Книга: Встреча тиранов (сборник)
Назад: Часть первая. До полуночи
Дальше: Спасите Галю!

Часть вторая. После полуночи

— Ошиблись номером, — сказал Шубин шепотом.
— Она не придет, — сказала Эля. — Она червонец взяла.
Стук повторился. На этот раз он был громче и требовательнее.
— Может, телеграмма? — спросила Эля. — Тебе из Москвы не могут телеграмму прислать?
— Лежи, — сказал Шубин, поднимаясь. Коврик у кровати поехал, и Шубин с трудом удержал равновесие. В дверь ударили так, словно хотели ее сломать.
— Погодите! — крикнул Шубин. — Сейчас открою.
Босиком он подошел к двери.
— Кто там? — спросил он.
— Откройте, телеграмма, — послышался мужской голос.
— Ну вот, — сказала Эля за спиной Шубина. — Я же говорила.
Шубин оглянулся. Эля сидела на кровати, ее силуэт был черным на фоне светящегося неба.
Что-то удерживало Шубина от того, чтобы открыть дверь. Может, голос был не нетелеграфный.
— Откуда телеграмма? — спросил он.
— Из Москвы, — ответили из-за двери.
— Знаете что, — сказал Шубин, — я уже сплю. Суньте ее под дверь.
Была пауза, и Шубину показалось, что за дверью шептались.
— А расписаться? — спросил голос.
— Завтра распишусь.
— Нет, возьмите телеграмму и распишитесь.
— Да открой, ты, — сказала Эля. — Может, что дома случилось?
Шубин повернул ключ в двери и приоткрыл ее, протягивая руку, чтобы взять телеграмму.
— Давайте, — сказал он.
С той стороны дверь пихнули так, что Шубин, не ожидавший толчка, потерял равновесие и ударился спиной о вешалку. Дверь распахнулась. Яркий свет ударил в лицо из коридора.
Тут же загорелась лампа в прихожей — поднимаясь, Шубин увидел, что перед ним стоит молодой человек с красной повязкой и лицом неандертальца, которому положено охранять вход в гостиницу. Он держит руку на выключателе.
— Это что такое? — взъярился Шубин.
Дежурный с красной повязкой шагнул вперед, но Шубин загородил путь в номер.
— А ну, пропустите, — сказал неандерталец, — я при исполнении.
Шубин ощутил такое взрыв злобы, что с силой оттолкнул дежурного, и тот, чтобы не упасть, вцепился сильными пальцами в майку Шубина. Майка с треском разорвалась.
— Драться? — закричал неандерталец. — Мало ему разврата, он еще драться!
И тут же, словно его подтолкнули в спину, в дверях появился молодой милиционер в мокрой шинели и мокрой фуражке.
— А ну, бери его, — сказал дежурный. — И в отделение.
Шубин отскочил в номер, но милиционер был резвее — он рванул за плечо и тут же заломил ему руку за спину.
Пролетным, неверным взглядом Шубин успел увидеть Элю. Она стояла возле дивана, завернувшись в простыню.
— Не смейте! — крикнула она, но не могла двинуться, потому что была как бы прикована к месту длинной простыней.
Левой рукой Шубин цеплялся за вешалку, дверь в туалет, за свою куртку, но милиционер лишь сильнее давил на руку, уверенный, что Шубин подчинится, и было так больно, что Шубин вынужден был подчиниться. Он вылетел в коридор, и милиционер толкнул его к стене лицом.
Дежурный тут же ударил его в бок. Милиционер сказал:
— Ну, это лишнее.
— Он на меня напал, — сказал неандерталец. — Приезжают тут хулиганить.
— Я его не пускала, — услышал Шубин испуганный и потому визгливый голос дежурной по этажу. — Вижу, что пьяный, и не пускала.
— Выходи, — сказал неандерталец, и Шубин понял, что это относится к Эле. Но повернуться не мог.
— Я оденусь, — сказала Эля.
— Умела блядовать, умей и ходить, в чем мать родила, — сказал неандерталец.
— Слушай, — сказал милиционер. — Не тебе разбираться. Пускай оденется.
— Тебя вызвали, ты исполняй.
Дежурный подогревал себя, злился, был на грани истерики, как уголовник, нарывающийся на драку.
— Отпустите, — сказал Шубин милиционеру. — Вы что, хотите меня в трусах тащить?
— И потащим, сука, — сказал дежурный. — За избиение меня при исполнении потащим. При свидетелях.
— Одевайтесь, — сказал милиционер.
Хватка ослабла. Шубин выпрямился. Дежурная по этажу отошла подальше. Неандерталец стоял рядом и тяжело дышал, от него пахло чесноком.
— Только без шуточек, — сказал милиционер, входя в номер следом за Шубиным.
Эля уже была в платье, она надевала сапоги.
Шубин увидел на кресле свои брюки. Там же валялась скомканная рубашка. Было стыдно, что чужие люди смотрят на его вещи.
— Вы бы отвернулись, — сказал Шубин. — Здесь женщина.
За окном взвизгнула еще одна «скорая помощь». Загудел паровоз. Гудок его коротко оборвался.
— Блядь, а не женщина, — сказал дежурный.
Милиционер сразу же сделал шаг к Шубину, отрезая его от дежурного. Эля сказал тихо и зло:
— Ты у меня кровавыми слезами будешь плакать.
— Не пугай.
Шубин сказал:
— Товарищ милиционер, вы свидетель оскорблениям, которым нас подвергают.
— Одевайтесь, одевайтесь, — сказал милиционер, глядя в окно.
— И я вас предупреждаю: завтра же я буду у вашего секретаря горкома.
— Разберемся, — сказал милиционер.
— То-то он тебя примет, — сказал неандерталец.
— Оделись? — спросил милиционер. — Тогда следуйте за мной. В отделение.
— Почему? Вы обязаны мне сказать, в чем вы меня обвиняете.
— В нарушении режима гостиницы, — сказал милиционер.
— Нет! — крикнул неандерталец. — В нападении и хулиганстве.
— А вам не стыдно, товарищ сержант? — спросил Шубин.
— Это вам, гражданин, должно быть стыдно, — ответил милиционер.
У него было простоватое, почти мальчишеское курносое лицо. И видно было, что милиционеру не хочется ни во что вникать и мысли его далеко отсюда.
— Пойдем, — сказала Эля. — Ты им ничего не докажешь. Достали все-таки тебя. А я сначала не поверила.
И только тут Шубин понял, что, вернее всего, Эля права. Его достали. Его старались достать у кафе, а в ресторане, увидев его, Гронский понял, что представляется замечательный шанс ликвидировать журналиста.
— Я не пойду в отделение, — сказал Шубин.
— Надо, — сказал милиционер. — На алкоголь проверим.
Он взял со стола ключ от номера и подтолкнул Шубина к двери.
Эля сама пошла вперед.
— Документы не забыли? — спросил милиционер.
Вопрос был задан буднично, и Шубин, стукнув ладонью по груди и убедившись, что бумажник на месте, также буднично ответил:
— Не забыл.
Милиционер сам запер дверь и протянул ключ дежурной. Она подбежала и взяла ключ.
— Червонец отдай, — сказала Эля.
— Что? Какой? — дежурная поспешила по коридору впереди, она раскачивалась, как утка, которая спешит спрятаться в камыши.
Неандерталец шел за ней, ежесекундно оборачиваясь, словно боялся, что Шубин приблизится на опасное расстояние. Замыкал шествие милиционер.
Они вышли на лестничную площадку. Там стоял смертельно пьяный парень в дубленке и волчьей шапке. Увидев Шубина, он невнятно, но громко и дружелюбно спросил:
— Что передать на волю?
И пьяно засмеялся.
Снизу донесся громкий крик. Перешел в хрип, оборвался.
— Я одеться должна, — сказала Эля милиционеру. — У меня пальто в ресторане. В гардеробе.
Милиционер обдумывал эту информацию. Они спустились еще на один пролет.
— Эй, — сказал милиционер, — охрана.
Неандерталец обернулся.
— Проводишь девушку одеться.
— Так дойдет.
— Проводишь, говорю. Мы тебя у машины подождем.
Дежурный не ответил, он продолжал спускаться вниз. За последним пролетом открылся холл гостиницы.

 

С первого взгляда Шубину показалось, что он видит иллюстрацию к сказке о спящей царевне.
Там все спали.
В желтом прозрачном тумане, заполнившим холл, спали на полу те люди, что недавно толпились у стойки в ожидании места, спала, положив голову на стол, администратор, спали те, кто коротал время в креслах. Спал официант у приоткрытой двери в ресторан. И было очень тихо.
В этом сонном царстве была такая заколдованная странность, что милиционер тихо сказал:
— Стоять!
И все послушно остановились, кроме неандертальца, который продолжал спускаться по лестнице.
Снизу поднимался тяжкий, неживой запах, который, хоть и был знаком, не разбудил бы в Шубине воспоминания, если бы не мерцание желтоватого тумана. И Шубин увидел: черная река… желтый туман по воде… кашель Наташи и слова Бруни о непредвиденных сочетаниях сбросов. Это узнавание мелькнуло и пропало, изгнанное невероятной действительностью.
Шубин видел, как неандерталец вступил в прозрачно-желтоватую пелену тумана и движения его стали замедляться. Он схватился двумя руками за горло, повернулся обратно, к лестнице, но подняться больше чем на ступеньку не успел, а упал, ударился головой о нижнюю ступеньку и замер.
Шубин схватил за руку Элю, которая кинулась было к дежурному.
— Сказали же, стой! — крикнул он. И крик его был слишком громким для этого зала.
Они стояли втроем на лестнице, и вокруг была страшная тишина, потому что ни из ресторана, ни с улицы не доносилось ни звука. После минутной оторопи вниз двинулся милиционер. Он сделал шаг.
— Да нельзя же! — крикнул Шубин, и голос его странно раскатился по холлу, будто тот был гулким храмом.
Желтое легкое марево чуть клубилось, мерцало, словно воздух в жаркий летний день над перегретой дорогой. Шубин физически почувствовал его жадное движение, он понял что это марево, — поглотившее тех людей, которые, казались спали, но по нелепым, неестественным позам было ясно, что они мертвы, — стремится к лестнице, чтобы дотянуться до живых людей, заставить его, и Элю, и милиционера упасть и утонуть в нем, как утонул дежурный с красной повязкой на рукаве.
— Там люди, — сказал милиционер. Над верхней губой его проступили капельки пота.
— Ты им не поможешь, — сказал Шубин. — А сам умрешь.
— Умрешь? — тихо спросила Эля. — Как же так?
— Не знаю. Но туда нельзя. Пошли наверх.
Шубин почувствовал дурноту и жжение в горле. Может, это было самовнушение, может, и в самом деле марево испарялось, удушая все вокруг.
Он потянул Элю за руку, а она вдруг жалобно сказала:
— Но у меня пальто в гардеробе.
Шубин начал подталкивать вверх милиционера и Элю, и они нехотя подчинились.
— Они сознание потеряли, — говорил милиционер. — Надо «скорую» вызвать.
Вытолкнув их за площадку на ступеньки, откуда не был виден холл, Шубин остановился и стал шарить по карманам — где сигареты? Все было нереально, нет, не сон, а нереальность, в которой он бодрствует. Один раз в жизни с Шубиным такое было: у самолета — старого, трижды списанного «вайкаунта», принадлежавшего небольшой частной компании, что делала дважды в неделю рейсы из Боготы в провинцию, загорелся в воздухе мотор. Шубин сидел в салоне, вокруг кричали, кто-то пытался встать — густой шлейф дыма несся за иллюминатором, самолет кренился, кружил, искал места сесть, а внизу были покрытые курчавым лесом горы. Шубин понимал, что все это не сон, а собственная смерть, но продолжал сидеть спокойно и старался, как бы помогая пилоту, сквозь разрывы в дымном шлейфе углядеть прогалину в лесу или плоскую долину для посадки. Самолет все же сел на кочковатом поле, всем набило синяков, потом пилоты выводили пассажиров, выталкивали их из самолета. Люди, не соображая, хватали свои вещи, чемоданы, сумки, а пилоты кричали и гнали их, чтобы они отошли от самолета… И уже издали Шубин увидел, как самолет взорвался, и с каким-то странным удовлетворением понял, что он-то успел взять свой чемодан.
Сверху по лестнице спускался, покачиваясь, парень в дубленке.
— Затормозились? — спросил он. — Хочешь, я тебя освобожу?
Шубин не понял его, он забыл, что только что был арестован, потому что между той сценой в номере и виденным в вестибюле была непроницаемая вековая граница.
— Что? — спросил Шубин.
Милиционер сказал:
— Туда нельзя.
— Ну и дела, — сказал парень в дубленке. — Свободная страна, свободный город. Кого хотят, того хватают.
Он оттолкнул милиционера, и милиционер отступил, потому что не ощущал себя сейчас милиционером.
— Погоди, — сказал Шубин. — Там опасно. Какой-то газ.
— Газ так газ.
Парень был силен и по-пьяному размашист.
Эля зашлась в кашле.
Шубин сказал парню:
— Как хочешь, только поздно будет.
