Книга: Тайны японского двора
Назад: VII. Счастливые влюбленные
Дальше: IX. В ожидании дуэли

VIII. Фатальное происшествие

Хризанта под впечатлением новых, охвативших ее чувств безвольно отдалась вихрю страстей.
Ей казался час, проведенный без возлюбленного — целой вечностью. И барон себя чувствовал прекрасно около своего предмета любви.
Целый день они ворковали, шутили, вспоминали детство. Барон много рассказывал о своих любовных похождениях в Париже, которые Хризанта выслушивала с возбужденным интересом.
И сегодня они побывали в милой беседке Булонского леса. Долго гуляли по берегу Сены, где она извилинами прорезала мелкие рощи, долины и поля.
Они катались без устали и только изредка отдыхали в какой-нибудь убогой ресторации пригорода и забавлялись незатейливостью этих бедных, но гостеприимных хозяев.
Им было везде так весело, так приятно.
Настал вечер и барон не покидал принцессы. Он остался в ее номере.
Хризанта сладко уснула среди ласк влюбленного барона.
Было около пяти часов утра, когда в комнату принцессы кто-то постучался.
Барон, забыв о том, что находится в комнате принцессы, спросонья громко спросил:
— Кто там?
— Принц Коматсу, — последовал резкий ответ.
Наступила томительная пауза.
Между тем, стук в дверь не прекращался, а усиливался.
Номер состоял из двух комнат и каждая из них имела отдельный выход в коридор.
У барона мелькнула мысль, во избежание скандала, скрыться незаметно. Вдруг прекратился стук и ясно послышались шаги уходившего принца.
Хризанта вздохнула свободнее.
— Боже мой, это фатально, — крикнул барон. — Что делать! что делать?
Хризанта в одной сорочке сидела на кровати и растерянно перебирала кружева своего одеяла.
— Нет, я должен скрыться — сказал барон. Он прошел в соседнюю комнату-гостиную, с балконом на улицу.
Сначала барон думал пробраться в соседний номер. Однако, план не удался. На просьбу открыть дверь ничего не ответили.
Тогда барон бросился к балкону, мимо которого шла водосточная труба. Ничего другого не оставалось, как спуститься по ней, рискуя разбиться насмерть.
Вдруг раздался сердце раздирающий крик.
Барон бросился назад и наткнулся на неожиданную сцену. В дверях стоял принц, испуганная прислуга и соседи по отелю.
— Можете идти, — обратился принц к номерному и, захлопнув за собой дверь, вошел в спальню сестры.
Наступило молчание.
— Я требую удовлетворения, барон, — наконец произнес принц.
— Я к вашим услугам, — возразил барон. И, сухо поклонившись, удалился.
Когда шаги барона замерли в конце длинного коридора, принц сказал сестре:
— Хризанта, твое путешествие кончилось. Ты завтра же вернешься домой.
Умоляющие глаза, обращенные к брату, и молчание были ее ответом.
Принц вышел из комнаты.
На улице было темно.
Но этот мрак был значительно светлее того, который царил в душе убитой горем принцессы. В первый момент принцесса растерялась неожиданностью инцидента. Но она вскоре пришла в себя.
— Что это с братом? — возмущалась она. — С каких пор он себе присвоил право распоряжаться моей судьбой? Я не допущу этого, — решительно промолвила она, притопнув ножкой.
Наскоро одевшись, Хризанта направилась в номер, занимаемый братом.
Не застав его, после небольшого раздумья, направилась к дверям номера барона.
Придя в свой номер, барон сначала бесился, сжимая кулаки, ходил взад и вперед по комнате, затем, как бы в изнеможении, бросился на диван и зарыдал как ребенок.
Мало-помалу рыдания его стихли и наступила сильная реакция… Он уснул и очнулся лишь от ласкавшей его волосы нежной руки принцессы.
— Ты так добра, ты тут со мною, дорогая, — всхлипывая говорил барон.
Хризанта держала маленький аметист, изображавший собой фигуру со сложенными на груди руками и поджатыми ногами.
— Вот этот амулет-талисман, освященный в нашем храме, должен тебя спасти. Он мне подарен матерью и нашему дому всегда приносил счастье. Одень его и носи.
Барон молча взял талисман.
— Прощай, — сказала Хризанта, делая несколько шагов по направлению к двери.
