Глава 9
«…что за жестокий зверь».
Уильям Батлер Йейтс. «Второе пришествие»
Агент американских спецслужб с перерезанным горлом пригвожден твоими кухонными ножами к твоему камину.
Из пустых глазниц по щекам трупа стекает темно-багровая смесь из слез и крови. Это произошло совсем недавно. Беги!
Где-то в другой части города, в комплексе «Z», Фэй Дозье, вероятно, заметила сигнал тревоги.
Где-то рядом, в сумерках, зарождающихся за дверью цвета морской волны, мерзкая соседская белая собака несколько раз триумфально взлаяла и с торжествующим видом пробежалась, цокая когтями, вдоль «своего» крыльца, довольная тем, что человек, который осмелился пройти рядом с ее территорией, торопливо шмыгнул в свою нору.
Тсс!
Тихо. Ты сейчас единственное живое существо в доме. Никого нет ни на кухне, ни на втором этаже.
Нет ли на улице группы захвата, наблюдающей за тобой?
Кондор покачал головой.
Тот, кто совершил убийство, идеально рассчитал время, «вписав» свои действия в его, Кондора, распорядок дня.
Тело принадлежало лысому Питеру, и это очень расстроило хозяина дома. И насторожило тоже. Насторожило его и многое другое.
Никаких потеков и брызг крови на стенах, так что речь шла не о нападении обуреваемого жаждой мести самурая.
«Постарайся представить, как это было», – сказал себе Кондор.
Скорее всего убийца сначала нокаутировал Питера. Потом подтащил его к камину. Затем убил, а после этого распял. Даже если исходить из того, что нападавший действовал в соответствии с заранее разработанным планом, исполнено все было почти гениально.
Если хочешь подставить сумасшедшего, обставь все так, как будто действовал именно сумасшедший.
От тела убитого исходил запах сырого мяса. Питер был похож на надувную куклу, из которой частично выпустили воздух. Обхватив труп за талию, Кондор почувствовал, что кобура Питера пуста.
Значит, в официальной версии происшествия будет указано, что он, Кондор, завладел его оружием.
Теперь его, Кондора, можно считать вооруженным и очень опасным. Сумасшедший профессионал, хорошо обученный, да еще с пистолетом – это в самом деле серьезно.
Наверняка в наскоро составленном психологическом портрете разыскиваемого, то есть его, Кондора, будут следующие слова: «Тот факт, что убийца перерезал жертве горло, указывает на наличие серьезного психического расстройства. Вырванные глазные яблоки говорят о том, что убийца не хочет, чтобы его видели. Это означает, что он может напасть на любого человека, принятого им за преследователя».
При обнаружении немедленно открыть огонь на поражение – нет, такого в официальном приказе не будет.
Но подобные вещи подразумеваются и читаются между строк, поэтому все было задумано очень грамотно.
Что маньяк-убийца сделал бы с глазами своей жертвы, вырванными из глазниц?
Психиатры наверняка сказали бы, что он либо будет считать их трофеем, либо не будет знать, как от них избавиться, и потому скорее всего оставит у себя.
Если они найдут у тебя эти глаза или каким-то образом привяжут их к тебе…
Да, представить его маньяком, вырывающим или выкалывающим глаза у своих жертв, вполне возможный вариант. Особенно если после того, как кто-нибудь – кто угодно – возьмет его живьем или просто пристрелит, у него обнаружат целую коллекцию таких «трофеев». А это означает…
Это означает, что он попал в жернова машины.
Вот почему лысый Питер оказался в его доме.
Сколько у тебя времени до того момента, когда они до тебя доберутся?
Как раз в этот момент в здании комплекса «Z» заместитель начальника отдела внутренних ресурсов подошел к дверям своего кабинета и выкрикнул:
– Дозье! Иди сюда! Дэвид, Харрис – вы тоже!
Кондор тем временем продолжал торопливо обыскивать распятый труп. Кобуры, укрепленной на лодыжке, он не обнаружил, поэтому его надежда извлечь из нее оружие и стать настоящей, а не вымышленной угрозой сразу же испарилась. О том, чтобы забрать у убитого сотовый телефон, разумеется, нечего было и думать, – по нему легко можно было установить его, Кондора, местонахождение. То же самое относилось к кредитным карточкам Питера. К тому же, если бы он взял их, это выглядело бы так, будто он запаниковал, а этого ему не хотелось.
Лысый секретный агент с перерезанным горлом и пустыми глазницами распят на твоем камине.
Ты по самое горло в дерьме, приятель.
Скорее всего в докладах о тебе напишут: убит при попытке оказать сопротивление.
