Я проснулась от жуткого грохота – кто-то распахнул входную дверь в нашу квартиру с такой силой, что та врезалась в стену. Так врезалась, что на секунду я подумала, что стена сейчас рухнет. Я села в кровати. Услышала, как двое людей отчаянно ругались. Один голос принадлежал Дейзи. Другой голос – глубокий и низкий – был мужским. Я поднялась с кровати и слегка приоткрыла дверь комнаты, очень осторожно, чтобы никто ничего не услышал.

В гостиной стоял Энтони – это ему принадлежал второй голос. Перед ним стояла плачущая Дейзи, и на лице ее была написана совершенная безысходность.

– Как ты могла, Дейзи! – кричал Энтони. – Вернуться через пять лет, сразу пойти ко мне требовать работу – которую я тебе, кстати говоря, дал, – и тут же спереть деньги из кассового аппарата? Причем это повторялось несколько недель! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Ты себя считаешь самой бедной? Да ты ничем не хуже остальных живешь! Нам всем каждый цент путом и кровью достается! Дейзи, ты такая не одна! Черт тебя дери!

– Энтони… – сказала она, плача и пытаясь отдышаться, – да, я облажалась, ясно?! Облажалась! Я знаю это! Я лживая тварь, знаю сама! Я все тебе верну, если нужно! Я никогда не хотела красть деньги! Я… Я просто… Мне они очень нужны!

– Да ты же все спустила на наркотики! Вот в чем причина! Ты ведь не на еду эти деньги стырила, не на шмотки и все такое прочее! А на дерьмо, с которого слезть никак не можешь! Почему ты не можешь подумать о Блю?! Тебе больше никто не даст работу! Как, черт возьми, ты собираешься оплачивать квартиру? На что ты будешь есть? Ты вообще когда-нибудь думала о Блю? Хоть раз в жизни? Сначала Олли умирает, и ты тащишь ее за собой во Флориду. Там ты садишься на наркоту, а потом возвращаешься в Марлинвилл, потому что задолжала дилерам, и снова тащишь ребенка за собой! Ты когда-нибудь пыталась поставить себя на ее место? Пыталась?! Как ты ей объяснишь, что тебя выгнали с работы? Если ты не хочешь объяснить, то это сделаю я!

Я не шевелилась. Меня застало врасплох то, что Энтони считал меня человеком. Его слова отдавались во мне эхом, и я почувствовала себя в безопасности. Я хотела упасть в его объятия, рыдать на его плече и благодарить снова и снова.

– Не смей! – закричала Дейзи, попытавшаяся вытолкнуть его из комнаты, вцепившись в его куртку, покрывая градом ударов его грудь и сотрясаясь от рыданий.

– Я не уйду, пока ты не поймешь, что, черт возьми, ты натворила! – кричал Энтони. – Посмотри на себя! Посмотри на это место! Ты кончишь, как Олли!

Я закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. Как только она закрылась, крик прекратился. Потом меня вдруг как обухом по голове припечатало новое открытие: я спросила себя, почему я пыталась избежать его, думая об Энтони и Олли? Дейзи воровала. Дейзи была такой же непорядочной, как Джеймс. Боже, какой кошмар, какое жуткое скопище озлобленных и ужасных человеческих особей.

Я никогда не выберусь из этого ада. Такой я сделала вывод. Ни из этого города, ни из жизни Дейзи, ни из собственной головы. Я была в ловушке, словно загнанная в угол крыса. Я застряла с Дейзи навсегда. И навсегда осталась со своим умом. Как муха, влипла в мед. Каждый шаг, сделанный мной в попытке разорвать круг и сбежать от этого кошмара, затягивал меня в него еще больше, и этой судьбы избежать я была не в силах.

В жизни каждого из нас бывает такой момент, когда мы смотрим на себя и вокруг и осознаем: все изменилось навсегда. Для меня эта точка наступила именно сейчас. И стала важным этапом на моем пути к революции в собственном сознании, доктор. Еще одна точка на карте. Если бы я убила Джеймса, все вернулось бы в прежнее русло. Это не было для меня какой-нибудь жуткой забавой. Скорее, криком о помощи. Если бы я убила его, я знала – или думала бы, – что мой разум наконец сможет работать, как прежде. Если бы мне понравилось убивать, я, может быть, убила бы и Дейзи тоже. Избавилась бы от нее. Я могла бы убить всех и править миром. Череп Джеймса служил бы мне короной. Животные были бы моими подданными. Деревья бы кланялись мне. Мышата целовали бы мне ноги.