Барон ее нагнал.
— Что с тобой? Ты уходишь, — вскрикнул он, обняв принцессу. — Я не могу тебя отпустить, — продолжал он, — мы должны с тобой переговорить о нашей судьбе.
Хризанта остановилась.
— Брат требует, чтобы я вернулась в Японию, но я ведь не хочу, не могу вернуться, — со слезами на глазах, ломая руки, говорила она.
— Нет, нет, — воскликнул барон, — я тебя не пущу. Ты останешься со мной; я с тобою никогда не расстанусь и, если хочешь, я даже сейчас женюсь на тебе.
Принцесса улыбнулась сквозь слезы.
— Ты такой добрый, хороший, ты любишь меня, — прошептала она, — но я боюсь, что брат тебя убьет. Он такой злой. Прошу тебя об одном, чтобы ты только дрался с ним на пистолетах и никоим образом не на холодном оружии. Я имею, верь мне, на это веские причины.
— Успокойся, успокойся, дорогая моя.
Барон подвел Хризанту к креслу перед камином и, пододвинув табурет, присел к ней.
— Хризанта, могу я рассчитывать на то, что ты станешь моей женой? — нежно спросил он.
— Возможно ли это, чтобы христианин женился на язычнице? Наконец, я тебе скоро надоем и ты меня бросишь. Ведь, я тебе не пара, я не знаю ваших обычаев, привычек. Подумай, что ты говоришь.
— Нет, Хризанта, я ничего слушать не хочу. Завтра мне предстоит борьба на жизнь или смерть и единственным и лучшим талисманом для меня будет сознание, что есть существо, которое меня любит и которое готово со мной разделить и горе и радость в течение всей моей жизни.
С этими словами барон опустился на колени перед креслом принцессы и осыпал ее колени поцелуями.
— Я согласна, как я могу тебе отказать в чем бы то ни было? Только сила меня может разлучить с тобой.
Барон заключил Хризанту в свои объятия и долго смотрел в ее красивые, черные очи.
— Я так счастлив и несчастлив в одно и тоже время. Ты меня любишь, дорогая, и счастье так кажется близким… и вдруг… шальная пуля, роковой удар шпаги… и вместо свадьбы ты пойдешь на похороны.
— Нет, нет, ты не смеешь умереть и не умрешь. Я в это верю, как в твою любовь.
— Сегодня, вероятно, не позже одиннадцати часов утра к твоему брату придут мои секунданты: Канецкий, офицер русской службы, и маркиз де-Гра, капитан французского флота. Я им сейчас напишу письма.
— Не буду тебе мешать, — сказала Хризанта, вставая с кресла.
Барон еще раз поцеловал Хризанту и, проводив ее до двери, сказал:
— У консьержа на твое имя будут письма от меня или от секундантов, в случае каких-нибудь неожиданных происшествий.
Хризанта ушла, а барон направился к письменному столу и принялся поспешно писать.
К нему постучались.
— Войдите, — крикнул барон…
Вошел лакей и доложил:
— Виконт Ияко и мистер Велингс желают видеть барона.
— Просите.
В комнату вошел сухощавый шатен с коротко остриженной головой, без усов и без бороды. Серые глаза его и деревянная походка выдавали типичного англичанина.
Другой был маленький брюнет с брюшком. Светло-оливковый цвет лица выдавал уроженца Малайских островов, по-видимому, акклиматизировавшегося в Японии.
— Прошу вас, господа. Чем могу служить? — начал барон, выходя к ним навстречу и приглашая движением руки сесть на диван.
— Мы пришли со щекотливым поручением, — начал мистер Велингс. — К нам явился принц Коматсу, хороший знакомый виконта Ияко, и просил быть его секундантами. Как видите, мы в точности исполнили его поручение.
— Я принимаю дуэль, а об условиях благоволите переговорить с моими секундантами, господином Канецким, живущим по набережной Орсе, 37, и маркизом де-Гра, бульвар Османн, 62. Я им сейчас отсылаю письма, и если вы к ним зайдете в два часа, они будут уже осведомлены о вашей миссии.
Мистер Велингс методически вынул из кармана записную книжку и медленно записал адреса, несколько раз переспросив фамилии и номера домов. Потом, так же молча, англичанин подал барону свою сухую руку и направился к выходу.