Или же все будет представлено так, будто ты вдруг решил сдаться. Не будет никаких судебных процессов – тебя просто-напросто запрут до конца жизни в какой-нибудь психушке.
В это время находившийся в вестибюле комплекса «Z» опытный агент по имени Сэми, пользующийся огромным уважением многих своих коллег, увидел, как одна из его протеже в компании еще двух агентов торопливо выходит на улицу, где всех троих ожидает оперативная машина. Его знакомая и бывшая подчиненная заметила Сэми и, держа правую руку на пряжке ремня, сжала ее в кулак. Это означало: ситуация становится опасной.
Кондор метнулся на кухню, схватил холщовую сумку, засунутую между кухонной стойкой и холодильником, и бросился обратно в гостиную.
Затем остановился и пристально уставился на стену с газетными вырезками, переводя взгляд с одного листка с тремя проколами на другой.
Угадай-ка, что я пытаюсь сказать!
В доме и на улице стояла полная, абсолютная тишина.
Не скрипели доски забора.
Даже соседская собака не лаяла.
Никаких призраков. Ничего. Только время бесшумно продолжает свой бег.
Вин сгреб висящий на стене синий плащ с капюшоном и увидел на нем темные пятна – это явно были не следы дождя. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он даже не стал смотреть, на месте ли контрольная растяжка из зубной нити. Убийцы ушли, но они обязательно вернутся.
В стенном шкафу в спальне стояли три картонные коробки с разнообразным хламом. Большая часть их содержимого взялась неизвестно откуда, однако в средней коробке…
Она весила фунтов сорок. Внутри были книги, которые в принципе могли представлять для него интерес. Еще там была кожаная куртка-«пилот» с застежкой-молнией. В нее был завернут какой-то тяжелый предмет размером с буханку хлеба. Развернув куртку, Кондор достал черную гипсовую статуэтку мальтийского сокола. Статуэтка, впрочем, не представляла для него никакой ценности. Ему нужна была именно куртка, в которую он когда-то завернул изображение птицы. Он, разумеется, в свое время постарался, чтобы все выглядело так, будто его целью было уберечь статуэтку от повреждений. Теперь он искренне надеялся, что ему удалось ввести в заблуждение тех, кто обыскивал его дом.
По крайней мере никто не фотографировал на айпад ни куртку, ни Вина в ней.
Кондор сложил куртку и запихнул ее в холщовую сумку. Задвинул картонные коробки обратно в шкаф. Вынул из выдвижного ящика пару нательного термобелья и чистые носки.
Посмотрел на свое отражение в зеркале в ванной комнате.
Итак, он в бегах.
Опять.
– Да, – сказал Кондор, обращаясь к своему отражению и к призракам. – Но тогда я был молодым.
Он достал из стенного шкафчика и побросал в сумку мочегонные таблетки, обезболивающее, бета-блокаторы, детский аспирин и поливитамины. Туда же отправилась упаковка валиума. «Если тебе удастся оставаться в живых достаточно долго, – сказал себе Кондор, – ты должен будешь хотя бы иногда спать». Теперь – зубная щетка.
Затем он окинул взглядом ряды флаконов с седативными средствами.
Пусть они попробуют убить настоящего тебя.
Вин резко захлопнул дверцу шкафчика.
Взял из тумбочки под раковиной желтые резиновые перчатки.
Сунул в карман цилиндрический фонарик размером чуть больше футляра от губной помады.
Затем придвинул табуретку к белой стене напротив того места, где кончался лестничный марш. Он нередко испытывал искушение вопреки инструкциям повесить на эту стену какую-нибудь картину или плакат с изображением киногероя – например, Ли Марвина с «магнумом» в руке…
Стоп!
Вин рывком вытащил пояс из черно-красного купального халата, висящего на крючке в ванной. В свое время он купил его именно ради пояса, и теперь этот пояс должен был ему помочь.
Продев кожаный брючный ремень в ручки холщовой сумки, он снова застегнул пряжку на поясе. Теперь ремень удерживал и брюки, и сумку.
Затем Вин разулся, связал ботинки вместе с помощью шнурков и повесил их на шею.
Привязал один конец матерчатого пояса халата к ножке табуретки, а другой – к щиколотке левой ноги.
Чуть не забыл!
Кондор отбросил сотовый телефон, который упал на пол в спальне.
Надел желтые резиновые перчатки.
– Гав! Гав, гав, гав! – дала о себе знать соседская собака.
«Интересно, на кого она лает», – подумал Кондор.
Встав на табуретку, он вытянул руки вверх и, не оставив благодаря перчаткам ни единого пятнышка на белой потолочной панели, отодвинул ее в сторону. За ней открылось свободное пространство между потолком и крышей.
