порога.

Скорее всего, она так бы и ушла, вдоволь налюбовавшись рисунками, – как вдруг увидела скорчившуюся в углу фигуру. Та сжимала дудочку из коры. Лили и сама делала такие из прямых гладких веток каштана.

Но теперь дудочка молчала. Укутанный тенями Фрэнк сидел так тихо, что Лили заметила его только по счастливой случайности.

– Фрэнк? – позвала она.

Он поднял голову.

– Все пропало, – ответил он. – Я не могу его вернуть.

– Другой мир?

Фрэнк кивнул.

– Так это была твоя… музыка?

– Это я играл, – подтвердил он. – Хотя не знаю, можно ли назвать это музыкой.

Лили помедлила, но потом все-таки переступила порог пещеры.

Ничего не случилось. Никаких вспышек света или резких звуков. Никакой двери в другой мир.

Девушка опустила на землю ящик с красками и сама присела рядом с Фрэнком.

– А я и не знала, что ты музыкант.

– Я не музыкант. – Мужчина показал Лили тростниковую дудочку – явно самодельную. – Но любил играть в детстве. В том мире всегда звучит музыка. Я подумал, что смогу ее призвать. Притянуть сюда – или самому оказаться там.

Лили снова обвела взглядом рисунки на стенах.

– А как ты попал туда в первый раз?

– Не знаю. Все сделал Майло. Я просто плелся следом.

– Он… он что-то нарисовал?

Фрэнк взглянул на нее с удивлением.

– Что ты имеешь в виду?

Лили указала на стены.

– Ты только посмотри. Это же замкнутая пещера, верно?

Он кивнул.

– Как думаешь, для чего предназначены эти рисунки?

Фрэнк по-прежнему недоуменно хмурился, поэтому Лили добавила:

– Может быть, они открывают дверь между мирами. Вдруг твоей Госпоже больше нравятся не песни, а рисунки?

Художник поднялся на нетвердые ноги и оглядел пещеру, будто впервые. Лили тоже встала.

– Если бы у меня были краски… – неуверенно начал он.

– Я принесла этюдник Майло Джонсона, – ответила Лили. – Там полно красок.

Фрэнк просиял. Не успела Лили и глазом моргнуть, как он сжал ее руки, поцеловал – прямо в губы, поцелуем горячим и нежным, – и нагнулся за ящиком.

– Я его помню, – сказал Фрэнк, перебирая тюбики с красками. – Мы бродили по лесу, выискивая хорошую натуру для пейзажа – хотя для Майло любая натура была хороша, – а потом он вдруг бросил этюдник под дерево и пошел прочь. Я его звал, но он словно оглох – даже не повернулся, чтобы посмотреть, иду ли я за ним. Наконец мы вышли к этой пещере, и тогда… тогда… – Фрэнк поднял глаза на Лили. – Не знаю точно, что случилось. Мы просто зашли в пещеру, а через секунду уже оказались в другом месте.

– Значит, стены разрисовал не Майло?

– Я такого не помню. Но вряд ли бы он стал это делать. Майло мог создать любую картину силой воображения, вообще не притрагиваясь к кисти и холсту. А потом описать ее мазок за мазком – даже спустя много лет.

– Да, я читала об этом в книге.

– Хм…

Фрэнк покосился на рисунки.

– Это должна быть особенная картина, – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Лили. – Простая – но такая, что в нее вместились все чувства и суть человека.

– Икона, – откликнулась Лили, вспомнив слово из другой своей книги.

Фрэнк кивнул и вытащил из ящика одну краску – жженую умбру, темную и насыщенную.

– А потом? – спросила Лили. На ум ей снова пришли слова Яблоневого Человека. – Допустим, ты выберешь правильный рисунок, и он откроет дверь в другой мир. Что ты будешь делать тогда?

Мужчина взглянул на нее, озадаченный.

– Шагну внутрь, конечно. И окажусь по ту сторону.

– Но зачем? Чем тот мир настолько лучше нашего? Я хочу сказать… Когда ты войдешь в дверь, то перечеркнешь все, чем мог бы стать здесь.

– Каждый выбор в нашей жизни перечеркивает все прочие. Это все равно что переехать в другой город, но более радикально. – Фрэнк помедлил, подбирая слова. – Там не столько лучше, сколько иначе. Там я впервые почувствовал себя на своем месте. А здесь у меня ничего не осталось – кроме мучительного желания снова увидеть Госпожу и ее зачарованные леса.

– Мне знакомо это желание, – сказала Лили, вспомнив о своих бесконечных поисках фэйри в детстве.