— Да нельзя же, нельзя! Там все мертвые лежат! — закричала Эля и снова закашлялась.
— Какие такие мертвые? — парень отрезвел. Ему не ответили. Шубин поддерживал Элю, которой стало плохо, ее начало рвать. Она старалась сдерживаться, но Шубин подвел ее к урне, что, к счастью, стояла на лестничной площадке.
Парень прошел на площадку и загляну вниз. И остановился. Потом выругался, запахнул дубленку и побежал наверх.
Шубин поддерживал обмякшую Элю, ему стало страшно, что она отравилась.
— Ты как? — спросил он. — Это от волнения. Сейчас пройдет.
Словно старался уговорить ее, что это не имеет отношения к желтому мареву, к тому что они увидели.
— Мне лучше, — сказала Эля. — Ты извини.
— Тебе надо наверх, в номер, тебе надо лечь, — сказал Шубин.
— Да, конечно, — Эля сразу согласилась.
— Где ключ от моего номера? — спросил Шубин.
— Ключ? Я его дежурной отдал, — сказал милиционер.
— Пошли наверх, — сказал Шубин. — Надо позвонить.
— Точно, — милиционер вдруг улыбнулся с облегчением. Словно получил толчок, вернувший его к реальности.
И он первым побежал наверх.
Шубин достал платок, и Эля вытерла рот.
Когда они поднялись вслед за милиционером наверх, то поспели как раз к тому моменту, когда дежурная по этажу привстала от удивления, увидев, что милиционер возвращается один. Она спросила:
— А что? Что еще? Я денег не брала.
— Ключ от номера. Быстро! — сказал Шубин.
Дежурная стала копаться в ящике с ключами.
— А что? Случилось что, да?
— Внизу несчастье. Авария, — сказал Шубин. — Вниз не спускайтесь. И никому не разрешайте. Стойте на лестнице и никого не пускайте.
— Убили кого, да? Кого убили?
Милиционер увидел телефон на ее столе.
— Помолчите, — сказал он.
Он набрал три номера, ударил по рычагу.
— Через восьмерку, — сказала дежурная. — Город через восьмерку.
— Раньше бы сказали.
Милиционер набрал номер и стал ждать.
Шубин взял ключ. Он сказал милиционеру:
— Я отведу Элю в номер. Двести тридцать два. Я вернусь.
Милиционер кивнул и стал снова набирать номер. Дежурная стояла возле.
— Не отвечают, — сказал милиционер.
— Тогда пошли ко мне, позвоним от меня. Может, телефон неисправен.
Они втроем побежали по коридору. В номере горел свет. Его забыли выключить. Милиционер прошел к столу, отодвинул банку с бразильским кофе и начал набирать.
— Через восьмерку, — напомнил Шубин.
— Он подошел к окну и откинул штору. Почему-то раньше это не пришло в голову. Ведь в этом ответ на все вопросы — случилось ли это только в гостинице или и на улице.
Окно было как бы большим экраном, отделяющим Шубина от того, что он увидел. На площади перед вокзалом по прежнему горели фонари. Их желтый свет как бы рождал ответное желтое мерцание, поднимающееся от земли. Снег потерял свою ночную голубизну. Это был стоп-кадр.
Площадь была неподвижна.
Человеческие фигурки были разбросаны по площади, будто их, куколок, высыпали с большой высоты. Они были везде. Совсем маленькие, кучками, темными пятнами — возле вокзала и на троллейбусной остановке. Реже на самой площади, между редких машин и у киосков. Совсем мало — справа, на тротуаре, возле темных магазинов.
Еще были машины. Одна из них на скорости налетела на столб, и тот вошел в радиатор, как бы обнятый им. Дверца в машине распахнулась, и водитель до половины выпал головой на мостовую.
Шубин хотел обернуться и сказать, чтобы другие тоже подошли и смотрели, но тут он увидел, как на площадь въезжает высокий «Икарус». Желтое мерцание поглотило его колеса и заклубилось впереди. Видно, водитель понял, что впереди неладно. Автобус резко затормозил. Открылась дверь.
Шубин стал рвать на себя окно, забыв повернуть задвижку, — он хотел предупредить водителя.
Тот показался в дверях. Огляделся, спрыгнул на мостовую и уже подошвы так и не успели коснуться асфальта — он согнулся и упал головой вперед.
Дернулся, будто хотел отползти… и замер.
— Нельзя! — кричала Эля, и Шубин только сейчас услышал ее крик. Она повисла на его руке, отрывала ее от окна, чтобы он его не открыл.
— Ты смотри! — пытался объяснить ей Шубин.
— Я все понимаю, я все видела… ты не поможешь — они же не слышат!
Милиционер, не выпуская трубки из руки, тоже смотрел на автобус.
Пассажиров в нем было немного. Человека три.
Первый из них появился в открытых дверях сразу за водителем и задержался на верхней ступеньке, глядя вниз. Он смотрел на водителя и, видно, что-то говорил. Потом повернулся внутрь автобуса — к нему подошел второй пассажир. Затем пассажир начал спускаться вниз. Но медленно, осматриваясь. Шубину было видно, как ноги его утонули в желтом мерцании, взметнувшемся облачком навстречу. Пассажир, испугавшись, хотел подняться обратно в автобус, но вдруг ноги его подломились, словно он хотел усесться на ступеньку, и, нырнув половой вниз, он упал на водителя.
Шубину наконец удалось открыть окно.
— Назад! — закричал он отчаянно. — Не выходите!
Неизвестно, услышал ли второй пассажир крик или сам догадался, что выходить нельзя, но он обернулся к женщине, последней пассажирке, что собиралась выйти через заднюю дверь. Та остановилась, оглянулась. Отмахнулась от его слов и — через несколько секунд уже лежала на мокром снегу у задней двери.
Остался последний пассажир. Он отошел от двери, видно было, как он прижался лицом к стеклу, стараясь разглядеть, что там, на площади. Эля закрыла окно.
Милиционер сказал, показывая трубку Шубину:
— Не отвечают.
— Милиция одноэтажная? — спросил Шубин.
— Дежурная часть на первом этаже.
— А второй этаж есть?
— Второй этаж? Зачем?
— Если газ добрался до первого этажа, то на втором могут остаться люди!
— Но там сейчас нет никого. Ночь.
— Тогда звоните в городское управление. Звоните в горком! В «Скорую помощь»! Неужели непонятно!
— А я не знаю, — сказал милиционер жалобно. — Я наш телефон знаю, а других не знаю.
— Хорошо, — сказал Шубин. — Пошли к дежурной. У нее справочник может быть. Эля, милая, не выходи, хорошо? Я скоро вернусь.
— Ты куда, Юра?
— Надо узнать телефоны.
— А я?
— Ты тоже звони. Звони Николайчику. Кого знаешь — звони. Надо, чтобы принимали меры.
— А что случилось? Это газ?
— Откуда я знаю? Мы же с тобой вместе были.
— Мне нужно домой, — Эля остановила его. Милиционер стоял в дверях, ждал. Он признал главенство Шубина и его право распоряжаться.
— Зачем тебе домой? Жить надоело?
— Митька дома.
— Ты на каком этаже живешь?
— На четвертом.
— И пускай спит. Он с кем?
— С мамой.
— Тогда позвони маме и скажи, чтобы заперлись и никуда не выходили. И пусть посмотрит в окно — есть ли желтый туман. Только ты ей лишнего не говори, не пугай, понимаешь, только не пугай.
Эля покорно слушала, кивала, словно старалась запомнить, а потом сказала:
— У нас телефона нет.
— Звони соседке.
— У нас в доме нет телефонов.
— Звони Николайчику домой. У него-то есть?
— У него есть.
Шубин с милиционером вышли в коридор. Из-за соседней двери доносилась музыка. Слышны были громкие голоса.
— Надо будет поставить кого-то на лестнице, — сказал Шубин.
— Чтобы не пускал жильцов вниз.
— Они на лифте могут спуститься, — сказал милиционер.
— Посмотрим.
Дежурной по этажу на месте не было. Вместо нее они увидели человека с чемоданом. Это был один из командировочных, грустный горбун. Он покорно стоял возле столика дежурной.
— Вы куда? — спросил Шубин.
— Я уезжаю, — сообщил командировочный. — А ее нет. Мне ключ сдать надо.
— Вот вы и будете стоять на лестнице. Вот здесь, — сказал Шубин. — И никого не пускать вниз.
— Это еще почему? — спросил горбун. — Мне уезжать нужно.
— Сержант, объясните, — сказал Шубин. Он увидел горящий свет в комнате горничной. Может, дежурная скрывается там? Нет, комната пуста.
— Не может быть, — говорил горбун милиционеру. — Это вымысел. Я был на улице полчаса назад.
— Ваше счастье, сказал Шубин раздраженно, — что вы вернулись живым.
Он дернул ящик в столе дежурной. Он был заперт. Шубин рванул сильнее.
— Что вы делаете? — спросил горбун.
— Вы стойте, где вам сказали! — рявкнул Шубин.
— Стойте, стойте! — поддержал его милиционер. — А чемодан оставьте. Никто его не возьмет.
Горбун, все еще сомневаясь, сделал несколько шагов к лестничной площадке, но чемодана не выпускал.
Ящик с треском вылетел из стола. Посыпались бумажки. Шубин начал ворошить их, надеясь отыскать какую-нибудь тетрадь или список телефонов.
Зажужжал, проезжая мимо, лифт.
— Черт! — вырвалось у Шубина. Он кинулся к лифту. Он пока он бежал к нему, услышал, как лифт остановился на первом этаже, его двери открылись. Кто-то вскрикнул. И снова тишина. Красный огонек продолжал гореть рядом с дверью лифта.
— По крайней мере, теперь его уже никто не использует, — сказал Шубин.
— А что? Что случилось?
— Спуститесь на один пролет вниз, — сказал Шубин горбуну, — но не больше — загляните вниз и тут же возвращайтесь обратно, если вам мало того, что сказал сержант.
— Но он сказал — там отравление газом.
— Вот именно.
Горбун осторожно пошел вниз.
Наверху кто-то забарабанил в дверь лифта — видно, не мог вызвать и сердился.
— Я пойду наверх, — сказал Шубин. — Может, у кого из дежурных есть телефонный справочник. Вы знаете, что делать?
— Так точно, — ответил милиционер, который не знал что ему делать.
Шубин подбежал к лестнице. Остановился. Где этот чертов горбун? Вместо того чтобы бежать наверх, Шубин сошел на несколько ступенек ниже. То, что он увидел, его не испугало: разозлило.
Горбун сидел на нижней ступеньке лестницы, откинув голову к стене и приоткрыв рот. Чемодан он продолжал держать на коленях.
— Эх, черт, — сказал вслух Шубин. — Проверить решил!
Он посмотрел на холл. Он уже привыкал к этому зрелищу. Оно было невероятным, но не сказочным и не граничило со сном. Это была тяжелая реальность, и мозг ее воспринимал трезво.
Уровень желтого мерцания поднялся. Зал был залит им метра на полтора. От движения газа контуры предметов были размыты, и казалось, что люди движутся. Шубин заставил себя не смотреть более на холл.
Наверху милиционер по прежнему стоял у телефона.
Он увидел Шубина и обрадовался.
— Нигде не отвечают, — сказал он, смущенно улыбаясь, словно был виноват в этом. — Я в «скорую» позвонил и в пожарную команду. И никто не подходит. Странно, да?
— Плохо, а не странно, — сказал Шубин.
— Вы думаете, что и там? — спросил милиционер.
— Мы с вами вместе смотрим это кино, — сказал Шубин. — Я пойду наверх, поищу телефонный справочник. Я хочу дозвониться до заводов или до аэропорта.
Он не стал говорить милиционеру о горбатом командировочном. Вернее всего, милиционер забыл о нем.
Шубин не успел подняться до третьего этажа, как услышал, что сверху, громко и весело разговаривая, спускается группа людей.
— Нам нет преград ни в море, ни на суше! — загудел бас.
— Стойте! — приказал он, отступая на шаг перед поющими гостями и видя лишь напряженное лицо Гронского.
— Что еще? Это что еще, нам мешают петь! — воскликнула толстая матрона. — Витя, он мешает!
— Он пьян! — нашелся референт. — Уже милицию вызывали, а он все хулиганит.
— И мы тоже пьяные! — запела матрона. — Давайте петь вместе.
Шубин резко оттолкнул ее и оказался лицом к лицу с Гронским.
— Отойдите сюда, — показал он наверх. — Мне надо сказать вам два слова.
— Ты поосторожнее! — закричал референт. — Без хулиганства.
Гронский был насторожен и зол. В глазах читалось опасение: если Шубин смог вырваться из цепких объятий милиции, значит, он нашел какой-то ход, какие-то связи? Какие?
— А вы, — сказал Шубин остальным, — стойте здесь. И не спускайтесь ниже.
В голосе Шубина была та уверенность в праве приказывать, что быстро угадывается и признается людьми иерархии. Это умение, происходящее от внутренней убежденности, трудно подделать.
Компания прервала пение, все замолчали. Стояли, глядели на Гронского, будто он был старшим в этой стае и ему принимать решение.