Самое смешное, доктор, – я четко понимала, что делаю. Понимала, как это было странно. Но все равно держала рот на замке, а глаза широко распахнутыми, чтобы всем показать невинный взгляд карих глаз. Никто не узнает о коварном плане, который я уже придумала в голове. И это грустно. Как все относительно: может быть, ваш сосед – психопат, а вы никогда об этом не узнаете. Людей посещают разные мысли. И, словно подарки, те, которые мы считаем подходящими и уместными, мы раскрываем и достаем. Тревожные же мысли никто не трогает – их сразу выбрасывают куда подальше. Большинство людей их даже не распаковывает. Так поступают нормальные люди. Те же, кто распаковывает, – сумасшедшие. Я принадлежу именно к этой категории.

Я подошла к столу и взяла блокнот. Пролистала его и нашла адрес Джеймса. Я чувствовала, что время пришло. Чувствовала, что пришло время для убийства. Я бы не смогла прожить еще один день, зная, что Джеймс все еще жив, цел и невредим. Я не хотела больше ждать. Хватит с меня предвкушений. Хватит с меня грызущего душу, словно крыса, ожидания.

Все еще в пижаме, я надела сапоги и вышла из комнаты. Энтони и Дейзи подняли головы. Глаза Дейзи были красными, по лицу градом катились слезы, а уголки ее рта были опущены, как если бы кто-то их неровно зашил.

– Блю? – тихо сказала она и вытерла нос. – Что ты делаешь? Куда ты намылилась?

Я проигнорировала ее и надела куртку.

– Блю, какого черта…

Я захлопнула за собой входную дверь и побежала по коридору.

– Что происходит?! – услышала я отчаянный крик Дейзи. – Блю, вернись немедленно! Куда ты, черт подери, собралась!

Вниз по лестнице. Я споткнулась и растянулась на ступеньках. Голова ударилась о бетон с жутким грохотом, и я ободрала подбородок. Кряхтя, я встала. И тут океан внутри меня покрылся пеленой шторма. Где-то в глубине души родилась ярость. Такая же ярость, как та, что захлестнула меня, когда я впервые прочитала имя Джеймса. Я осторожно дотронулась до саднившего подбородка и увидела на пальцах кровь. Посмотрела вниз, на кровавый отпечаток. Кровь была такая яркая и чистая, что слепила глаза. Я открыла входную дверь и вышла в ночную тьму. Я сложила руки и быстро пошла по улице. Пьяный мужчина с руками, почерневшими от грязи, спросил, как меня зовут.

Лола, подумала я. Меня зовут Лола. Я убью Джеймса, закопаю его тело в лесу, перееду в Теннесси, поменяю имя на Лолу и стану жить на ферме. «Убийство»! Слово эхом отозвалось в голове, и все поплыло перед глазами. Весь мир передо мной раздвоился. Я тонула в этом слове. И мне нравилось, что я чувствовала. Хотя одновременно я и ненавидела это чувство.

Пьяница задавал мне еще какие-то вопросы, но я думала лишь о том, как добраться до Джеймса – эта мысль крутилась в моей голове так долго, что зависла. Поэтому я не слушала, что он говорил, и прошла сквозь него. Я прошла по тротуару до конца квартала и вдруг поразилась – как такое может быть: пустая банка из-под газировки посреди улицы. Я прошла мимо, пытаясь не обращать внимания, потому что это только отвлекло бы меня, и тогда потребовалось бы слишком много времени, чтобы добраться до квартиры Джеймса, а значит, я бы замешкалась с его убийством. Я прошла еще квартал и увидела разбитый фонарь. Он меня так сильно раздражал, что я даже прикрыла глаза, чтобы больше не видеть его.

Я вошла в дом, где жил Джеймс, задыхаясь, с высунутым языком, как усталый пес. Над прихожей витала темно-синяя тень, как в сцене из фильма ужасов. Я увидела ряд белых дверей с огромными отполированными до блеска замками. Единственным цветным предметом в этом холле была раскатанная вдоль него красная ковровая дорожка, которая чуть оживляла картину. Я подошла к двери Джеймса и приложила к ней ухо. Тишина. Может, он спит или вообще не дома. Я медленно вдохнула и выдохнула. Потом постучала. Трижды. Выждала пару минут. Тишина. В квартире никого не было. Наверное, Джеймс сейчас на вечеринке у кого-то из друзей. Я с раздражением оглянулась вокруг себя. Я отошла на несколько метров, а потом бросилась к двери, пытаясь выломать ее. И еще раз. И еще раз ударила кулаками в деревянное покрытие со всей силы. И тут я вдруг заметила в углу пожарный щит с топором. Я подошла к топору, висевшему за стеклом, и с размаху выбила стекло. В руки впились крошечные осколки, но я была в таком состоянии, что боли не почувствовала. Я взяла топор. Почувствовала его вес – он был тяжелым, как золотой слиток. Теперь, пока он в моих руках, все будут мне повиноваться; моя сила неукротима. Внезапно я превратилась из бессловесного ничтожества в самую могущественную девочку на свете. У меня была вся власть королей и императоров. И никто не посмел бы отнять ее у меня. Я вернулась к двери, занесла над ней топор и вонзила его. Полетели щепки. Я чувствовала себя, как герой Джека Николсона в «Сиянии». В голове реальность и мечты слиплись, словно шарики мороженого в жаркий летний день.