Его примеру последовал виконт.
— Однако, надо написать письмо к дяде, на тот случай, если этот проклятый принц меня убьет, — сказал барон, оставшись один. — Попрошу дядю, чтобы он принял мать мою под особое покровительство.
С этими словами барон направился к письменному столу.
— Но как писать ему? Что я ему напишу? Какие выставлю причины?
Эти мысли тревожили барона.
Письмо не клеилось.
Несколько писем барон начинал, затем комкал и бросал в корзину.
— Нет, не буду писать. Лучше пройду к принцессе, — решил он. — Но удобно ли? Быть может, она сейчас объясняется с братом?
Барона влекло к Хризанте.
К нему возвратилось его прекрасное настроение духа.
Он как будто совсем забыл о предстоящей дуэли.
Подойдя к письменному столу, он снова принялся за письмо к дяде.
Начав издалека, он мало-помалу откровенно рассказал ему всю историю, со дня первой встречи с принцессой до предстоящей дуэли включительно. Но просил не говорить ни слова матери, так как имеет твердое убеждение, что дуэль кончится ничем.
Запечатав конверт и надев цилиндр, барон вышел из своего номера.
Его тянуло на улицу.
Было всего 8 часов утра.
Бульвары поражали своим относительно пустынным видом..
Париж в раннее время дня принимает совершенно иную физиономию.
Беспорядочный Париж ночи с его хулиганами-макро и сутенерами днем носит совершенно иной вид.
Часов в десять, одиннадцать утра весь деловой Париж спешит в конторы, в банки, на биржу. К двенадцати дня появляются женщины богатой буржуазии в своих экипажах, совершающие прогулки к портнихе за модами, к парфюмерам, а еще чаще на свидание где-нибудь в Лувре, в библиотеке, на выставках и проч.
В час, в два часа дня весь Париж запружен гуляющими демимон-денками, фланерами, прожигателями жизни, тунеядцами, спешащими в кафе на завтрак.
Затем такая публика остается на улице до семи часов.
Тут происходят паузы. Часть публики обедает в это время, другая возвращается с поприща честного труда, еще другие только еще набирают аппетит на чистом воздухе.
Но в восемь часов утра мы видим на улицах Парижа одних лишь трудящихся.
Модистки, портнихи, «calicot», приказчики, продавщицы, конторщики, ремесленники — вся эта толпа, жаждущая труда, стремительно несется в разные стороны.
Свежие, бодрые лица, мускулистые руки, уверенная и скорая походка — резко отличает этих утренних аборигенов от среднего анемичного типа интеллигентных парижских обывателей.
Барон всего этого не замечал. Он весь ушел в самого себя, в свои угнетающие мысли о грядущем дне.
Дойдя до почтового ящика, барон опустил письмо и вернулся в отель.
На площадке лестницы он встретил метрдотеля, который со встревоженным лицом обратился к барону:
— Скажите, что случилось? Принц потребовал у нас запасные ключи от комнаты принцессы, говоря, что с нею, вероятно, случилось неладное. Консьерж поверил, разбудил меня, я ему дал ключи и вот в результате такой скандал.
— Успокойтесь, мосье, — холодно возразил барон, — все дело не стоит выеденного яйца. Принцесса ночью занемогла, и зная, что у меня есть гомеопатическая аптечка, постучала ко мне и просила принести ей какое-нибудь средство от головной боли. Я наскоро оделся и пришел к ней. Дверь совсем не была заперта, а просто туго открывалась, а из-за этого загорелся весь скандал.
— Так вы объяснились с принцем, не правда ли?
— Конечно, мосье, я с ним объяснился и мы расстались друзьями.
— К вам рано утром приходили какие-то два господина? Й раньше семи часов утра непременно желали вас видеть?
— Да, да, это мои лондонские друзья, они только что приехали из Дувра.
Совершенно успокоенный метрдотель простился с бароном.
— Это не так серьезно, как вы думали, — сказал он консьержу, проходя в контору, — маленькое недоразумение и больше ничего.
Однако консьерж, — старая крыса — как-то недоверчиво покачал головой.
— Поживем — увидим, — сказал он, обращаясь к тут же стоявшему лакею бельэтажа.
Барон вернулся в свой номер. минуя спальню Хризанты. Он думал было остановиться, постучать в дверь, но оттуда раздавались голоса.