– Ты даже не представляешь, – вдохновенно продолжал Фрэнк. – Там все излучает собственный свет…

На несколько долгих секунд в пещере воцарилась тишина. Мужчина молча смотрел на Лили.

– Ты можешь пойти со мной, – сказал он наконец. – И увидеть все своими глазами. Тогда ты поймешь.

Девушка покачала головой.

– Я не могу. Не могу бросить тетушку – вот так, ничего не сказав. Только не после всего, что она для меня сделала. Она мне ведь даже не родная – но теперь ближе, чем родная.

Лили выждала один удар сердца, вспоминая силу его рук, теплоту его поцелуя.

– Но ты мог бы остаться здесь.

Настала очередь Фрэнка качать головой.

– Я не могу.

Лили кивнула. Она понимала. Будь ее воля, она сама не раздумывала бы ни секунды.

Девушка наблюдала, как Фрэнк отвинчивает колпачок тюбика и выдавливает на ладонь длинную полосу темно-коричневого пигмента. Затем он отыскал на стене свободное местечко, обмакнул палец в краску, поднял руку – и неожиданно замер.

– У тебя получится, – подбодрила его Лили.

Да, она не могла с ним уйти. Да, она хотела, чтобы он остался. Но она знала достаточно, чтобы не пытаться его удерживать. Это было все равно что водить дружбу с диким зверем. Его можно поймать, привязать к себе, не пускать на волю – но его сердце никогда не будет тебе принадлежать. Дикое сердце, за которое ты его полюбил, зачахнет и перестанет биться. А разве с друзьями так поступают?

– Получится, – тихо повторил Фрэнк и улыбнулся ей. – Это часть волшебства, да? Нужно изо всех сил верить, что сработает.

Лили понятия не имела, по каким правилам действует магия, но все равно ответила утвердительным кивком.

Фрэнк снова поднял руку и принялся что-то напевать себе под нос. Лили узнала почти-музыку, которую слышала раньше, но теперь смогла разобрать и мелодию. Девушка не знала ее названия, но местная группа время от времени играла ее на танцах в амбаре. Кажется, там было слово «фея».

Палец Фрэнка так и летал над скалой, прокладывая красочные линии. Лили не сразу поняла, что он рисует стилизованный дубовый лист. Наконец он положил последний мазок и отступил на шаг.

Никто из них не знал, чего ожидать – и ожидать ли вообще. Через несколько секунд Фрэнк перестал напевать и вытер руку о штанину, не обращая внимания на размазавшуюся по ткани краску. Плечи мужчины поникли. Он обернулся к Лили, но прежде чем успел произнести хоть слово, девушка воскликнула:

– Смотри!

Она указала на стену. Сердцевина дубового листа налилась теплым зелено-золотым сиянием. Фрэнк и Лили вместе смотрели, как свет растекается по стене, идя легкой зыбью – будто поверхность пруда, в который бросили камушек. Постепенно в нем проступили и другие цвета: синий, красный, глубокий зеленый. Они чуть дрожали, словно рисунок был выполнен на ткани, которую теперь колыхал ветер. А затем стена исчезла, и на ее месте появился проход. Дверь в другой мир.

Там тоже был лес – очень похожий на тот, что шелестел у них за спинами, – но, как и говорил Фрэнк, каждое дерево в нем, каждая ветвь, каждый лист и тончайшая травинка лучились собственным светом. Мир-за-дверью был таким ярким, что почти ослепил их – и далеко не потому, что они все это время сидели в темной пещере.

Все в том мире сияло, пело и сверкало такой нестерпимой красотой, что от нее могло остановиться сердце. Лили почувствовала глухую тоску – будто ей в грудь всадили крюк и теперь тянули туда, в царство музыки и света. Это было не столько желание, сколько нужда.

– Пойдем со мной, – повторил Фрэнк.

Лили еще никогда ничего не желала так отчаянно. Там, за стеной, была не просто Страна фей. Там была Страна фей, в которой она сможет навечно остаться с этим удивительным, талантливым мужчиной. С мужчиной, который впервые в жизни поцеловал ее по-настоящему.

Но она медленно покачала головой.

– Ты когда-нибудь наблюдал с вершины горы, как солнце опускается в перистые облака? Видел бабочек, рассевшихся на поле молочая? Слышал первую птичью трель после долгой зимы?

Фрэнк кивнул.

– В этом мире тоже есть магия, – сказала Лили.

– Но не та, что мне нужна, – ответил Фрэнк. – Не теперь, когда я побывал в зачарованных лесах.

– Я знаю.

Лили сделала шаг вперед и поцеловала его. Он на секунду задержал ее в объятиях, возвращая поцелуй, и они снова отступили друг от друга.