— Подождите, — сказал он и поднялся на ступеньку выше, так что теперь его отделяло от остальных метра два. Референт приклеился сбоку, чтобы не оставить шефа в опасную минуту.
— Отойдите, — сказал ему Шубин брезгливо, как и положено говорить с шестерками.
Тот смотрел на Гронского.
— Ну! — сказал Шубин.
Гронский сделал движение головой, отправляя шестерку к остальным.
Шубин дотронулся до плеча Гронского, отводя его еще дальше от компании.
— Случилось несчастье, — прошептал он. — Катастрофа. Много людей погибло.
Гронский не отвечал. Он почуял опасность и весь подобрался. Ноздри породистого носа побелели, даже брыли подобрались.
— Вернее всего, это химическое отравление.
— Где? — спросил Гронский шепотом.
— Два этажа вниз, — сказал Шубин. Он уже говорил нормальным голосом и слышал тяжелое дыхание прочих слушателей.
— Если это шутка…
— Тогда идите, только идите один, — сказал Шубин. — Я вам не советую подвергать риску жизнь ваших гостей.
— Это бессмыслица какая-то, — сказал Гронский. Он смотрел не на Шубина, а на очень толстого, туго затянутого в костюм краснощекого лысого гостя. Гость тронул Шубина за рукав.
— Повторите, что произошло, — сказал он.
У него были красные щеки и красный носик. Очень светлые, живые, не замутненные водкой глаза.
— Я не знаю причин катастрофы, — сказал Шубин. — Но внизу лежат мертвые люди. На площади тоже. Много людей.
— На площади? Где? — Толстяк как бы взял в свои руки командование. Он был главнее Гронского, и Шубин понял, что банкет происходил именно в его честь.
— Спуститесь на пролет ниже — можете выглянуть в окно, — сказал Шубин. — В холл спускаться нельзя. Там газ.
— Какой газ? — Гронский был раздражен, ему хотелось не верить Шубину, он подозревал в этом какую-то месть за милицейский рейд. — Какой может быть газ?
Шубин пошел с ними вниз. Теперь не было нужды искать телефонный справочник. Если можно говорить о везении в такой ситуации — Гронский был этим везением. Уж он-то знает все телефоны.
Толстяк первым оказался на лестничной клетке. Милиционер все еще стоял у телефона. Больше ничего за эти минуты не изменилось. Толстяк подошел к окну возле стола дежурной и отодвинул занавеску резким жестом пьяного человека. Гронский подошел к нему, остальные стояли сзади, заглядывали через плечи.
— Не отвечают? — спросил Шубин у милиционера.
— Боюсь, что да, — сказал милиционер. Он взял фуражку, что лежала на столе. Надел ее. Он знал, когда имел дело с начальством.
— Чепуха какая-то, — сказал Гронский. Толстяк молчал. — возможно, они потеряли сознание, — сказал Гронский.
— Сознание? — Толстяк обернулся к Гронскому. Потом перевел взгляд на Шубина: — Давно это случилось, товарищ…
— Шубин.
— Шубин. Очень приятно. Спиридонов. Когда это случилось товарищ Шубин?
— Я увидел это… минут двадцать назад.
— Как увидели?
— Я спускался в холл. Вместе с сержантом.
Милиционер кивнул. Присутствие толстяка все ставило на свои места. Этот будет принимать меры. И если даже милиционер знал в лицо Гронского, все равно на роль начальника он выбрал именно Спиридонова.
— Там то же самое?
— Да. Там все мертвые. И когда человек, который был с нами, все же спустился в холл, он упал.
— Это случилось быстро?
— Практически мгновенно.
— Что вы можете сказать, Виктор Иннокентьевич? — спросил Спиридонов у Гронского.
— У нас такого не бывает, — сказал Гронский.
— Знаю, что не бывает. Иначе бы давно всю Россию перетравили, — сказал Спиридонов.
— Может, диверсия? — спросил шестерка. Уши его шевельнулись.
— Диверсия? — повторил Спиридонов. — И наверное, американская? Или сионистская? Замечательное объяснение.
— Надо позвонить на биокомбинат, — сказал Гронский. — Может, у них выброс?
— Вот и займитесь, — сказал Спиридонов.
Одна из толстых женщин громко рыдала, прислонившись к стене. Гронский подошел к ней. Он сказал:
— Верочка, не надо.
— Милиция не отвечает, — сказал Шубин.
— «Скорая помощь» тоже, — добавил милиционер. — И пожарники молчат.
— Понятно, — сказал Спиридонов. — Товарищ Шубин, пойдемте со мной, покажете мне, что там в холле.
Шубин подчинился, подумав, правда, что даже в такой ситуации Спиридонову, привыкшему, чтобы его провожали и ему показывали, не проходит в голову пойти посмотреть на холл одному. Шубин понимал, что это происходит не оттого, что спиридонов боится — он не производил впечатления пугливого человека. Просто он не привык действовать без человека, которому в случае нужды мог бы отдать приказание. А из окружающих он выделил себе в помощники Шубина.
Гронский взял телефонную трубку, протянутую милиционером. Шубин последовал за Спиридоновым к лестнице.
— Осторожнее, — сказал он, когда они начали спускаться. — Туман постепенно поднимается.
— Туман? Почему вы раньше не сказали?
— Я не уверен, что он — причина гибели людей, — сказал Шубин, — Но там есть желтый туман, и я думаю, что люди погибли из-за него.
Они остановились у последнего пролета. Спиридонов стоял, уперев кулаки в бока, и медленно поворачивался, как бы впитывая в себе зрелище.
Два человека лежали, заклинив открытую дверь лифта. Певица из оркестра скорчилась в дверях ресторана, и блестки ее платья мерцали в тумане золотыми звездочками.
— Мертвые, — сказал Спиридонов.
Он чуть двинул голову в сторону, чтобы вобрать в поле зрения Шубина.
— Воняет, — сказал он. — Чувствуете?
— Да.
— Здесь всегда воняет, даже вода воняет — я уж отмечал, — сказал Спиридонов. — А так чтобы воняло — не помню.
Шубин не стал отвечать.
— И что же вы предлагаете делать? — спросил Спиридонов.
— Надо связаться с другими районами, — сказал Шубин. — Мне говорили, что город стоит в низине, а заводы расположены выше.
— И зачем? — спросили Спиридонов.
— Они смогут сказать причину.
— Вряд ли, — сказал Спиридонов. — Ночь на дворе. На заводах только сторожа.
— А ночная смена?
— Сомневаюсь. Начало месяца, — сказал Спиридонов. — Но людей поднимать надо. Добраться бы до армии.
Наверху появились Гронский, рядом его референт. Они смотрели вниз, на холл, лица их были неподвижны.
— А вы что скажете? — спросил Спиридонов.
— Очень странно, — ответил Гронский.
Сверху послышался шум. Чей-то громкий голос кричал:
— У меня самолет через час. Вы что, не понимаете?
В ответ бубнил что-то милиционер.
— Успокойте его, — сказал Спиридонов Гронскому, тот кивнул шестерке, который сразу сорвался с места. Шубин смотрел ему вслед.
— Чего мы стоим? — сказал он.
— Есть предложения?
Желтый туман закрутился под ногами, и Спиридонов отошел на ступеньку выше.
— Почему мы о сих пор не позвонили в Москву?
— В Москву? — переспросил Спиридонов. Пожевал губами. — Может быть, и в Москву.
— Зачем в Москву? — спросил Гронский. Он не возражал, он задал спокойный вопрос, как человек, который хочет разобраться в трудной задаче.
— В любом случае мы должны сообщить, — сказал Шубин. — Там примут меры.
Гронский смотрел на Спиридонова. Спиридонов — на Гронского.
— Нет, — сказал твердо Гронский. — Мы не знаем ни масштабов аварии, ни причин — ничего не знаем. Что мы скажем Москве? Что в гостинице какое-то отравление?
— Не только в гостинице, — сказал Шубин.
— Пускай не только в гостинице. Пускай и на площади. И нас спросят, какие вы приняли меры? И мы скажем — позвонили в Москву. Это же, простите, несерьезно! — Гронский развел руками, чтобы все поняли, насколько это несерьезно.
Чувствуя неуверенность Спиридонова, Гронский загремел вопросами:
— И куда мы будем звонить в Москву? В штаб ПВО? В Министерство здравоохранения? Куда? В ЦК?
Слова Гронского звучали разумно, но в них была ложь, в них был страх, что сильнее страха от увиденного. Страх перед собственной гибелью, но не физической, а моральной, карьерной, деловой.
Вернулся шестерка с оттопыренными ушами. Он не скрывал восхищения перед филиппикой Гронского. Радостно кивая, будто ждал, когда начнут раздавать конфеты.
— Дело говоришь, — сказал Спиридонов. — До Москвы больше тысячи верст. Пока мы будем дозваниваться да искать, с кем побеседовать, утро наступит. Давайте сначала попробуем задействовать местные силы. Чем больше сделаем сами, тем меньше будет претензий у Москвы. Как там, Гронский, на биокомбинате? Что тебе сказали?
— Никто не подошел.
— Это ничего не значит. Что у тебя предусмотрено на случай аварии?
— Есть программа у дежурного.
— Ты ему приказал действовать?
— Сергей Иванович, но ведь нет аварии на моем заводе! Нет аварии! Что-то случилось здесь, в центре. А завод вон там. Вы же знаете.
— Так, значит, на завод ты еще не звонил? Иди звони.
Заметив, что шестерка хочет бежать за Гронским, Спиридонов приказал ему:
— А ты, Плотников, давай в номер люкс, держи ключ! Неси сюда бутылку и стакан.
Спиридонов посмотрел на Шубина.
— Два стакана. Нам подкрепиться надо… Так, Шубин?
— Так, — Шубину захотелось улыбнуться. В Спиридонове была внутреняя ясность, которая позволяет подчиняться без сопротивления.
— Гронский на завод не дозвониться, вот увидишь, что не дозвониться. У него там тоже все дрыхнут. А мы с тобой, знаешь что сделаем? Мы с военным аэродромом свяжемся. Здесь есть, в Нехаловке. Пускай поднимут вертолеты и облетят город. Прежде чем действовать, мы должны знать, с чем имеем дело. Разумно?
— Разумно, — сказал Шубин.
— Вот и я так думаю. Пошли, а то я помру от этой вони. Мутит. Тебя мутит?
— Мутит, — сказал Шубин и отметил про себя, что ему очень хотелось добавить «так точно»!
Наверху народу прибавилось. Гронский был у телефона. Все смотрели на него. Эля стояла в сторонке, увидела Шубина и обрадовалась. Но не подошла, не посмела. Она понимала, что теперь наступило время начальников.
В стороне стояли три грузина из ресторанной компании. Они допрашивали милиционера, хотели посмотреть, что там, внизу, но милиционер пришел в себя и говорил властно. У лифта, где все еще горел красный огонек, стоял второй из командировочных, что был с Шубиным в ресторане. Надо ему сказать, что его товарищ погиб. Потом скажу, подумал Шубин. Он хотел было подойти к Эле, но тут Гронский громко сказал:
— Это кто у телефона? Почему не подходите? Кто, кто — Гронский, вот кто! Что там у вас происходит?
Гронский послушал ответ. Все замерли, замолчали.
— А кто у телефона? — продолжал Гронский. — Так вот, Ховенко, выйди из дежурки, обойди территорию. Я тебе через десять минут позвоню. А если что — немедленно отзвонишь сюда. Какой телефон?
Гронский спросил, зажав трубку ладонью:
— Какой здесь телефон?
— Двадцать-триста четыре. Гостиница «Советская». Немедленно отзвони.
Гронский положил трубку с таким видом, словно у него гора свалилась с плеч.
— У нас все в порядке, — сказал он.
Получалось, что все происходящее вокруг — лишь видимость, недоразумение.
Это уловил и Спиридонов.
— У тебя в дежурке все в порядке, — сказал он. — А что это значит? Ничего не значит! Люди погибли, а ты — все в порядке!
— Мы будем искать причину, — сказал Гронский, проводя ладонью по гладкой щеке. — Мне позвонят. Все выяснится. Я уверен, что утечка на биокомбинате.
Появился шестерка Плотников. Он нес поднос, на котором стояли початая бутылка водки, два стакана и лежала нарезанная колбаска.
Он остановился перед Спиридоновым, не кланяясь ему, но всем своим видом изображая поклон.
— Молодец, — сказал рассеянно Спиридонов, — поставь на стол.
Тот поставил на стол дежурной, и все смотрели молча, как Спиридонов разливает водку в два стакана, будто решая задачу, с кем разделить бутылку.
— Шубин, — сказал Спиридонов, — примем за знакомство.
Гронский не скрывал ненависти. Если бы не беда — ох бы он до Шубина добрался!
Может, в ином случае Шубин бы отказался, но именно из-за взгляда Гронского он стакан взял.
— За здоровье, — сказал Спиридонов. — Твое лицо мне знакомо. Откуда?
— Товарищ Шубин позавчера по Центральному телевидению выступал, — сказал шестерка, легкомысленно предавая своего шефа.
— Точно, — сказал Спиридонов. — У меня память на лица.
Он выпил свой стакан в три глотка.