Долго барон ходил взад и вперед по комнате и мысли его беспорядочно витали между далекой родиной, Елисейскими полями, чудной беседкой и кабинетом загородного ресторана.
Но барон и не думал о смерти. Дуэль была для него обычным явлением. Он вспомнил, как в Берлине, еще будучи офицером, дрался с каким-то англичанином, которому дал основательный кварт, обнажив ему всю правую щеку.
Припомнились ему также две дуэли в Висбадене, из которых последняя произошла из-за красивой певицы, Ирмы Онай, некогда кружившей молодые головы, вместе с прекрасной Марией де-ла-Белла, в известном «Винтер-Гартене» Берлина.
Тогда венгерская красавица Ирма Онай приехала с графом Эстер-гази, еще совсем юным драгуном австрийской службы, и чистила изрядно его наполняемые родителями, карманы.
Это, однако, не мешало легкомысленной красавице флиртовать с золотой молодежью элегантного курорта, среди которой барон был ею особенно обласкан.
Впрочем, в курортах такие романы не остаются тайной.
Граф сделался предметом насмешек своих товарищей и чувствовал себя глубоко оскорбленным.
Состоялась дуэль, на которой барон отрубил графу левое ухо.
Граф так близко принял к сердцу такое увечье, что, придя домой после перевязки, застрелился.
Вспоминал барон те веселые похороны, после которых был устроен роскошный обед.
Красавица-венгерка явилась в глубоком трауре, который прекрасно шел к матовому цвету лица, но так мало гармонировал с ее настроением.
Во время похорон она вместе с братом покойного, вызванным телеграммой из Будапешта, шествовала непосредственно за гробом.
Но стоило брату графа немедленно после похорон уехать с ближайшим поездом, как Ирма Онай сразу сняла свою маску — и преспокойно села в карету барона. Всю дорогу она хохотала и щебетала без умолку.
На обеде она забыла уже всякое приличие и на речь барона, сказанную в честь покойного, смерть которого он действительно искренне оплакивал, красавица ответила, поднимая бокал, что пьет за здоровье живущих, которые ей вообще лучше нравятся мертвецов, в особенности же пьет за таких милых друзей, как барон, который ей нравится гораздо больше покойного графа.
На барона подобный тост произвел удручающее впечатление. Он внезапно почувствовал отвращение к этой циничной женщине. Не проронив ни единого слова, он молча встал и удалился из зала.
Все смеялись и не заметили ухода барона, те же, которые видели его выходящим, думали, что он сейчас вернется.
Но эти предположения не оправдались.
Через час после этого происшествия барон сидел в купе первого класса и на всех парах мчался в дорогую его сердцу Померанию.
Его тяготила мысль, что он является хотя бы и косвенным виновником смерти ни в чем не повинного человека.
Теперь этот случай вспомнился ему накануне новой дуэли, и впервые мелькнула мысль, сильно встревожившая его:
— А что, если я убью принца? Как к этому отнесется Хризанта?
Это размышление пробудило в нем инстинкт самосохранения.
— Не могу же я, здорово живешь, подставлять свой лоб под пулю, когда имею возможность мигом сразить врага и этим лишить его второго выстрела.
В нервной ажитации он закурил сигару и лег на диван. Ему вспомнилась родина. Его внутреннему зрению предстала мать, благословлявшая его перед конфирмацией.
Длинный ряд фраков по левую и такой же длинный ряд белых платьев девиц по правую сторону в нескольких рядах окружали скромный алтарь церкви Иисуса в Берлине.
В тумане на кафедре стоял седой пастор в своем черном таларе с белым галстухом.
Все эти воспоминания утопали точно в тумане. Ряды фраков и белых платьев как-то расширялись, удалялись куда-то далеко… далеко… Барон уснул.
Сигара в откинутой руке еще пускала струйки синеватого дыма из-под густого слоя наросшего пепла.
Он уснул крепким сном.
Не прошло, однако, более получаса, как в дверь послышались частые, не очень громкие удары.
Барон вскочил.
— Войдите!
В дверях показалась Хризанта.
Он устремился ей навстречу.
— Ты пришла, моя дорогая. О, я так благодарен тебе за это! — сказал барон, с жаром.