– Гав! Гав, гав!
Ухватившись за край отверстия в потолке, Кондор, левой ногой стоя на табурете, уперся правой (она была в носке и потому тоже не должна была оставить никаких следов) в белую стену, глубоко вдохнул и, рывком подтянувшись, повис на локтях. Затем, вытянув одну руку, ухватился за перекладину в подкрышном пространстве и медленно выбрался наверх, таща за собой сумку, подвешенную к поясу, и табуретку, привязанную к ноге.
Оказавшись на чердаке, он перевел дух и первым делом освободился от табуретки.
– Гав, гав!
Что-то или кто-то, находящийся за дверью цвета морской волны, буквально сводил соседскую псину с ума.
Потное лицо Кондора обдало прохладой.
Он аккуратно вернул на место белую потолочную панель.
Раздался треск разлетающейся на куски входной двери – кто-то вломился в дом.
Аккуратно сняв желтые резиновые перчатки, Кондор сунул их в холщовую сумку, отсоединил сумку от поясного ремня. Потом отвязал пояс халата от щиколотки левой ноги и обулся. Красные всполохи проблескового маячка возникли в переулке справа от дома. Возьмешь левее.
Вашингтон – горизонтальный город. Так сложилось исторически, и все построенные в XXI веке сооружения, превосходящие по высоте 169-метровый монумент Вашингтона, в полном соответствии с соответствующим законом были возведены не в центре, а ближе к окраине.
Кондор уходил по крышам. Справа от него возвышался купол здания Конгресса на Капитолийском холме. Большинство зданий в районе, где жил Кондор, составляли таунхаусы, вплотную примыкавшие друг к другу. Это облегчило ему бегство. Перелезая через ограждения, огибая трубы каминных дымоходов, он пробирался к месту, где заканчивался квартал.
Вот наконец и последний дом. Владелец трехэтажного здания снабдил два верхних этажа металлической пожарной лестницей. Она зигзагом спускалась вдоль глухой стены в крохотный внутренний дворик, отделенный от улицы высоким деревянным забором. С этой точки Кондор уже не видел свой дом, в переулке перед которым продолжали работать мигалки.
Если ты не можешь видеть их, значит, и они не могут видеть тебя.
Пожарная лестница дрожала и вибрировала под его весом. Тем не менее седовласый мужчина в сером спортивном пиджаке и с сумкой через плечо преодолел оба ее пролета и повис на руках на последней перекладине.
Надо уходить отсюда.
Он вдохнул всей грудью прохладный весенний воздух и спрыгнул во двор, мягко упав на кучу прошлогодних листьев.
Все его тело болело. Плечи, руки, ноги – о господи, мое правое колено! Ныли кости, мышцы, даже зубы. Сердце протестующе отбивало о ребра барабанную дробь. Ему хотелось лежать и не двигаться, но Вин, пошатываясь, встал на ноги.
Где-то вдали завыла сирена.
От заднего дворика дом отделяли стальные прутья решетки. Можно было попытаться выйти в переулок через калитку в деревянном заборе. Но кто знает, не держат ли калитку на мушке?
Кондор подтащил к краю забора стоящий на небольшой лужайке пластиковый стул и взобрался на него. Еще раз подтянулся, перевалился через забор и спрыгнул на другую сторону.
Звук сирены приближался. Он нырнул в какую-то арку, выждал немного, затем дошел по тротуару до перекрестка, посмотрел в переулок направо и не увидел ничего подозрительного.
Никто в него не стрелял, никто не требовал остановиться. Сзади не было слышно топота преследователей.
Надо как можно скорее уйти из зоны оцепления.
Подожди, не торопись.
Кондор укрылся в другой арке ближайшего таунхауса, вынул из сумки кожаную куртку-«пилот» и развернул ее. На светлой атласной подкладке обнаружился разрез в виде буквы L, заклеенный серым серебристым скотчем. Отодрав клейкую ленту, Кондор достал из-за подкладки деньги – четыре тонкие пачки банкнот достоинством в один, пять, десять и двадцать долларов. Он тайком откладывал и припрятывал их в течение года. Кондор переложил купюры в карман черных джинсов. Он знал, что если люди, обшаривавшие его дом, не обнаружили его секретного фонда и не позаимствовали из него часть денег, в его распоряжении было триста двадцать семь долларов.
Интересно, можно ли прожить на эти деньги в течение суток в крупном американском городе?
Кондор покачал головой.
Сколько времени я протянул, имея примерно столько же, тогда, в первый раз?
