25 апреля 1742 года состоялась коронация императрицы Елисаветы Петровны. В Москве на площадях, где прежде стояли эшафоты и виселицы, плотники сооружали длинные столы для пиршества. И настал день, когда из Петербурга прибыл длинный поезд дорогих карет. У собора, где проходила коронация, было столпотворение. Звонили колокола, стреляли пушки. Крутились колеса фейерверка. Повара прямо под открытым небом на огромных вертелах жарили целиком быков и баранов. На уличных столах уже стояли двенадцативедерные чаны с вином. Служки ждали сигнала, чтобы отвернуть их краны и начать наполнять кружки.

Вечером Томас с еще несколькими агентами присутствовал в кремлевском дворце на торжественном обеде. Сияли бриллианты в прическах красавиц, ленты и ордена на мундирах кавалеров. Великолепна была императрица Елисавета. Сверкало её платье, сверкала маленькая корона в волосах. Лицо её с нежным румянцем дышало молодостью и здоровьем, она весело всем улыбалась. Возле нее находился чернобровый красавец граф Алексей Григорьевич Разумовский. И неважно, что он еще недавно был простым певчим. Этот прилетевший с Украины птенец взлетел так высоко, как многим знатным за всю свою жизнь никогда не подняться.

Неожиданно Томаса сзади окликнули. Он обернулся и увидел Пьера Жевахова рядом с французским посланником маркизом Жаком Иохимом де ла Шетарди. Пьер обнял Томаса и сказал Шетарди:

— Маркиз! Позвольте вам представить моего университетского товарища, Томаса де Вильнева! Получается, куда ни плюнь, попадешь во француза!

— Не надо никуда плевать, дорогой Пьер, — улыбнулся де ла Шетарди, — тем более что французы всегда добры и веселы. Приятно мне встретить в России еще одного соотечественника. Чем вы занимаетесь здесь?

Томас, смущаясь, ответил:

— Служу в канцелярии розыскных дел. Попал туда случайно.

— Вот как! — воскликнул де ла Шетарди. — Вашей канцелярии повезло. Посланник Франции в Турции маркиз де Вильнев, это ведь наверняка ваш родственник? Он очень помог России заключить выгодный мир с турками, за что и получил от Анны Иоанновны орден Андрея Первозванного, высшую награду Российской империи.

— Да он мой родственник, это мой дядюшка, — сказал Девильнев, но я о его подвигах слышу впервые. У моего отца было много братьев, я не со всеми близок.

Посланника позвала императрица, он еще раз поклонился Томасу, сказал, что рад был познакомиться, что при случае подумает о его дальнейшей судьбе, и отошел. Пьер взял Девильнева под руку:

— Как живешь, дорогой друг? Не думал ли ты, что я тебя забыл? Нет, я всегда тебя помнил, но обстоятельства складывались так, что после нашего освобождения я не мог с тобой встретиться.

— Я тоже о тебе часто вспоминал! — сказал Девильнев. — Да и как мне забыть тебя, если даже моя служба о тебе напоминает. На окраине города есть горелые дома, там часто проказили разбойники. И там мы нашли вашу жеваховскую карету с вашим дворецким. Старик был задушен. Ты знаешь об этом?

— Знаю. Скажу еще и о том, чего ты, сыщик, не знаешь. Задушить должны были меня. За мной шла охота. Но у нас несколько одинаковых карет. И я наряжал в свои костюмы своих слуг и заставлял их выезжать в разное время, в разные концы города. Так и сбивал с толку шпионов Ушакова. Я помогал Шетарди готовить трон для Елисаветы. Люблю риск и азарт! Вот почему я не давал тебе знать. Скоро в Петербурге состоится заседание ложи вольных каменщиков, тебя известят. После все решим.

В этот момент с шелестом, подобным шелесту лесных дубрав во время сильного ветра, опустились шторы всех окон, и в зале стало темно, будто мгновенно настала ночь. Где-то заиграла флейта, потом другая, потом грянул оркестр, и разом вспыхнули тысячи свечей белого воска. Зеркала были обрамлены подсвечниками, свет в них дробился и множился. Пары выстроились для полонеза, и впереди были императрица и граф Разумовский.