Хризанта грустно глядела на барона и, поцеловав его в висок, глубоко вздохнула.
— Я пришла к тебе с просьбой. Меня тревожит мысль, что ты убьешь брата. Я тебя раньше предостерегала от дуэли на холодном оружии и, кажется, была права. Знаешь, друг мой, сейчас брат говорил по телефону — должно быть, с секундантами, и вернулся в номер чрезвычайно бледный. Я сидела у него и все время просила отказаться от дуэли, грозя ему даже самоубийством. Но он мне ничего не отвечал и продолжал писать какие-то письма. Едва он успел кончить, как его позвали к телефону. На одном конверте я прочла фамилию нашего посланника, а на другом значилось твое имя.
— Что же ему говорили секунданты?
— Этого я не знаю. Вероятно, что-нибудь очень малоутешительное. Брат что-то искал в своем чемодане. А теперь сейчас он оделся и ушел, даже не взглянув на меня.
Барон молча встал и повел Хризанту к дивану, где они уселись рядом.
— Скажи мне, Хризанта, напрямик, кто тебе дороже? Я — или твой брат?
Принцесса опустила глаза и в голосе ее послышались слезы.
— Ты знаешь, что я вся твоя, но я люблю также и брата.
Слезы струились по ее щекам.
— Я понимаю тебя, дорогая! — воскликнул барон после тяжелого раздумья, — я сам уже думал об этом вопросе. Я не хочу убить твоего брата, даже решил целить в ноги. Но могу ли я поручиться за то, что рука моя не дрогнет?
Хризанта продолжала молчать.
— Могу ли я поручиться, — продолжал барон, — что пистолет мне не изменит? К тому же ты знаешь, что мне неизвестно, как пистолеты пристреляны; отдают ли они вверх на сантиметр или на полметра?
— Все-таки ты обещаешь пощадить моего брата?
— Конечно.
— Ты хорошо стреляешь?
— Недурно…
Хризанта успокоенно вздохнула и со слезами благодарности взглянула на барона.
— Ты такой добрый, хороший, ты меня так любишь, что, пожалуй, способен пожертвовать собственной жизнью для моего спокойствия. Но я этого не хочу. Ты мне, я уже чувствую, дороже брата, дороже всего на свете.
Она бросилась на шею барону и повисла на его груди, громко всхлипывая.
Барон был тронут. Он впервые чувствовал себя в объятиях вполне преданной женщины.
Его тяготила неотступно навязчивая мысль, что волей судьбы, быть может, ему придется нанести этому сердцу тяжелый удар.
— Молись своему богу счастья, чтобы мы оба остались живы. Если же судьбе угодно меня сразить, то забудь поскорее обо мне, — сказал барон с решимостью в голосе.
Эти слова заставили Хризанту содрогнуться.
— Я не хочу… я не могу жить без тебя… я себя убью! — воскликнула она.
Барон поцеловал ее и сказал:
— Успокойся, молись и все кончится благополучно…
Хризанта недоверчиво покачала головой, продолжая плакать.
Раздался стук в дверь.
— Я уйду… Я тебе мешаю… — сказала она испуганно.
— Нет. Войди в соседнюю комнату.
С этими словами барон отодвинул портьеру около своей спальни — Хризанта скрылась за дверью.
Еще раз раздался стук в дверь, и на пороге показались секунданты барона в сопровождении мистера Велингса и виконта Ияко.
— Войдите, господа, пожалуйста. Простите, что я не сразу впустил вас, но я был в спальне, — сказал барон, беспокойно оглядываясь на дверь, за которой скрылась Хризанта. — Итак, господа, я к вашим услугам.
— Мы пришли, — начал мистер Велингс, — отчеканивая каждое слово, — с просьбою изменить предъявленные вами условия дуэли. Я должен сказать, господин барон, что принц находит дуэль пулями недостаточно серьезной, и я просил бы вас согласиться на дуэль на шпагах.
— Я присоединяюсь к просьбе моего уважаемого коллеги, — сказал виконт Ияко.
— Господа, я всю жизнь дрался холодным оружием, которым настолько владею в совершенстве, что, принимая подобные условия, заранее чувствую угрызения совести за неизбежный исход.
— Это очень благородно с вашей стороны и я вижу в ваших словах истинного джентльмена, — с легким поклоном вставил мистер Велингс, — но я, исполняя поручение пославшего, все-таки позволю себе настаивать на моей просьбе.