Никто не прибежал на шум. Никто не пытался остановить меня или позвонить в полицию. Может быть, то, что происходило, было в этом здании совсем не редкостью. Может, люди испугались. Или, может быть, втайне надеялись, что однажды именно я приду убить Джеймса, прячась за дверью и тайно подбадривая меня.

А я снова и снова била топором по двери, снова и снова, пока не проделала достаточно большую дыру, чтобы пролезла рука. Я запустила ее в отверстие и отперла дверь изнутри. В горле пересохло, а губы были холодны как лед.

Квартира Джеймса была на удивление аккуратной и чистой. Посередине комнаты стоял кожаный диван темно-красного цвета. На стене висел огромный плазменный телевизор. На кухне было чисто, а на вешалке в прихожей были аккуратно развешаны пальто. Меня накрыла волна злости. Я вошла в спальню и открыла шкаф. Все было таким чертовски аккуратным и безупречным, что у меня аж в глазах защипало. И я стала рвать его одежду. Вытащила шнурки из его модных туфель и завязала в красивые бантики. Потом разбросала обувь по всей комнате. Я выбрала самый красивый костюм и надела его. Закатала рукава и открыла тумбочку рядом с кроватью. Я взяла маркер и написала на стене: «Убирайся в ад!» Я вошла в ванную и сорвала занавеску. Обернула вокруг себя, как мантию. Ну и кто тут теперь крутой, а? Разве у Джеймса была мантия? Не-а. Не думаю. Я взяла бутылки с шампунем и гелем для душа и выбросила в унитаз. Со всей силы ударила по зеркалу, и оно треснуло. Трещины разошлись вдоль зеркала, словно паутина. На кистях выступила кровь. Но сейчас даже самая сильная боль была для меня, что муравьишка на тротуаре – настолько незначительной, что я могла бы кому угодно сделать плохо, и этот кто-то не смог бы постоять за себя.

«Когда умру, превращусь в привидение и замучаю тебя до смерти!» – написала я маркером на разбитом стекле.

Взглянув на отражение в разбитом стекле, я увидела на полке рядом с зеркалом палетку мерцающих теней для век – наверное, какая-нибудь из его проституток оставила. Я зачерпнула немного блесток. Намазала на щеку, чтобы выглядеть, как фея. Да! Я фея. У меня есть мантия, есть костюм, есть миссия. И никто меня не остановит. Я бросила палетку на пол и собиралась выйти из ванной, когда услышала, как открылась входная дверь. Сердце упало куда-то глубоко в живот.

– Черт, что тут творится?! – вскричала женщина грудным голосом. Увидев то, что я натворила, она ахнула. Я побежала обратно в спальню и огляделась. Луна из окна отражалась в моих глазах. Я замерла и на мгновение перестала паниковать. Луна, круглая и такая гладкая, была освещена спокойным светом, проникавшим через оконное стекло, и квартира, несмотря на беспорядок, казалась совершенно обычной, словно приливы в океане или восход солнца. Я хотела улететь на Луну и никогда больше не возвращаться.

– Черт, что тут творится?! – из соседней комнаты раздался голос Джеймса.

Я быстро выкинула из головы все мысли. Залезла в шкаф, закрыла двери и спряталась в темном углу. Закрыла лицо руками и свернулась в калачик, изо всех сил стараясь сделаться меньше.

Его шаги приближались, и вот он уже стоит в комнате, где прячусь я.

– Твари! Что они взяли? Дурь? Деньги? Проверь все, Клара! – вскричал Джеймс.

– Но… я…

– Проверь все, Клара, черт тебя дери!

По полу зацокали ее каблучки, и с каждым шагом я слышала еще один звук – странный звон. Наверное, звенели браслеты на ее запястьях.