— Давай, набирай аэродром, Гронский! Поднимем родные ВВС в темное небо. Ты чего не пьешь? — спросил он Шубина.
— Я знаю, куда позвонить в Москве, — сказал Шубин. — Надо позвонить к нам в «Известия». Они знают, что делать.
— Зачем? — быстро ответил Гронский. Он уже цепко держал телефонную трубку. — Мы собственными силами, без прессы.
— Испугался, — без злобы сказал Спиридонов. — Ты понимаешь, Шубин, что будет, если Москва сейчас вмешается?
— Я думаю о пользе дела, — сказал Гронский и стал набирать номер.
Шубин знал, что все равно позвонит в газету. Сейчас же. Из своего номера.
— Сейчас он с крылышками свяжется, потом твоя очередь, — сказал Спиридонов. — А ты пей, не люблю, когда мои люди манкируют своими обязанностями.
Шубин понял, что никуда ему не деться от принадлежности к людям Спиридонова. И пить придется.
Он выдохнул воздух. И подумал — господи, спаси меня от этой чести…
Свет погас. Он погас везде — на лестнице, в коридоре, доже погас красный огонек лифта.
Это произошло не беззвучно — все здание как будто ахнуло — так отозвался в ушах Шубина общий вздох, вскрик всех, кто стоял вокруг. И сразу стало видно, что небо за окном зловеще светится желтоватым отблеском.
Шубин посмотрел туда. Фонари на площади потухли, потухли окна в домах на площади. Погасли окна в вокзале. И лишь в автобусе, что стоял посреди площади с открытыми дверями, у которых лежали его водитель и пассажиры, горел яркий свет. И дальше к вокзалу светился еще один автобус. Тоже пустой.
Шубин поставил стакан на край стола. «Если высшие силы прислушиваются к моим просьбам», — началась мысль, но так и не кончилась, потому что невдалеке возник голос Эли:
— Юра, где ты?
— Я здесь, — сказал Шубин. Он пошел к Эле, наткнулся на кого-то… — Я здесь!
Эля была рядом. Вот она. Она уцепилась в его руку, как цепляется перепуганный ребенок.
За спиной голос Спиридонова произнес:
— Как связь? Работает?
— Нет, — ответил Гронский. — Молчит.
— Значит, энергию вырубили. Кто-то догадался, что опасно.
— А может, не догадался, — сказал Шубин. — Может, до них добрался туман.
— Это может быть? — спросил Спиридонов.
— Электростанция старая, на реке, — сказал Гронский.
— В низине?
— На нашем уровне.
— Мог добраться, — сказал Спиридонов. — Так что, Шубин, со звонком в Москву придется потерпеть.
— Вижу, — сказал Шубин.
Небо за окном светилось, по нему быстро бежали синие облака, между ними открывалась и сразу пропадала луна.
— Гражданка дежурная, — сказал Спиридонов. Он всегда успевал сказать раньше других. — Дежурная по этажу здесь?
— Здесь, — отозвалась та.
— На случай перебоев с энергией, где хранятся свечи или лампа?
— У горничных в комнате, — ответила дежурная.
— Тогда несите.
— Не могу, — ответила дежурная. — Как раз керосин кончился. Обещали завтра принести.
— Все у вас наперекосяк!
— Но ведь обещали. Если бы знать, из дому бы принесла.
— Все равно несите, — сказал Спиридонов. — В каких-то лампах должен остаться керосин. Вы ведь его не выпивали? Спички есть?
— Ой, кто тут? — раздался голос дежурной — значит, она все же двинулась и натолкнулась на кого-то в темноте.
— Да помогите ей кто-нибудь, — рявкнул Спиридонов. Его квадратная фигура закрыла окно. Шубин подошел к нему.
— Нас, конечно, вызволят, — сказал Спиридонов тихо, будто сам себе. — Но скандал будет большой. Гронскому не удержаться.
Сзади что-то гремело, дежурная искала лампы.
— Вы что-то сказали? — послышался голос Гронского.
Шубин подумал, что Гронский услышал слова Спиридонова, но предпочел не разобрать их.
— Ничего, — сказал Спиридонов. — Просто меня интересует, как вы дошли до жизни такой?
— Это не мой завод!
— Все равно будут искать виноватых. Смотри, сколько народу погубил.
— Когда разберутся, поймут, что мы ни причем.
— Завтра на митинге бы и выяснилось, — сказал Шубин.
— Какой еще митинг?
— Да так, общественники, вы же знаете, сколько их теперь развелось, — сказал Гронский. — Сейчас нам надо думать о том, как выбраться отсюда.
— Общественность, говоришь? — Спиридонов не стал поддаваться на отводящий маневр Гронского. — И чем она была недовольна?
— Я с ними разговаривал, — сказал Шубин. — Вполне серьезные люди. Их беспокоило состояние атмосферы в городе. Они хотели написать коллективное письмо в Москву.
— Не успели, — сказал Спиридонов. — Но были правы. Понимаешь, Гронский, что были правы?
— Сначала надо разобраться, что случилось, — упрямо сказал Гронский.
— Тебя не собьешь.
— Что же делать, на этом держимся. Вы завтра поглядите, сколько мы писали в министерство, чтобы нам выделили фонды. И вам писали. Мы этим воздухом дышим, а вы, Сергей Иванович, приехали и уехали.
— Еще напомни, что банкет вместе гуляли, — сказал Спиридонов.
— Я не это имел в виду. Я о нашей общей ответственности за дело. Мы — подчиненные люди, мы старались как можно лучше выполнить указания.
— Ну вот, — усмехнулся Спиридонов, — топи всех, может быть, в коллективе выплывем… Нет, Гронский, боюсь, что тебе это не удастся.
Сзади замелькал огонек.
— Нашла, — сказала, подплывая, дежурная. — Нашла! И керосину там наполовину.
— Вот и отлично, — сказал Спиридонов, поворачиваясь и как бы сбрасывая с себя разговор с Гронским. — Иди обратно, ищи еще.
— Да она же горит! — сказала дежурная.
— Сколько их там у тебя?
— Штук шесть есть.
— Так вот бери лампу и иди обратно. Из шести еще две должны гореть. Мы одной не обойдемся. а когда найдешь, одну поставь мне сюда, с другой пойдешь по этажам, скажешь другим дежурным, чтобы тоже лампы зажигали. И собирали людей. Никого в номерах оставаться не должно. Всех поднимать и гнать… Большое помещение есть? Чтобы повыше?
— Все холлы одинаковые, — сказала дежурная. Она высоко подняла горящую керосиновую лампу, и в круге света замелькали лица — Шубин понял, что народу вокруг прибавилось.
Тишина, владевшая гостиницей, сменилась растущим гулом голосов, окликов, шагов, стуков.
— Значит, так: собираем всех, кто живет в гостинице в холле третьего этажа. Понятно? С дежурной пойдут Плотников и Гронский. Нужны еще добровольцы — по одному на этаж. Ну, кто?
Второй командировочный откликнулся:
— Я пойду.
— Я могу пойти, — сказал Шубин.
— Нет, ты останешься со мной.
— Я тоже, пожалуй, останусь здесь, — сказал Гронский тихо и требовательно. — Надо организовать мозговой центр.
— Мозговой центр — это я, — сказал Спиридонов. — При мне будет Шубин и милиция. Ты здесь, милиция?
— Здесь, — сказал сержант.
— Остальные — исполнять.
Появилась вторая лампа. Стало веселее и уютнее. Был установлен вроде бы порядок, который помогает не думать о тех людях, что лежат этажом ниже. Дежурная, преисполненная ощущением собственной значимости, двинулась вверх по лестнице. За ней — группа мужчин. Шубин заметил, как Гронский, шедший сзади, в последний момент отвернул от лестницы и остался в глубине холла.
— Сергей Иванович, — сказал Шубин, — мы забыли про наш этаж. Я пройду, разбужу, не возражаете?
— Давай, и возвращайся поскорее.
— Я с тобой пойду, — сказала Эля. — Мне страшно здесь оставаться.
Шубин взял со стола лампу.
Она легко шла за Шубиным, касаясь его рукой.
— Юрочка, — сказала она, как бы моля, чтобы он ее переубедил. — А газ до моих не доберется?
— Он тяжелее воздуха, сказал Шубин, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. — Вверх он не поднимается. Сюда же не поднялся. Твои ведь на четвертом?
— На четвертом.
— Значит, они в безопасности.
— А вдруг они проснуться и вниз пойдут?
— Я надеюсь, что скоро все это кончится. Ведь не все же в городе вымерли. Есть районы, куда газ не добрался. Особенно на возвышенных местах. Поднимается ветер и все сгонит…
— А вдруг…
— Да подожди ты, — огрызнулся Шубин. — Лучше помогай. Я буду стучать в правые двери, ты — в левые.
Он постучал в первую дверь.
Не ответили. Постучал сильнее. Внутри кто-то завозился, недовольно прокашлялся.
Эля стучала в дверь напротив. Потом засмеялась.
— Ты что? — смех ее был удивителен.
— Я подумала, — сказала она, — что они, как мы с тобой… Ведь сейчас больше двадцати трех.
Господи, улыбнулся Шубин. Как давно все это было! Целый час назад!
— Открывайте! — крикнул Шубин. — Авария! Одевайтесь и спокойно выходите из номера. Авария, понимаете?
— Что? Что такое? — открылась дверь дальше по коридору, где было совсем темно. Голос оттуда испуганно спросил: — Почему нет света?
— Где авария? — откликнулись за дверью.
Скрипнула дверь напротив. Шубин услышал, как Эля говорит двум девчушкам, стоящим в дверях в ночных рубашках:
— Ничего страшного. Но надо выйти из номера. Одевайтесь.
— А вещи с собой брать нужно? — спросили издали, из конца коридора.
Шубин пошел вдоль дверей, молотя в них кулаками. Некогда было уговаривать каждого во отдельности.
— Срочно одеваться! — кричал он. — Срочно выходить!
А в ответ раздавались голоса — казалось, они доносились не только из-за дверей, а сто всех сторон — катились по коридору, отражались от потока, о стен…
— Что? Пожар? Где свет? Что случилось? Кто там хулиганит…
Три лампы горели на столе дежурной на третьем этаже.
Холл этажа был тесно набит тяжело дышащими, перепуганными, сонными людьми. Некоторые не поместились, толпились в коридоре, все время подходили новые люди и шепотом, а то и громко спрашивали, что произошло.
Говорил Спиридонов. Неверный свет ламп обтекал его грубое, щекастое лицо. На кого он похож? На Фантомаса? За его спиной стояли несколько человек, среди них, конечно же, Гронский и его шестерка. Как бы штаб. Шубин, обняв за плечи Элю, встал у окна.
— Пока не прибыла помощь, — продолжал Спиридонов, — а на ее прибытие мы расчитываем, как только восстановится связь, никто из гостиницы не выходит. Никто не спускается ниже второго этажа, там высокая загазованность. Опасно для здоровья.
— Насколько опасно? — спросил кто-то из толпы.
— Очень опасно. Если не верите, можете проверить. Жильцы второго этажа переходят на этаж выше. Занимают пустые номера или остаются в коридорах.
— А водой пользоваться можно?
— Водой пользоваться не рекомендуется. Пока ее не проверят специалисты. Оснований для паники нет. Приказываю: строго подчиняться административной группе, которая размещается здесь. Я — Спиридонов Сергей Иванович. В случае необходимости обращаться лично ко мне.
Толпа качнулась к центру, к столу, за которым стоял Спиридонов. Начали спрашивать, перебивая друг друга, вопросы повторялись: про вещи, про радиацию. Спиридонов отвечал уклончиво и уговаривал оставаться в номерах. Но в номера мало кто ушел, спрашивали друг друга, никто толком ничего не понял. Но потом кто-то выглянул в окно, ахнул, все стали давиться у окна, Шубина оттолкнули. Он сказал Спиридонову через голову:
— Я пойду вниз, передайте мне лампу.
— Зачем? — спросил Спиридонов.
Шубин пробился к столу.
— Я хочу проверить, не поднимается ли газ.
— Рациональная идея, — сказал Гронский.
Спиридонов взял одну из ламп, протянул Шубину.
— Доложишь мне лично, чтобы никто не знал.
И тут же крикнул:
— Милиция, ты здесь?
— Здесь, — откликнулся сержант от лестницы.
— Никого вниз не пускать.
— Слушаюсь.
— Как же так? — раздался высокий голос. — Я же вещи из номера не взяла.
— Вещи возьмете завтра! — крикнул Спиридонов.
— Там мертвые! Они же все мертвые! — крикнули от окна.
Шубин пошел к лестнице. Эля собачонкой спешила за ним.
— Пойду погляжу, как там, — сказал он милиционеру.
— Вы осторожнее, — сказал тот.
— Спасибо.
— Может, девушка ваша здесь останется?
— Ничего, — сказал Шубин. — Она шофер.
— Шофер? — удивился милиционер. — А мне сказали, что это… из ресторана с вокзала.
— Они скажут, — огрызнулась Эля. — Я еще им покажу.
— Не покажете, — сказал милиционер. — Он там лежит, задохся.