Из-за подкладки куртки он достал также карточку для проезда на автобусе и метро в федеральном округе Колумбия. Карточку он купил в аптеке, воспользовавшись удобной ситуацией, когда продавец отвлекся, обслуживая мамашу с плачущим ребенком на руках. Помимо ее и самого Кондора в это время в помещении аптеки не было ни одного клиента. Если даже за Кондором в это время велось наблюдение с улицы, вряд ли те, кто следил за ним, поняли, что именно он купил за тридцать долларов наличными.
«Аптека», – подумал Кондор, запихивая карточку в тот же карман, где уже лежали деньги.
Заведение под вывеской «Аптечный супермаркет Марра» привлекло его внимание благодаря мерцающему над двойными входными дверями баннеру «Сумасшедшие весенние распродажи». Опустив голову, чтобы спрятать лицо от объективов камер наблюдения, он скользнул внутрь пропахшего дезодорантами помещения. Откуда-то с потолка лилась бездушная электронная музыка.
Сделайся незаметным. Крепко ухватившись за ручку красной пластиковой тележки, он сумел преодолеть дрожь в руках. Его холщовая сумка была широко открыта – при необходимости это позволяло сотрудникам магазина без труда убедиться, что в ней ничего нет. Продвигаясь вперед между стеллажами с товаром, Кондор принялся загружать тележку.
В отделе спортивных и детских товаров он положил в нее темно-бордовую бейсболку с надписью «Вашингтон редскинз», такого же цвета нейлоновую куртку с надписью «Редскинз» размера XXL и детскую переноску-«кенгуру», предназначенную для того, чтобы мама или папа могли пристроить малыша у себя на груди и освободить руки.
В отделе медицинских товаров Кондор отобрал три пары дезодорирующих вкладышей для спортивной обуви, огромные темные очки из пластика, не защищающие от ультрафиолетового излучения, и упаковку детских влажных салфеток – «освежающих, гипоаллергенных, с ароматом лимона».
В продуктовом и хозяйственном отделах – самую маленькую и легкую пластиковую бутылку с питьевой водой, четыре белковых батончика, рулон тончайшей упаковочной пленки и небольшой рулон прозрачного скотча.
В отделе товаров для красоты и здоровья – упаковку из двенадцати небольших ватных тампонов, изящные ножницы для обработки кутикулы (единственный в магазине острый предмет) и две небольшие, с ладонь, бутылочки самого темного из имеющихся тонального крема.
Катя тележку к кассам, Кондор намеренно пристроился следом за пожилой, опирающейся на трость седой женщиной, которая шаркающей походкой двигалась в том же направлении. В свободной руке женщина держала пакет с попкорном для микроволновки. Из ее уха к плечу тянулся проводок слухового аппарата.
– Давай, – сказал он, решительным движением расположив тележку перед женщиной и взяв у нее упаковку попкорна. – Я куплю это для тебя.
– Что? – спросила женщина.
Не отвечая, Кондор положил пакет на ленту перед кассиршей и начал выгружать туда же собственные покупки, тихонько сказав:
– Моя жена обожает попкорн.
– Угу, – буркнула кассирша, не глядя на Кондора.
«Она не видит нас, – подумал Кондор. – Такие пожилые люди, как мы, для нее – все равно что невидимки».
Теперь, если кассирша что-то и вспомнит, то всего лишь седую супружескую пару. Возможно, ей удастся припомнить, что в руках у женщины была трость, а в ухе – слуховой аппарат. И еще – что она любит попкорн. И это – все.
Кондор протянул кассирше деньги, взял сдачу. Ухватил большие белые пластиковые пакеты с покупками и толкнул опустевшую тележку по направлению к входной двери.
– Пойдем, дорогая, – бросил он слегка отставшей от него седой женщине.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Прислушиваясь к тому, как ее трость постукивает у него за спиной, он вышел на улицу. Судя по всему, женщина не собиралась поднимать шум.
– Кто бы вы ни были, – сказала она, остановившись на тротуаре рядом с Кондором, – если хотите, чтобы я просто ушла, отдайте мне попкорн.
Кондор с готовностью протянул ей пакетик.
– Я бы не отказалась от порции скотча, – сказала женщина. – А вы?
Она была старше его лет на десять и стала взрослой еще до того, как началась эпоха рок-н-ролла. Скорее всего в таком возрасте она уже ничего не боялась и жила в ожидании, когда подойдет ее срок.
– Мне надо бежать, – сказал Кондор. – Но вы замечательная женщина.