А на площади люди кидались к бочкам, пили кружку за кружкой, пока могли стоять на ногах. Рвали руками куски жареного мяса. Кричали — виват! Все небо пылало от потешных огней. Прямо на берегу Яузы была поставлена опера под названием «Опечаленная и вновь утешенная Россия». Был также поставлен балет «Радость народа, или Появление Астреи и восстановление золотого века». Все это было в постановке итальянца Ринальдо Фузано.

Москва давно не видела столько веселого и пьяного народа на своих площадях. В небо летели шапки…

После праздников Томас долго ждал вестей от Пьера. Их не было. Чтобы отвлечься от дум, Томас ночами колдовал в Сухаревой башне над своими колбами и ретортами. Однажды из стены вышел старый Брюс и сказал:

— Вам скучно, друг мой, без любимой? Не возражайте! Я знаю! Но я подскажу, как избавиться от тоски. Под старость я был очень одинок. Я хандрил в своем имении. И тогда я стал собирать вокруг села цветы и делать из них девушку. Я создал её из цветов! Глаза сделал из васильков, груди из лилий, всё, всё у неё было из цветов, и всё было как настоящее! Это была сладчайшая и ароматнейшая из всех девушек, каких мне довелось познать в своей жизни. Все в ней было прекрасно. Единственное, чем она отличалась от прочих женщин, так это тем, что не умела говорить. Но, может быть, для женщины это вовсе не такой уж недостаток?

Всё лето я прожил в угаре любви. Все мои диваны и кровати пропитались её ароматом. Я забыл, что я стар. Никогда до этого я не знал подобных сладчайших любовных утех. Я целовал её без конца. Но однажды заметил, что она начала отцветать и вянуть. На дворе была осень. И вот, цветы засохли, осыпались, и от неё остался лишь пучок серых сухих стеблей, веник, которым — хоть пол подметай.

Я решил сделать на следующий год новую цветочную девушку и попытаться сделать её неувядаемой. Но я заболел и умер. Я советую вам продолжить мои опыты. Сделайте весной себе девушку из цветов. Потом облучайте её разными драгоценными камнями. Вы добьетесь! Она станет неувядаемой. У вас будет любимая, которая не просит есть, не требует денег и вина. Идеальная любовница, всегда чистая и нежная. И еще. Чаще читайте вашего гениального земляка Шарля Перро, у него вы найдете подсказки для своего дела. Помните: Золушка превратится в принцессу в алхимической печи. Но прощайте! Скоро запоют петухи! Мне надо уходить!

Якоб Брюс завернулся в плащ и исчез в стене. А Томас заглянул в реторту и увидел, что все в ней перегорело и превратилось в серый безжизненный порошок. Золото опять не удалось получить. А Брюс? Действительно ли Томас видел его? И вдруг Девильнев увидел кусок черной кожи на полу. Видимо, Брюс в спешке зацепился за тот вон торчащий из стены железный крюк, кусок полы и оторвался, но это был кожаный мешочек, старый, потертый.

Девильнев задумался. Однообразие жизни угнетало. Если ты не стар, то хочется перемен, движения. Девильнев ждал вестей от Пьера. Но их всё не было.

И вот к дому, где жил Томас, подъехала карета. В дверь постучал незнакомец и сказал, что он послан Жеваховым.

— Куда мы едем, сударь? — спросил встревоженный Томас.

— В Петербург!

Они помчались. Было слышно, что карета въехала под какие-то своды, стук копыт отдавался очень гулко. Спутник Томаса вышел из кареты, распахнул дверцы. Томас шагнул в полную тьму, удивляясь тому, как быстро стемнело, и нащупывая под камзолом пистоль.

Они вошли в тоннель. Увидели слабое мерцание. Девильнев различил колонны свод, эмблему: пеликан разрывает грудь, кормит детей своим собственным сердцем. В полутемном зале на Томаса надели хитон, масонский фартук. Лопатка каменщика, белая перчатка. В капитуле, в глубине, стоял стол с красной скатертью. Сидели люди в черном. Была раскрыта Библия, рядом с черепом, у которого мерцали глазницы.

