31 октября ночью на Воскресенской горе был такой удар бури, что цветные ромбические стекла на комендантской веранде с жалобным звоном раскрошились. Во дворце из каминов вылетели уголья и головешки, едва не начался пожар.

Петух соскочил со своей жердочки и пребольно клюнул дремавшего в прихожей Шегереша в заднее место. Кот Васька, спавший на атласном тюфяке в шляпе, плаще, но без сапог, вскочил и принялся драть когтями дорогой персидский ковер. На него шумнул Данилка Хват.

— Кесь ке се? — спросонья по-французски спросил Девильнев.

— Буря, ваше высокоблагородие! — сообщил Данила. — Ветер сильный, не дай бог, если где-нибудь загорится. При таком ветре опять весь город сгорит как свечечка.

— Вели звонить в колокола, поднимайте полки, пожарных. А Шегереш пусть головешки с ковра уберет поскорее. Мне — подать трубку и шинель…

Всю ночь с отрядом Девильнев скакал по городу. Распоряжался. Где-то деревья вековые упали поперек дороги, где-то с дома крышу сорвало. Вернулся домой под утро. Только прилег, явились с докладом сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий.

Доложили: этой страшной ночью в Шелудивом логу некий огненноголовый великан ограбил почтовую тройку. Сей разбойник забрал все деньги, драгоценности и письма, увел лошадок. А с господина почтмейстера Сергея Федоровича Полетаева он снял новехонькую соболью шубу.

А нынче утром возле Благовещенской часовни кто-то подарил эту самую шубу юродивым — Георгию и Гавриилу.

— Кто подарил?

— Кто-то! — хмуро ответствовал Иванов-третий. — Поди узнай у них! Мычат, поэзы странные излагают.

— Шуба-то на ком одета? На Георгии либо на Гаврииле?

— На обоих сразу!

— Это как же? Вроде как у Кынсона: у одного левый рукав, у другого — правый? И так, вдвоем, одну шубу носят?

— Никак нет! Шубу-то, этот кто-то, даритель, разорвал, а может, саблей разрезал ровно пополам. Одна половина — Георгию, другая — Гавриилу.

— Вот так сыск! Ничего не выяснили! Шубу-то хоть отобрали?

— Невозможно, ваше высокопревосходительство! Хочешь за этих юродивых рукой взяться, а у них вериги железные раскаляются докрасна.

— Что за бред?

— Ей-богу! Аж паленым пахнет.

— Их на дыбу подвесить да бичами угостить, небось заговорили бы.

— Невозможно, господин комендант! Юродивые, они для русских людей словно святые при жизни. Их устами вещает сам Господь Бог!

Девильнев подошел к окну, прислушался. В заснеженном мире хорошо было слышно: играют сигнальные рожки. Разводы, караулы, офицерское собрание. В его руках сыщики, солдаты, казаки, а он, выходит, бессилен? До сих пор Дащу не нашли, Горемира, и скопцы в яме молчат как рыбы.

Между тем, за океаном, в Америке штаты провозгласили свою независимость. И там началась борьба северян и южан. В нынешнем 1784 году два американских негра зачем-то приехали в Томск. Сбежали. В Америке, говорят, неспокойно. Пока что оба работают грузчиками при купеческих складах, хозяева на них не жалуются. Но и за ними нужно доглядывать на всякий случай.

Недели две назад капитан Балабошин, герой Кавказа, двухметровый мужик, въехал прямо в помещение офицерского собрания на своем громадном сером в яблоках жеребце. Он решил перескочить через обеденный стол на коне, показав, как он один покорил целый Кавказ. Длиннее метра его сабля, сам он рябой, рыжий чуб из-под папахи свисает до подбородка. И что? Конь зацепился копытом за стол, все угощения слетели на пол. И герой Кавказа свалился в холодцы, мармелады и желе, со сломанной рукой и ногой. Сейчас сей герой лежит и залечивает раны в госпитале. А как эскулапы его выпустят, так сразу придется посадить его на гауптвахту.