Им удалось спуститься только до второго этажа. И тут же, тремя ступеньками ниже, Шубин увидел желтое, маслянистое в свете керосиновой лампы, мерцание. Что-то произошло, заставив туман ожить и двинуться выше. Впрочем, если источник тумана, где идет смертельная реакция, продолжает действовать, — а почему бы и нет? — то газ постепенно заполняет котловину города. Люди, что живут в одноэтажных домах, давно уже умерли. Вернее всего, умерли. И не заметили, как это случилось.
— Поднимается, — сказала Эля. — Почему поднимается?
— Не знаю, — сказал Шубин.
— И сколько будет подниматься?
— Вернее всего, это предел, — сказал Шубин. — Газ будет растекаться вокруг — он уже наполнил низину, а теперь будет растекаться.
— И убивать тех, кто выше?
Шубин пожалел, что разрешил Эле идти сюда. Она дрожала, голос срывался.
— Надо посоветоваться со Спиридоновым, — сказал он. — Пошли обратно.
Милиционер наклонился, увидев, как поднимается Шубин с лампой в руке. За спиной милиционера гудели голоса.
— Ну что? — спросил он.
— Немного поднялось, — сказал Шубин. — На второй этаж лучше не ходить.
— У вас закурить не найдется?
— Черт возьми, кончается, — сказал Шубин, достав пачку.
— Тогда не надо.
— Нет, берите, я в номере возьму.
— Ты туда не ходи, — сказала Эля.
— Слушайте, мы с вами вроде теперь знакомы, — сказал Шубин милиционеру. — А я не знаю, как вас зовут.
— Сержант Васильченко.
— А по-человечески?
— А по-человечески Коля, Коля Васильченко.
— Меня Юрой.
— Вот познакомились, даже странно, — сказал милиционер. — Сначала вроде как вы нарушали, а теперь мы вместе.
— Это ты точно заметил, — сказал Шубин. — Только когда-нибудь потом расскажешь мне, чего я нарушал?
— Сами знаете, — сказал Коля и покосился на Элю.
— Ладно. Слушай, Коля, Эля останется с тобой. Чем скорее я схожу в номер, тем лучше. У тебя, Эля, там ничего не осталось?
— Нет. У меня только сумка была.
Он подтолкнул Элю к милиционеру и быстро спустился вниз.
Огонек в лампе затрепетал, чуть-чуть уменьшился.
Еще не хватало чтобы она погасла. Шубин покачал лампу, вроде бы внутри булькнуло.
На площадке второго этажа он остановился и снова поглядел вниз. Желтый туман мирно лежал у его ног. От него исходил мертвый запах. Это как вода, подумал Шубин. Как океан или озеро. На дне его лежат утонувшие люди. Было крушение, утонул корабль, и том лежат люди. И между мной и ними толща воды. И эта вода разлилась широко, еще не известно, насколько широко. Затопила много домов… Наводнение на Урале, Могут сообщить по телевизору. Хотя наводнения обычно случаются в Бангладеш. Да и лучше, если было бы наводнение. Или землетрясение. В этом никто не виноват. А здесь смерть безмолвная, подлая, придуманная людьми.
Он пошел по коридору. Еще недавно здесь были люди, даже запахи остались. Но теперь стояли тишина и запустение покинутого корабля, который чудом удерживается на плаву. В номере Шубин открыл чемодан. Что взять? Наверное, самое разумное — взять весь чемодан и отнести его наверх. Но неловко. Кто-нибудь заметит, и люди со второго этажа начнут рваться вниз. Нет, если всем нельзя, то и мне тоже. Шубин раньше не приходилось попадать в стихийные бедствия, и он даже удивился собственному решению — оказалось, совесть твоя не дремлет, Юра, сказал он себе.
Он достал из чемодана сигареты, потом положил в карман аляски банку с кофе. Документы здесь. Больше человеку на плоту в открытом океане не нужно. Он хотел уже выходить, но тут его посетила мысль: а что, если предметы, попавшие в желтое мерцание, заражаются? Тогда он больше чемодана не увидит. Жалко, хороший чемодан, небольшой, крепкий, красивый, в Кельне покупал. И он забросил его на верх шкафа. Все же лишние полтора метра — может, не достанет. Потом заглянул в ванную, взял оттуда зубную щетку и пасту — тоже может пригодиться.
Перед тем, как уйти совсем, вернулся к окну.
Площадь была такой же — по ней тянулись тени от луны. В пустом автобусе все еще горел свет. Люди на снегу лежали так же покорно и неподвижно, как прежде. На крыше вокзала было какое-то шевеление. Шубин пригляделся. Там был человек. Нет, два человека. Ну и холодно им, подумал Шубин.
Где сейчас Бруни, Борис, Наташа? Если их забрали в милицию, то, вернее всего, их уже нет в живых. Шубин подумал об этом отстраненно, будто решал логическую задачу. Хорошо, если их отпустили. Тогда они дома. И если Бруни увидел, что творится, до того, как погас свет, он мог успеть позвонить в Москву или в Свердловск. Кто-то же должен был сообразить! Есть железная дорога, аэродром и воинская часть — город как бы вписан в паутину постоянных связей с внешним миром. Значит, сейчас уже поднимается тревога — надрываются телефоны, спешат самолеты…
Шубин спохватился. Пора идти. Эля там с ума сходит. Вчера Эли не существовало. А сейчас он убежден, что она сходит с ума. И ничего в том странного. Может, никогда жена не была ему так близка, потому что за одиннадцать лет жизни ему ни разу не пришлось бояться за нее, да и она никогда не дрожала от мысли, жив ли он. Даже когда родилась дочка, он был за границей. Узнал об этом из телеграммы как о событии радостном и не тревожился. И расстались они как-то без трагедии. Он знал, что у нее роман, и даже почти знал — с кем, и даже понимал, что тот, другой, сильнее и отнимет Дашу. Когда захочет Даша, тогда он ее и отнимет. Так и произошло.
Два человека шли по гребню крыши вокзала.
Шубин закрыл дверь в номер. В этот момент керосиновая лампа погасла. Он потряс ее. Не булькает. Пришлось возвращаться, придерживаясь рукой за стену, а потом, уже в холле, возле стола дежурной, стало страшно — ему представилось, что желтый туман подобрался к лестничной площадке и молча поджидает его. Шубин набрал воздуху и задержал дыхание. Он шел, выставив вперед руки. Сердце заколотилось, и не хватало воздуха — грудь разрывало, так хотелось вздохнуть. И потом воздух сам прорвался в легкие. Даже зашумело в ушах. Но ничего не случилось. Шубин отыскал ступеньку и стал подниматься, хватаясь за перила ослабшей от страха рукой.
— Это ты? — прошептала сверху Эля.
— Лампа погасла, — сказал Шубин. И голос сорвался. Он кашлянул. — Все в порядке. Только лампа погасла, керосин кончился.
Эля бросилась к нему. Она плакала.
— Я хотела к тебе бежать, — сказала она. — А Коля не пускает.
— У нее же света нет, — сказал рядом не различимый в темноте Коля. Они, оказывается, спустились на пролет, ожидая его.
— Да чего со мной случиться? — сказал Шубин. — Ничего не случится.
— Чуть не забыл, — добавил Шубин. — Держи. Сигареты.
— Вот спасибо, — обрадовался Коля. — А я думал, что забудете.
— Спички есть?
— Есть.
Они с Элей поднялись выше. Лампа не столе мигала, в ней тоже кончался керосин. Можно было различить силуэт Спиридонова, который стоял, опершись ладонями о стол. Возле него было несколько черных теней. Толпа куда-то рассосалась.
— Основа, очевидно, сероводород, — негромко бубнил Гронский, — он сам по себе опасен. Но без анализа я не скажу.
— Ты же химик. Придумай, что делать, — сказал Спиридонов.
— Я не химик, а администратор. Но даже химик другого не скажет.
— Мать вашу! Довели город до ручки!
Спиридонов почувствовал приближение Шубина.
— Куда провалился? — сказал он ворчливо.
— За сигаретами ходил, — сказал Шубин. — Пока не поднимается.
— Дай-ка сигарету, — сказал Спиридонов. — Хоть я и бросил.
Шубин открыл пачку. Спиридонов взял сигарету.
— «Мальборо», — сказал он. — Фирменные куришь?
Из темноты протянулись еще две руки, взяли по сигарете.
— Вы будете? — спросил Шубин у Гронского.
— Я не курю, — ответил тот, словно в предложении Шубина было нечто неприличное.
Потянуло вкусным дымом.
…Слабенькое пламя керосиновой ламы, огоньки сигарет вокруг, тишина, чей-то повествовательный голос неподалеку, доносящиеся до слуха слова: «И был еще такой у меня случай. Попал я в командировку в Курган…» — все вместе создавало по-своему гармоничный, законченный ночной мир, и если забыть, что внизу, под слоем желтой воды, лежат утопленники, то можно придумать вполне мирную, обыденную причину, объединившую этих людей, ожидающих, но не напуганных ожиданием.
— Сергей Иванович, — сказал Шубин. — Я хочу подняться на крышу.
— Зачем? Хотя ты прав, надо, наконец, осмотреться. Иди. Доложишь. Возьми с собой только кого-нибудь. Один не ходи.
— Я милиционера возьму, — сказал Шубин. — Он местный, он может объяснить.
— Разумно. Идите. Плотников, смени милиционера на лестничной площадке.
Эле Шубин велел остаться внизу, потому что она была без пальто. Эля не стала спорить. Она сказала, что поищет свободный номер, чтобы там устроиться, потому что Юре надо поспать.
С ними пошла дежурная со второго этажа. Этажом выше они нашли лампу. Лампы горели и на пятом этаже, и на шестом, последнем. Во всех холлах был народ — люди боялись расходиться по темным номерам. При виде милиционера с Шубиным люди оборачивались, вставали, спрашивали, что нового. Какая-то женщина сказала:
— Я видела пожар. Из моего окна.
— Спасибо, мы сверху поглядим, — сказал Шубин.
На шестом этаже играла музыка — она доносилась из глубины коридора. Музыка была современная, рваная, с выкриками.
— Что там? — спросил Коля у старика, который сидел за столом дежурной и читал при свете керосиновой лампы.
— Гуляют, — сказал старик равнодушно. — Видно, большие запасы спиртного. Вот и решили ликвидировать.
— Со страху, что ли? — спросила дежурная.
— А им с шестого этажа ничего не видно, — сказал старик и перевернул страницу.
— А вы что читаете? — спросил Шубин.
— Евангелие, — ответил старик. И снова перевернул страницу.
— Чудак, — сказал милиционер, когда они вышли на служебную лестницу. Дежурная показала дверь на чердак. Дверь была закрыта и опечатана.
— Здесь печать, — сказал Коля.
— Вижу, — сказал Шубин. — Срывайте.
Милиционер колебался. Шубин протянул руку и сорвал печать. Она нажал на дверь, та не поддавалась.
— Дайте я, — сказал милиционер. Он отклонился назад и ударил в дверь плечом. Дверь послушно распахнулась.
Дежурная сказала:
— Вы там найдете выход. А я не пойду. Не одетая я. Я здесь подожду. Вам лампа не нужна?
Они легко нашли выход на крышу.
Было холодно, но безветренно. Большинство домов в городе были ниже гостиницы, потому был виден весь город до невысоких холмов, ограничивавших котловину, разделенную посередине рекой.
Видно было хорошо. Светила луна, чуть светилось небо, а за рекой полыхал пожар. Дворы и крыши домов были покрыты снегом. Так что город был виден почти как днем.
Крыша была плоской, снег лежал на ней ровно — никто не поднимался сюда за последний день.
Город спал. Ни в одном из домов не было огня. Хотя нет, если напрячь зрение, увидишь, что далеко, там, где стоят пятиэтажки, в одном или двух окнах мерцает слабый свет — кто-то зажег свечи.
Шубин поглядел вниз — видна была улица, ведущая от вокзала к центру. Он сразу увидел те же игрушечные фигурки, темные полоски и закорючки на снегу и на грязной мостовой — всюду лежали люди. Их было не так много, потому что несчастье случилось поздно, а город после одиннадцати засыпает. Но все равно в поле зрения оказались десятки тел. Там несколько человек тесно лежат на автобусной остановке, а вот и сам автобус — окна светятся, как у того, что у станции.
Дальше по дворам и переулкам, видным лишь частично, мертвых было очень мало. Один, два… но переулки были застроены одноэтажными домами, и желтый газ забрался в них.
Газ можно было угадать. Не столько увидеть, сколько угадать — насколько он был прозрачен. Он накрыл центр города ровным, спокойным слоем прозрачной воды. На главной улице он достиг середины окон первого этажа, дальше в переулках он кое-где залил одноэтажные строения до самых крыш. Местность постепенно понижалась к реке — черной полосе за домами. Там, у реки, туман поднимался даже до третьих этажей.
Над водой он клубился, двигался, жил, как бы рождался из воды, выплескивался и, успокаиваясь, как вода, выбивающаяся из подземной скважины, растекался во все стороны. Слева река вливалась в черное незамерзшее озеро, также покрытое подушкой желтого тумана.