Стало светлее, и он увидел ковер с изображением глобуса, солнца и луны, знаков зодиака. Красный алтарь с троном, над которым между солнцем и луной блистает пятиконечная звезда Люцифера. Мастер отпил из чаши и пустил её по кругу. Дали хлебнуть черной жижи и Томасу. У него закружилась голова. Мастер. Слово о духовной сущности человека, о торжестве над материей. Маски. Ожил человеческий череп. В пустых глазницах вытаращились похожие на кошачьи зеленые глаза. Томас почувствовал, что ему опалило брови.

Из черепа прозвучал громоподобный голос:

— Мыслью можно долететь за секунду до самой дальней звезды. Помни об этом. Чувствуй и повинуйся ложе. И ты возвысишься!

Человек в черном вывел Томаса обратно во тьму. Молча сел рядом с ним в карету. И когда Томас вышел из неё, то вновь увидел дом, в котором была его квартира. Он только мог догадываться, что побывал в подвале какого-то из московских дворцов.

И служба пошла своим чередом. Из своего не очень давнего присутствия на коронации Девильнев не мог вынести никакого мнения о новой властительнице великой страны. Нет двух одинаковых характеров на свете, есть только похожие. А от характера человека зависит ой как много! Если меняется властитель, то вся держава ждет: а что будет? каковы будут перемены? каков есть характер человека сего?

Вскоре стало известно многое. Дщерь Петра Великого Елисавета Петровна нрава была живого. Говорили, что танцует хорошо и верхом ездит отменно. Мать наукам и искусствам. Поручила графу Шувалову открыть в Москве первый в России университет. Говорили еще, что она покровительствует театру. Много платит актерам и певчим. Истинно верует. Сходила пешком на богомолье. Установила, чтобы Библия на славянском языке стоила не дороже пяти рублей. Вернула людей из ссылки.

Вернулась «порушенная» царская невеста Екатерина Долгорукова. Говорят, на приеме императрица Елисавета сказала ей:

— Твой царственный жених, мой племянник, умер, а я тебе даю жениха из королевского шотландского рода!

И выдала Екатерину замуж за Александра Романовича Брюса, племянника умершего фельдмаршала. И получилось, что она вернулась в свое родовое имение, где её детство прошло. Ибо фельдмаршал Брюс купил это имение за бесценок, когда всех Долгоруковых отправили в ссылку или казнили.

После свадьбы племянник Брюса нередко приходил к Девильневу в Сухареву башню, чтобы пить вино и жаловаться на жену:

— Она меня считает недостаточно высокородным. Мучения испортили её вконец!

Томас говорил молодому Брюсу о том, что занимается в Сухаревой башне алхимией. И рассказывал о цветочной девушке. Вот бы обзавестись такой! Но младший Брюс только отмахивался:

— Не морочьте мне голову, лучше приезжайте к нам, может, вы как-то оживите эту несчастную!

И Девильнев однажды навестил Александра Романовича в его имении. Старинный парк с оранжереями был великолепен. Но нелюдимая супруга Брюса даже не пожелала выйти к Девильневу. Он видел её мельком в парке. Видел, как было желто её лицо, как тусклы глаза. Невольно думалось о том, как больно ранит людей уязвленная гордость. Могла бы стать императрицей, да не стала! Стоит ли горевать о несбывшемся и теперь уже несбыточном? Странно устроены люди! Она прожила в замужестве всего лишь год и умерла в возрасте тридцати трех лет. Упокоилась в фамильном склепе, оставив мужу шкатулку с китайским жемчугом.

Да, у нынешней императрицы золотой характер. Милосердна к бедным, вызволяет из заточения униженных напрасно. Чего уж желать лучшего? Но в Московском сыскном приказе и в Тайной сыскной канцелярии были одним из указов новой императрицы встревожены. Хорошо-то оно хорошо, но получается, что ничего хорошего! Вслух этого никто не говорил, но все друг друга здесь и просто по глазам понимали.