Держа в руках пакеты с покупками, он быстро зашагал по Пенсильвания-авеню в направлении Капитолийского холма. Затем свернул направо, на Восьмую улицу, не доходя до того места, где начинаются всевозможные торговые заведения и ряды банкоматов, оснащенных видеокамерами, ведущими непрерывную запись.
Небо окрасилось в закатные тона. Кондор заметил проход между двумя кирпичными таунхаусами и скользнул в него. Там он помочился, рискуя тем, что какой-нибудь прохожий, застав его за этим занятием, вызовет полицию. Тем не менее он долго стоял в узком тоннеле между боковыми стенами домов, спиной к улице, направляя струю в полукруглый сток для дождевой воды.
Потом, застегнув джинсы, он оборвал этикетки с бейсболки «Редскинз» и водрузил ее на голову. Напялил темно-бордовую ветровку огромного размера поверх серого спортивного пиджака. Темные очки Кондор надевать не стал, решив, что в вечернее время они будут привлекать внимание.
У него по-прежнему болело все тело – руки, ноги, плечи, спина. Острая боль пронизывала виски. Тем не менее он почувствовал, что пульс все же несколько замедлился – частота сердечных сокращений достигла величины, всего в полтора раза превышающей норму. Он проглотил обезболивающую таблетку, запив ее водой из пластиковой бутылки. В узком проходе между домами, в котором он находился, стоял резкий запах его собственной мочи, влажного цемента и кирпичей.
Здесь нельзя оставаться.
И выходить отсюда тоже нельзя.
Вин, тряхнув головой, добился того, что голоса призраков стихли. И пошел по Восьмой улице на север – усталый болельщик «Редскинз» с тяжелыми пакетами, оттягивающими обе руки. Он пересек Индепенденс-авеню и тот самый маршрут, по которому два часа назад возвращался с работы домой.
В кроваво-красных лучах заходящего солнца Кондор шагал по направлению к Адамс-билдинг, расположенному в пяти кварталах от него, на углу Третьей улицы и Эй-стрит.
Именно на этом углу и стояла белая машина – это было совсем недавно и в то же время так давно.
Тогда Кондор, который, как считалось, находился в полной безопасности, так и не решился выйти на Эй-стрит.
Теперь он шел именно туда.
На пересечении Эй-стрит и Четвертой улицы располагался большой трехэтажный таунхаус, отделанный белой штукатуркой. Здание появилось здесь много лет назад. Это было ничем не примечательное сооружение, если не считать его размеров и медной таблички, укрепленной на белой стене рядом с черной металлической лестницей, которая вела на второй этаж, к массивной деревянной входной двери, выкрашенной в черный цвет. Жалюзи на всех окнах были опущены. Это явно был не частный дом. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь входил в здание или выходил из него. Дом, похожий на Моби Дика, окружал невысокий черный металлический заборчик.
Вин остановился на углу, на противоположной от дома стороне улицы.
Время словно отмотали назад. Он услышал голоса. Почувствовал запахи – пороха, пота, крови. Духов, которыми пользовалась красивая женщина по имени…
Как ее звали? Как звали их всех, тех, кто умер?
Именно тогда он стал Кондором.
Это было очень давно. Или вчера. Или утром.
Он пристально посмотрел на медную табличку, висящую на белой стене. То, что на ней было написано, сейчас не имело никакого значения. Это была ложь.
Когда-то на табличке была надпись: «Американское литературно-историческое общество». Она осталась в памяти Кондора навсегда.
Но это тоже была ложь.
Прошлое шло за ним по пятам, и он никак не мог отделаться от него, словно от собственной тени.
С пакетами в руках он прошел по Четвертой улице, пересек Ист-Кэпитал-стрит. Посмотрел налево, на залитое багровым закатным солнцем здание Капитолия. Стал пересекать улицу – и в это самое время солнце скрылось за крышами домов. На город тут же навалились сумерки, которые почти сразу рассеял свет зажегшихся фонарей.
С наслаждением вдыхая прохладный весенний воздух, Кондор продолжил свой путь. Уходи отсюда подальше.
Подальше от транспортного узла «Юнион-Стейшн», где находится станция метро и автобусный вокзал, где полно ресторанов, под потолком которых укреплены камеры наблюдения, которые могут тебя засечь.
На улице стемнело. Кондор шел мимо домов, в окнах которых горел свет. За этими окнами молодые любовники пытались понять, что кроется за их собственными улыбками, адресованными друг другу. Молодые родители кормили с ложечки крохотных детей, которые стали хозяевами их жизней на долгие годы вперед. Офисные работники расхаживали по комнатам с прижатыми к уху сотовыми телефонами – они были поглощены заботами о том, как побыстрее сделать карьеру и добиться высокой должности и статуса, открывающих путь к власти и большим деньгам. Арендаторы, из экономии снимавшие одну квартиру впятером, убеждали друг друга в том, что, хотя сегодня они вынуждены подавать кофе другим, завтра их жизнь изменится.