Значит, понял Шубин, процесс рождения газа продолжается. И он постепенно поднимается. В желтом тумане там, за рекой, играли отблески пожара. Горело большое трехэтажное здание — в его широких окнах светилось адское пламя, языки прорывались уже сквозь крышу, черный дым порой закрывал луну.
— Что там? — спросил Шубин.
— Текстильная фабрика, — сказал Коля.
Удивительна была безжизненность пожара. Ведь пожар всегда привлекает к себе — не только пожарные машины, но и зеваки окружают место пожара, он вызывает мельтешню людей. А этот пожар пылал в полном безмолвии и равнодушии города.
Шубин старался понять, рассеивается ли желтый туман рядом с огнем, но на таком расстоянии нельзя было вычленить его бесплотную суть из сполохов огня.
Еще один пожар разгорался дальше — там горел жилой дом, стандартная пятиэтажка, частично перекрытая другими домами, и поэтому земля вокруг нее не была видна. Но даже если бы и была — лучше не смотреть, потому что люди, выбегая из дома наверняка погибали тут же от газа — дом стоял неподалеку от реки.
А за рекой и такими же немыми и темными кварталами, как по эту ее сторону, город взбирался на пологий склон. Там тоже стояли дома — одноэтажные улицы сбегали к озеру, погружаясь в туман. Дальше начинались заводские здания. Над лесом труб не было дыма, в окнах — темнота. А есть ли там люди и что они делают — отсюда не разберешь.
— Юра, ты здесь?
Эля вылезла на крышу и побежала к нему. Она была в одном платье.
— Ты зачем сюда пришла? Здесь ничего мне не грозит, — сказал Шубин. — А ну, давай обратно, простудишься.
— Ну и пускай, — сказала Эля. Она отмахнулась от Шубина, она смотрела к реке, в сторону горящего дома.
— Ты что?
— Ой, — сказала Эля.
— Это твой дом? — впервые за эту ночь Шубин ощутил холодный ужас.
— Нет, это двадцатый, — сказала Эля. — Мой дальше, правее.
— Не бойся, огонь не перекинется, — быстро сказал Шубин. — Ты же видишь, между ними сквер.
— Но там Верка живет… ты не знаешь. Подруга моя…
— Уходи, — сказал вдруг милиционер. — Уходи, а то силой уведу!
— Нет, не надо, я боюсь, там темно. Пожалуйста, не надо.
Шубин снял аляску, накинул на плечи Эле.
— Коля, — спросил он осторожно, — а ты где живешь?
— Я в общежитии, — сказал милиционер. — Я же после армии. Отсюда не видно… За теми домами. Мне не за кого беспокоиться. Как и вам.
— А почему он загорелся? — спросила Эля.
— Кто-то мог оставить утюг или плитку…
— Оставить и умереть, да?
— Тише!
Над головами родился отдаленный гул. Он приблизился. Над ними летел самолет.
— Нет, — сказал милиционер. — Это рейсовый. Высоко летит.
— Если никто не заметил, что нет энергии, — сказал Спиридонов, который тоже вышел на крышу, — то пожар заметят. Уже заметили.
— Хорошо бы заметили, но плохо, если поедут тушить, — сказал Шубин.
— Далеко не доедут, — согласился Спиридонов.
Спиридонов был в расстегнутом пиджаке, обширный живот наружу. Галстук съехал набок.
— Сейчас бы выпить, — сказал он. — Твой стакан где остался?
— На втором этаже.
— И бутылка там?
— Там, наверное.
— Ладно, потом схожу.
Между тем Спиридонов оглядывал город. У него плохо поворачивалась голова, и потому он разворачивался всем телом.
— До воинской части далеко? — спросил Спиридонов у милиционера.
— Километров двадцать, — Коля показал в сторону завода.
— Дым должны заметить. Не могут не заметить. А аэродром где?
— Там же, только поближе, — сказал милиционер. — Сейчас самолет пролетал.
— Чего же вы молчали? И куда полетел?
— Наверное, рейсовый, — сказал Шубин. — Он высоко пролетел.
— Не люблю, — сказал Спиридонов, — сидеть и ждать, пока тебя сожрут с дерьмом. Этого не люблю. Как ты думаешь, есть какое-нибудь противоядие?
— Не знаю.
— Я тут допрашивал — есть ли химики? Один нашелся, но никакой версии не дал. Потом смылся куда-то.
— Надо сделать ходули, — сказал милиционер. — Только подлиннее, чтобы голова выше была.
— Хорошая мысль, — сказал Спиридонов. — А потом что?
— Потом уйти.
— Много ты на ходулях в своей жизни ходил?
— Не ходил еще.
— И на скрипке не играл?
— Нет, не играл, а что?
— А то, что всему научиться надо. Выйдешь ты на ходулях на площадь, гробанешься на третьем шаге — и прощай, деревня.
Спиридонов прошел на ту сторону крыши, Шубин присоединился к нему. Оттуда были видны подъездные пути с темными вагонами, трупы на рельсах, далее — погруженные по пояс в желтый туман дома, склады… С той стороны город кончался раньше — можно было разглядеть в темноте щетку леса.
— Я что думаю, — сказал Спиридонов, — у них в гостинице должен быть штаб гражданской обороны. Милиция, случайно не знаешь, где он?
— Нет, не знаю.
Милиционер тоже подошел к ним… на той стороне крыши осталась только Эля. Она все смотрела на свой дом и соседний, горящий.
— Жаль, — сказал Спиридонов. — Но вернее всего на первом этаже. И какого черта все склады устраивают на первом этаже?
— Потому что города редко затопляет, — сказал Шубин.
— Обыскать бы первый этаж, там наверняка противогазы гниют.
— Если противогазы помогут от этого, — сказал Шубин. — Нет гарантии. Нужны с автономным питанием.
— А мы бы попробовали. Надели бы на Гронского и отправили его. Останется живой, мы все спасены, а погибнет — почетные похороны.
— Жалко, но ваш план не пройдет.
— Вижу, что не пройдет. А может, морду замотать мокрым полотенцем? Я читал где-то.
— И куда пойдете?
— Заведу автобус…
Сзади донесся гулкий звон. Еще удар, еще…
Они кинулись на тот край, к Эле.
— Что это? — спросил Спиридонов.
— Это в церкви, — сказала Эля. — Звонят.
— Зачем? — спросил Спиридонов. — Это еще зачем?
— Набат, — сказал Шубин. — Слышите, как бьют? Часто и одинаково.
— Кто разрешил? — И тут же Спиридонов опомнился, махнул рукой.
— Странно, — сказал Шубин. — Он ведь как-то прошел в церковь?
— Церковь на холме, — сказала Эля. — А он, наверное, в доме живет, возле церкви. Красный дом такой.
— Точно, — согласился милиционер. — Он там живет.
— Зря он колотит, — сказал Спиридонов, — и без него плохо.
— Может, он хочет предупредить, — сказал Шубин. — Или привлечь внимание.
— Не знаю, не знаю, — сказал Спиридонов. — Какой дурак услышит, выскочит из дома и вот ему и конец.
Они замолчали, колокол продолжал бить, словно пытаясь разбудить мертвый город.
— Я бы полжизни сейчас отдала, только бы до дому дойти, — сказала Эля.
— Не швыряйся жизнью, девушка, — сказал Спиридонов. — Еще нарожаешь.
Эля поежилась, но сделала вид, что не расслышала.
Она потянула Шубина за руку — чтобы уйти.
— И точно холодно, — сказал Спиридонов, заметив ее движение.
— Пошли, я совершу сейчас рейд на второй этаж — чтобы бутылка не пропала.
Шел второй час ночи, на шестом этаже холл опустел. Три человека спали сейчас в креслах, поставив рядом вещи, остальные все же разошлись по комнатам.
На четвертом этаже все еще играла музыка. Спиридонов сказал:
— Разогнать их, что ли? Пир во время чумы устроили.
— Не тратьте силы, только нарветесь на скандал, — сказал старик. Он все еще читал Евангелие. — Они хотят заглушить страх. Каждый это делает, как может.
— Но нам-то бояться нечего.
— Люди, которые мертвые, тоже ничего вчера не боялись.
— Ладно, пошли, — насупился Спиридонов, — нечего тут мистику разводить.
На третьем этаже у стола стаяли Гронский и шестерка Плотников. О чем-то шептались.
— Вас долго не было, — сообщил Гронский Спиридонову. — Пока никаких происшествий не произошло.
— Отдыхайте, — сказал Спиридонов. — Завтра трудный день.
Звук колокола сюда не проникл.
— Я пошел на второй этаж, — сказал Спиридонов. — Надо проверить.
— Я с вами, — вызвался Гронский.
— Обойдусь, — сказал Спиридонов.
Лампа совсем уже выгорела, вот-вот погаснет.
— Ты лучше сходи, Гронский, наверх, — сказал Спиридонов. — Принеси другую лампу, там вроде лишняя есть. Только у старика не отбирай.
Он подмигнул Шубину.
— Даю вам пять минут, — сказал Шубин. — Потом высылаю спасательный отряд.
— Я сам кого хошь спасу, — сказал Спиридонов и, убедившись что Гронский с шестеркой ушли, уверенно двинулся к лестнице.
Лампу он взял с собой. Стало темно.
— Я комнату нашла, — сказала Эля. — Пойдем, ты поспишь немножко. Тут рядом, вторая от края.
Шубину спать не хотелось, но он послушно пошел за Элей — она должна быть занята, думал он, хотя никак не мог придумать ей такого занятия, чтобы она отвлеклась от мыслей о доме.
Эля толкнула дверь. Номер был куда больше, чем у Шубина.
— Люкс, — сказала она. — Он был пустой, они всегда люксы держат для особых гостей. Как Спиридонов.
— А кто он такой, не знаешь?
Шубин отодвинул тяжелые шторы, чтобы впустить в комнату лунный свет.
— Вроде бы начальник главка. Из Москвы. Он Гронского начальник.
— Странный человек. В нем нет страха. И нет вины. Как будто он на каких-то маневрах.
— Это хорошо или плохо? — не поняла Эля.
— Не знаю. Но знаю, что сейчас лучше, что он с нами. Бывают люди, которые умеют командовать. Это призвание.
— Он умеет, это точно, — сказала Эля.
Шубин притянул к себе Элю, поцеловал ее в закрытые глаза. Она покорно стояла рядом. Потом сказала:
— Не надо сейчас, хорошо?
— Что не надо? — не понял Шубин. И тут же догадался, улыбнулся и ответил: — Я просто тебя поцеловал. Понимаешь — просто, потому что ты хорошая и я тебя люблю.
— Правда?
— Честное слово.
Он смотрел в ее глаза — удивительно, как он привык к темноте, словно лемур какой-то.
— Мне страшно, — сказала Эля. — Но я очень счастливая. Это плохо?
— Почему плохо?
— Потому что Митька и мама там, а я счастливая?
— С ними ничего не будет. Я тебе слово даю.
— Спасибо, ты добрый.
Шубин посмотрел в окно — как там люди на крыше вокзала?
Но никого не увидел.
И замер от удивления. К вокзалу подходил товарный поезд. Яркой звездой появился огонь прожектора, ударил по вокзалу, протянулся дальше. Даже сквозь стекло было слышно, как стучат колеса. Поезд миновал вокзал. В просвете между зданием вокзала и багажными строениями было видно, как проскакивают вагоны.
— Неужели он не заметил? — спросила Эля.
— Он и не должен здесь останавливаться, — сказал Шубин. — Только если впереди какое-нибудь препятствие.
— Какое?
— Может быть, состав не увели с пути, или человек лежит… Не знаю.
— Пускай ничего не будет, пускай он проедет, — сказала Эля.
И как бы в ответ на ее слова раздался отдаленный скрежет. Вагоны начали как-то дергаться, замедляя ход, поезд останавливался.
— Черт, сглазил, — сказал Шубин.
— Он представил себе, как машинист, увидев какое-то препятствие или почувствовав неладное, потому что не освещен вокзал и не горят светофоры, начал срочно тормозить. Он остановит состав… вот-вот. Потом скажет своему помощнику: «Свяжись со станцией, что у них там приключилось, чего не отвечают?»
И никто им не ответит.
Видно было, как все медленнее тянутся мимо вокзала вагоны. И вот поезд остановился… А сейчас машинист спрыгнет на землю… вот он упал… Вот его помощник спускается к нему, чтобы узнать, что случилось…
— Все!
— Что все?
— Ничего, это я про себя. Сколько времени прошло? Пойду посмотрю, что там со Спиридоновым. Ты останешься здесь?
— Нет, только не здесь. Я лучше к дежурной пойду.
У стола дежурной Спиридонова не было. Милиционера тоже. Где Коля?
— Коля! — позвал он. Тот не откликнулся.
Лампа была у Спиридонова. Шубин ожидал увидеть ее свет, как только опустится на пролет ниже, но в холле второго этажа было темно. Куда же он отправился? Неужели вниз?
— Сергей Иванович! — позвал Шубин.
Шубин вспомнил о зажигалке. Сошел еще на несколько ступенек и остановился — не исключено, что желтый туман поднялся на площадку и Спиридонов попался.