— Мне очень жаль, господа, но, имея на своей совести два смертных исхода, я никаким образом не желал бы в данном случае катастрофы. Если вы знакомы с искусством фехтования, то, вероятно, понимаете, какую роль тут играет мой рост и моя физическая сила…
Виконт улыбнулся.
— Вы позволите, барон, указать вам много примеров, когда сильные и опытные борцы были сражены слабыми?
— Очень может быть, господин виконт, — спокойно возразил барон, — но я давно дал себе слово не принимать подобных условий. Положим, что и пуля, даже помимо моей воли, может убить принца, о чем я бы глубоко скорбел, но потому я в данном случае готов уравнять наши шансы, предоставляя принцу по условленному знаку стрелять одновременно со мною.
При этих словах секундант Канецкий нервно вскочил с кресла и быстрыми шагами подошел к окну.
Ему, видимо, не понравилась уступчивость друга.
— Чем же, господа, мы порешили? — обернувшись, спросил Канецкий. — Где и когда?
— За ипподромом в лесу. Место выберем вместе, — ответил маркиз де-Гра, хорошо знакомый с Булонским лесом.
— А час? — продолжал Канецкий.
— Завтра, в восемь часов утра, если господа ничего не будут иметь против этого, — вставил барон.
В знак согласия мистер Велингс и виконт Ияко, слегка наклонив головы, встали и направились к выходу.
— До завтра! — крикнул им вслед барон.
— А вы, господа, расстояние установили?
— Да. Мы остановились на тридцати шагах, — ответил Канецкий.
— Конечно, — одобрил барон.
— Я бы посоветовал тебе, дорогой мой, — обратился Канецкий к барону, — сегодняшний день не волноваться и пораньше лечь спать, а к часу мы тебя ждем к завтраку у Пайяра.
— Спасибо, буду. А пока благодарю вас, господа, за вашу готовность быть моими секундантами, — сказал барон, протягивая обе руки.
— Эх, Эдмунд, Эдмунд! Как мне тебя жаль. Опять у тебя какой-то роман! И напрасно ты не согласился драться с ним на шпагах, — ты в одно мгновение открыл бы ему грудную шарманку или такой харакири сделал бы ему ударом «гартье», что этот японец сразу увидел бы свое Восходящее солнце в натуральной величине.
Барон ничего не ответил.
Он молча обнял Канецкого и сильно потряс руку маркиза,
— Итак, в час! — крикнул Канецкий, выходя из комнаты барона.
Канецкий обнял на прощание барона и, взяв маркиза под руку, пошел по направлению к Итальянскому бульвару.
Как только ушли секунданты, барон бросился в свою спальню.
Хризанта стояла около окна и задумчиво смотрела на шумную толпу. Она даже не заметила, когда вошел барон.
— Я все слышала и еще раз благодарю тебя за твое великодушие. Теперь я понимаю, о чем говорили секунданты, — сказала она. — Меня страшит сомнение, дорогой мой. Брат злой человек и я боюсь, не созрел ли у него какой-нибудь коварный план. Я, конечно, не знаю, что он может выкинуть, но мне памятно, как в Токио принц Арикано дрался на шпагах с одним англичанином. И представь себе, англичанин, получив совсем легкую рану в руку, умер на другой же день и, как говорили, врачи от отравления крови.
— С пулями, моя дорогая, этого не может быть. Притом секунданты предварительно осмотрят пистолеты и пули.
— А мой талисман? — спросила Хризанта с улыбкой.
— Вот он, — сказал барон, вынимая из кармана жилета аметист.
— Не забудь одеть его на шею; он тебя оградит от всякого несчастья, — серьезно сказала Хризанта.
— Хризанта, скажи мне еще раз, уверь меня в том, что ты навсегда моя, на всю нашу жизнь и при всяких случайностях и самых невероятных обстоятельствах, — промолвил барон, сильно подчеркнув слово «моя».
— Если я останусь жив, — продолжал он, — то никогда не расстанусь со тобой и ты не будешь об этом жалеть.
Хризанта бросилась ему на шею и их уста слились в горячем поцелуе.
Назад: VII. Счастливые влюбленные
Дальше: IX. В ожидании дуэли