Голос Джеймса раздавался так близко, что, казалось, он совсем рядом со мной, нагнулся ко мне и шепчет на ухо. От одной мысли об этом я подскочила. Задела ботинок, и он стукнулся о стену. Бух.

– Подожди! Стой! Я что-то слышал!

Мышцы в теле так напряглись, что голова закружилась. Мне было очень больно.

Я снова пришла в себя.

Приготовилась к тому, что Джеймс сейчас распахнет шкаф и увидит меня. Вытащит за шкирку и изобьет до смерти. И я больше никогда не прочитаю свою книгу. И не напишу для вас все это прямо сейчас, доктор. Вы бы никогда даже не узнали обо мне. Не узнали бы, кто я. Я стала бы просто еще одним исчезнувшим человеком. Призраком. Как тот, который, быть может, сидит сейчас у вас в кресле. Или лежит на диване. Смотрит из окна вашего кабинета на проезжающие мимо автомобили. Я не хотела быть призраком. Не хотела быть просто еще одним человеком, о котором все забыли. Воспоминанием. Не хотела исчезнуть. Я закрыла глаза. Зажмурилась. И затаила дыхание.

Разъяренный Джеймс ходил туда-сюда, ругаясь себе под нос. Я слышала его шаги все ближе и ближе, и в темноте казалось, что он уже забрался ко мне в голову и меряет ее шагами. Его прерывистое дыхание раздавалось настолько близко, что, казалось, я могу ухватить его рукой. Я услышала, как он прислонился к двери шкафа. «Нет, не открывай!» – молилась я.

– Твои вещи на месте, детка, – сказала Клара.

– Не смей называть меня «детка»! – закричал Джеймс. От его голоса дерево завибрировало.

А потом по коридорам разнесся звук полицейских сирен.

– Собери все! Дурь, деньги, все! Быстро! – шикнул Джеймс.

Выходит, соседи Джеймса были не на моей стороне. Обидно.

– Но куда…

– Сиди уже, я сам! – выбежал он из комнаты и из моей головы. Раздался скрип открывающихся ящиков. Вой сирен стал ближе. Если бы полиция застала меня тут, бог знает, что бы случилось.

– Пора! Сейчас же! – крикнул Джеймс Кларе.

– Но дверь же сломана, сюда может войти кто попало! – упиралась та.

– Да по хрену мне! – ответил Джеймс так громко, словно у него лопнула сонная артерия.

– И куда мы теперь попремся?! – закричала Клара.

– Это Бен! Сволочь с двенадцатой улицы! Это он, я точно знаю! Хотел показать, что не боится меня, тварь! Богом клянусь, это он! Давай быстрее, встретимся на лестнице. Эта сволочь у меня так просто не отделается!

Их голоса раздавались все дальше, пока не скрылись где-то в ночи. На улице завывала сирена. Я распахнула шкаф и промчалась по комнатам. На полпути поскользнулась на ковре и упала. К зданию подъехало несколько полицейских машин, и я услышала хлопанье дверей. Я торопливо поднялась и побежала к окну. Открыв его, выбежала на пожарную лестницу и помчалась на крышу так быстро, что ступени гремели под ногами, как хвост гремучей змеи, как будто собирались разверзнуться и скинуть меня вниз. Кроме их грохота, не было больше никаких звуков – разве что мое учащенное дыхание. Добежав до крыши, я подлетела к чему-то вроде крупного дымохода и спряталась за этой штуковиной. Снизу явственно доносился лязг полицейских сапог по тротуару.

Я просидела там час и три минуты, пока не услышала, как автомобили полицейских умчались в ночь. Тогда я медленно поднялась с места. Ноги болели. Я не понимала, почему они не поднялись на крышу. Хотя… Не на крышу же я вломилась, а в квартиру Джеймса. Я поставила ногу на лестницу и начала медленно спускаться вниз. Прошла мимо квартиры Джеймса и всех других. Сойдя наконец на землю, я почувствовала себя другим человеком. Сильнее. Но внутри у меня была зияющая пустота. Я плотно обернула вокруг себя занавеску для душа и посмотрела на свою тень. Вышла в переулок. Побрела по пустынным улицам.

Я желала, жаждала его смерти. Его голос вызывал во мне отвращение. В моей душе бушевал гнев.

Я убеждаю себя, что во всем виноват мой мозг. Во всем виноват он – вышедший из-под контроля, опьяненный безумием. Однако я сижу перед вами, бессловесная, словно рыба, выброшенная на берег, и уже сомневаюсь в том, что была, когда все это совершила, не в себе.

Но я уже говорила и скажу снова, доктор: кое-что, некоторые вопросы лучше оставить без ответа.