«Вот она, реальная жизнь, – подумал Кондор. – Наверное, мне тоже следовало бы попробовать жить так, как живет большинство людей».
Однако теперь поздно было сожалеть о сделанном много лет назад выборе.
С фарами автомобиля, который находится в конце квартала, что-то не так.
Кондор остановился рядом с двумя серыми резиновыми контейнерами для мусора, от которых исходил отвратительный запах.
Свет фар становился все ярче и все сильнее слепил ему глаза по мере того, как машина не подъезжала – подползала все ближе и ближе.
Он поставил пластиковые пакеты с покупками рядом с мусорными баками и, зайдя за них, скорчился так, что с улицы его не было видно.
Яркий свет фар выхватил из темноты помойку рядом с совершенно обычным, ничем не отличавшимся от других таунхаусом. Мурлыкание двигателя превратилось в рычание.
«Никакой опасности нет, – сказал себе Кондор. – Просто кто-то ищет место для парковки или потерявшуюся собаку».
В свете фар, освещавших улицу впереди, никого не было. Никто не бежал и не оглядывался. Не видно было даже крыс, которых часто можно увидеть на крышках мусорных контейнеров.
Это был темный седан. Две смутные тени маячили на передних сиденьях.
Не двигайся. Не дыши. Не смотри на них, и тогда они проедут мимо.
Красные зрачки задних габаритных огней стали понемногу удаляться. Наконец автомобиль свернул за угол и исчез.
Ты никогда не узнаешь, правильный ли ход ты только что сделал.
Он снова зашагал по улице. Пройдя порядка двенадцати кварталов, он ни разу не услышал воя сирены, не увидел всполохов мигалок. Нью-Йорк-авеню, которую он пересек рядом с брызжущими неоновым светом «Макдоналдсом», закусочной «Бургер-кинг» и заправкой, не была перекрыта. Когда он приблизился к Норт-Кэпитал-стрит, четырехрядной транспортной артерии, идущей с севера на юг и соединяющей здание Капитолия с похожим на череп куполом с остальным миром, Вину потребовалось топливо.
Рискни. На улице темно, ты в двух милях от эпицентра спецоперации. В таком наряде узнать тебя непросто. Ты вполне можешь пройти немного по Норт-Кэпитал-стрит, ярко освещенной вывесками ресторанов и кафе, и не попасться.
Минуя недавно отремонтированное здание, в котором помещался какой-то офис, Кондор заглянул в окно. Он увидел довольно большой зал, где на значительном расстоянии друг от друга стояли металлические казенные столы, которые вполне моли быть куплены на распродаже имущества какой-нибудь обанкротившейся компании. Еще он увидел два стационарных компьютера, за которыми никто не сидел, и старенький лэптоп, монитор которого освещал лицо женщины лет двадцати пяти с пышными каштановыми волосами. Позади нее на стене висел плакат с лозунгом, написанным белыми буквами на голубом фоне:
«Сегодня гибнет рыба, а завтра?..»
Кондор прошагал по улице мимо женщины, пытавшейся спасти мир.
Левой, левой, левой-правой-левой…
О черт.
Мы вернулись!
На следующем углу Вин увидел заведение, где продавали еду навынос. Из окон струился мягкий желтый цвет, неоновая вывеска была красного цвета. Над входом красными же светящимися буквами, стилизованными под иероглифы, было написано: СЫТЫЙ ДРАКОН.
«Войди туда», – скомандовал себе Кондор. Правда, сквозь огромные, витринного типа окна тебя могут увидеть те, кто сидит в проезжающих мимо машинах. Но зато там, внутри, тепло, там успокаивающе пахнет потом, маслом и соевым соусом. Возможно, ко всему этому примешивается еще и запах из стоящего у стены мусорного бака. Из горловины бака торчат края черного пластикового мешка. Над баком висят четырнадцать блеклых цветных фотографий блюд с подписями: вот это называется фу-юнг, а вот это – ло-мейн. Пуленепробиваемое стекло отделяет посетителей от зоны, где готовится пища и где на плитах стоят горшочки и сковороды, над которыми поднимается пар. Там же находятся кулеры, набитые бутылками с прохладительными напитками, до которых не доберется ни один воришка. На голове одетого в белое повара – некое подобие колпака. Он стоит спиной к залу и полностью поглощен своим делом. За тем, что происходит в зале, внимательно наблюдает женщина в цветастой блузке – смуглое лицо с застывшим на нем напряженным выражением, темные, цвета черного дерева, глаза.