Зажигалка горела ровно, но свет ее был очень слаб. Шубин присел на корточки — внизу, насколько доставал свет, тумана не было. Шубин спустился еще на две ступеньки вниз, снова посветил. Так он добрался до второго этажа, не обнаружив тумана. Он выпрямился.
Слабый свет падал через окно, на столе стояла бутылка из под водки и пустой стакан.
Шубин прислушался. Из коридора донесся какой-то неясный шум. Хлопнула дверь.
Шубин окликнул:
— Сергей Иванович!
Кто-то громко выругался.
Шубин выскочил в коридор. Там, в дальнем конце, он увидел свет. На полу стояла керосиновая лампа. Возле нее дверь в номер была раскрыта, и в дверях возились какие-то темные фигуры.
Шубин побежал к свету. Там дрались… Невнятные и гулкие в темноте всхлипы, удары, возгласы…
Когда Шубин подбежал ближе, раздался тонкий, будто детский крик. Один из драчунов упал.
— Стой! — кричал Шубин. — Стой, я говорю!
Еще один человек старался подняться, перебирая руками по стене. Третий побежал к Шубину.
— Уйди! — кричал он на бегу.
— Не пускай! Не пускай! — кричали от открытой двери. И Шубин узнал голос Спиридонова.
Шубин кинулся навстречу бегущему, тот махнул рукой, но не удержался от встречного удара, что-то звякнуло о пол, человек упал, откатился к стене, но тут же поднялся и, прихрамывая побежал дальше.
Второй, согнувшись, бежал следом. Нет, не Спиридонов — этот был тонок и невысок.
— Держи же, черт тебя дери! — Спиридонов лежал там, у двери, царапаясь, рвался прочь.
Шубин мгновенно вцепился в убегавшего, повис на нем. Человек вырвался из объятий Шубина, тот побежал за ним. Нет, не догнать. Он молодой и очень испуган.
— Ты куда! — это был голос милиционера Коли. Он раздался сверху.
Милиционер стоял на лестнице, подняв керосиновую лампу.
Шубин успел увидеть искаженное дракой, отчаянием плоское лицо. И тут на площадку выбежал, держась за бок, второй — тот, за которым бежал Шубин.
— Стой, стрелять буду! — крикнул Коля.
И оба беглеца, ничего не соображая и думая только о спасении, кинулись по лестнице вниз.
— Туда нельзя! — Закричал Шубин. — Вы что!
Снизу раздался стон, глухой мягкий удар тела о пол. И еще один удар…
— Все, — сказал Шубин. — Идиоты.
— Чего же они, — сказал милиционер. — Не понимают?
— Теперь поздно рассуждать.
Шубин сказал:
— Дай лампу.
— А что там случилось?
— Что-то со Спиридоновым.
Он взял лампу и первым пошел по коридору. Коля шел сзади и задавал пустые вопросы:
— Слушай, а кто они? Ты их пугнул? А ты их рассмотрел? Здешние или пришли?
— Откуда пришли? — огрызнулся Шубин. — С крыши?
Спиридонова они увидели не сразу, потому что между ними и им была полоса огня: керосиновая лампа в драке упала, керосина в ней оставалось мало, но достаточно, чтобы пятнами занялся в коридоре грязный палас.
— Еще пожара нам не хватало! — крикнул Шубин. Он начал топтать пятна огня, от них сыпались искры. Шубин высоко поднял лампу, чтобы в нее не попадали искры.
Милиционер тоже принялся было протаптывать дорожку дальше. Было дымно, палас отвратительно вонял.
— Потом! — крикнул Шубин. Он перепрыгнул через полоску огня и наклонился над Спиридоновым. Тот полусидел, прислонившись к стене, закрыв глаза, прижав толстые крепкие пальцы к боку. Пальцы были темными от крови.
— Сергей Иванович! — позвал Шубин. — Что с вами?
Спиридонов ответил, еле шевеля губами:
— Пырнули, суки. У них нож был.
Милиционер продолжал вытаптывать очажки огня.
— Я думал, что сгорю, — сказал Спиридонов.
— Больно? — спросил Шубин.
— Нет, не больно, тошнит.
— Это от дыма, — сказал милиционер. — Давайте посмотрю, что там.
Спиридонов с трудом, как со сна, приоткрыл маленькие светлые глаза.
— А ты умеешь?
— Нас учили первую помощь оказывать, — сказал Коля.
— Тогда оказывай.
Шубин с милиционером помогли Спиридонову лечь на спину. Милиционер задрал пиджак и рубашку, чтобы увидеть рану.
— Эй! — сказал Спиридонов. — Огонь то опять пошел.
Шубин поднялся и принялся топтать проклятый палас.
— Ну и что? — спросил Спиридонов. — Как говорится, жить буду?
— А черт его разберет, — сказал Коля. — Рана небольшая. Только не знаю, какая глубокая. Это у них пером называется.
— Черт меня дернул, — сказал Спиридонов. — Я услышал, что они тут шуруют — удивился. Думаю, ну кому придет в голову шуровать в такое время? Я решил, что, может, кто из клиентов решил свои вещички наверх вытянуть. А они… а они… Слушай, живодер, ты можешь пальцами не лазить? Больно же! Еще микробы занесешь!
Шубин осмотрелся. Кое-где палас еще тлел. Водой бы его полить.
— Товарища надо наверх отнести, — сказал милиционер.
Спиридонов натужно кашлял. Он снова схватился за обнаженный грязный бок, и видно было, как кровь течет сквозь пальцы.
— А может, не трогать меня? — спросил Спиридонов.
— Нет, — принял решение Шубин. — Сюда газ в любой момент может проникнуть. И дымно.
— Вы не дотащите, только замучаете.
Палас дымил, дышать и в самом деле было трудно, милиционер пропал за пеленой дыма.
— Мы на одеяле, — сказал он. — Я из номера возьму.
Он отыскал дверь в номер, споткнулся обо что-то, выругался. Спиридонов застонал.
— Паршиво, — сказал он.
— Черт знает что, — сказал Шубин. — В самом деле грабители. Неужели в такое время они бывают?
— А почему нет? — сказал Спиридонов. — В такое время грабить — самый шик. Сбежали они?
— Сбежали, — сказал Шубин.
— Зря вы их не поймали. Они же на других этажах этим займутся.
— Нет, они вниз побежали.
— Ясно… Значит, сильно мы их пугнули… черт, больно. Знал бы, не сунулся. Ты понимаешь, я думал, кто из клиентов…
Спиридонов замолчал. Он тяжело и быстро дышал.
Появился милиционер. Он тащил за собой одеяло. В дверях опять натолкнулся на чемодан, который, видно, бросили мародеры. И Шубин с равнодушным отстранением понял, что это его чемодан. Хороший, купленный в Кельне и совершенно не нужный.
Они перетащили тяжелого, как камень, Спиридонова на одеяло. Потом пришлось оставить его и снова топтать тлеющий палас.
— И ведра нету, — сказал милиционер.
— Сейчас, отнесем его к лестнице, там народ позовем, с ведрами. Потушим.
Они поволокли одеяло по коридору. Оно рвалось из рук, выламывало своей тяжестью пальцы.
— Здоровый вы мужик, — сказал милиционер.
— Теперь сам жалею, — сказал Спиридонов. — Осторожно, черти!
Пока они дотащили его до лестничной площадки, Шубин выбился из сил. Еще шаг — и сердце лопнет.
Он отпустил одеяло и сказал милиционеру:
— Погоди, я сейчас.
Только сейчас он сообразил, что милиционер так и не оставил лампы. Тащит одеяло одной рукой, лампа — в другой. Упрямый.
Шубин поднялся по лестнице — ему казалось, что он бежит, а дыхания не хватало, ноги были ватными. У стола сидели только Эля с дежурной. Они о чем-то разговаривали, и Эля резко подняла голову, услышав шаги и дыхание Шубина.
— Что случилось?
— Спиридонов ранен. У вас аптечка есть? — Шубин не дошел нескольких ступеней до этажа. Стоял, держась за стену.
— Должна быть, — сказала дежурная. — Сейчас поищу.
— Нам нужен доктор и мужчина, чтобы поднять его сюда. Где все?
— Кто выше перешел, а кто в номере сидит, — сказала дежурная.
— Беги по номерам! — сказал Шубин Эле. — Ищи доктора. Или сестру, ну, кого-нибудь ищи. И мужиков зови. Где Гронский с его шестеркой?
Шубин прислонился к стене. Не было сил сделать хоть шаг.
Эля бежала по коридору, барабанила в двери, и слышно было, как она спрашивает:
— У вас доктор есть? Там человека ранило! А мужчины есть — надо помочь.
Ему бы следовало подняться этажом выше и сделать то же там, но ноги не слушались.
Дежурная сказала:
— Вот аптечка, я думала, куда ее сунула — вчера еще видела, а оказывается, в нижний ящик, голова садовая!
Шубин запрокинул голову и закричал в пролет лестницы:
— Если там есть доктор, пускай спустится на третий этаж! И мужчина, чтобы поднять раненого.
— Иду, иду, — послышалось сверху.
Быстро спускался старик, который читал евангелие. Он нес лампу. За ним шел командировочный.
— Вы доктор? — спросил Шубин.
— Нет, но я хотел бы помочь.
Шубин открыл коробку из-под ботинок и высыпал ее содержимое на стол. Аспирин, таблетки от кашля, йод… Он взял с собой только рулон ваты.
Внизу было дымно. Милиционер сидел на корточках возле Спиридонова и поддерживал его голову. Спиридонов глухо стонал, в горле булькало. Шубин взглянул вниз и увидел, что желтая мгла, как бульон, заполнивший чашку до краев, подступила к самой лестничной площадке. Вот-вот начнет переливаться через край.
Остальные этого не заметили. Шубин дал Спиридонову ком ваты, и тот окровавленной рукой приложил его к боку. Когда тащили спиридонова к лестнице, Шубин покрикивал:
— Выше держи, выше!
Он боялся, что провисшее под тяжестью Спиридонова одеяло коснется желтого тумана.
Пролетом выше их встретили Гронский с толстой Верой. Гронский помог тащить Спиридонова. Вера испугалась, что Спиридонов рассердится на Гронского. Она шла рядом с одеялом и повторяла:
— Все обойдется, у вас замечательное здоровье… Ну как же вас угораздило…
А когда Спиридонова втащили, толкаясь и делая ему больно, первый из номеров, Гронский протиснулся к Спиридонову и укоризненно сказал:
— Ну, как же так неосторожно, Сергей Иванович!
Спиридонов не отвечал. Он закусил губу, по подбородку текла струйка крови.
Эля отыскала среди постояльцев медсестру, они выгнали из комнаты всех, кроме милиционера Коли, который помог им раздеть Спиридонова, и закрыли дверь.
Тогда Шубин вспомнил о пожаре.
Он стоял в холле, вокруг возникли люди. Ну шум пришли, кто сидел по номерам.
— Кто пойдет со мной на второй этаж? — спросил Шубин, нарушив ожидательное молчание. Никто не назначал его заместителем Спиридонова, и тем не менее ждали именно его слова.
— Я пойду, — ответил старик, который читал Евангелие.
— Мы постараемся быстро посмотреть, что там творится. А остальные — срочно, понимаете, срочно — ищите ведра, миски — что угодно. Надеюсь, вы понимаете, что значит для нас пожар?
Снизу через лестничную клетку тянуло дымом.
— Я пожарный щит там видел, — сказал молодой грузин в кепке. Его звали, кажется, Руслан. — Огнетушитель есть.
— Это самое лучшее. — сказал Шубин.
Он колебался, сказать ли о желтом тумане, или промолчать. Ведь испугаются.
Но паузу уловили окружающие.
— А что? Что? — спросил кто-то из темноты.
— А вот что: газ добрался до площадки второго этажа. Предупреждаю — площадку проходить быстро, не задерживаться.
— А если до ног дотронется? — спросил женский голос.
— До ног, надеюсь, не опасно — очень надеюсь. Но гарантировать ничего не могу. Мы все тут равны… Впрочем, давайте договоримся: мы проходим к пожару. Если опасности нет, то вы не спускайтесь. А если есть… тогда нужны будут добровольцы.
Вокруг молчали. И в этой внезапной тишине послышался гулкие быстрые шаги. Из темноты выскочил Руслан. Он нес огнетушитель и багор.
— Я же говорил, — сказал он.
— Спасибо, — сказал Шубин, протягивая руку.
— Багор возьми, — сказал грузин. — А огнетушитель сам буду использовать. Я инструкцию читал, а ты не читал.
— На площадке газ.
— Ты идешь? — обиделся Руслан.
— Иду.
— Значит, я иду, ара?
— Тогда вам не надо, — сказал Шубин старику.
— Прошу, не указывайте мне, что надо, а что нет, — тихо сказал старик.
Шубин не стал спорить.
Он взял с собой лампу, оставив холл третьего этажа в темноте. Лампа была последней, если не считать той, что горела в номере, где лежал Спиридонов.
Перед площадкой второго этажа Шубин остановился. Грузин и старик ждали сзади. Здесь было много дыма. Как Шубин ни вглядывался, он не понял — поднялся ли еще желтый туман.
— Не видно? — спросил сзади Руслан.
— Я пойду, — сказал Шубин.
