29
– А здесь ведь неплохо, а, Майя? – спрашивает Бреннан.
Он сидит на своей койке, напротив моей, и завязывает шнурки. Мы в сарае, превращенном в общежитие, – здесь поселили двадцать четыре человека. Этот угол – наш. Очень мило, что нам выделили угол.
– Могло быть хуже, – отвечаю я.
Я немного наловчилась вставлять контактные линзы левой рукой, но это все равно непросто, особенно без зеркала.
– Насчет Вермонта… – начинает Бреннан.
– Нам здесь лучше.
Он с надеждой смотрит на меня:
– Ты считаешь, нам стоит остаться?
Я отнимаю руку от глаза и быстро моргаю. Сперва саднит, но потом линза встает на место.
– Да, я считаю, что нам стоит остаться.
Потому что его будущее важнее моего прошлого.
Мы здесь уже четыре дня. Трудно привыкнуть, что вокруг люди: я так долго была одна или почти одна. Однако трений меньше, чем я ожидала. Похоже, тут у каждого своя роль – и все их играют почти без жалоб.
– Большинству пришлось нелегко по дороге сюда, – сказала мне доктор, когда я пошла к ней насчет руки. – Мы знаем, как все может повернуться, если мы это допустим. Вот мы и не допускаем.
Еще одно предание: была попытка изнасилования, в самом начале. Пострадавшей разрешили выбрать наказание, а она вместо этого решила простить. Типа, в этом мире и так достаточно зла, чтобы его еще умножать. Неясно, кто именно была та женщина: рассказывая об этом, никто не называет имени – но если это действительно новый мир, то очень скоро ей должны будут поставить памятник. Или храм.
Мне никогда не заслужить памятника или храма: я бы отрезала ему яйца.
Я спросила врача насчет месячных. По ее словам, почти у всех женщин здесь сбился цикл. Дело в физическом стрессе, как я и думала. Она поставила меня на высокие скрипучие весы – такие, которые измеряют и рост тоже. Сорок восемь с половиной кило: почти на пятнадцать килограммов меньше веса, который я считаю своим. Она сказала, что теперь, когда я в безопасности, организм должен прийти в норму. Она употребила эти слова: безопасность, норма. Кажется, именно поэтому я рассказала ей про того койота: чтобы опровергнуть ее идеи насчет нормальности и безопасности. Она выпучила глаза. Оказалось, что про бешенство я знаю больше, чем она. Если через месяц останусь на ногах, то могу считать, что все обошлось.
Я не сказала про это Бреннану. Решила, что не стоит упоминать о бешенстве до тех пор, когда (или если) у меня появится иррациональная боязнь воды. Он подружился с несколькими подростками, но прилетает ко мне каждую трапезу, каждое утро, на каждом «общем собрании» и каждый вечер. Мне это приятно.
– Майя, мне надо тебе кое-что сказать, – говорит Бреннан, когда я принимаюсь за правый глаз. – Когда мы были у тебя дома…
Другой мир, другая жизнь, другая я.
– Я не хочу ничего знать, Бреннан.
– Но это…
– Нет, – говорю я твердо и моргаю, чтобы вторая линза встала на место. – Не хочу знать. Не хочу об этом говорить. Прошу тебя.
– Но, Майя…
Вид у него виноватый, может, даже немного испуганный. Мне приходит в голову, что он мог что-то украсть. «Добыть» в терминах нашей новой реальности.
– Если это что-то, за что ты хочешь получить прощение, то ты его получил, – говорю я. Судя по его виду, ему все еще ужасно не по себе. Мне надо на что-то его переключить. – Лучше расскажи мне, что было в том номере в мотеле.
Потому что с этим я все еще не примирилась, а мне надо это сделать, чтобы можно было забыть.
– О! – Он уже зашнуровал кроссовки. Надавливая на носок, он рисует на выстланном сеном земляном полу овал. – Так, чушь. В номере было полно электроники. Телевизоры и ноуты, игровые приставки и все такое.
– Трупов не было?
– Нет. – Второй овал, чуть сдвинутый относительно первого, так что у него получилась сплюснутая буква «х». – Но все было пыльное, как будто туда давно никто не заходил.
– Так что тот, кто все это там сложил, наверное, умер.
– Наверное, – соглашается он.
Третий овал. Его нога работает как очень медленный спирограф.
Я обвожу взглядом сарай. Еще несколько человек копошатся там и сям, готовясь начать день. С тех пор как мы здесь, я слышала уже не меньше десяти разных объяснений начала чумы, но большинство сходятся на том, что это было как-то связано с добычей газа. То ли этот процесс освободил доисторический патоген, то ли произошло распространение искусственного токсина. В числе самых активных сторонник теории добытого из недр патогена – та старуха-индианка, которая сейчас стоит у входа в сарай. Она машет нам, а потом берет за руку маленькую белую девочку лет четырех-пяти, которая всегда держится рядом с ней.
– Или тот, кто все там собрал, сейчас здесь, – говорю я Бреннану.
– Майя!
Его взгляд меня ранит.
– Это не исключено, Бреннан, – говорю я мягко. – Или в любой из дней тут могут объявиться люди, похожие на тех двоих из супермаркета. Нам надо быть готовыми ко всему. Это – хорошее место, но не сказочная страна, и если человеку удалось сюда попасть, это еще не говорит о том, что он хороший. – Убедительный пример: я сама. – Так что не расслабляйся. – Он ерзает. – Бреннан, обещай мне! – требую я.
Потому что я не выдержу, я не могу потерять единственного человека, который что-то для меня значит.
– Обещаю, Майя.
– Спасибо, – говорю я. – А теперь мне пора. Я сегодня отвечаю за завтрак.
– Тебе везет, – завидует Бреннан. – Я весь день рублю дрова.
Голос у него такой печальный, что я невольно слабо улыбаюсь, изумляясь тому, насколько легко он восстанавливается, если рубка дров уже кажется ему обузой.
– Это приятнее, чем делать омлет на триста незнакомых людей, – сообщаю я ему. – Я буду работать рядом с тобой, как только рука заживет.
– Майя, а сколько мы здесь пробудем, по-твоему?
– Не знаю, – отвечаю я. – Может, всего один день, а может, останемся навсегда.