Здесь дикая смесь европейского с азиатским, особая типология. Крещеный туркмен, бухарцами привезенный, стал священником остяков в православной церкви. Можно ли придумать что-либо более причудливое? Он приводит остячек к Белому озеру, и они рожают младенцев прямо в воды его. И так становятся христианами.

Комендант думал еще немного вздремнуть, но опять зазвенел колокольчик. Данилка Хват выскочил во двор и возвратился с докладом:

— Профессор Карло Гамбуцци, Миланского общества изящных искусств магистр с супругой.

Девильнев встал с дивана, Данилка Хват тут же накинул на него форменный сюртук. Думалось: надо же! В такой город осенью по бездорожью итальяшку занесло, да еще и с супругой!

Вошел Карло Гамбуцци, черно-седой итальянец в театральном плаще и лаптях! Это могло вызвать смех. Супруга итальянца Паулина тоже была в лаптях, и все время пыталась спрятать ноги подолом платья.

— Синьор комендант! — воскликнул Карло Гамбуцци, изображая рыцарский поклон, с потягиванием ноги и притопыванием. — Синьор комендант извинит нас за то, что мы предстаем перед ним в столь неприглядном виде. Это все проклятые разбойники, которые ограбили нас возле города в логу. О! У этих мошенников во всем мире одни и те же уловки. Они сваливают старое ветвистое дерево на дорогу. Вы спешиваетесь, тут-то они и налетают на вас и грабят. Я этот прием даже показывал не однажды в своих спектаклях.

— О, так вы комедиант? — с интересом оглядел его Девильнев. Это забавно. Один — комендант, один — комедиант! Это звучит, как рефрен песенки! — С какой целью вы забрались в ледяные глубины Сибири, да еще ввиду приближающейся суровой зимы? — Он придвинул стулья к камину.

— Мы гастролировали в Петербурге, а затем по всей Центральной России. Мы ставили «Неистового Роланда» Антонио Вивальди на стихи Ариосто, о войне рыцарей христиан с сарацинами. Опера хорошо идет, потому что вы тоже ведь воевали с турками. А затем мы хотели ехать за океан в Америку. Там дерутся северные и южные штаты. Они делят богатую страну. Им не хватает музыки. Мы решили пробраться туда через Китай. Но мы не учли, сколь плохи дороги за горами, которые россияне именуют Уралом и Камнем.

В степях нас чуть не взяли в плен кочевники, но, обыскав нас, они ничего не взяли, кроме наших одежд и продуктов. Понимаете? Они не взяли скрипку Страдивариуса! — воскликнул возмущенно Карло Гамбуцци. — Их предводитель подергал желтым ногтем струны, завыл, как шакал, и хотел бросить её в костер. Я понял, что он никогда прежде не видел скрипки. Я выхватил её у него. Меня жестоко избили.

И вот мы добрались до большого русского города Томска. Наши сердца радостно забились: здесь мы можем отдохнуть, показать несколько спектаклей, и, может быть, заработаем на дальнейший путь. Но в логу перед городом дорогу нам преградили два великана с пламенем вместо голов. Лошади встали на дыбы, карета развалилась. Люди в серых зипунах и черных масках забрали декорации, оперные картонные мечи, копья, сундуки и арки. Забрали и драгоценную скрипку, и трубы, и валторны. Сняли с нас даже сапоги и туфли, а для смеха нацепили нам на ноги вот эту соломенную обувь!

О Пресвятая Мадонна! Мы не сможем показать вашим славным горожанам наше действо, не сможем заработать на дальнейшую дорогу. Помогите нам, ради всего святого, господин комендант! Помогите, и мы разыграем для томичей лучшие спектакли Европы, приютите моих актеров хотя бы в каком-нибудь шалаше на первое время.

— В шалаше у нас, милейший, не проживешь! Но призову сейчас сильнейших людей города, и мы подумаем, что же нам делать с вашими актерами? Сейчас работы в поле и на реках заканчиваются. И, думаю, томичи будут рады увидеть светские представления. Это отвлечет их от пьянства и прочего блуда. Пусть обогреют их лучи просвещения.

А в мозгу коменданта как заноза засела мысль об огнеголовых. И черт бы их взял! Или они сами и есть черти?