— Подождите, — сказал старик. — Я вас буду держать за руку. Если вам, не дай Бог, станет дурно, я вас вытяну.
— Спасибо, не надо, — сказал Шубин, но руку протянул. Пальцы старика были сильными и прохладными.
— И я возьму, — сказал Руслан.
Он спустился на площадку. Ничего не случилось.
— Пошли, — сказал он.
Так они и прошли площадку, держась за руки, втроем.
Дальше было так дымно, что свет лампы проникал метра на два, не больше.
— Я включу огнетушитель, — сказал Руслан.
— Рано, — сказал Шубин. — До очага метров двадцать, не меньше.
— Может, и меньше, — сказал Руслан. Они прошли еще метров десять и близко услышали треск настоящего пожара.
— Плохо дело, — сказал Шубин.
Было куда теплее, чем на площадке, в лицо дула горячим ветром, сквозь дым пробивались оранжевые блестки.
— А теперь не рано, — сказал Руслан. Он перевернул огнетушитель. Он действовал по инструкции. Шубин подумал, что по закону подлости огнетушитель должен быть неисправен. У него же в руке был багор — бессмысленное оружие для борьбы с пожаром в гостиничном коридоре.
— Я пройду по номерам, — сказал старик.
— Зачем?
— Надо всюду включить воду. Пускай течет.
— Номера заперты, — сказал Шубин.
— Эх! — сказал Руслан радостно. Огнетушитель дернулся в его руке, и пенная струя рванулась вперед.
Шубин надеялся почему-то, что дым отступит, но струя пены смешалась с дымом, а тот не отступал. Дышать было невозможно — глаза резало так, что трудно было их открыть. Старик ударил ногой в дверь. Дверь открылась, а старик скрылся в темноте.
Стало слышно, как зашумела в ванной вода, — этот звук перекрыл треск пожара и шипение огнетушителя.
— Погоди, — Шубин схватил Руслана за руку. — Ты все истратишь.
— Понимаю, — сказал тот и скрылся впереди в тумане. Старик вышел из номера. Он нес большой белый ком.
— Я намочил полотенца, — сказал он. — Чтобы легче дышать.
Он вытащил из кома одно, и Шубин благодарно замотал им лицо. Показалось, что лучше.
— Эй, генацвале! — крикнул он. — Возьми противогаз!
Из дыма возник Руслан.
— Какой противогаз? — крикнул он.
Шубин протянул ему мокрое полотенце.
Сзади раздался крик:
— Вы где?
Это бежал командировочный. Он нес ведро.
— Мы вас не дождались, — сказал он. — Что делать?
— Вон там открыта дверь, — сказал старик. — Там течет вода.
— Понятно, — сказал командировочный.
Рядом появился еще человек, в дыму не разберешь — кто. Он тоже ринулся в номер, где текла вода, столкнулся в дверях с командировочным. Командировочный тут же, от двери, с силой плеснул водой вперед.
— Огонь дальше, — сказал Шубин.
— Без вас знаю, — крикнул командировочный и снова исчез в номере.
— Простите, — сказал старик. — Вы не будете так любезны помочь мне отойти немного.
Старик стоял у стены, запрокинув голову, и глаза его над белым полотенцем были мутными.
— Вам плохо?
— Сейчас пройдет.
— Ведра ни у кого нет? — спросили рядом.
— Возьмите багор, — сказал Шубин.
Он помог старику выйти в холл, что с трудом удалось сделать, так как навстречу бежали люди, в дыму и темноте они налетали друг на друга. Подняв лампу, чтобы обойти человека, который не мог разойтись с ними, Шубин узнал милиционера. Милиционер добыл где-то большой таз.
— Коля? — обрадовался Шубин. — Как там Спиридонов?
— А кто его знает. Лежит.
— Ладно. Возьми лампу и постарайся как-то организовать людей, — сказал Шубин. — А то, боюсь, они только мешают друг другу.
— Слушаюсь, — ответил милиционер.
Шубин в полной темноте вывел старика в холл, но и тут задерживаться было нельзя — из-за дыма трудно дышать. Вокруг были крики, метались люди, и Шубин подумал, что пожар был для них делом понятным и даже спасительным, потому что очень страшно было сидеть в тишине и чего-то ждать, когда в любой момент можно подойти к окну и увидеть мертвых людей на площади. Люди бежали на пожар с остервенением, но без страха, потому что пожар был бедствием объяснимым и всем было известно, что пожар можно потушить.
Шубин помог старику подняться этажом выше. Дыма было много и здесь, но, по крайней мере, можно было дышать.
— Есть тут кто живой? — спросил Шубин.
— Я на месте, — ответила дежурная, и Шубин различил ее силуэт за столом.
— Где-то было кресло, — сказал старик, отцепляясь от Шубина.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше, спасибо вам, — сказал старик. — Я уже сижу. Так что вы можете заниматься своими делами.
Шубин перевел дух, сердце еще билось, ноги еще бежали, надо было сообразить, что делать дальше.
— Вы идите, не беспокойтесь, — неправильно истолковал его колебания старик.
— Сейчас… Скажите, а вы кто по специальности?
— А почему вы спрашиваете?
— Вы читали Евангелие.
— Нет, я не священник. Я пианист. Я здесь на гастролях. Моя фамилия Володиевский, не приходилось слышать?
— Простите, я плохо разбираюсь в серьезной музыке.
— Меня мало кто помнит, — сказал старик. — Я всю жизнь подавал надежды. Но не больше. Но очень приятно, когда кто-то говорит мне: «Как же, слышал, неужели это вы?»
— Я к вам еще подойду, — сказал Шубин. Он обернулся к дежурной и добавил: — У вас там в аптечке есть что-нибудь от сердца?
— Не надо, — сказал Володиевский. — Я уже принял нитроглицерин.
Шубин пошел к Спиридонову.
Дверь в номер была закрыта. Он постучал:
— Войдите, — сказала Эля.
Шубин закрыл за собой дверь, чтобы не просачивался дым.
На столике у кровати горела керосиновая лампа. Эля сидела на стуле, держа Спиридонова за руку. Тот лежал на спине, глядя в потолок, одеяло ровным и пологим горбом покрывало его живот.
— Это ты Шубин? — спросил Спиридонов. — Ну как там?
— Горит, — сказал Шубин. — Но прибежало столько добровольцев, что, может, и обойдется.
— Если начало гореть как следует, нам не потушить, — сказал Спиридонов. — Глупо получилось.
— Почему глупо?
Эля поднялась со стула.
— Ты садись, — сказала она. — Хочешь, я тебе воды принесу? Только из под крана.
Эля все еще была в его аляске.
— Слушай, — вспомнил Шубин. — Там в кармане банка с растворимкой. Разведи мне холодной водой.
— Хорошо, — сказала Эля.
Она ушла в ванную.
— Я боюсь, что помру, — сказал Спиридонов.
— Еще чего не хватало.
— Ты думаешь, что я молодой? — сказал он. — Я же на фронте был. Я ран насмотрелся. Этот гад меня глубоко пронзил, слишком глубоко. А они остановить не сумели. Перевязали, все сделали, а она идет. Я уж руку держу под одеялом, чтобы кровь под себя подгребать. Чего людей беспокоить.
— Нет, так не будет, — сказал Шубин, словно отменял приговор.
— Дурак ты, — сказал Спиридонов. — Может, я этого заслужил. Пожар почему? Потому что я сдуру сунулся, куда не следует, лампу опрокинул. Если погибнете, проклинайте меня.
— Вы хотели как лучше.
— Я всю жизнь хотел как лучше. А получалось не как лучше… А знаешь, мне лучше помереть как бы на боевом посту… Я не шучу, Шубин. Я же понимал, чего Гронскому надо — на повышение, в Москву. Он старался, вторую очередь пустил без очистных — и отрапортовал. А я знал, что здесь липа. И про общественность знал, и про митинг. Все знал и дал понять Гронскому, что не замечаю. Даже вони не замечаю, в которой люди жили. Думал, что обойдется. Мне же тоже рапортовать — уже министру. А я уже пенсионный возраст прошел, сечешь? Если не выполним, мне уходить. А я еще сильный, у меня работать охота была… да что тебе говорить… Я и в Москву тебе не дал звонить… помнишь?
Шум воды в ванной прервался. В кране заурчало.
— Ну вот, — сказал Спиридонов.
— Что? — не сообразил Шубин.
— Я все ждал, — сказал Спиридонов. — Это же должно было случиться.
— Вода?
— Конечно. Там же насосная станция. Не из колодца же… А я все думал, как вы начали пожар тушить, вот и конец… вот и конец… Ко-нец… ко-нец…
Спиридонов будто играл этим словом, произнося его все невнятнее и тише.
В комнату вернулась Эля.
— Вода кончилась, — сказала она.
— Тогда плохо, — сказал Шубин. — Если они пожар потушить не смогли… не знаю, куда и бежать…
— Юра, — сказала Эля.
— Что?
— Я люблю тебя.
— Надеюсь, у тебя еще будет в жизни немало поводов сказать это.
— Я правда тебя люблю.
Спиридонов застонал тонко и тихо, будто ребенок.
— Надо будет тащить его на крышу, — сказал Шубин, и мысль эта была просто ужасна. Эля не могла понять, что значит тащить Спиридонова.
— Почему на крышу?
— Это наш единственный шанс, — сказал Шубин. — Вниз нельзя. Это мгновенная смерть. А если уже поднялась тревога, то ищут на крышах.
— На вертолетах ищут?
— Наверняка… И пожар не сразу туда доберется.
Господи, как я неубедительно говорю, подумал шубин.
Я должен говорить, чтобы Эля мне верила. И сейчас будут другие люди, и я тоже должен говорить им твердо, чтобы они верили.
Шубин подошел к окну. Окно в том номере выходило на пустые крыши домов, на мертвые улицы и зарево пожаров. Шубин поглядел на часы. Еще нет трех. Всего три часа прошло?
Эля стояла рядом с ним, осторожно касаясь его плеча.
— Эля, — сказал Шубин. — Я хочу попросить тебя об одной вещи.
— Да?
— Ты не согласишься быть моей женой?
— Ты с ума сошел!
— Я никогда в жизни не был так серьезен. Ты для меня — самый близкий человек на земле.
— Ой, ты для меня тоже. Митька и ты.
По коридору кто-то бежал. Остановился у двери. Громко спросил:
— Здесь?
Далекий невнятный голос дежурной ответил:
— Здесь, здесь.
Дверь распахнулась. Это был милиционер. Грязный, в саже. Он с порога закричал:
— Воды нет! Вода не идет!
— Знаю, — сказал Шубин.
— Но там горит! Весь этаж горит.
— Значит, не успели, — послышался слабый голос с кровати.
— Что делать?
Шубин вздохнул — никуда не деться.
— Будем выводить людей на крышу, — сказал он. — Сколько-то времени у нас есть. Давай, зови всех людей снизу. Пускай поднимутся. Проверьте по номерам, чтобы никто не остался. Я сейчас приду.
— Слушаюсь, — сказал милиционер. — Правильно, Юра.
— А сам придешь сюда. Гронского позови, нет, лучше того грузина, с огнетушителем… Будем поднимать наверх Спиридонова, — Шубин показал на кровать.
— Не надо, — сказал Спиридонов явственно. — Лишнее дело. Я умер.
— Иди, иди, — сказал Шубин.
— Сейчас, — милиционер громко затопал по коридору.
Эля отошла к кровати. посмотрев, Шубин увидел, что простыня и одеяло мокрые от крови, кровь течет на пол.
— Сергей Иванович, — позвал он.
Спиридонов не откликнулся.
— Он кровью истечет, — сказала Эля.
— Вижу. Перельют. Надо скорее его поднимать.
— А там мороз.
— Какого черта ты сомневаешься? — закричал Шубин. — Нельзя сомневаться. Если мы будем сомневаться, то останемся в мышеловке!
— Да, — сказала Эля робким голосом.
— Прости.
— Ты прав.
— Эля, если ты думаешь, что я сказал про женитьбу только потому, что у нас так получилось, — нет!
— Я верю тебе, Юрочка, — сказала Эля. — Ты не беспокойся, я тебе, конечно, верю.
По коридору снова затопали. Вошел милиционер, за ним Руслан. Руслан был черен — весь — от кепки до пяток. Кто-то еще топтался в дверях.
— Отнесем Спиридонова наверх, — сказал Шубин. — Нужно шесть человек, он тяжелый.
— Сейчас подойдут, — сказал Руслан. Зубы и белки глаз у него были белые. На кого же он похож? На шахтера, конечно же, на шахтера!
— Как там пожар? — сказал Шубин.
— Горит, — сказал Руслан. — Красиво горит.
— Нельзя понять, — сказал Коля. — Там дым.
Дым проникал и в номер, потому что дверь была открыта. Все толпились в махонькой прихожей.
— Заходите, — сказал Шубин. — Беремся за углы матраса, а двое посередине.
Спиридонов молчал. Эля наклонилась, попробовала пульс.
— Не задерживай, — сказал Шубин. — И захвати все одеяла. Сколько можешь. Его надо будет закутать.
Назад: Часть первая. До полуночи
Дальше: Спасите Галю!