Она одновременно наблюдает за тобой и за большой черной мухой, которая, судя по жужжанию, летает где-то рядом.
Муха села на одну из фотографий на стене – ту, на которой было изображено что-то вроде бифштекса с гарниром из брокколи.
Вин через громкоговоритель заказал привлекшее его внимание блюдо, затем, почувствовав, как от голода заурчало в животе, добавил к заказу порцию жареного риса. Хотя деньги у него в кармане быстро таяли, попросил также пластиковую бутылку, в которой, если верить этикетке, находился натуральный апельсиновый сок, а значит, некоторое количество витамина С и других полезных веществ.
Китаянка громко повторила заказ, дождалась его кивка и крикнула что-то одетому в белое повару на каком-то диалекте китайского языка – вероятнее всего, на весьма распространенном мандаринском.
Если ты не можешь застрелить их через пуленепробиваемое стекло, то и они не могут застрелить тебя.
В помещении нет ни столов, ни стульев, на которых посетители могли бы посидеть в ожидании, пока их заказ будет готов.
По улице мимо заведения с шумом проносятся автомобили.
– Хай!
По другую сторону стекла снова возникла женщина с глазами цвета черного дерева – на этот раз с коричневыми бумажными пакетами в руках – и пролаяла цену в громкоговоритель. Кондор опустил в специально предназначенную для этого прорезь в точности ту сумму, которую ему назвали.
Подожди, не торопись.
Он вынул из кармана еще одну долларовую бумажку, продемонстрировал ее женщине и показал на мусорный бак, стоящий у стены.
– Я бы хотел купить… ну, скажем, пять пластиковых мешков для мусора, больших, на тридцать галлонов.
Женщина чуть приподняла брови. Затем привстала на цыпочки, положила ладони на край прилавка и легко отжалась на руках так, что ступни ее оторвались от пола. При виде этой демонстрации силы Кондор слегка поежился – сейчас он вряд ли смог бы повторить подобный трюк.
Женщина увидела два пакета, стоявшие у ног мужчины, одетого в слишком просторную для него спортивную куртку и улыбавшегося ненатуральной улыбкой, которой она не поверила ни на секунду.
– Вы сан цзя куан, – сказала она, а затем повернулась и исчезла за кулером с напитками.
Вскоре она появилась снова, сжимая в руке смятый комок из черного пластика, и передала его Вину вместе с коричневыми пакетами с едой через специальное отверстие.
– Доллар оставьте себе, – сказала она. – Все мы иногда становимся собаками, на которых идет охота.
Кондор понял, что совать в щель доллар в самом деле не стоит, как не стоит и пытаться предлагать женщине чаевые. Вместо этого он улыбнулся ей, и на этот раз она поверила в то, что он сделал это искренне. Лицо ее, однако, так и осталось непроницаемым. Глаза цвета черного дерева проследили за тем, как он вышел за дверь.
Он направился на север, как его любимый мультгерой – мышонок Стюарт Литтл. Миновал пару жилых кварталов, заметив по пути два дома, хозяева которых за неуплату ипотеки были выселены и лишились права выкупа своего жилья. Дома, однако, были слишком добросовестно заколочены, и он не стал пытаться забраться внутрь.
Дальше по улице с правой стороны он увидел кирпичное здание школы, около которого была припаркована полицейская машина с работавшим на холостом ходу двигателем.
Еще дальше простиралась заросшая деревьями территория, огороженная черным металлическим забором. Над входными металлическими воротами, запертыми на цепь, Кондор увидел надпись, сделанную из металлических же букв. Она гласила: ЭВЕРВУДСКОЕ КЛАДБИЩЕ.
Ниже красовалась табличка с еще одной надписью: МЫ ЗАБОТИМСЯ ОБО ВСЕХ, КТО ОКАЗАЛСЯ НА НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ.
Территория мертвых протянулась вдоль улицы на двенадцать кварталов. Жители города, направлявшиеся в сторону Конгресса, ежедневно проезжали мимо нее. Здесь проходил маршрут автобуса, идущего в Центр ветеранов, куда в свое время направили Кондора: там ему были прописаны его наркотики – точнее, лекарства.
Если бы я был таким сильным, как та китаянка.
Кондор просунул мешки с покупками сквозь решетку кладбищенских ворот – если бы он просто перебросил их через ограду, кое-что из содержимого могло разбиться об асфальт ведущей внутрь дорожки.
Теперь у тебя нет выбора. Твой обед находится по ту сторону забора. Так что давай, вперед.
