Я захотела еще раз увидеться с Чарли до преступления, чувствуя, что, по всей вероятности, после того как я убью Джеймса, приедет полиция, меня арестуют и посадят в тюрьму, и вот тут я уж наверняка больше не увижу бедного Чарли никогда. Я села в автобус. Освещение там работало плохо – глядя на салон, я словно видела старый фильм, который идет по сломанному телевизору. В автобусе были только я и еще какой-то бездомный, сидевший сразу за мной. Было так темно, что я могла видеть только собственное отражение. Я посмотрела на свое лицо. Бледное. Большие карие глаза блестят в полумраке. Это мое прикрытие.

А в рюкзаке – пистолет.

У меня был ключ от квартиры Чарли. Как-то раз, когда он ушел за продуктами, я стащила запасной. Я прошла вверх по лестнице, вставила ключ в замочную скважину коричневой двери и открыла ее.

Чарли лежал на диване, читая журнал. Перед ним стояла девушка. Она держала в руках платье и показывала его Чарли.

– Как насчет этого? – спросила она.

– Не пойдет, слишком вычурное. Бери то синее в полоску, ты его еще надевала пару недель назад, – ответил Чарли.

– Ты уверен?

– Да, тебе оно очень идет.

Девушка улыбнулась, и ее светлые волосы сверкнули на солнце, когда она нагнулась, чтобы поцеловать его.

– Поверить не могу – мы вместе уже два года. Целых два года. В голове не укладывается!

Чарли поднял голову, покачал ею и улыбнулся. Потом почувствовал на себе мой жуткий взгляд. Он повернул голову и заметил меня. Скажите мне, доктор, скажите мне, как всего несколько слов одного конкретного человека могут так подействовать на тебя, что от них останутся жуткие шрамы? Ты стоишь и дрожишь от страха, еле дышишь… Наверное, так бывает при ударе молнии?

Сердце упало так глубоко, что, казалось, исчезло из тела. Нервы под кожей пульсировали, мне стало плохо, затошнило. Я видела его глаза. Он не любит меня.

Я быстро зашагала прочь. Попыталась, по крайней мере. Я почти забыла, как ходить. Теперь у меня было ощущение, что я никогда не смогу снова нормально существовать. Все вокруг стало размытым, но одновременно и очень четким, как если бы я могла видеть сквозь стены, лестницы… сквозь весь мир. Я брела по коридору, не в состоянии думать или смотреть прямо перед собой, я забыла, как дышать. Дойдя до лестницы, я рухнула. Сжала волосы в руках и почувствовала, как в голове что-то перекатывается. Из глаз полились слезы. Я чувствовала физическую боль.

Я ползла по оставшемуся пролету лестницы, как вдруг услышала голос Чарли:

– Блю? Где ты? Блю? Вернись!

Его голос эхом отдавался во мне. Его голос, словно кулак, ударил меня в живот. Не похоже было, что ему хотелось меня найти. Скорее он просто перепугался до смерти.

Я вышла на улицу, прислонилась к стене, обхватила голову руками и поскребла ногтями кожу, чтобы напомнить себе, что жива. Словно ребенок в утробе матери, я чувствовала себя изолированной от мира, ни о чем не знающей, непривлекательной. Побрела по улице. Наконец я услышала то, что все это время пытался сказать мне окружающий мир, то, что я не хотела слышать раньше: нельзя доверять ничему и никому, человек рождается, живет и умирает в полном одиночестве.

Я шла, не зная, куда идти, куда обратиться. Я не жила. Я просто существовала. Я не цветок. Я просто сорняк в саду, прижатый к кирпичной стене. Из меня никогда не выйдет ничего лучше этого.

Я воскресла лишь раз в жизни. И по иронии судьбы воскресил меня тот же человек, который сегодня превратил меня обратно в то мертвое существо, каким я была всегда.