– Иди, – сказала Лили, легко подталкивая его в грудь. – Иди, пока я не передумала.

Она видела, что Фрэнк понял: уйти с ним было бы для нее такой же ошибкой, как для него – остаться. Он кивнул и, повернувшись, шагнул прямо в стену.

Лили следила, как он уходит – и через несколько секунд уже вступает под сень неправдоподобно ярких деревьев. Слышала, как он окликает кого-то – и ему отвечает другой мужской голос. Смотрела, как проход в стене снова превращается в круговорот красок. Перед тем как свет окончательно погас, в граните проступили очертания женского лица – того же лица, что было высечено над входом. Затем все исчезло. Пещера погрузилась во мрак, и Лили осталась одна.

Девушка присела на колени возле этюдника Майло Джонсона, опустила крышку и защелкнула замок. Потом взяла ящик за ручку, выпрямилась и медленно вышла из пещеры.

– Ты там? – спросила Лили, вглядываясь в крону Яблоневого Человека. – Ты меня слышишь?

Она вытащила из кармана чуть раскрошившееся печенье. Утром девушка слишком злилась на друга, который вчера так запросто явился к ней в сон, а до этого пять лет делал вид, будто его вовсе не существует. Друга, который заставил ее думать, что единственная выпавшая на ее долю ночь волшебства была не более чем игрой воспаленного воображения.

Лили положила печенье между корней.

– Я хотела сказать, что, возможно, ты прав. Я имею в виду, про уход в Страну фей. А не про магию в этом мире.

Девушка уселась на траву, положила рядом ящик с красками и водрузила сверху сумку. Затем подобрала опавший яблоневый листок и принялась методично его ощипывать.

– Знаю-знаю, – сказала она. – В этом мире тоже много будничной магии. Просто я не понимаю, почему нельзя еще дружить с волшебным существом.

Ответа не было. Яблоневый Человек не вышел из ствола. У Лили над ухом не раздался голос из ночного видения. В общем-то, она ни на что особо и не рассчитывала.

– Я хочу попросить у тетушки акр земли под собственный сад, – продолжила она. – Попробую вырастить там тростник и продавать патоку на ярмарке. Или наберу ягод и сделаю пирогов и варенья. Мне ведь понадобятся деньги на краски.

Лили взглянула наверх, в переплетения узловатых ветвей.

– Видишь, я не совсем безнадежна. Может, все-таки дашь мне шанс?

Помедлив, девушка встала и начала отряхивать колени.

– Завтра принесу тебе еще печенья.

С этими словами она подхватила ящик и сумку и направилась к тетушкиному дому.

– Спасибо, – послышался за спиной тихий знакомый голос.

Лили обернулась. Под деревом никого не было, но печенье исчезло.

Девушка улыбнулась.

– Ну, начало положено, – сказала она и принялась спускаться по холму.

Чарльз де Линт – писатель, фольклорист и исполнитель кельтской музыки, который живет в Оттаве, Канада, вместе с женой Мэри Энн Харрис, тоже музыкантом и художницей.

Его перу принадлежат многочисленные романы в жанре магического реализма. Действие большинства из них происходит в вымышленном городе Ньюфорде. Рассказы из «Ньюфордского цикла» можно прочесть в антологиях «Городские легенды», «The Ivory and the Horn» и «Moonlight and Vines». Последний сборник в 2000 году получил Всемирную премию фэнтези. Среди других работ писателя выделяются «Волчья тень», «Зеленая мантия», «Лезвие сна», трилогия «Зверлинги», а также роман «Кошки Дремучего леса», проиллюстрированный Чарльзом Вессом.

Чтобы узнать больше, загляните на сайт писателя: .

Среди моих лучших друзей есть семейная пара – Карен Шаффер и Чарльз Весс. Я знаю Чарльза многие годы – и столько же лет мы пытаемся вместе сделать какой-нибудь большой проект, а не иллюстрированный сборник рассказов тут, книжку комиксов там.

Наконец нам предоставилось целых два таких шанса – спасибо Шерин Новембер из издательства «Viking» (за детскую книжку-картинку) и Биллу Шейферу из «Subterranean Press» (за графический роман). Оба проекта связаны образом Лили, а действие этого рассказа происходит между ними. Предположительно, домик тетушки Лили стоит в холмах за Ньюфордом, но на самом деле это лесистые холмы Вирджинии, где живут Карен и Чарльз. Там есть такой же домик – в часе пешком от дороги, – ручей, сосны и буки. Не сомневаюсь, что Яблоневый Человек там тоже есть.

Название этого рассказа вдохновлено строчкой из песни группы «The Incredible String Band», которую написал Майк Херон.