Он подпрыгнул, ухватился за край забора, с трудом подтянулся и перевалился через ограду на территорию кладбища. Сотрясение при приземлении болью отдалось в измученном теле.
Вин поправил сползшую на лоб бейсболку, взял пакеты с покупками в одну руку и, держа в другой включенный фонарик, осторожно зашагал вперед в узком конусе белого, призрачного света, который выхватывал из темноты клубящиеся сгустки тумана.
В сыром воздухе пахло мокрой травой и камнем. Еще обоняние Вина уловило аромат остывающего в бумажном пакете жареного риса.
Откуда-то издалека доносился уличный шум, но его почти полностью заглушал шелест листвы, которую то и дело тревожил легкий ветерок. Вокруг высились стоящие на пьедесталах памятники в виде крылатых ангелов.
Свети себе под ноги фонариком и шагай вперед по выложенной камнем дорожке, достаточно широкой для того, чтобы по ней мог проехать катафалк. Мимо могил, где под мраморными плитами покоятся ушедшие в мир иной. Здесь лежит чья-то мать. Здесь – чей-то любящий муж. Здесь – чья-то дочь. Здесь – ветеран войны. Среди каменных крестов и ангелов Вину несколько раз попались на глаза десятифутовой высоты каменные обелиски, представляющие собой миниатюрные копии Монумента Вашингтона, который высился над городом не так уж далеко от Эвервудского кладбища.
Ночь была на редкость темной – и луну, и звезды скрывал туман. Время от времени где-то за невидимым уже забором кладбища мелькали полосы света от фар проезжавших по улице автомобилей. Вин мог разглядеть лишь то, что попадало в свет луча фонарика. В темноте он то и дело наступал на мелкие камни, которыми была усыпана дорожка.
Все сараи с инструментами, на которые он время от времени набредал, были заперты.
Через некоторое время он увидел искусственный холм, в склон которого были встроены несколько склепов. Однако на их металлических дверях также висели внушительные замки и массивные цепи.
Впереди замаячил в тумане павильон в виде азиатской пагоды. Перед ним располагался сад камней, у входа в который Кондор увидел табличку с надписью: ЗДЕСЬ ПАМЯТЬ О ЧЕЛОВЕКЕ ОБРЕТАЕТ СВОБОДУ.
Вин догадался, что здесь после кремации развеивали прах покойных.
Интересно, а есть ли на свете кладбище «сгоревших» агентов?
Войдя внутрь павильона, Вин достал из холщовой сумки скомканный синий плащ с капюшоном, расстелил его на полу и уселся на него. Затем в свете карманного фонарика, орудуя пластиковой вилкой, съел бифштекс с брокколи и жареный рис, запив все это апельсиновым соком. После этого дошел до выхода из павильона и помочился на невидимый в темноте газон.
Вернувшись в павильон, он соорудил себе постель их двух пластиковых мешков для мусора, синего плаща и серого спортивного пиджака.
Несмотря на то что в Вашингтон давно пришла весна, ночи все еще были холодными.
В свете фонарика Вин разделся догола, оставив только носки. Потом натянул на тело термобелье, а поверх него надел рубашку и черные джинсы, после чего обулся. Затем остатками воды из пластиковой бутылки запил таблетки: сначала мочегонную, затем снижающую пульс, потом валиум и обезболивающее – чтобы успокоить ноющие суставы и мышцы. После этого он надел кожаную куртку-«пилот», а поверх нее облачился еще в темно-бордовую спортивную хламиду с надписью «Редскинз». Наконец он улегся на импровизированную постель, подложив под голову один из пакетов с покупками и детскую переноску. Ноги он сунул в один черный пластиковый пакет для мусора, другим укрыл туловище, а на руки надел желтые резиновые перчатки.
Потом выключил фонарик и надвинул на глаза козырек бейсболки.
Внезапно Кондор уловил какой-то подозрительный звук.
Кто-то тихонько барабанил по металлической крыше павильона прямо над ним.
Звук становился все громче и вскоре набрал такую силу, словно кто-то швырял сверху сотни, тысячи камней.
Затем мощный ветер, родившийся где-то на просторах Оклахомы, с воем обрушился на павильон и промчался сквозь него, словно штормовая волна, легко проникнув внутрь строения через открытые боковые проходы. Ветер был холодным и пробирал до костей. А еще Кондор почувствовал, как его порывы бросают ему в лицо водяные брызги – сверху на город обрушились потоки дождя.
– Да вы что там, издеваетесь, что ли? – возмущенно взревел Вин, задрав голову вверх. – Не могли найти другого времени?