Императрица отменила смертную казнь. Человеколюбие Богу и людям приятно, кто спорит? А только в той же Москве обыватели теперь боятся и на улицу выходить. Богатых людей даже собственная охрана не в состоянии уберечь. В канцелярии считали, примерно, конечно, и получилось, что за последний год только в Московской губернии от помещиков сбежало сто тысяч крестьян. Куда девались? А никуда не девались. Бродягами бродят, без бумаг, без поручных записей. А бродяга вечно голоден, и волей-неволей надумает что-то украсть или кого-то ограбить.

Дошло уж до того, что шайки на деревни нападают, выкуп со старост берут. А в конце зимы под Москвой на винокуренный завод напали, бревном ворота выбили, охранников топорами зарубили, управляющего в бочке с вином утопили. Все перепились, с собой в ведрах и флягах много вина утащили. А то, что в заводе осталось, — подожгли, чтоб никому не доставалось. И завод сгорел, и селенье при нем сгорело.

Девильнев привык спать вполуха, одетым. Ночь-полночь поднимали, и приходилось скакать с пистолетами и шпагой куда прикажут. А то шел в каком-нибудь рядне, изображая нищего, и тоже держал пистоль под кафтаном наготове. Носил рыжие, черные и седые парики, приклеивал то усы, то бороду. Бывал во многих побоищах трактирных и в опасных перестрелках.

Всякого насмотрелся. И уже забылось обещание братьев-масонов о переменах в его жизни. Думал он, что Пьер Жевахов уже и забыл о нем напрочь. Но однажды его неожиданно вызвал Левшин:

— А ты, брат, хитер!

— Почему вы так решили?

— Решил от меня сбежать и молчал столько времени? Я ведь знаю, как долго такие дела под сукном лежат. Ну что ж. Кто-то перед самой императрицей о твоем переводе в армию хлопотал. Теперь уж нам тебя нельзя не пустить. Но ведь теперь война начинается, там тебя убить могут. Откажись!

— Не смею отказываться! Вы же сами сказали, что о моем переводе известно самой государыне.

Получив подорожную и другие бумаги, отправился в вояж. И вот он сидел за чаем в петербургском доме Пьера. Жевахов пояснил Томасу:

— Ведомство твое своих чиновников отстаивает до конца. Отступников оно даже уничтожает. Можешь умереть, скушав чего-нибудь за обедом, либо обрушится на тебя дерево на бульваре, либо кирпич с крыши упадет. Не так-то просто тебя оттуда выцарапать. Служить будешь под началом полковника Петра Александровича Румянцева. Знаешь ли ты, кто это такой?

— Даже не слыхал о таком.

— Его отец, Александр Иванович Румянцев, не кто иной, как внебрачный сын Петра Великого. Так вот, полковник Петр Александрович будет теперь твоим начальником. Это он выхлопотал тебя из сыска. Сам он еще недавно учился в Берлине, но преуспел там лишь по части совращения с пути истинного высокородных немецким дам. Да это и неудивительно. Мужчина это стройный, высоченного роста, великой силы, настоящий лев! Кулаком быка убивает! После нескольких скандалов вернули его из Германии в российскую столицу. Он очень понравился императрице Елисавете, и она сделала его полковником. Он стремится набирать в свой полк богатырей. И я рекомендовал ему тебя. Ты ведь роста немалого и красив в меру, и в своей трудной службе сильно возмужал. Завтра поедем к полковнику, я тебя представлю.

Поговорили еще об общих знакомых, вспомнили Сорбонну. Томас не выдержал и спросил у Пьера:

— А давно ли ты был в своем поместье? В Ибряшкине? Помнишь, как ты писал обнаженную натуру с одной девицы. Кажется, её звали Палашкой? Она по-прежнему живет в вашем имении?

Пьер удивленно глянул на друга:

— Палашка? Понятия не имею! Может, и живет. В Ибряшкине я с тех пор как нас арестовали, не бывал. Некогда. Все занимаюсь политик! Никогда не занимайся политик, шер ами! А то и у тебя не будет ни капли времени. Мне предлагают службу по внешним связям. Скоро я буду занят еще больше. А уж если я выберусь когда-нибудь в Ибряшкину, то первое, что я там сделаю, выпорю как следует негодника Еремея! Он опять не прислал мне денег! Вот уж скотина так скотина! Таких скотов и свет не видал!